Парень шагнул в квартиру и, увидев, что там происходит, достал из кармана огромный пистолет.
- А ну, - сказал он, - отпусти. Или я тебе башку прострелю…
Больше ничего он сказать не успел. Ирина "выключила" его, ударив ребром ладони.
Откуда только в секретарше взялась такая сила?! Она отшвырнула Вадима и кинулась к парню.
- Скоты! Менты поганые! Что вы наделали?! Сволочи!
Вадим подхватил с пола пистолет - это был газовый.
- Ну влипли, - тихо сказал он Ирине.
Но та не слушала его, она уже снова набирала "02".
ГЛАВА 6
Лучше бы Клавдия не мечтала о душе. После него ощущения чистоты не появилось. А совсем-совсем наоборот. В гулком мрачноватом помещении, где с потолка капали холодные капли, а из душа хлестало, как плеткой (отрегулировать не было никакой возможности по той простой причине, что душ открывался и закрывался банщиком из другой комнаты), брезгливой Дежкиной показалось, что она попала в чистилище, где человеческие грехи и грязь нарастали на стенах веками и никакими силами их уже не смыть. Более того, они носятся в воздухе вместе с густым паром и облепляют тебя сами.
Впрочем, хоть какая-то польза от душа была. Она словно бы свыклась с тем фактом, что оказалась в тюрьме. С одной стороны, это был, конечно, шок, а с другой, брезгливость ее от вони, от грязи, от соседства настоящих преступников притупилась, и все стало не таким уж страшным.
Даже ее сокамерницы теперь не выглядели пугающе - просто несчастные женщины.
Тем не менее она после душа вымыла руки под краном, увидев, что ее изобретение вовсе не является эксклюзивным - только здесь кран холодной и горячей воды соединяла полоска марлевого бинта.
Ей даже удалось съесть несколько ложек густого горохового супа.
- Видно, наша кухня не пришлась вам по вкусу? - спросила актриса красивым голосом.
- Нет, - почему-то смутилась Клавдия, - просто не хочу есть.
- Тогда не соизволите ли передать мне вашу тарелку? Я, знаете ли, аппетита не потеряла.
Клавдия с радостью отдала остатки Красильниковой, и та, словно это было изысканное блюдо, а не объедки, элегантно отправила гороховый суп ложку за ложкой в свой красивый чувственный рот.
Клавдию так и подмывало спросить Веру Федоровну, за что же она-то здесь оказалась, но та сама догадалась.
- Вы знаете, что такое амплуа?
- Представляю, только очень смутно, - призналась Клавдия.
- Это, собственно говоря, характер. Если вы человек жизнерадостный - вам никогда не стать трагической актрисой, а если вы смелая и красивая - вам прямая дорога в героини. Это сейчас несут чушь, что амплуа, дескать, устарели. Ничего подобного. Вот я - самое убедительное тому подтверждение. Знаете, всю жизнь роли героинь играла. От Катерины в "Грозе" - плохонькая пьеса - до Электры Еврипида.
Клавдия давно не была в театре, а больше видела Красильникову в кино, где та, впрочем, тоже играла роли вполне героические.
- А ведь я простая девчонка с Трехгорки. В сорок девятом поступила в театральное училище по комсомольской путевке.
- Как? - не поверила своим ушам Клавдия.
- По распределению, - подтвердила Красильникова. - Вы, наверное, знаете, что в те годы очень сильная у нас борьба с космополитами была. Очень сильно тогда наука и искусство поредели. Особенно в театре и кино. Я-то что! Моя подруга на год старше - главным редактором "Мосфильма" стала. Это в восемнадцать лет. И ничего, до старости руководила.
Красильникова красиво прищурила глаза, отдаваясь воспоминаниям. Но паузу выдержала ровно такую, чтобы не потерять интереса слушателей.
- Так вот, простая же девчонка была, можно сказать, душевная, а меня - в героини. Знаете, ведь весь внутренний мир пришлось перестраивать.
