Клавдия понизила голос до шепота и стала рассказывать. История выстраивалась четко и ясно. Клавдия вообще любила иногда рассказывать об обстоятельствах дела. Когда повторяешь вслух известное, вдруг находишь в нем что-то новое, на что раньше внимания не обращал. Поэтому рассказ ее имел множество ответвлений, казалось бы, незначительных остановок и лирических отступлений.
Красильникова слушала замечательно. Не перебивала, не переспрашивала, ловила суть с полуслова, а если вставляла реплики, то они были исключительно по делу.
- И вот теперь я тут, а он там.
- И, боюсь, такая мизансцена сохранится надолго, если не случится чуда, - грустно заметила Красильникова. - Ведь, по сути дела, у вас на него ничего нет.
- Ничего, - кивнула Клавдия. - А чудес не бывает.
- Чудеса бывают, - сказала Красильникова задумчиво, - но не у нас. Вернее, у нас они тоже случаются, но злые, очень злые чудеса.
Так и не заметили, что наступил вечер, а это автоматически означало, что пришло время ужина.
На этот раз Клавдия все съела подчистую.
- Прогресс, - улыбнулась Красильникова. - У других на адаптацию уходят недели. Но вы, вероятно, оптимистка.
- Жизнь продолжается, - сказала Клавдия. - Извините за банальность.
- А вы заметили, что самые главные мысли уже давно стали банальными?
В десять легли спать.
Клавдия думала, что мысли ее замучают. Что она будет ворочаться и вздыхать, что сон придет тонкий и нервный. Ничего подобного. Только легла на жесткую койку, как все куда-то поплыло, растаяло и обволокло теплотой.
Приснился Федор.
Почему-то они собирались в гости.
Федор за всю свою жизнь так и не научился повязывать галстук. Это было святой обязанностью Клавдии. Но обязанность эта была мучительной. Единственное украшение Федор выбирал придирчиво и даже капризно. Но и не в этом дело. Узел, который вязала Клавдия, не нравился Федору по определению. То он был слишком узок, то слишком широк, то кособокий, то невозможно симметричный. Удачно завязанные галстуки Клавдия умоляла Федора не развязывать. Но тот был в этом вопросе какой-то сноб. Он требовал, чтобы галстук был свежезавязанным.
Во сне он выбрал черный галстук, и начались Клавдины мучения. Он все бегал к зеркалу и кричал:
- Ты из меня урода хочешь сделать?!
Наконец ему это надоело, он приладил галстук Клавдии и подвел ее к зеркалу:
- Ну вот, посмотри, посмотри, нравится?
Галстук был холодный и скользкий. Клавдия почему-то хихикала. А Федор злился.
- Прекрати! Ты надо мной издеваешься?
И все теребил галстук у нее на шее.
А Клавдия хохотала все громче и громче, пока Федор не стал говорить:
- Тихо, тихо, тихо… - и стягивал галстук все туже и туже.
Только когда дышать уже было невозможно, Клавдия вскрикнула и открыла глаза.
- Тихо, тихо, тихо, - просила ее Красильникова шепотом.
Клавдия попыталась дернуться, но та коленями наступила на ее руки. И все стягивала и стягивала что-то холодное и скользкое на ее шее.
- Не дергайся, девочка, - просила она, - тихо.
Клавдия не могла закричать, она только била ногами по койке, чувствуя, что легкие сейчас взорвутся.
Уже черные и красные круги попеременно поплыли перед глазами, уже она захрипела, когда что-то громко щелкнуло, и захват на ее шее ослаб.
Клавдия хотела просто выдохнуть, а получилось, что выхаркнула из себя весь ужин прямо в лицо актрисе.
Та непроизвольно отшатнулась, и этого Клавдии было достаточно. Она головой ударила Красильникову в подбородок, та охнула и свалилась на пол.
Клавдия с трудом поднялась на ноги, колени противно дрожали, она не устояла, опустилась на четвереньки.
Так и доползла до двери, перевалившись через мычащую на полу актрису.
Она стучала недолго.
Когда выводной распахнул дверь, Клавдия выпала в коридор.
И дальше - темнота…
ГЛАВА 10
Малютов встретил Ирину возле подъезда.
- Здесь поговорим, дома неудобно, - сказал он, усаживаясь на скамейку. - Ну что у тебя там стряслось?
- Пока результатов никаких. Мы задержали подругу Кожиной, но она ничего не скажет.
- Даже если надавить?
- Да мы и надавили. Но, впрочем, еще попробуем.
- Ясно. Это дело, Ирочка, спешное. Это надо сделать еще вчера.
- Я по другому поводу.
- Да…
- Денщик мой, Старков, он кто, откуда?
- Он свой человек, - неохотно ответил Малютов.
- А подробнее можно?
