Вдруг по спине пробежал холодок, как предупреждение, что он здесь не один, и, взглянув направо, он увидел шагах в двадцати женщину, тоже смотревшую вдаль, на море. Кажется, она его не замечала, запахнувшись в пальто и придерживая воротник, спасаясь от пронизывающего ветра. Ратлидж стоял неподвижно, не желая вспугнуть свою соседку. Она вдруг что-то произнесла, но слова отнесло ветром. Решив, что они были обращены к нему, он сказал:
- Прекрасная ночь.
Женщина удивленно взглянула в его сторону:
- Простите. У меня ужасная привычка разговаривать с собой.
Он приблизился, остановившись от нее шагах в десяти. Кажется, это та самая дама, которая тоже живет в гостинице. И это ее он видел в первый день на церковном дворе, вот почему очертания ее фигуры показались ему знакомыми.
- Боюсь, я тоже в этом грешен, - признался он и добавил в продолжение, чтобы завязать разговор, как часто бывает при встрече со случайным собеседником:
- Я несколько лет не был в Восточной Англии и никогда не был в Остерли. Здесь другой мир в сравнении с Лондоном.
- Да.
Он подумал, что такой краткий ответ можно расценить как нежелание дальше продолжать разговор.
Но женщина вдруг сказала:
- Я была здесь, но очень давно. В эту поездку я планировала отправиться дальше, в направлении Кли, но красота болот завораживает, и я задержалась. Они так красивы в окрестностях Остерли.
Она сказала очень давно, и ему показалось, что имеется в виду измерение не во времени, а в памяти. Что она думает о ком-то, но не желает говорить о нем с незнакомым человеком. Вдова войны?
Хэмиш сказал: "Вот ты не хотел меня слушать о Фионе…"
Фиона любила Хэмиша до войны и все еще любит, она была частью Шотландии, и Ратлидж не хотел думать о ней.
Но Хэмиш ее назвал, и это разрушило перемирие между ними.
В темной полосе воды возник водоворот, на поверхность, играя, выскочила маленькая рыба. Женщина задумчиво произнесла, глядя на воду:
- Почему-то это напомнило мне строчки, которые я когда-то прочла:
Я знаю ручей,
Где ивы обмакнули длинные пальцы в воду.
Чудным летним днем
Туда прилетают пить птицы,
И одинокий лис дремлет в пятнистой тени.
Ратлидж мысленно закончил стихотворение "Мой брат", которое написал Мэннинг. Он знал его наизусть. Странно, но он понял смысл, который она вложила в эти строчки. Что эта одинокая струя глубокой воды среди заболоченной поверхности заблудилась и попала сюда случайно, и теперь ей небезопасно, и нет уверенности, что она найдет дорогу обратно. Так и сама эта женщина отдалилась от прежней благополучной жизни, которой жила, и у нее нет никакой уверенности, что она снова обретет ее.
На это он не мог дать ответ. Он тоже ни в чем не был уверен. Разве что в присутствии Хэмиша, который постоянно рядом, молчит только во время сна и не желает оставлять его в покое.
Женщина подняла голову и улыбнулась ему. Улыбка немного искривила ее губы, но он нашел, что она очень привлекательна.
- Как грустно они звучат. Наверное, это из-за дождливой погоды, которая изрядно портила нам настроение последнее время. Упадок духа?
С этими словами она повернулась и пошла прочь. Ее профиль, четко очерченный на фоне неба, показался очень аристократичным, как бледная камея в рамке темных волос и поднятого воротника черного пальто.
- Спокойной ночи.
Краткое прощание показало, что разговор случаен, и она не придала ему значения и не приглашает к дальнейшему знакомству.
- Спокойной ночи…
Стало холоднее, слышался шорох болотной травы, по которой гулял ветер. Хэмиш молчал.
Ратлидж дал ей время дойти до гостиницы, прежде чем направился туда сам.