- А с кем живет Меньшиков? - спросила молоденькая сокамерница, придвигаясь поближе к интересному разговору.
- Не знаю, - пожала плечами Красильникова.
- А правда, что Виктюк "голубой"?
Красильникова брезгливо поморщилась:
- Вот вам наглядный пример - театр продолжается в жизни.
- А сколько артист получает?
- Артист много получает, - мягко улыбнулась Красильникова. - Артист - настоящий артист - получает бессмертие. Но ближе к делу. Вас наверняка интересует, как я сюда попала?
Клавдии стыдно было признаться, что это ее действительно интересует больше всего, но она честно кивнула.
- Амплуа, - легко сказала Красильникова. - Трагическая героиня. Я мужа своего зарезала.
- Ой, - ахнула молоденькая, - изменял?
- Измена? Да, пожалуй, что так, - тонко улыбнулась Красильникова. - Но если вы имеете в виду физическое соитие вне семьи, то муж совершал это всю нашу жизнь, впрочем, я тоже. Но это была скорее духовная измена.
Клавдия невольно отодвинулась от трагической героини.
Красильникова посмотрела на нее чуть ли не сочувственно.
- Ах, моя милая, если бы я сама могла от себя отодвинуться. Убить человека на сцене оказалось куда проще, чем в жизни. Никакого высокого трагизма - одна кровь и физиология.
- А что он сделал?
- Он снялся в рекламе, - сказала Красильникова. - Вот такой позор.
Молоденькая сокамерница вытаращила глаза. Клавдия покачала головой:
- Что, правда?
- Он предал высокое искусство, - без патетики, даже как-то обыденно произнесла Красильникова.
И Клавдия в первый раз в жизни оправдала преступление.
"Если бы все убийства происходили по этой причине, - подумала она, - я бы подалась в адвокаты".
В этот день больше ничего примечательного не произошло.
Только после ужина, на прогулке по узкому зарешеченному дворику, Красильникова остановилась и подняла глаза к небу.
Клавдия поняла, что актриса не просто любуется летней голубизной, она что-то такое важное совершает.
- Молится, - шепотом подсказала Клавдии молоденькая сокамерница.
- Ничего подобного, - тут же отреагировала актриса. У нее оказался превосходный слух. - Я читаю стихи.
- А вы не могли бы почитать вслух? - попросила Клавдия.
- Могла бы, но это не имеет значения - вслух или про себя.
- Как это?
- Очень просто. Знаете, что такое ноосфера?
- Читала.
- Режиссер Васильев, например, считает, что спектакли надо играть вообще без зрителя. Энергия все равно попадет в ноосферу.
Клавдия невольно улыбнулась.
- А вы попробуйте. Правда-правда. Вот постарайтесь какое-то свое заветное желание передать в небо. Можете вслух, можете молча. Результат от этого не зависит.
- А от чего?
- От силы желания.
Клавдия пожала плечами. Но все оставшееся время прогулки незаметно поглядывала на небо и скандировала мысленно: "Инна, беги! Инна, спрячься!"
ГЛАВА 7
- Устал я, Миша, понимаешь, устал. Уже и годы, согласись, не комсомольские. А в этой политике я вообще старею не по дням, а по часам.
- Старость политика - это его капитал. Имидж, так сказать.
В ажурной тени разлапистого дуба сидели в плетеных креслах два милых человека.
Хозяин попыхивал трубкой с пахучим табаком, гость сосал леденец. Они смотрели на реку, на далекий лес, уходящий в гору, слушали пение птиц и говорили о жизни.
Гостя звали Владимир Иванович Малютов, а хозяина звали Михаил Михайлович Паратов.
На визитной карточке Пушкина было написано просто: "Александр Пушкин".
У Паратова визитных карточек не было вообще. Но не потому, что он не мог себе этого позволить, - просто не было необходимости. Его телефон и домашний адрес знали только самые приближенные. Остальные эти сведения получали только за очень выдающиеся заслуги перед Михаилом Михайловичем. Так вот, если бы такая визитная карточка была, на ней бы тоже можно было просто написать: "Паратов". Потому что это была и должность, и положение, и слава.