- Зачем тебе подробнее?
- Владимир Иванович, я за него замуж не собираюсь, но я должна знать, с кем, так сказать, иду в разведку. Так откуда он приплыл?
- Это по моим каналам человек приплыл.
- Ну хватит уже, что вы как маленький. Если я спрашиваю, то это важно и для меня, и для вас.
- А что? Какие-то сомнения?
- Если и были сомнения, - сказала Ирина, - то теперь уже нет. Вы его давно знаете?
- Я его не знаю, но много о нем слышал. Верный человек, а главное - безотказный. Он в Кунцевской прокуратуре несколько лет отпахал, рекомендации самые лестные.
- Кто вам давал эти рекомендации?
- Был такой человек, - уклончиво ответил Малютов.
- Был?
- Погиб. Но не важно. Я знаю.
- И с чего это вы решили его именно сейчас позвать?
- Мне голос был, - почти продекламировал Малютов.
- Верный голос?
- Вернее не бывает.
Ирина зябко поежилась, хотя жара и ночью не спала.
- А казачок-то засланный, - сказала она.
- Как это?
- Он никогда не работал в Кунцевской прокуратуре, - сказала Ирина. - Я проверила.
- Зачем?
- Так уж вышло, почти случайно.
- Не может быть, - низко прохрипел Малютов. - Я сам звонил.
- И что?
- Работал у них Старков.
- Только не в прошедшем времени. Он и сейчас там работает. Говорят, отличный работник.
У Малютова дернулось лицо.
- Н-нет, - дрогнул голос.
- Д-да, - передразнила Ирина.
- Откуда тогда?
- Мало ли благотворительных организаций. Например, ФСБ.
- Ты с ума сошла!
- А вы у них спросите.
Малютов встал. Потом сел, потом снова вскочил.
- Ты с ума сошла!
- Тогда не заразитесь, а то вы на грани, - спокойно посоветовала Ирина. - Лучше подумайте, кому это надо было, вам на хвост наступать?
- Да всем! Все меня прижать хотят! Но Паратов!
- Кто? - не расслышала Ирина.
- Не важно. Хотя… Это тот самый верный человек, что мне Старкова прислал.
- Ну и что? Он мог и не знать, заменили по дороге, так сказать. Кино-то про шпионов смотрите иногда?
- Да-да, правильно, Паратов не мог. Ах ты, господи! Это что же делается? Где этот Старков сейчас?
- В надежном месте.
- Где?! - гаркнул Малютов.
- Лежит на моем диване и сладко спит. Я на всякий случай его спать уложила.
- А если проснется?
- До утра не проснется. А вот что делать утром?
- Не знаю, не знаю. Что творится, что творится!
- Ну хорош вам кудахтать, - резко одернула его Ирина.
- Убрать? - шепотом спросил Малютов.
- Нет, вы сошли с ума. Вот так преподнести им на блюдечке вашу голову?
- А что тогда?
- Он у меня может поспать несколько дней. Потом отпустим. Когда все кончено будет.
- Думаешь?
- Думаю. Что они нам могут предъявить? Что он несколько дней провел у бабы?
- Да-да, правильно.
- А я еще пару снимочков сделаю. В жанре ню.
Малютов потихоньку успокаивался.
- Да-да, правильно, верно. - Потом внимательно посмотрел на Ирину. - А знаешь, тебе можно доверять, - сказал удивленно.
- Давно пора, - как будто пропустила комплимент мимо ушей Калашникова.
- Но времени, времени в обрез. Это надо за два-три дня закончить.
- Думаю, управлюсь.
- Кожину, Кожину найди.
- Да есть кое-какие соображения.
- Какие?
- Она будет Дежкину искать.
- И что?
- На дачу к ней поедет.
- Думаешь?
- Уверена. Она уже там пряталась. Только я вас умоляю, Владимир Иванович, без вашей самодеятельности, ладно?
- Все-все, ты сама.
- Договорились. А с верным человеком вашим все-таки поговорите. Если он в курсе - беда, если его подставили - вместе что-нибудь решите.
- Поговорю, обязательно поговорю.
Ирина встала.
- Да, еще вот что. Вы, наверное, за границу намылились. Не советую пока. Если это ФСБ, а скорее всего так, то вам лучше не дергаться. Вот когда все успокоится, отвалите.
- Ну ты даешь, - восхищенно произнес Малютов. - Как догадалась?
- Тоже мне - бином Ньютона.
ГЛАВА 11
- Это тебя Бог поберег, - говорил Котляров, ложечкой скармливая Клавдии куриный бульон. - Красильникова эта сильно подсела, она теперь на многое пойдет. Если не остановим.
Клавдия глотала с трудом. В горле словно была наждачная бумага, причем повернутая внутрь, от малейшего прикосновения саднило и жгло нестерпимо.