На следующее утро, сразу после завтрака, он отправился навестить викария. Солнце снова сияло, весело играя на кремнистых стенах домов, заливая почти средиземноморским теплом крытые черепицей крыши Остерли. На Уотер-стрит было оживленно: множество телег, фургонов и разного вида повозок везли овощи в лавку зеленщика, связки уток и живых кур в Клетках мяснику, тес к кузнечному мастеру, где тот делал телеги и фургоны. Позади домов на веревках сушилось на солнце и утреннем ветерке свежевыстиранное белье.
Поднимаясь на холм к дому викария, он чувствовал приятную прохладу близкой рощи, запах прелых листьев и влажной земли. Повернув к воротам, спугнул с куста стаю птиц. Вспорхнув, они сверкнули оперением на солнце, как горсть подброшенных ярких ягод. Высокие деревья тянули мощные ветви к солнцу, образуя тенистый зонт над крышей дома. Толстые корни вылезали местами из земли, и в углублениях под ними легко можно было спрятаться, играя в детские игры. Он знал, как там можно строить полки оловянных солдатиков, домики для кукол или просто вздремнуть, пригревшись на летнем солнце. Ратлидж вспомнил, что у дома его деда были похожие места. Невдалеке рос дуб, такой старый и такой мощный, что ему в детстве казалось, что он никогда не вырастет настолько, чтобы обхватить ствол руками. Дуб рос рядом с прудом, где жили голосистые лягушки, за ним стоял сарай, где хранились велосипеды и спортивный инвентарь. Последний раз Ратлидж приезжал туда в семнадцать лет, и ему показалось, что сад стал маленьким, как и стареющий дедушка, а дуб в последний ураган сломало, вывернуло с корнями из земли, и он лежал, упав на железную изгородь, как распростертый пьяный гигант.
"Вот мы в своей стране тяжело работаем, у нас иначе не выжить, - заговорил в ответ на его мысли Хэмиш. - Мы не играем в игрушки на стриженых газончиках. Мы умываемся в ручье, который спускается с гор из ледника, и наблюдаем закат солнца за горой, радуясь, что день прошел".
- Жизнь сделала тебя таким, каким ты стал, а меня таким, какой я есть. Трудно сказать, что лучше и что хуже.
Дом викария, простое строение из местного камня, был задуман для большой семьи. Архитектор не ставил целью красоту. Но у входа был милый портик, и стояла ваза с поздними осенними цветами.
Он поднял и опустил латунное кольцо.
Ему открыл молодой человек в рубашке с закатанными по локоть рукавами и с большой малярной кистью в руке. Худощавый, белокурый, он выглядел как младший брат викария.
Ратлидж представился, и мистер Симс с облегчением произнес:
- Я занялся ремонтом. Боялся, что кого-то за мной послали. Не возражаете, если я продолжу красить? Краску нельзя надолго оставлять открытой, она засохнет.
Ратлидж не возражал и поднялся за викарием по лестнице.
Дом и внутри был прост, с необходимым минимумом мебели, старой, скорее всего, переходящей от поколения к поколению викариев; бывшие обитатели оставляли ее на усмотрение будущих владельцев - выбросить или пользоваться дальше. Лучшим предметом был столик на площадке верхнего холла, времен королевы Анны, он наверняка был привезен сюда самим Симсом. Такой столик никто не оставит.
- Моя сестра с тремя детьми переезжает сюда, мне трудно одному содержать в порядке такой огромный дом, а поскольку она потеряла мужа на войне, я настоял на переезде. Дом в Уэмбли хранит много болезненных для нее воспоминаний, а здесь полно места для подрастающего поколения.
Он прошел по коридору и исчез в одной из комнат, пригласив Ратлиджа следовать за ним. Комната оказалась просторной, с новыми обоями - пышные розы и незабудки на кремовом фоне. Под окнами и вдоль плинтусов лежали листы толстой бумаги, забрызганные краской. Ратлидж отметил, что в комнате много воздуха и света. Симс сказал:
- Это будет комната Клер. Надеюсь, ей понравится.
Он с сомнением оглядел свою работу, озабоченная складка прорезала лоб.
