– Я играю роль, – сказала Маша, но глаза, вдруг вспыхнувшие самой неподдельной радостью, выдали ее и, поняв это, Маша попыталась все обратить в шутку. – Сколько волка ни корми, а он все равно туда, тебе понятно? – Она вздохнула: – Сначала я ждала этого дня. Потом мне стало казаться, что его уже никогда не будет. – Маша вдруг погрустнела: – Я ведь не дурочка блаженная, Коля. Не волнуйся, я понимаю, что все это – просто игра. Потерпи. Дай мне наиграться.
Подошел священник, и она замолчала.
– Послушайте, чада, поучительное слово, – сказал Серафим, – живите в супружестве богоугодно и честно, ибо близко пришествие антихриста и спасутся только претерпевшие за правду до конца. Знамение было недавно верующим и всем мирянам: пятиконечная звезда сияет над грешной Россией, остры ее лучи и пронзают они любящих бога. Жрецы же нечестивые той звезде служат и яко вурдалаки ненасытные пожирают внутренности истинно верующих.
– Прекратите агитацию, иначе я прикажу очистить храм! – крикнул Басаргин.
– Он сказал, – трагическим голосом провозгласил Серафим, – настали времена, когда русскому человеку и в храме нет спасения. Церковь уважали даже нехристи – татаро-монголы! А эти пожрали душу! Слуги антихристовы в храмах, ратуйте, православные, не допустите унижения дома господня!
– Прекратить! – Басаргин проталкивался к алтарю, исполнители – за ним. – Всем покинуть помещение!
Верующие возмущались, переговаривались. Кто-то крикнул:
– Креста на них нет! Вышвырнуть их из храма!
– Верно! – закричали в толпе. – Вон их!
– Чего вы слушаете поповских прихвостней! – заорал Скуластый. – Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!
Коля переглянулся с Машей – она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: "Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!" Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.
Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.
– Долой самодержавие! – орали они. – Долой попов! Долой опиум для народа!
Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.
Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял – вокруг были люди. Он хрипел – кричать уже не мог:
– Граждане. Остановите их. Неужто не видите.
– Бей! – Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.
– Да чего же мы смотрим, мужики! – крикнул наконец кто-то. – Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!
Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. "Его убьют, помоги ему", – кричали ее глаза. "Нет… Ты же знаешь – я не должен вмешиваться, что бы ни случилось", – мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: "Что, отрок, с кем ты?"
Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.
– Воды! Воды несите, православные! – вдруг завопил Серафим. – Сгорит божий дом! – Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: – Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд – кто куда, кто куда…
– Уйдем, батюшка, – попросила Маша. – Тошно мне.
– Уважим невесту, – кивнул священник. – Идем, Коля. – Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.
– Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, – ласково сказал им Серафим.
Коля вытер с лица пот и сажу:
– Устроили вы нам праздник, спасибо.
– Проверку я вам устроил, как и обещал, – спокойно сказал Серафим. – Цена-то – ох, великая, ну и на проверку пришлось не поскупиться. Скажу сразу: ты и она – не знаю урки ли, но не с большевиками вы, нет. Не родился еще на свет такой большевик, чтобы друга и партийного брата его на глазах убивали, а он не вмешался. Отныне я вам верю, ждите, уже недолго осталось.
– Правда всегда торжествует, батюшка, – вздохнул Коля. – Восторжествует она и теперь, знаю это.
Коля и Маша ушли в дом. Из церкви выходили люди, крестились, говорили Серафиму сочувственные слова. Вынесли Басаргина.
– Хоть бы живой он был. Хоть бы живой… – Маша отошла от окна, посмотрела на мужа, и вдруг губы у нее задрожали: – Коля, – сказала она, – сколько у тебя седых волос.