Кроме этой боли было только одно чувство - удивление. Даже сильнее - шок.
Клавдия знала, что не Бог ее поберег, а хозяйственность. Она сама стирала марлечку, сама вынула из нее прочную капроновую нитку, Красильникова этого не знала. А так бы лежать сейчас Дежкиной с перекошенным лицом и высунутым синим языком где-нибудь в местном морге.
Но она все никак не могла поверить, что эта милая и задушевная женщина…
- Ведь актриса, - только и смогла прошептать Клавдия.
- Да брось ты, - сказал Котляров. - Она ж нам тоже пела, что трагическая актриса. Впрочем, думаю, это все фигня. Она злодейка. Завела себе молодого любовника. Вместе мужа убили. Вот и вся трагедия. А у тебя никакой трагедии, слава Богу, не случилось.
Клавдию теперь снова переселили в одиночку. И Котляров настрого приказал контролеру неотлучно быть возле ее камеры, той самой, знаменитой, в которой сидели Дзержинский и Солженицын.
Клавдия помотала головой, дескать, все, больше не могу.
- Ну еще одну ложечку, - уговаривал ее Котляров, словно ребенка.
Клавдия с трудом проглотила еще одну ложку. На глазах все время были слезы. Но не от боли или обиды. Видно, повредился какой-то нерв.
- И что ж ты, мать, такого наделала, что тебя непременно хотят со свету сжить?
- Да уж наделала, - прошептала Клавдия.
- С начальством что не поделила?
Клавдия кивнула.
- М-м-м… Круто они за тебя взялись.
Клавдия утерла слезу.
Теперь, задним умом, она все поняла и сложила.
Сама же все рассказала Красильниковой. Сама же разоткровенничалась, что у нее ничего существенного на Малютова нет. А раз нет - чего церемониться?
Впрочем, этот вывод упирался в другое. Если им непременно надо было знать, есть ли у нее что существенное, спросили бы Ирину. И потом - снайпер никак в эту схему не укладывался. Малютов не стал бы рисковать, он должен был все проверить.
- Тут тебя, Дежкина, никто не тронет, - успокоил ее Котляров. - А ты не скучай. Я буду заходить иногда. Чего-то мне не хочется, чтобы тебя так просто прикончили, да еще в моем учреждении.
Клавдия слабо улыбнулась.
Котляров заботливо собрал посуду и постучал в дверь.
"Хороший мужик, - подумала Клавдия, но тут же одернула себя. - Ой, не торопись. Тебе эта Красильникова тоже понравилась. Страшно как. Никому нельзя верить…"
Когда Котляров ушел, Клавдия попыталась уснуть, но ничего не получилось.
Она все-таки следовала совету актрисы и отдавала в ноосферу приказы, вот доходят ли они до адресата - не знала. Надеялась, что доходят.
Инна должна была укрыться и без ее молитв. Спрятаться, исчезнуть, раствориться. Нет, ее им так легко не найти.
Клавдия вдруг вскинулась.
"Нет, только не это! Ай-я-яй! Только не это! Макс вернется в Москву только к концу недели. Значит, есть еще три дня. Но он может и раньше - мало ли что ему в голову взбредет. Но не в этом дело. Им наверняка еще не сообщили. Они наверняка не в курсе. И они там спокойны и безмятежны. А Инна… Инна обязательно позвонит мне домой. Даже в прокуратуру позвонит. Что ей там ответят? А ничего не ответят, что-нибудь соврут. И тогда она решит, что я на даче. Боже, только не это! Она не удержится, она приедет!"
Клавдия даже забыла, что у нее до сих пор кружится голова, нестерпимо болит горло. Ей стало так душно, словно эту жаркую камеру еще и стали топить.
Вот о чем она должна молить ноосферу.
Клавдия постучала в дверь.
Открылся глазок.
- Будьте добры, - хриплым голосом попросила она, - пригласите Котлярова.
Контролер поморгал, закрыл глазок, потом снова открыл:
- Он уже уехал.
- А когда вернется?
- Завтра.
- Можно позвонить ему? Просто попросить, чтобы приехал.
- Это будет стоить отдельно, - ухмыльнулся контролер.
- Да-да, конечно.
- Попробую.
Клавдия снова легла, но уже ни о чем другом думать не могла. Она забыла про Красильникову, про Малютова, даже про Ирину, она представляла себе ужасные картины. Она до боли сжимала зубы, слезы уже катились не от поврежденного нерва, а от бессилия.
"Бегите, родные мои, все бегите куда глаза глядят! - умоляла она. - Я вас очень прошу - бегите!"
ГЛАВА 12
Инна все-таки приходила к подруге, когда там были Ирина и Вадим.