- Заботы - это хорошо, - сказал Паратов, выпуская голубое облако в прозрачный воздух. - Когда забот нет - это смерть.
Малютов при последнем слове нервно улыбнулся.
- Ну давай, выкладывай, что там у тебя стряслось, - сказал Паратов.
- Как у Деда дела? - вопросом на вопрос ответил Малютов.
- Дед еще ого-го. Дед еще сто лет продержится.
- А Батька?
- А Батька бежит впереди паровоза, - повторил известную фразу о мэре Паратов. - У тебя там, я слышал, с ним нелады.
- Да нет, так, пустяки.
- Так ты не по этому поводу?
- Стал бы я тебя, Миша, такими пустяками тревожить. Да, во-первых, за Старкова спасибо. Кажись, толковый парень.
Паратов кивнул, посасывая трубку.
- Погоды какие стоят, а? - сказал он весело.
- М-да… - нехотя отозвался Малютов.
- Давно у нас такой жары не было, а?
- Давно.
- В Америке, говорят, тоже жарко.
- В Америку я не хочу.
- В Европу?
- Лучше бы в Азию.
- Ну так о ком речь? - спросил после паузы Паратов. - Выше Деда я не властен.
- Ну ты не скромничай. Выше тебя только Бог.
- Не богохульствуй, - резко сказал Паратов, хотя комплимент ему понравился. - Если кто из толстосумов, тут, Вова, дерьма не оберешься.
- Да пусть себе живут, - улыбнулся Малютов.
- Ну ладно, не темни, с кем ты там чего не поделил?
- А смеяться не будешь?
- Буду, если смешно.
Малютов хрустнул леденцом, словно раздавил ампулу с цианистым калием.
- Мой следователь.
Паратов не засмеялся. Он внимательно посмотрел на Малютова. Покусал губу, почмокал.
- Не смешно, - сказал он.
- Да уж знаю.
- Крепкий мужик?
- Баба.
- Совсем грустно. И что? На чем она тебя поймала?
- Да на всем. Я у нее - вот где. - Малютов с силой сжал кулак.
- Так, я понимаю, ты эту болезнь запустил?
- Запустил.
- Просто так ее убрать уже нельзя?
- Вот, веришь, Миша, не знаю. Может, можно, а может, она как-то застраховалась.
- К-козел, - смачно выговорил Паратов.
Малютов виновато улыбнулся.
- Она где?
- В Бутырке.
- Она, значит, в Бутырке, а ты в Азию собрался.
- Помоги, Миша.
Паратов выпустил большое облако дыма и наблюдал, как оно тает.
- Поможешь?
- Помогу, конечно. Мы не для того поднялись с колен, чтоб нас теперь поставили раком.
- Спасибо.
- Одним "спасибо" не отделаешься. Кто еще в курсе?
- Никто.
- А жена?
- Нет. Никто. Я тут подстраховался.
- Да уж слышал - прямо шекспировская трагедия, труп на трупе.
- Ну ладно, - обиделся Малютов. - Я никого не убивал.
- Это все?
- Все. С остальным я сам разберусь.
- Ага, значит, остальное тоже есть?
- Да там девчонка одна. Но она, кажется, вовремя почуяла, куда ветер дует.
- Доверяешь?
- Что я - совсем дурак?!
- Нет, ты не дурак. Ты - козел, б…, - повторил Паратов. И выматерился так, что перестал быть похожим на благообразного старика.
Малютов успокоился - если Паратов кроет матом, значит, поможет.
ГЛАВА 8
Ирина притормозила у палатки и сказала, мечтательно глядя на Вадима:
- А вы, видать, законов не знаете.
- Каких законов?
- Неписаных.
- В смысле… - Вадим кивнул на палатку.
