– Эти бесценные пергаментные свитки были наполнены такой силой и жизнью, что я почему-то всегда был уверен в их бессмертии. Тем не менее, если они сохранились до прошлого года, значит, по моим подсчетам, им более ста лет. Скажи мне, Павел, ты передавал мудрость свитков при любой возможности, как я наставлял тебя, чтобы другие могли воскреснуть из живых мертвецов и начать новую жизнь, наполненную счастьем, любовью и успехом?
– Повсюду, куда забрасывали меня странствия, великий торговец, как я и обещал тебе. Когда мне удавалось обратить в свою веру другого человека, я вместе с этим обучал его постулатам свитков с тем, чтобы он мог делиться истиной с другими. За последние десять лет появились сотни, а может быть, даже тысячи копий из папируса и пергамента, которые распространялись по всему миру от Иерусалима до Рима.
Хафид наклонился и обеими руками провел по спутанным волосам Павла.
– Ты бывал там, где мало кто бывал, великий вестник. Вместо этого гнусного обиталища грызунов человечество должно воздвигнуть для тебя дворец из золота и серебра. На сердце моем тяжесть, и я ощущаю себя таким беспомощным. Что тебя ожидает?
Павел скрестил руки на худой обнаженной груди. Голос его звучал спокойно:
– Боюсь, время мое на исходе. Я готов. Я достойно сражался и верю, что прошел весь свой путь до конца. Я наконец смог убедить Луку, своего верного союзника и товарища, записать все, что он узнал от меня, на пергаменте. Спустя несколько месяцев он почти завершил эту непростую задачу, и теперь я смею надеяться, что мое учение переживет меня. А ты, Хафид, записал свои принципы успеха, свои мудрые мысли, чтобы грядущие поколения могли черпать из мудрости твоей великой речи?
– Нет, еще нет.
– Ты обязан это сделать… как можно скорее. Мы не знаем ни дня, ни часа, когда Господь призовет нас к себе, и мир понесет огромную утрату, если твои секреты успеха и счастья будут похоронены вместе с тобой. Пообещай мне, что скоро исполнишь мою просьбу.
Хафид выдавил улыбку и погладил Павла по впалой щеке.
– Обещаю.
Павел кивнул.
– А когда приступишь к делу, прошу, используй ту же форму, что и в первоначальных десяти свитках, оказавших огромное влияние на нашу с тобой жизнь. Сомневаюсь, что найдется более совершенный способ наставлений, чем используемая в свитках система. Подкрепив данный метод своими глубочайшими познаниями, ты добьешься результатов, которые сотворят чудеса. И не медли, прошу тебя!
Стражник уже стоял за дверью темницы. Пришло время прощаться. Сперва Павел обнял Луку, а затем приблизился к Хафиду, обвившему руками изможденное и полуобнаженное тело.
– Да убережет тебя Господь для своего Небесного Царства, – с глубоким вздохом произнес Павел. – Великий торговец, благодарю Бога, которому я служу, за то, что он привел тебя в мою жизнь.
Когда дверь распахнулась, Павел отступил, а Лука вышел в коридор. Тюремщик нетерпеливо ждал Хафида, который, на мгновение задержавшись в дверях, повернулся, быстро скинул красный плащ и обернул его вокруг худых плеч дрожащего апостола.
– Согрейся, дорогой друг, – произнес Хафид. – Я люблю тебя.
– И я люблю тебя. И всегда буду любить!
Глава седьмая
Эразмус вздрогнул, словно его ударили.
– Не уверен, что мои старые уши расслышали верно, господин.
В голосе Хафида слышалась усталость.
– Я сказал, что вчера в той ужасной темнице было очень холодно, а у Павла почти совсем не было одежды, поэтому я отдал ему плащ.
– Но за все эти годы вы произнесли более восьми тысяч речей, и всегда на вас был этот старый потрепанный плащ Иисуса. Много раз я слышал, как вы говорили, что плащ придает вам уверенности и поднимает ваш дух. Как же вы будете обходиться без него, если его не вернут к следующей речи?
