- Давай так, я расскажу тебе то, о чем должна, а ты уж сама все обдумай и прими решение. Только у меня одно условие: ни одному человеку ты не расскажешь то, что услышала от меня. Понимаешь, многие участники событий, о которых я тебе расскажу - достойные люди, многих уже и нет с нами, царство им небесное… И я никогда не решилась бы… Я давно работаю в институте, много лет знаю их всех: Игоря Михайлова, Кирилла Платонова, Мунира Торшхоева - замечательный был выпуск, все они учились у Анатолия Карловича, и всех он привел в институт. Здесь же все и защищались. И Нину хорошо помню, такая красавица была. Она к нам тоже после института пришла. Сама она откуда-то из Перми, ни родных, ни близких у нее нет.
- Ну, насколько я знаю, у нее есть сын.
- Ты что, виделась с ней?
- Она сегодня предложила мне встретиться в кафе в обеденный перерыв.
- И о чем же вы говорили?
Я замялась.
Анна Петровна подняла на меня глаза и задумчиво сказала:
- Впрочем, попробую угадать. Она уговаривала тебя сойтись с Платоновым и родить ему ребенка. Так?
Я потрясенно посмотрела на нее.
- Я ведь уже говорила тебе, что много лет работаю здесь. Когда-то, до Анатолия Карловича, у нас директорствовал профессор Турчинский Глеб Алексеевич. Он был немолод, давно и прочно женат, но Нина была так победно хороша, что профессор не устоял. Впрочем, это не был банальный адюльтер, он действительно полюбил ее. Там еще была своя семейная драма: старшая дочь Глеба Алексеевича - инвалид детства, жена ухаживала за ней. В общем, оставить семью ради Нины профессор не мог. Нина забеременела, и Платонов сделал ей предложение.
- Она примерно это мне и рассказала, - вздохнув, призналась я. - Мне кажется, она чувствует свою вину в том, что собственных детей у Платонова нет. И пытается таким вот образом отблагодарить его.
Анна Петровна искоса глянула на меня:
- Никакого особого благородства от него, положим, не требовалось. Нина всегда была красавицей, и Платонов, женившись на ней, ничуть не прогадал. Вдобавок ко всему он понимал, что Нина всегда будет чувствовать свою вину перед ним, и он сможет и в браке сохранить практически полную свободу. Она ведь никогда не посмеет упрекнуть его за какую-то интрижку на стороне! Насколько я знаю, он всегда широко пользовался своей свободой. Правда, никогда не затевал таких активных военных действий против дамы сердца. Это ведь он скупил цветочный магазин на днях?
Я виновато кивнула.
- Вот, вот. Это-то и показалось мне странным. Не слишком похоже на его обычные похождения. И я подумала, что ты можешь не выдержать такую осаду, поэтому и решилась поговорить с тобой. Я ведь когда-то работала секретарем у Турчинского. Как-то я задержалась позже обычного, и слышала их с Платоновым разговор очень хорошо. Кирилл обязался жениться на Нине, дать ее ребенку свое имя и воспитать его, а Турчинский обещал ему вакантное на тот момент место заместителя по науке, обещал даже содействие в поисках работы за границей, в приличной стране. Он сдержал слово: Платоновы больше десяти лет прожили за границей. Нина всю жизнь любила его, потому что, когда Турчинский умер, она прямо на гроб бросалась, даже потеряла сознание. И все это на глазах у вдовы! Турчинский умер скоропостижно, так что Нине и сыну ничего не досталось. Вдова с дочерью уехала в Израиль, а Платоновы года через два вернулись в Россию.
- Скорее всего, Нина ничего не знала об их договоренностях. Она вполне искренне говорила о душевном благородстве Платонова.