Ратлидж подтвердил убежденно:
- Ей обязательно понравится.
- Этот дом пустой и огромный, как сарай. Я здесь брожу в одиночестве, а голоса детей и их беготня вдохнут в него новую жизнь. - Викарий потер рукой лоб, измазав его краской, и добавил задумчиво: - У них есть собака. Большая. - Он возобновил прерванное занятие - стал красить оконные рамы. - Так что я могу для вас сделать, инспектор? Вы ведь пришли в связи со смертью отца Джеймса?
- Я иду по тем же следам, что до меня уже сделал инспектор Блевинс. У нас пока больше вопросов, чем ответов.
- Я слышал, что в полиции сидит Силач с ярмарки.
- Да, его имя Уолш. Но мы пока не уверены абсолютно, что он наш человек. Инспектор Блевинс хорошо знает Остерли и его жителей и был одним из прихожан отца Джеймса. В отличие от меня. Вот и я хочу знать больше о жертве, у меня есть для этого причина.
- Я думал, что это произошло вследствие того, что грабителя застали врасплох, - водя кистью по подоконнику, неуверенно произнес Симс.
- Мы так и предполагали. Однако возникла масса вопросов. Например, был ли знаком Уолш со священником до осеннего праздника урожая? Или они там впервые встретились?
Это был окольный путь, но Ратлидж набрался терпения.
- Понятия не имею, - отозвался Симс, - ярмарка на осеннем празднике урожая у церкви Святой Анны проходит с незапамятных времен. Туда приезжает большинство жителей, не только католики. Как и на наш весенний праздник. В Остерли слишком мало развлечений, чтобы пропустить такое событие из-за религиозных расхождений. - Он улыбнулся Ратлиджу, обмакивая кисть в банку с краской. - Насколько мне известно, комитет по устройству праздника разрешил представление приезжих артистов. Впервые подобное представление устроили в Норфолке. Оно имело успех. О нем заговорили и последовали примеру. На такие ярмарки съезжаются люди из соседних городов и деревень. Они очень популярны. А Силача пригласили в последний момент, когда канатоходцы не смогли приехать и предложили вместо себя замену. Во всяком случае, я слышал, что это было именно так.
- Уолш под своим именем выступал?
- Нет, конечно! Он называл себя Самсон Великий.
Что ж, вполне подходящее имя для такого тщеславного и наглого человека, подумал Ратлидж.
Меняя направление разговора, он спросил:
- Отец Джеймс был хорошим священником? Насколько вы можете выносить суждение о человеке веры.
Симс поглядел задумчиво на кисть.
- Вероятно, гораздо лучше, чем я. Мои отец и дед были клириками, вот и я последовал фамильным традициям, от меня другого не ждали. "Симс и сын", как у зеленщика или кузнеца. - Он снова принялся красить. - Мой отец был ужасно горд, когда я был посвящен. Но я скоро понял, что у меня нет того призвания, которое позволило отцу Джеймсу посвятить себя без остатка вере. Я однажды женюсь, заведу семью и буду продолжать служить своей пастве. Церковь Святой Троицы очень красива, и я горд, что здесь служу. Но для отца Джеймса церковь была его домом, более преданного и убежденного священника я не встречал. Когда мои сыновья придут ко мне за советом, становиться ли им священниками, как дед и отец, я скажу: "Загляните в себя и спросите, насколько глубоко ваше желание стать служителями церкви". Если ответ меня не удовлетворит, я постараюсь их отговорить.
Он перестал красить, повернулся к Ратлиджу, не замечая, как краска стекает с кисти ему на ботинки, и воскликнул:
- О, простите мои слова! Не знаю, что на меня нашло! Вы ведь пришли не за тем, чтобы выслушивать мои мысли, а по поводу отца Джеймса!
- Вы как раз и ответили мне, - сказал Ратлидж, - по-своему.
Но Симс, сокрушенно покачав головой, произнес:
- Мне бы вашу способность слушать других, я был бы благодарен судьбе.