– Ничего, – Коля стиснул голову руками. – Ничего. На крупный счет дело пошло, не ожидал я. Был миг – думал, не выдержу, брошусь к Анисиму. Я пойду к нему… – Коля встал. – Не бойся, я в своем уме. Слежку Серафим снял. Нет среди большевиков такого, кто не пришел бы на помощь другу. Даже ценой жизни. Прав Серафим, и поэтому слежку он снял.
Басаргин остался в живых. Его изрядно помяли, в голове у него гудело, но могучий организм, закаленный в юности подобными стычками, выдержал. К вечеру Басаргин постанывал, но чувствовал себя довольно сносно. Когда Коля вошел в избу, то увидел на табуретке, около топчана, на котором лежал Басаргин, незнакомого человека в городском костюме. Рядом стоял еще один – совсем молодой, лет двадцати, в вылинявшей гимнастерке и ботинках с обмотками.
Коля молча пожал Басаргину руку, тот сказал:
– Штатский – это Коломиец, из ГПУ. А в обмотках – Швыдак, секретарь укома партии. А я уже здоров, так что не теряй времени на расспросы. Одно скажу, товарищи: чувствуется у Кондратьева петроградская выучка! Это какие же нервы надо иметь!
– Ладно! – смутился Коля. – Не обо мне речь.
– Спасибо, – Швыдак пожал Коле руку, улыбнулся: – Дело, конечно, не в том, что ты приехал, и все началось. Как диалектика учит? Накопилось – изменилось. Однако авторитет Советской власти роняем! Бандиты, кулачье. Актив у нас есть? Мужик, бедный и средний, за нас – в подавляющем большинстве! За чем же дело стало? Давай, Коломиец, доложи обстановку.
– Активизируется кулак, – Коломиец одернул пиджак, словно это была гимнастерка, и Коля понял, что уполномоченный ГПУ – человек в недавнем прошлом военный и привык носить форму. – Выступления отмечаются повсеместно, по всей губернии, – продолжал Коломиец. – Жгут хлеб, обливают керосином, активистов убивают… Действовать нужно немедленно, но есть закавыка: наши люди не смогли выявить все группировки, руководителей, базы… А это в нашем деле – главное…
Вошел Тихон:
– Слышь, Анисим, там к тебе на службу человек прибыл – говорит: из Питера. Документ имеет – из Ленинградского уголовного розыска. Ну, я рискнул его сюда привести.
– Давай, – кивнул Анисим.
Коля сразу понял, о ком докладывает Тихон. И когда вошел Витька, представил его:
– Это наш товарищ, ездил по специальному заданию в Новгород. Что узнал?
Витька осмотрелся:
– Основные ценности к новгородским перекупщикам поступили из ваших мест. Каналы пока не выяснены, но я установил, что руководит всем делом опытный бандит, с дореволюционным, можно сказать, стажем. Кличка – Черный. Предполагается, что имеет отношение к духовенству.
Коля и Басаргин переглянулись.
– Я с бандой "законтачил", – сказал Коля. – Они уголовники, а у меня как-никак – опыт. Мы с женой представляемся им блатной парой, битые, мол, много видели, седыми стали…
– Что ты предлагаешь? – спросил Швыдак.
– Влезу к ним, завоюю авторитет. Подготовлю выступление всех групп разом, соберу вожаков.
– А мы их раз – и квас, – задумчиво сказал Коломиец. – Банды без главарей – это сброд. Хорошая мысль! Дельная! Остатки банд с помощью наших людей разложим изнутри. Сагитируем – разойдутся…
Коломиец внимательно посмотрел на Колю:
– Как считаете, больше проверять вас не станут?
– Считаю, что станут. Но теперь уже легче будет…
– Вряд ли легче, – Коломиец покачал головой. – Не знаю, что они еще могут придумать, – главное, не ставить себя в положение, когда вынудят на самом деле убить кого-нибудь из своих. Чтобы этого не произошло, мы должны втянуть их в свою проверку – убедительную и точную. Я подумаю над этим.
– За жену не боишься? – спросил Швыдак. – Может, ей лучше отойти?