Анна Петровна кивнула:
- Понимаешь, эта дурочка всерьез считала, что Платонов ее облагодетельствовал. Она, я думаю, и не подозревала, каким образом ее мужу достаются быстрое повышение по службе, загранкомандировки и все остальное. А потом для них наступили трудные времена: там, за границей, Платонов никому не нужен, потому что специалист он очень посредственный, а здесь, в России, он работать и вовсе разучился. Конечно, пока какие-то остатки заграничных заработков еще есть, но уже совсем не то, что раньше. А тут еще и все приятели в гору пошли: Мунир стал министром, Шафиров процветает в Израиле, Михайлов с Киршнером открыли проектное бюро, а Платонова даже не пригласили. Вот он и задергался.
Она помолчала, потом посмотрела на меня и вздохнула:
- Уж и не знаю, где он тебя увидел, а только ты для него - символ победы над Михайловым. Говорят, у них и по молодости случилось соперничество из-за девушки, но это уж я точно не знаю, а врать и придумывать не хочется.
- А при чем тут Михайлов?! - возмутилась я.
- Да вот и я так думаю…
Утром мне позвонила Маша Лежнева, она работает у нас в отделе информации.
Без всяких экивоков спросила:
- Лизка, ты почту смотрела сегодня?
Я удивилась:
- Еще нет.
- Ну, так посмотри.
В моем ящике ничего не было, и Машка пояснила:
- Мне уже человек пять звонили. Кто-то разослал им письма, про твоего Демидова и Лорку Крылову. Я уже тут кое-что подчистила, но, ты ж понимаешь… А звоню, чтоб без неожиданностей. А то тебе и так досталось от нашего системщика.
Я искренне поблагодарила ее.
В обед мне показалось, что две девицы за соседним столиком хихикают на мой счет и вздохнула: нервное поведение Демидова в последнее время я склонна была оправдать. В отличие от Женьки, которая кипела негодованием.
Я вздохнула:
- Жень, давай, я у него все спрошу, а потом будем обсуждать это? - с неохотой предложила я. Разбираться мне ни в чем не хотелось.
Вечером я вернулась с работы раньше, чем Демидов, и решила удивить его кулинарными изысками. Сунула мясо с грибами в духовку, порезала салат, свернула рулетики из нежных розовых ломтиков семги.
Я уже почти закончила с приготовлением ужина, когда услышала, как поворачивается в дверях ключ.
Появившись в кухне, Сергей хмыкнул, глянув на стол, накрытый к ужину, и с ходу начал приставать ко мне, шепча какие-то нежные глупости.
- Ты сошел с ума! Мой руки, будем ужинать.
Он вытянул из моих рук полотенце, развернул к себе и начал целовать. Потом отстранился, и умоляющим голосом сказал:
- Слушай, давай поужинаем потом?
Уступая его натиску, я оказалась в спальне.
Сергей улегся в ногах постели, и тихо поглаживал и целовал мои щиколотки. Было слегка щекотно, но я терпела. Сил на то, чтобы вырваться из его рук, у меня просто уже не осталось.
Потом я вдруг вспомнила про утренние письма, перевернулась на спину и вытянула у Демидова свою ногу. Он недовольно спросил:
- Ты куда?
Я уселась, поправила волосы.
- Слушай, мне сегодня звонила подруга, она сказала, что получила письмо о том, что ты встречаешься с дочерью Киршнера.
Демидов засмеялся, отобрал у меня подушку, подсунул себе под спину.
- Чепуха полная! Лора вовсе не в моем вкусе, ты же знаешь! Просто я как-то помог ей с машиной…
Я вспомнила, что на первом курсе у Лоры были широкие щиколотки, придававшие ей сходство с толстым веселым щенком. Нет, конечно, сейчас она изменилась, повзрослела. Вообще, внешне она очень даже ничего. Ну, может, немного лишнего веса - но ей идет, придает сходство с картинами французских импрессионистов. Белая кожа, синие глаза, шея с обилием небольших родинок. Лора всегда, еще с института, отращивала очень длинные ногти. Правда, у нее всегда был безупречный маникюр. Но длинные, загнутые ногти придавали ее руке сходство с птичьей лапой.
Демидов особо не оправдывался, и я с облегчением вздохнула: действительно, чепуха. Не иначе Платонов на мой счет развлекается.