- В нем самом, - улыбнулась Ирина. - Как-никак - дебют.
- Не очень удачный, - виновато улыбнулся Вадим.
- Ничего, первый блин комом.
- А что будете?
- Коньяк.
- Странно, женщины обычно любят ликер.
- Я не женщина, я госпожа следователь.
- Значит, коньяк?
- Да.
- А какой?
- Хороший.
- Армянский?
Ирина вздохнула.
- Ну, армянский.
- Не ликер? - уточнил Вадим.
- Нет.
- Странно. Женщины любят сладкое. А вы нет?
- Нет. Может быть, вы любите ликер?
- Нет, но ликер дешевле. Хотя это неважно, потому что у меня все равно нет денег.
- Та-ак, - протянула Ирина, отворила дверцу машины и побежала к палатке.
- Э! Не надо! - крикнул Вадим вслед, но Ирина уже платила деньги, ей что-то подали в пакете, и она бежала обратно.
- С получки отдадите, - строго сказала она.
- Согласен. А стаканчики есть? Или из горла?
- Та-ак, - снова протянула Ирина. - Предстоит большая воспитательная работа. Во-первых, я за рулем не пью, во-вторых, это неприлично по определению. В-третьих, я так понимаю, что к себе вы меня не пригласите.
- У меня мама…
- Падаю стремительно, - про себя сказала Ирина. - Поехали ко мне.
- А это удобно?
- Вообще-то этот вопрос должна была задать я. Но поскольку эмансипация достигла апогея, отвечаю: я к вам приставать не буду.
Через пятнадцать минут они уже входили в квартиру. Вадим бросился снимать обувь, но Ирина остановила:
- Не надо, не в бане. И потом, это слишком интимно.
- Да, извините.
Она отвела его в комнату, усадила на диван, а сама ушла на кухню.
Вадим ошалело вертел головой, пытаясь разглядеть все сразу - книги, картины, статуэтки, гобелены.
- Ну, - вернулась Ирина, неся на подносе коньячные рюмки и черные маслины в плошке, - за знакомство!
Вадим бросился наливать, но Ирина его остановила:
- Вы, надеюсь, помните, что это не водка, что наливать надо всего на два пальца от дна?
- Правда? - опешил Вадим.
Но налил правильно.
Они чокнулись и выпили.
- Ну, рассказывайте, очаровывайте, - сказала Ирина.
- А чего рассказывать? - вдруг сразу заплетающимся языком спросил Вадим.
- Ну, про житье-бытье в районке.
- Да чего там - преступников ловили, ничего интересного.
- Не может быть. Следовательская работа - это же сплошные приключения. По себе знаю. Впрочем, сначала выпьем. Только теперь налью я. А вы пока протяните руку и вон, видите, выключатель. Слишком много света. Никакого интима.
Вадим громко сглотнул от этих слов и потянулся к выключателю. Осталось гореть только тусклое бра.
Ирина налила, протянула Вадиму бокал.
- Ну что, на брудершафт?
- Можно, - робко согласился Вадим.
- Тогда до дна.
Они переплели руки, как это положено при брудершафте. Вадим медленно высосал бокал и сделал губы бантиком.
- Ах да, целоваться, - вспомнила Ирина.
- Положено, - виновато сказал Вадим.
- Ну, раз положено.
Ирина поставила свой бокал и встала.
Вадим тоже поднялся, робко шагнул к ней.
- Какая вы смелая девушка, - сказал он не очень одобрительно.
- Я - смелая, - согласилась Ирина. - Ну, где там ваш страстный поцелуй?
Вадим шагнул к ней, тоже протянул руки, но обнять не успел. Так и осел на пол.
- Уже? - спросила Ирина.
Вадим не ответил. Он спал. Клофелин подействовал что-то слишком быстро.
Ирина похлопала Вадима по щекам, тот даже не поморщился.
Дальше она действовала быстро и четко. Накрепко связала Вадиму руки и ноги, рот залепила скотчем, оттащила его на диван, уложила и даже укрыла пледом.