– Лучше, – кивнул Коля. – Но она не отойдет.
– Ладно. – Швыдак закурил. – Разошлись, мужики. Светает.
– Матери кланяйся, – Коля проводил Витьку до подъезда, – Бушмакину скажи: поручение выполняю по мере сил, пусть так и передаст Сергееву. А настроение у крестьян хорошее. В Советской власти у подавляющего большинства сомнений нет.
Спустя десять минут он вернулся в дом Серафима. Маша не спала.
– Ну что? – шепотом спросила она. – Как Анисим?
– Жив. Ничего. – Коля погладил ее по руке. – Ты извини, что я опять тебя втягиваю в свои дела.
– Муж – иголка, жена – нитка. Так меня учили в институте благородных девиц.
– Ты все шутишь. А я за тебя боюсь.
– Ты и должен за меня бояться. А я – за тебя. Давай спать, счастье мое… – Она улыбнулась – ласково и немного насмешливо. Так мать улыбается талантливому сыну – единственному и любимому.
Коля не уснул. Он думал о том, что десять лет назад в его жизни произошла та единственная и удивительная встреча, которая навсегда, до березки на краю могилы, делает человека счастливым, дает ему полной грудью ощутить радость бытия, дает ему крылья. Маша – настоящий и драгоценный подарок судьбы. Как страшно его потерять.
Серафим выглядел необычно: в холщовой рубахе, перепоясанный веревкой, в смазных сапогах.
– Вы, батюшка, никак мирянином решили стать? – пошутила Маша.
Серафим заткнул за веревку небольшой топор:
– В лес еду – дрова нужны. Может, составите кумпанию?
Коля и Маша переглянулись.
– Давно хотела в лесу побывать, да все случая не было, – улыбнулась Маша. – Съездим? Грибы пошли, земляника.
– Съездим, – кивнул Коля. – Трогай, святой отец.
Они выехали за околицу. У опушки леса, на обочине, сидел Скуластый, дымил самокруткой. Встал, поклонился:
– Бог в помощь, батюшка.
– Садись с нами. Мы вот решили за ягодкой прокатиться.
– Ягодка к ягодке, – бандит подмигнул Маше. – Вот и малинник, правильно я говорю? – он попытался ущипнуть Машу, но она взяла его за нос, сказала угрожающе:
– Грабки убери, локш потянешь.
– Ишь ты, – нахмурился бандит, но на всякий случай отодвинулся.
– Правильно, не распускай рук, дурак, – кивнул Серафим.
Коля одобрительно посмотрел на жену.
Въехали в чащу – свет померк, колеса зачавкали по жидкой грязи. Сидели молча. Приближался решительный момент, и все хорошо это понимали.
– Благостно, – потянулся бандит. – Хорошо. В этой глухомани никакая власть не достанет. Верно я говорю, начальник? – Он недобро посмотрел на Колю.
– Ешь раз назовешь меня начальником – пришью, – ровным голосом пообещал Коля. – Понятно объяснил?
Из-за деревьев выскочили двое, схватили лошадь под уздцы:
– С прибытием, батюшка.
– Все в сборе? – Серафима словно подменили. Голос его окреп, приобрел командирские интонаций, он выпрямился, сразу стал выше ростом.
– Конду сыграли, ельна ждет, – осклабил гнилые зубы бандит.
Серафим с усмешкой посмотрел на Колю:
– Ты, наверное, понял? Нас ожидают представители повстанцев.
"Ишь ты, – подумал Коля. – И название придумали из времен французской революции… Повстанцы. Ах вы, сволочи недорезанные…" А вслух сказал:
– Лучше бы с политикой нам не вязаться. За политику ГПУ к стенке ставит.
– Нынче без политики хода нет, – сказал бандит. – Вот батюшка, спасибо ему, нас просвещает.