Я направилась в кухню, чтобы вынуть мясо из шкафа, а Демидов двинулся в душ, захватив с собой трубку.
- Зачем? - удивилась я.
- Ну, мне могут позвонить, - пояснил он.
Ничего особенно странного в этом не было, но я почему-то обратила на это внимание.
Всю следующую неделю я сталкивалась с Платоновым везде, где это, в принципе, было возможно.
После работы он дожидался меня на улице, перед главным входом, картинно облокотившись на капот автомобиля. Платонов караулил меня на лестницах и в переходах. Я не знаю, как он это устраивал, но дважды мы с ним одновременно подходили к лифту. К изумлению двух наших сотрудников, в лифт я входить отказалась. Платонов печально улыбнулся и уступил мне место, оставшись внизу. Я поднималась в кабине лифта с ребятами в полном молчании, так же, молча, они вышли на своем этаже. Конечно, они решили, что я рехнулась, ну, да мне до этого уже не было дела! Находиться с ним в одной кабинке я физически не могла!
Самое главное, что Платонов не пытался заговорить со мной. Он просто насмешливо смотрел мне вслед, и снисходительно улыбался.
Женька бурчала:
- Ну и пусть пялится. Тебя убудет от этого, что ли?
Я нервничала, и у меня все валилось из рук.
Больше всего меня злило поведение Михайлова. Вернее, его молчание. После той дикой сцены в его кабинете мы не сказали друг другу и пары слов.
А в пятницу начались звонки.
Телефон звонил с разной периодичностью, но достаточно часто, чтобы работать я не могла вовсе. Общим для всех звонков было то, что звонивший молчал.
Эдик, с его неистребимой вежливостью, снимал трубку, внимательно вслушивался и вежливо говорил:
- Перезвоните, вас не слышно.
Примерно после десятого звонка я не выдержала и сняла трубку, положив ее рядом с аппаратом. Эдик сочувственно посмотрел на мою, покрасневшую от гнева, физиономию, но промолчал.
Целый час нам удалось поработать, не отвлекаясь. Зато потом в дверь заглянула Анна Петровна:
- Не понимаю, что у вас с телефоном?! Никто не может к вам дозвониться…
Она увидела трубку и осеклась.
Следом за ней в комнату вошел Михайлов, с каким-то чертежом в руках. Он тоже увидел трубку, покосился на меня и ничего не сказал.
Он подошел к Эдику, оба они склонились над схемой.
Я положила трубку на рычаг, и в тот же миг раздался звонок.
Платонов насмешливо спросил:
- Соскучилась? Я тоже.
Я сглотнула и гневно спросила:
- Вам не приходит в голову, что вы мешаете не только мне?
Михайлов и Эдик изумленно глянули на меня.
Все это время я чувствовала непонятную вину перед Демидовым, старалась задобрить его кулинарными шедеврами и удивить, в общем-то, не очень свойственной мне сексуальной прытью.
Кончилось дело тем, что он спросил как-то:
- Лиза, ты в последнее время очень изменилась. Почему-то мне кажется, что у тебя завелись какие-то тайны. Или это Женя втягивает тебя в какие-то авантюры, на которые она мастерица! Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я помотала головой.
Демидов вздохнул:
- Если бы я не знал тебя достаточно хорошо, решил бы, что ты завела любовника.
Я только пожала плечами и пообещала:
- Сдам проект, и давай закатимся с тобой куда-нибудь! Поедем к моим родителям, они рады будут ужасно!
Сергей сказал:
- Ты же знаешь, что я не люблю ездить в Крым.
Я легко согласилась:
- Хорошо, поедем, куда захочешь!
Обрадованный моей покладистостью, Демидов не спорил, и вечер прошел вполне мирно.
И в тот момент, когда я этого совсем не ожидала, обнаружилась роза на моем столе!
Только к вечеру мне кое-как удалось восстановить мир в семье. Точнее, к ночи. Надо сказать, что в постели нам с Сергеем всегда удавалось достичь настоящей гармонии. Если бы можно было никогда ее не покидать - наша семья могла бы считаться идеальной. Но, увы…
Сегодняшнее утро прошло относительно мирно.