Ни о каких условных знаках они не договаривались, разумеется. Из банка, где она получила зарплату и даже отпускные - вот ведь гуманный начальник оказался, - Инна заехала к сыну, оставила продукты и позвонила Нинели.
Та тоже только что уволилась из банка, но совсем по другим причинам. Нинель собиралась замуж. И муж настоял, чтобы бросила свое секретарство, ему нужна была домохозяйка.
Инна вовсе не завидовала подруге. Никогда не считала себя домоседкой. Но делала вид, что очень рада за Нинель.
Последние дни у Инны были сумасшедшими. Она собиралась уехать из страны. Нашла телефоны всех своих старых подруг, которым уже давно светило израильское, американское или канадское солнышко, и стала обзванивать.
Из квартиры звонить не могла. Хозяйка, которая сдала ей комнату в Домодедове, поставила условие - никаких междугородних переговоров.
Поэтому приходилось тащиться на почту, оглядываясь по сторонам, словно она что-то украла.
Вообще каждый выход из квартиры был для Инны настоящим испытанием. Она все ждала, что подлетит машина, ее схватят или навалятся в темном подъезде. Если шел человек навстречу и смотрел на нее, она перебегала на другую сторону улицы, пряталась в подворотне, сдерживая бешено колотящееся сердце.
Но еще тяжелее было сидеть дома. От каждого шороха вздрагивала. У сына снова начались эпилептические припадки. И частые, и ужасные.
Инна мечтала об одном: убраться отсюда поскорее. Только напоследок она пошлет Клавдии Васильевне посылку. Все пленки, которые были сняты скрытыми камерами. Там и Малютов во всей красе. Пусть Дежкина ему хоть нервы потреплет.
О том, что Клавдии Васильевне удастся посадить негодяя, Инна даже не мечтала. Она знала - выкрутится, сделает еще пару трупов и выйдет сухим из воды.
Просто она панически боялась этого человека. До дрожи, до слез.
Она вспоминала - не специально, нет, просто эти воспоминания сами непрошенно лезли в голову, - как он приходил по ночам, как устраивал оргии, как пил, а потом блевал прямо на кровать, а если девушки не успевали отскочить, он обдавал их зловонной жижей.
К Инне он испытывал нечто вроде уважения. Странно, впрочем, это уважение выражалось. Ему именно ее особенно хотелось унизить. Иногда Инне казалось, что она так никогда в жизни и не отмоется от его лап, от его тела, от его запаха.
С тех пор как она убежала ночью с дачи Клавдии Васильевны, Инна старалась даже не вспоминать о доброй следовательнице. Было стыдно. Дежкина так на нее надеялась, а она не оправдала.
"И пусть, - твердила она себе, - мне плевать на их разборки, пусть оставят меня в покое. Я просто хочу жить и растить сына. Я не могу оставить его одного. Я должна его вылечить или хотя бы попытаться".
Собственно, тяжелая болезнь сына и заставила Инну согласиться на эту мерзость. Ей нужны были деньги, много денег. Курс лечения стоил пятьдесят тысяч долларов. И оказалось, что одного курса недостаточно. Она, по российским меркам, совсем неплохо получала в банке - двенадцать тысяч, - но накопить на лечение не удавалось. Так и решила: пока я могу хоть что-то делать, мой сын будет жить.
Она не понимала родителей, которые жаловались и плакались по телевизору или в газетах, что их детям государство не обеспечило должного ухода. Она не верила в государство. Она знала одно - никто, кроме нее, сыну не поможет.
А теперь она это государство просто ненавидела. Малютов - это было государство, как и те два подонка, следователи-сутенеры, которые держали бордель и смачно хохмили, просматривая снятые скрытой камерой пленки, на которых то же самое государство барахталось в постели с девочками.
Поэтому чувство стыда перед Дежкиной сильно притуплялось сознанием собственной правоты.
Нет, Дежкина не государство. Она такая же слабая и беззащитная его гражданка.
И поэтому каждый за себя.
Впрочем, иногда, очень редко, она признавалась сама себе, что это всего-навсего страх. Страх перед Малютовым, почти животный, мистический, обездвиживающий и убивающий. Казалось, стоит Малютову просто очень захотеть, и она сама умрет - от разрыва сердца, от ужаса, от одной только мысли. И она надеялась от этого страха избавиться, только далеко-далеко отсюда.
Нинель все время приглашала ее звонить к себе домой, но Инна поначалу отказывалась. Теперь наступило время длительных переговоров, которые с почты вести было неудобно, поэтому сегодня она как раз собиралась к Нинели именно по этому поводу.
Подъехала к дому, вышла из автобуса, опасливо огляделась. Увидела, как остановился джип, из него вышел жених Нинели и вошел в дом. Хотела окликнуть, но было слишком далеко.