Закрыв глаза, Хафид ответил:
– Я не питаю надежд на то, что когда-нибудь вновь увижу плащ, поскольку, боюсь, дни Павла сочтены. Даже он сам, человек, всю жизнь бросавший вызов трудным обстоятельствам, смирился со своим близким концом. Пусть этот плащ послужит утешением для нашего отважного маленького друга в его последние дни.
– Но вы сможете без него выступать? – с тревогой спросил Гален.
– Он мне не понадобится. Знаю, вы с Эразмусом планировали двинуться в Пизу, Геную и, возможно, Галлию, и прошу прощения за столь внезапное решение. Но моя карьера оратора окончена. Вчерашнее выступление было последним.
Эразмус приблизился и заглянул Хафиду прямо в глазу.
– Вы больны, господин? Следует ли мне позвать врача?
– Ты забыл, что вчера я находился в обществе Луки – мудрого и опытного лекаря? Нет, Эразмус, я в добром здравии. Но ночью, по возвращении из тюрьмы, я не мог уснуть. Прощальные слова Павла тяжким грузом лежат на моем сердце, поэтому я решил последовать его мудрому совету, пока мне еще позволяет здоровье.
– Не понимаю, господин.
– Сегодня вечером мы ужинаем с Сергиусом Павлом и его женой, правильно?
– Да. Приглашение для нас троих было доставлено после того, как вы с Лукой отправились в тюрьму.
– Тогда, прошу, наберись терпения еще на несколько часов, и за обедом я оглашу свои планы на будущее.
Дом удалившегося от дел наместника, расположившийся у подножия гор к западу от Тибра, был не так велик, как дворец на Кипре, но в нем имелась просторная столовая, которая успела полюбиться римской аристократии. Стены покрыты перламутром, а в обшитом шелком потолке проделаны сотни отверстий, в которые каждый день вставлялись свежесрезанные цветы. Вдоль стен были расставлены мраморные статуи всех императоров, а в самом центре располагался огромных размеров бронзовый стол, инкрустированный слоновой костью и золотом.
За ужином присутствовало всего четыре гостя, усевшихся за одним концом гигантского стола, по два с каждой стороны от Сергиуса Павла и его сорокалетней жены Корнелии, которая во время трапезы много улыбалась, но мало говорила. Помимо Хафида, Эразмуса и Галена, был приглашен поэт, философ, юрист и оратор Сенека, который когда-то был наставником и советником Нерона и многие годы фактическим правителем. Четыре года назад он ушел на покой и поселился в своем поместье. Сенека практически не притронулся к изысканным кушаньям, сменявшим одно другое, и, когда Хафид выразил сочувствие его затрудненному дыханию, тот пояснил, что уже много лет страдает астмой и теперь с каждым вдохом он учится умирать.
Хафид сказал:
– Я читал многие твои труды, и для меня честь находиться рядом с тобой.
Бледные щеки Сенеки порозовели.
– Ты очень добр, могущественный торговец, но это я бесконечно благодарен наместнику за то, что он предоставил мне возможность встретиться с тобой. Десятилетиями я восхищался твоими достижениями – сперва в торговле, потом в ораторском искусстве – и никогда не думал, что наши пути пересекутся. Достичь самой вершины успеха в двух не связанных между собой областях – редкий случай, и я отдаю тебе должное. Вчера я присутствовал на твоем вдохновляющем выступлении и с величайшим вниманием прослушал твою речь. Я полностью разделяю твою жизненную философию.
– Благодарю.
Сенека поднял руку и кивнул:
– Больше всего я восхищаюсь твоей честностью, когда в самом начале речи ты признал, как много тебе еще предстоит узнать о нашем мире, поскольку ты лишь маленькая частичка в бесконечной Вселенной. Многие так называемые мудрецы с преувеличенным чувством собственной значимости ни за что не признаются, что все мы не более чем мимолетные мгновения вечности. Из уст человека с твоим положением подобное признание звучит весьма необычно.
– Я всего лишь был честен, – ответил Хафид. – Скажи мне, правда ли, что ты больше никак не участвуешь в политической жизни Рима?