"Эта способность тебя и погубит", - съязвил Хэмиш, зная, что каждое его слово въелось в память и душу Ратлиджа.
Немного погодя Симс снова заговорил:
- Отец Джеймс был совершенно равнодушен к карьере. Хотя епископ его очень любил. Он был доволен своим положением. Отдавал всего себя людям, всем, кто нуждался в нем, и был, насколько я мог понять, счастливым человеком.
"Ага, - отозвался Хэмиш, - ведь, продвигаясь по службе, становишься заметной фигурой. Может, он этого избегал и осознанно довольствовался малым - его устраивала анонимность?"
- Я слышал, - сказал Ратлидж, - что его совет, какую бы благую цель он ни преследовал, иногда мог вызвать неприятные последствия для людей, которые его послушались.
Симс опустился на колени, крася под подоконником.
- Мы много с ним разговаривали. Мы оба холостяки, и иногда я обедал у него в доме или он здесь, и мы часами обсуждали все, что нам приходило в голову. Так вот, порой мы оба сомневались в правильности данного совета. Но это риск профессии. Вот вы непогрешимы как полицейский? Или знаете такого человека? - Он оглянулся и посмотрел на инспектора с грустной улыбкой.
- Хороший вопрос. Но бывает, что самый благонамеренный совет ведет человека, мужчину или женщину, к несчастью и наносит раны, а иногда разрушает ему жизнь…
- Мы делаем все, что в наших силах, пытаемся помочь, - ответил викарий с прежней грустью в голосе, - мы молимся за ниспослание правильного решения. Но не всегда оно приходит. И мы действительно можем нанести человеку незаживающую рану. - Он перешел к следующему подоконнику.
- Такую, что заставит этого человека потом прийти и убить священника?
Симс развернулся, удивленно глядя на инспектора:
- Боже! Мне бы такое никогда не пришло в голову!
- Но вы можете такое предположить?
Симс отложил кисть.
- Я… Н-нет, пожалуй. Однако вы должны понимать, что человек, совершивший грех, прекрасно это осознает. Он приходит к нам не просто рассказать о нем, он приходит за советом и надеждой на прощение. И священник должен ему сказать, что наказание может последовать гораздо более тяжелое, чем грешник ожидает. Но помочь ему пройти через испытания - наш долг. Мы не можем умыть руки и оставить его наедине с этим грехом и страданиями.
- А если наказание превосходит все границы? - Ратлидж вспомнил напряженное лицо Присциллы Коннот.
- Вот тогда наступает прощение. Когда ноша становится непосильной.
Хэмиш пробурчал что-то в ответ.
Ратлидж понимал лучше многих, что такое прощение и что оно означает, но ничего не ответил и снова поменял тему:
- Расскажите мне о Герберте Бейкере.
- Герберт Бейкер? Милосердный боже, какое отношение он имеет к отцу Джеймсу? - Викарий удивленно воззрился на инспектора. - О, вы, наверное, уже знаете, что он послал за католическим священником в свою последнюю ночь, хотя в доме уже находился я. Не знаю, кто и как вам рассказал, но в произошедшем, на мой взгляд, не было ничего удивительного. Человек перед смертью думает о своей душе, потому что до этого часа считает, что у него есть еще время впереди. Он рассказывает о том, что лежало на совести тяжким грузом, но он не мог сказать об этом раньше, вы понимаете.
Выражение лица инспектора подтвердило это без слов.
- Вижу, вы поняли, что я имел в виду, когда говорил, что не вижу ничего особенного, что Герберт захотел увидеть отца Джеймса. И тот откликнулся и явился по доброте душевной, хотя ночь была ужасная. О чем они говорили, я не знаю. Но отец Джеймс ни разу не дал мне и намека, что тогда случилось нечто такое, что его встревожило.
Хэмиш, который всегда любил вынести по каждому поводу свое суждение, заметил: "А стал бы он ему говорить? Викарий, кажется, человек молодой и не очень-то мудрый".
- Герберт исповедался потом у вас?