Потом набрала номер телефона Малютова и, когда тот ответил, сказала:
- Владимир Иванович, есть разговор. Нет, не телефонный. Я сейчас к вам подъеду.
ГЛАВА 9
Красильникову увели на допрос, а Клавдия дождаться не могла, когда та вернется.
С Верой Федоровной было интересно и как-то спокойно. Клавдия то и дело уединялась с актрисой в пустом углу и говорила, говорила, говорила. Говорила обо всем. Даже сама не ожидала, что может быть так откровенна с незнакомой женщиной, да еще и с преступницей.
Она рассказала ей о семье, о муже и детях, о работе.
Только об Ирине не смогла. Нет, не потому, что это еще болело. Ей было стыдно. Она не могла признаться, что так ошиблась в человеке. Поэтому, когда в ее разговоре проскальзывало обобщающее "мы", она тут же поправлялась: с нашим сотрудником.
Красильниковой не было часа два. Клавдия просто извелась. Она пробовала говорить с другими сокамерницами, но это было то же самое, что после ключевой холодной воды пить из лужи.
И тогда Клавдия решила заняться благоустройством камеры. Во-первых, она начисто вымела пол, предварительно обрызгав его водой. Сокамерницам эта гигиена пришлась явно не по вкусу.
Потом она намочила собственный носовой платок и вытерла пыль. Платка было не жаль. Потом перестелила собственную постель, пытаясь придать набитым поролоном мешкам хоть отдаленный вид матраца и подушки.
- Харэ гоношиться, - сказала наконец молодая. - Не одна тут.
- А я вам мешаю? Извините.
- Мешаешь.
Клавдия смирилась, тем более что она уже переделала всю работу, какую можно было придумать в этом скорбном месте.
Почитала обрывок газеты недельной давности, но это было скучно, руки снова просили работы, потому что мозг уже устал от перемалывания одного и того же.
Из кранов капало.
Клавдия попробовала закрутить, но от этого вода потекла еще сильнее. Просто была сорвана резьба.
Марлечка, которая соединяла два крана, была уже совсем ржавая. Даже противно было руки мыть. И Клавдия, вспомнив собственное изобретение, решила пожертвовать носком.
Марлечка на кранах держалась чудом. Но как только Клавдия ее сняла, молодая вскинулась на своей койке и сказала угрожающе:
- Тебя кто просил? Ты чего лезешь?
- Да она же ржавая вся, - показала Клавдия. - Противно.
- Противно - не пользуйся.
- Ну я тогда хотя бы ее выстираю, - снова смирилась Клавдия.
Она расправила марлечку, выбросила какую-то мерзкую черную нитку, которая была замотана в марлевый жгут, и выстирала сантехническое приспособление.
Не успела приладить его на место, как дверь открылась и вошла Красильникова.
Клавдия дала актрисе время усесться на койку, посидеть молча, очевидно, вспоминая допрос, и только потом спросила:
- А какая прокуратура ведет?
- Генеральная, - сразу же ответила Красильникова, словно этого вопроса и ждала.
- Ого! А что так?
- Да вот уж так. Он у меня - муж, стало быть, - был народным, всяким там почетным членом, в Фонде культуры, в президентской команде экспертов…
- Так они вам политику шьют? - сама не заметила, как перешла на блатной жаргон, Клавдия.
- Ее, родимую.
- Идиотизм, - сказала Клавдия.
- Точно. - Красильникова помолчала, а потом пересела за стол, подальше от спящих сокамерниц. Вот здесь они и вели самые задушевные беседы.
Клавдия не замедлила присоединиться.
- А вы-то за что? - спросила актриса.
- Долгая история. И почти фантастическая.
- Заинтриговали. Ну, времени у нас море. Знаете, как сказал Бродский? Тюрьма - это ограничение пространства, компенсируемое безграничностью времени.
- Красиво, - согласилась Клавдия.
- Итак?..