Женька недовольно косилась в мою сторону, но молчала.
Около одиннадцати позвонил Демидов.
- Извини, пообедать с тобой не смогу. У начальницы сломалась машина, нужно отогнать ее на сервис.
Я пожала плечами, чего он, конечно, видеть не мог.
Неожиданно в его голосе я уловила незнакомые нотки:
- Не сердись, я постараюсь пораньше…
Я потрясенно посмотрела в Женькину сторону. Подруга покрутила пальцем у виска и пожала плечами. Моего мужа она терпеть не могла, впрочем, у них это было взаимно.
Женька считала его маменькиным сынком и лентяем, а Демидов Женьку недолюбливал за острый язык, бесцеремонность и за то, что мы с ней были так близки. Наверно, он ревновал меня к ней, просто не слишком хотел в этом признаваться.
Наша с Женькой дружба началась еще в школе. Это ее отец привел нас в институт писать заявление, мы обе успешно сдали экзамены и стали студентками. Сказать, что мы много времени проводили вместе - это ничего не сказать. Иногда мы не разлучались и на ночь, оставаясь то у нее, то у меня.
Естественно, с появлением в моей жизни Демидова, прежний порядок существовать не мог.
Михайлов, мой нынешний начальник, читал у нас лекции по "Процессам и аппаратам", а лабораторные работы и практические занятия вел, в связи с большой занятостью профессора, аспирант кафедры, Сергей Демидов.
В Михайлова мы все тогда были отчаянно влюблены, что положительно сказывалось на результатах экзаменов по предмету. Он был элегантен, дорого и со вкусом одевался, имел здоровущий джип, лекции читал интересно - где же было бедной девушке устоять против всего этого великолепия?! Надо сказать, девчачьей влюбленностью он никогда не пользовался и в романах со студентками замечен не был. Мы с Женькой подрабатывали у него по НИСу и имели возможность ближе с ним познакомиться.
Мне кажется, Демидову он тоже нравился, во всяком случае, у него всегда были точно такие, как у научного руководителя, часы и телефоны, и он подражал ему даже в манере носить часы на правой руке.
На первом же практическом занятии мы с Женькой болтали о чем-то на последней парте, и, желая воззвать к нашей совести, а может, просто намереваясь вернуть внимание к теме занятия, аспирант спросил громко:
- Ведь что такое растворы?.. Вот вы, девушка на последней парте, что думаете по этому поводу?
Я поднялась в полный рост, громко и четко произнесла определение, недавно встреченное мной в курсе физхимии:
- Растворы - это микрогетерогенная система с молекулярной степенью дисперсности.
Эдик Векслер покраснел и начал строить мне какие-то рожи, но я ничего не поняла и отмахнулась. Позже выяснилось, что перед этим минут пятнадцать аспирант распинался про растворы, особо напирая на их гомогенность.
Аспирант растерялся:
- Вы в самом деле так думаете? Понимаете, в практических целях… Э….
Взгляд его спустился вниз и некоторое время он довольно бессмысленно созерцал рисунок на моих колготках, что совершенно не способствовало улучшению его мыслительных способностей.
Женька поддержала меня:
- А вы хотели бы оспорить это определение? Понимаете, в нем ведь заложен еще и глубокий философский смысл…
Тему ей развить не удалось, потому что в дверях лаборантской появился Михайлов. Едва сдерживая смех, он сказал:
- Лиза и Женя! Вам должно быть стыдно так смущать молодого человека. - Он посмотрел на Сергея и посоветовал ему: - Философский смысл понятия "растворы" советую обсудить вечером, за чашкой кофе. А сейчас, девушки, будьте любезны вернуться на грешную землю.
Я уселась на место, а Женька прошипела:
- Куда тебя понесло?!
Занятие благополучно подошло к концу, пара была последняя, и я спустилась с крыльца. Женька уехала с попутчиками. Накрапывал дождь, и я с неудовольствием вспомнила, что забыла зонт.