Сенека усмехнулся.
– Долгие годы я старался превратить чудовище в человека и определенно потерпел неудачу. Несколько лет назад я отдал Нерону все свое богатство в обмен на то, что он разрешит мне оставить свою должность. Теперь я провожу дни в спокойных размышлениях и излагаю свои мысли и выводы на пергаменте, чтобы успеть записать их как можно больше, прежде чем безумец-император решит, что я, несмотря на свой почтенный возраст, представляю угрозу и должен умереть.
Хафид поднял бокал с вином.
– Нам еще многому предстоит у тебя научиться. Пусть ты проживешь еще пятьдесят лет.
– А что же ты, Хафид? – поинтересовался Сенека, пригубив вино. – Правда ли, что ты обязан великим успехом мудрости десяти особенных свитков, подаренных тебе в юности? Ты уже думал о том, чтобы передать свое наследие, записав на свитках мудрые принципы успеха и жизни для будущих поколений? Хотя над твоей головой не висит меч Нерона, ты наверняка осознаешь, что неизбежно приближается тот день, когда в последний раз вдохнешь бесценный воздух.
Прежде чем Хафид успел ответить, в столовую ворвался Лука, за которым следовали двое слуг, извинявшихся перед хозяином за вторжение. Старый лекарь тяжело и прерывисто дышал, словно пробежал огромное расстояние. С его лба градом катился пот.
– Простите, что омрачаю счастливую и мирную встречу, – произнес он, задыхаясь, – но, боюсь, я принес дурные вести, которые, уверен, вы хотели бы получить безотлагательно.
– Дорогой Лука, у тебя измученный вид, – обеспокоенно заметил Сергиус. – Присядь-ка и соберись с мыслями. Может, бокал вина?
– Нет, – отмахнулся Лука, борясь со слезами. – Лучше я постою! Я только что из тюрьмы. Там мне сообщили, что сегодня состоялся суд над Павлом, где он был признан виновным в измене Риму.
Лука опустил голову.
– Его приговорили к смерти и сразу же, на маленьком участке близ Остианской дороги, обезглавили. Рядом с ним, – всхлипнул он, – не было ни друзей, ни свидетелей. Когда я прибыл в тюрьму, власти передали мне мешок с его останками, и, хотя солнце уже село, я похоронил нашего друга в саду одного из последователей, живущего около преториума.
– А что с красным плащом, который был на нем надет? – спросил Эразмус, тут же пожалевший о своих словах, увидев, какой рассерженный взгляд бросил на него Хафид.
Лука отер пот.
– В мешке находились только его… его останки. Будучи в глубокой печали, я не подумал уточнить про плащ. Боюсь, он потерян.
Поднявшись из-за стола, Хафид мягко положил руки Луке на плечи. И обратился ко всем присутствующим:
– Мы, конечно же, будем часто молиться о нашем дорогом друге Павле, но давайте никогда не проливать о нем слезы сожаления. Где бы он ни был, он ни за что не поменялся бы местами ни с одним из нас.
– Я не устаю поражаться, – промолвил Сенека, – отсутствию страха у последователей Иисуса перед лицом смерти, ужасной смерти под топором палача и даже на кресте. Не счесть, сколько лет до меня доходят слухи о том, что ближайшие последователи Иисуса извлекли его тело из гробницы, спрятали и провозгласили Иисуса Богом, потому что он воскрес из мертвых. На прошлой неделе здесь, в Риме, Петру – человеку, считавшемуся ближайшим учеником Иисуса, – пообещали сохранить жизнь, если он признает, что Иисус не воскрес из мертвых. Мне говорили, что Петра по его просьбе распяли вверх ногами, чтобы он не умер в таком же положении, как Иисус. Но если Петр знал, что тело Иисуса достали из гробницы (а он бы знал, будь оно так), почему же тогда предпочел умереть за ложь? А теперь и Павел, человек гениальнейшего ума, отдал свою жизнь. Я не знаю! Не знаю! Я еще так многого не понимаю. Но знаю, что, будь я моложе и имея впереди целую жизнь, я постарался бы побольше узнать о человеке, именуемом Иисусом, и о его учении.