Вошли в охотничью избушку. Вокруг – Коля успел заметить это – расположился лагерь: не менее двухсот – трехсот бандитов, перепоясанных патронными лентами, с пулеметами. Священник, поняв, что Коля потрясен увиденным, сказал торжествующе:
– Хороший сюрприз? От большевичков пыль пойдет. По всей губернии затрещит их антихристова власть!
– Затрещит, – искренне согласился Коля. – У вас ведь сила. А власть к такому не готова, это уж можете мне поверить. Даже я, битый-перебитый, не ожидал…
– Знакомься, – сказал Серафим.
– Да мы, я чай, знакомы, – улыбнулся шедший навстречу Феденька. – Здоров, Коляча…
– Здоров, Федя. А ты, однако, поумнел.
– А ты? – прищурился Феденька. – Вот и проверяли мы тебя, и Потылиха через твою бабу – здрасьте вам, – поклонился он Маше, – вроде бы подтвердила, что свой ты кулик в доску, а после нашей встречи и стычки в вагоне сумление у меня. Вот хошь убей, – есть в тебе душок ГПУ! – Он снова улыбнулся.
Коля тоже улыбнулся:
– Я за такие слова надысь одному дурачку уже пообещал дыру провертеть. Тебе прощаю по старой дружбе. Здравствуйте, господа.
Рядом с Феденькой сидели за столом еще двое: первый – Никодим, в мужицкой одежде, худой, заросший седой щетиной; второй – в грязной, изношенной офицерской форме – лысый, похожий на отставного интенданта. Его все так и звали – Лысый.
Оба промолчали, и Коля продолжал:
– Говорю сразу: на вашу политику мне плевать. Я – "вор в законе", блатной, чтобы вы знали, и у меня свой интерес. Я вам продаю мыслю – как дорваться до власти, вы мне позволяете награбить столько, сколько мы вдвоем с моей марухой на плечах подымем и унесем… Речь не о барахле, само собой, а об рыжье. Зайдем в банк, в "Торгсин", заберем, что поглянется, и ла-та-ты.
– Не дорого ли просишь? – спросил Лысый. – Нам тоже деньги нужны – на движение.
– Я не прошу. Я цену назначаю. Я продаюсь вам – если нужен, конечно.
– Мне пусть позволят выбрать золотые украшения, – сказала Маша. – Сверх всего. А на себе мы много ли унесем, миленький? Пусть дадут нам транспорт – автомобиль какой-нибудь комиссарский, мы его нагрузим доверху и ладненько.
– Круто заворачиваешь, – буркнул Никодим. – Я пока не вижу, за что платить.
– Скажу. – Коля сел, навалился на стол. – Вас – много, но это видимость одна. Чтобы в губернии власть взять – надо вдесятеро больше. Знаю людей с оружием, опытных – человек сто. Скажу им слово – они к вам перекинутся.
– Где эти люди? – спросил Серафим. – Кто они?
– В свое время я их вам объявлю. А суть вот в чем: всем, кто против Советов, надо бы собраться и договориться – под единым началом план придумать – кто откуда бьет, да и ударить разом! Конечно, навсегда мы власть не захватим, но дней десять продержимся, пока комиссары будут чухаться. А за это время – активистов в расход, хлеб спрячем – сожжем, повсюду сунем наших людей. Пущай коммунисты возвертаются – у них земля под ногами гореть станет!
Все долго молчали.
– Заманчиво, – вздохнул наконец Серафим.
– Заманчиво, – кивнул Лысый. – Только где гарантия, что мы соберемся, а нас ГПУ в оборот не возьмет?
– И возьмет, – улыбнулся Феденька. – Если своих мер не примем. – Он посмотрел на Машу. Коля перехватил его взгляд, и у него упало сердце. – Заклад нужен, – сказал Феденька, не спуская глаз с Маши.
– Ах ты, Мехмет… Хитер, как азият. – Серафим с уважением похлопал Феденьку по спине. – Выкладывай, что придумал.