Симс ответил, слегка замявшись:
- Да. Но я не вправе…
Ратлидж прервал его:
- Я не прошу рассказать, в чем он исповедался…
Симс уточнил:
- Если вы хотели спросить, было ли в его исповеди нечто шокирующее, то нет. Он в основном считал своим грехом, что слишком сильно любил жену, которая давно умерла. Что эта любовь превосходила любовь к Богу, и Он мог на него разгневаться.
- А как дела с его завещанием?
- Мне кажется, с ним все в порядке. Там нет больших денег, как и у всех простых людей в Остерли. Наверное, как всегда: дом - старшему сыну. Мартин хороший и совестливый человек, и он позаботится о младших брате и сестре.
Покинув дом викария, Ратлидж поднялся на холм и подошел к церкви. Попытался открыть дверь с северной стороны, она оказалась не заперта. Он вошел и постоял, пока глаза не привыкли к полумраку.
Над головой возвышался купол. Солнечные лучи, дробясь, проходили через разноцветные витражные стекла, оставляя цветные пятна на каменном полу. Он видел роспись на куполе - череду ангелов, узнал архангелов и серафимов, написанных богатыми сочными красками - голубым, желтым, темно-красным. Такие изображения характерны для Восточной Англии. В центре - символ Святой Троицы, а внизу четыре фигуры, которые он не смог идентифицировать, хотя одна напомнила ему портрет Ричарда Второго.
Хэмиша, для которого цветные витражи церкви и картины были почти предметами идолопоклонства, больше заинтересовала замечательная резьба деревянного карниза наверху. Ратлидж прошел мимо рядов скамей, их спинки и подлокотники тоже были украшены резным орнаментом, а вместо ручек были головы диковинных птиц и животных.
Потом он решил взглянуть поближе на витражи и поднялся на хоры. И сразу чуть не налетел на чье-то колено и увидел руку с углем.
Женщина, с которой он вел короткий разговор накануне ночью, сидела на подушечке на полу и делала зарисовки углем. Она срисовывала странные изображения со спинок сидений, на которые могли скорее опереться пятой точкой, чем сесть, монахи.
Она, вздрогнув от неожиданности, подняла на Ратлиджа глаза.
- Простите, - извинился он.
Хэмиш вспомнил замечание лорда Седжвика: "Религиозная женщина".
- Я вас не толкнул?
- О нет, не беспокойтесь. Это моя ошибка, я расселась со своими принадлежностями прямо на дороге.
Он взглянул на рисунок - трагически искаженное лицо монахини с приоткрытым ртом и неровными зубами.
- Прекрасно выполнено.
Она сказала оборонительно:
- Это мое хобби.
Он обвел рукой вокруг:
- Красивая церковь, вы согласны?
- О да. У меня есть знакомый, он пишет книги о старинных церквях Восточной Англии, и он рассказал мне о ней.
- Я не хотел вас потревожить. Поднялся сюда, чтобы поближе взглянуть на витражи. - Ратлидж отошел и стал рассматривать изображения фигур и цветов.
К его удивлению, она спросила:
- Вы полицейский из Лондона, верно?
- Да, - не оборачиваясь, ответил он.
- Тогда, возможно, вы ответите мне на вопрос - это правда, что поймали человека, убившего отца Джеймса?
Ратлидж медленно обернулся:
- Вы знали его? Отца Джеймса?
- Немного. Он интересовался моей работой и знал много интересного о церковной архитектуре. Он уделял мне много времени, и я ценила это.
Ее поднятое вверх лицо было очень привлекательным, с умным взглядом серьезных серых глаз и решительным ртом над красиво очерченным подбородком.
Платье на ней было темно-зеленого цвета, который очень ей шел, покрой не носил трагического оттенка, в отличие от костюма Присциллы Коннот.
- Мы пока не знаем, что человек, которого задержали, убил священника. Прежде чем это утверждать, надо проделать много работы - выяснить все его передвижения и действия в тот день и за недели между базаром и днем убийства. Но инспектор Блевинс надеется разобраться с этим быстро.
Она кивнула, как будто удовлетворившись ответом.