– Это можно сделать в любом возрасте, Сенека, – произнес Сергиус. – Мы примем тебя с распростертыми объятиями.
– Мы? Прославленный римский наместник Кипра отвернулся от богов Рима? Ты – один из них?
– Именно так.
Сенека, не веря своим ушам, повернулся к Хафиду.
– А что ты, самый великий торговец из всех живущих? Кому ты поклоняешься?
– Было время, когда я не поклонялся никому, даже кесарю. Но много лет назад, после посещения матери Иисуса, мы с Сергиусом Павлом взобрались на самую высокую гору, с которой открывался вид на крошечную деревню Назарет. Сидя на ней, почти под самыми небесами, я внезапно осознал, что мои поиски веры, которая всегда наставляла бы и поддерживала бы меня, наконец подошли к концу. Я ни секунды не сомневался в том, что в мешке, врученном мне матерью Иисуса, хранилось нечто большее, чем бесшовный красный плащ бедного проповедника. Ко мне в руки попало одеяние, которое долго защищало тело Божьего сына.
Сергиус Павел наклонился и поцеловал великого торговца в щеку. В словах не было нужды.
Позднее, когда Хафид, Лука и Эразмус возвращались к каравану, Эразмус наклонился к своему господину и спросил:
– Что нам делать дальше? Куда двигаться?
– Мы возвращаемся в Дамаск, – ответил Хафид, – как только уладим все дела и распустим караван. Я планирую посвятить отпущенное мне Господом время записи десяти наиболее важных принципов правильной жизни в той же форме, в которой они попали ко мне, когда я был обыкновенным погонщиком верблюдов.
– А затем? – спросил Эразмус.
– А затем я помогу тебе собрать самых быстрых гонцов, чтобы те доставили копии этих свитков во все уголки мира.
– Я почту за честь помочь вам в этом благородном деле, – произнес Лука. – У меня прекрасный почерк, и я с радостью перенесу ваши слова на пергамент.
– Для тебя, лекарь, найдется более важное задание. Исполни просьбу Павла. Опиши все его испытания и странствия, а также все, что тебе известно о жизни Иисуса, включая историю его рождения в пещере Вифлеема, которую я поведал тебе вчера.
– Хафид! – вскричал Сергиус. – Меня только что озарила блестящая идея. Помнишь, когда мы вдвоем посещали Назарет, я упоминал о том, что построил на горе Ермон убежище, расположенное близко к тому месту, где Господь говорил с Иисусом?
– Помню и не единожды сожалел, что так и не воспользовался твоим щедрым приглашением.
– Еще не поздно. Выслушай меня. Я уже слишком стар для визитов на гору Ермон, поэтому планирую вскоре передать право на владение этим домом моему хранителю, Стефанасу, верой и правдой служившему мне все эти годы. В том месте, где говорил Господь, ты сможешь сосредоточиться и написать десять свитков.
– Дорога из Сидонского порта в Дамаск проходит очень близко к горе, – с воодушевлением добавил Гален.
– А как же быть со Стефанасом? – спросил Хафид.
– По моему письменному распоряжению, которое ты сам доставишь, Стефанас может вернуться к семье в близлежащую Кесарию Филиппову, и ты останешься в полном уединении до завершения работы. Это идеальное место для твоего замысла! Только ветер будет отрывать тебя от мыслей, если, конечно, Господь не решит побеседовать с тобой. После этого ты можешь вернуться в свой дворец в Дамаске. Это всего полдня пути, а Эразмус позаботится о распространении твоих вдохновляющих слов.
Хафид взглянул на хранившего молчание Эразмуса. Это решение ему придется принимать самому.
Сергиус Павел продолжил:
– Это твоя последняя возможность. В следующем году Стефанас со всей семьей, скорее всего, переедут в дом. Соглашайся же, прошу тебя!