– Заклады разные бывают, – Феденька с садистским наслаждением взглянул на Колю. – Иной заклад вроде и дорогой, а хозяин на него наплюет в случае чего. Верно я говорю, Коляча? Ладно, не отвечай, сначала дослушай. Есть, братцы, такой заклад, что его даже гадюка не предаст. Скажем так: для матери – ребенок ейный, для мужика – любимая его… Догадался, Коляча?
– Нет, – Коля побледнел, отодвинулся от стола. Рука невольно поползла к поясу.
– Не надо. – Лысый приставил к голове Коли дуло нагана. – Сиди тихо, думай. А за штаны не хватайся.
– Нет, – снова сказал Коля.
– Да, – Маша встала, подошла к Феденьке. – Хочешь из меня фортыцер сделать? А я не боюсь. Чего нам бояться, Коля? Или мы их продать хотим? Остаюсь я.
– Ладно. – Коля тоже встал. – Будь по-вашему. Хоть волос с ее головы уроните – вечная вам память будет.
– Ты нас не стращай, – осклабился Феденька. – А чтобы уж совсем мне уверенным быть – такой я недоверчивый уродился, ты, Коляча, возьми на себя Оглоблю – Анисима, товарища Басаргина. С юности он мне ненавистен, ты уж доставь мне наслаждение, пришей его… Где и как и кто свидетелем будет – мы тебе скажем. Принимаешь?
– Дурак ты, – презрительно сказал Коля. – Да хоть сей секунд!
…На обратном пути, покачиваясь в телеге рядом с Серафимом, Коля думал о том, что очень сильно недооценил бандитов, а главное – позволил-таки им поставить себя в ситуацию, когда необходимо стрелять в своего, в Басаргина, и другого выхода практически нет.
Басаргин спокойно выслушал Колин рассказ, почесал в затылке:
– Придумаем что-нибудь. Вот с Машей твоей – это, сказать по-научному, и в самом деле неувязка. Черт их знает – лишь бы они глупости какой с ней не сделали. Все-таки мужичье озверевшее.
– Ты мне об этом лучше не говори, – стиснул зубы Коля. – А то я поеду туда.
– Э-э-э, – протянул Коломиец. – От тебя ли слышу, герой. Их, брат, умом надо побеждать, а не только числом или пулями. Ну, с отрядом этим ты, прямо скажем, придумал хорошо. Прямо сейчас начну подбирать и готовить надежных людей, поместим их в лесу, километрах в тридцати – сорока от лагеря. Но что с Басаргиным делать, вот вопрос. – Коломиец улыбнулся. – Давай, Басаргин. Тебе, как кандидату в покойники, первое слово.
– Пальни в меня холостыми, – сказал Басаргин. – А уж я постараюсь притвориться мертвым…
– Он-то пальнет холостыми, – сказал Коломиец. – А они проверят боевыми. Тебе, брат, и притворяться не придется. Тут надо построить острую и точную комбинацию. Вот если бы у Серафима были ценности…
– Наверняка есть, – сказал Коля. – Забыли про сообщение Виктора? Кличка – Черный, из духовных… Регулярно снабжал перекупщиков золотишком.
– Я выманю Серафима в уезд, – сказал Коломнец. – Ты проведешь у него негласный обыск. Законные основания для этого у нас налицо. Возражений нет? Принято.
На следующий день возбужденные жители Грели повалили на площадь: прошел слух, что по всему уезду церкви будут ликвидированы, а в первую очередь – в Грели. Прибежал Серафим, взошел на паперть.
– Братья и сестры во Христе, – начал он негромко и проникновенно. – Пришел и наш черед пострадать за веру православную… Не остыл еще пепел в нашем храме после недавнего нападения хулиганствующих советских активистов, как пришло новое испытание: верьте, как верю я, что без плохого нет и хорошего, а стало быть, все это от господа нашего, примем же со смирением. Я еду к отцу благочинному и вместе с ним буду добиваться справедливости у властей предержащих.