- Вас подвезти?
Около машины стоял Демидов.
Отказаться было неудобно, особенно после представления, которое я устроила на занятии, и я уселась. Потом пришлось приглашать его на чашечку кофе, нельзя же выглядеть неблагодарной свиньей.
На другой день он ждал меня в машине у институтского крыльца, а потом у него совершенно случайно оказались билеты в театр, и не откажешься ведь. Да и зачем? А в субботу он заехал за мной и привез на стадион, поболеть за их команду. Там я неожиданно увидела Михайлова - в спортивной майке, с мокрым лицом, с голыми мускулистыми ногами… Он узнал меня и приветственно помахал, сверкнув белозубой улыбкой. Мне показалось, он удивился, когда увидел рядом со мной Демидова. Сергей по-хозяйски обнял меня за плечи, а я подумала, что это просто от возбуждения игрой, и не стала отстраняться. Во всяком случае, Михайлов к нам не подошел.
В общем, однажды утром я проснулась рядом с Демидовым и подумала: значит, так тому и бывать…
Когда через полгода он сделал мне предложение, я согласилась. Боюсь, что большую роль в этом сыграло некоторое сходство в манерах с моим сегодняшним начальником, которое мой муж старательно вырабатывал, Что уж теперь, дело прошлое. Только для семейного счастья одних манер оказалось мало.
Демидова воспитывали бабушка и мама, довольно строгая пуританского воспитания женщина. Ко мне обе относились ровно, но без особой теплоты, потому что весь запас любви уже израсходовали на Сергея, и для других его просто не осталось.
Любящие мама с бабушкой установили для Сергея распорядок дня, в котором все было направлено на то, чтобы обеспечить ему максимум удобства и комфорта, чтобы он мог уделять больше внимания учебе, а потом и работе, и стал впоследствии ученым, возможно, с мировым именем. Возвращаясь домой, он тщательно мыл руки и усаживался в кресло. Следовало, прежде всего, подать ему стакан чая с лимоном. Примерно через полчаса надлежало осведомиться, не пора ли подавать ужин. К ужину стол обязательно сервировался в гостиной, Марина Николаевна присаживалась рядом, а БабДуся сновала между кухней и столом, прислушиваясь к разговору.
Марина Николаевна заведовала лабораторией в нашей же конторе, так что всегда была в курсе всех дел сына. По ее настоянию, Сергей перешел работать в группу к жене нашего директора, Крыловой Елене Иосифовне, и занимался теоретическими разработками. На мой взгляд, сделал он это зря: ничем особым они там не занимались, а у нас и платили больше, я уж не говорю про наши замечательные премии, предмет зависти всего проектного института, и работа была гораздо живее и интереснее.
И вместе с тем, Сергей вовсе не был маменькиным сынком: вид имел мужественный, занимался спортом, по субботам играл в волейбол, причем капитаном институтской команды у них был Михайлов. Заботу мамы и БабДуси он принимал с нежной и насмешливой снисходительностью. Просто ему даже в голову не приходило, что существуют еще и домашние дела. И он благополучно доверил их мне, как раньше доверял маме и бабушке. Я всегда занималась переговорами с сантехниками, ремонтом холодильника, приглашала специалистов по настройке антенн или ремонту компьютера.
Моя мама последние годы была занята здоровьем отца, так что мне всегда доставалось, и меня не удивили домашние обязанности, добавившиеся с приходом Демидова в нашу квартиру. Родители к тому времени уже два года, как переехали в Крым, в домик, доставшийся папе по наследству от какой-то дальней тетки, так что некому было обращать внимание на устройство нашей семейной жизни.
К слову сказать, Демидов никогда особо не настаивал на ежевечерней подаче чая и сервировке ужина по всем правилам искусства, разве что когда в нашем доме появлялась его мамочка. Тогда все ритуалы соблюдались неукоснительно!
Моего чувства юмора хватало на то, чтобы видеть все это, но, то ли молода была, то ли не особо все это меня задевало, но только я не обращала на это внимания.