Глава восьмая
Прежде чем караван отбыл из Рима, Хафид в сопровождении Луки обошел десятки магазинов в близлежащем книжном районе под названием Аргилет. Через несколько часов он наконец приобрел несколько пузырьков с превосходными черными чернилами, привезенными из Египта, коробку гусиных перьев и дюжину чистых пергаментных свитков, выделанных из высушенных козьих шкур.
Почти в полдень они решили вернуться к каравану, но, не пройдя и пятидесяти шагов, Хафид внезапно остановился и указал на покрытый темными пятнами, поцарапанный кедровый ларец, лежащий на боку рядом с книжной полкой.
– Этот старый ларец пуст? – в волнении закричал он, обращаясь к дремавшему продавцу, подпиравшему стоявший рядом столик.
– Он не только пустой, господин, он еще и продается.
Хафид подошел поближе и дрожащим голосом попросил:
– Откройте его, пожалуйста.
Торговец поставил ларец на стол, отомкнул щеколду и откинул деревянную крышку. Изнутри он был весь покрыт пылью.
Хафид обернулся к ничего не понимающему Луке:
– Подай мне, пожалуйста, купленные свитки.
Лука достал из мешка три свитка. Хафид аккуратно уложил их в ларец.
– Дай, пожалуйста, оставшиеся семь.
Уложенные свитки заполнили ларец до самой крышки. Хафид бережно закрыл его и повернулся к продавцу.
– Сколько?
– Всего сто динаров, господин.
Хафид потянулся было за деньгами, но Лука остановил его.
– Господин, но этот старый ларец стоит в десять раз дешевле! Посмотрите, какие ржавые петли и изношенные ремни. Пойдемте, здесь недалеко есть чудесный магазин, где вы найдете самые разные ларцы на любой вкус и по более разумной цене.
– Лука, я ценю твою заботу, но я хочу именно этот ларец. Не могу поверить своим глазам, но он выглядит точно так же, как ларец с десятью свитками, врученный мне более шестидесяти лет назад, когда я был еще погонщиком верблюдов.
Лука терпеливо улыбнулся:
– Он достаточно стар и изношен, чтобы оказаться тем самым ларцом.
Хафид заплатил продавцу и сказал:
– Неслучайно я наткнулся на этот ларец именно сейчас. Господь снова играет со мной в шахматы, и это хороший знак. Теперь у меня есть идеальное вместилище для свитков, когда те будут написаны!
По прошествии двух недель "Караван успеха" прибыл в Сидонский порт, а еще через два дня они оказались на перекрестке дорог, одна из которых вела на восток в Дамаск, а вторая – на юг к горе Ермон.
Хафид слез с огромной повозки, многие годы верой и правдой служившей и ему и другим во время их ораторских разъездов. Позади нее ехала маленькая повозка с одеждой, провизией и письменными принадлежностями. Погонщик маленькой повозки подошел к хозяину и, передав ему кнут, сказал:
– Все готово, господин.
К этому моменту к Хафиду подошли Эразмус и Гален. Хафид повернулся к своему верному счетоводу и сказал:
– Я вернусь домой сразу же, как только завершу работу над свитками, может быть, недели через две или около того.
Эразмусу не удавалось скрыть беспокойство:
– Господин, может, вы все-таки измените свое решение и позволите мне поехать с вами? Мы не расставались с вами многие годы.
– Оставь свои страхи, Эразмус. Я должен находиться в одиночестве, дабы ничто не мешало мне сосредоточиться. Ничего со мной не случится. Погода теплая, а запасов пищи на несколько недель. Вскоре мы вновь будем вместе. У тебя сохранилась копия карты, которую нам передал Сергиус Павел, с указаниями, как добраться до дома на горе Ермон?
Эразмус похлопал себя по плащу.
– Она здесь, господин.
Хафид кивнул и обнял преданного друга.
– Если через месяц ты заскучаешь, а я еще не вернусь, приезжай ко мне. А сейчас возвращайся домой, в Дамаск, и возьми с собой Галена, как мы договаривались. К тому же он поможет тебе распустить караван. Я прощаюсь с вами. Сегодня мне предстоит спать одному в том месте, где когда-то говорил Господь.