* * *
Незнакомец подошел ко мне; я сидел на диване; голова, наспех забинтованная, сильно болела и кружилась; меня поташнивало; каждое движение причиняло боль - мерзавцы сломали мне ребра, когда били.
- Ну что? - спросил он. - Настало время сделать выбор: бродячий цирк или крылышки на плечах? Наш договор остается в силе: я свое слово держу.
Я посмотрел на Васильича и на ребят. Мне было очень нелегко; можете себе представить, как мне было нелегко, но я все же тихо сказал:
- Крылышки…
- Хорошо, - поддакнул незнакомец; казалось, другого ответа он и не ожидал. Он обернулся к моим - теперь уже бывшим, я это очень хорошо понимаю, ибо кто же простит ПРЕДАТЕЛЬСТВО? - друзьям. - Спасибо. Вы прекрасные артисты и со своими ролями справились блестяще. Пусть это будет вам небольшой наградой, - он достал долговые расписки на шатер и грузовики и отдал их Васильичу. - А теперь можете идти. Оставьте нас.
- Да мы ведь… Не из-за этого, - растерянно сказал Васильич, пряча расписки в карман. - Просто… Чтобы никому не повадно было… Цирковых обижать… - он был очень жалок в ту минуту; куда девалась его былая стать? Он ссутулился, глаза потухли, румяные щеки с частой сетью красных прожилок повисли дряблыми мешочками. Васильич виновато улыбнулся и вышел; за ним и все остальные. Никто из них со мной не попрощался.
* * *
Я проводил их долгим взглядом. Глаза мои были полны слез. Заметив это, незнакомец презрительно рассмеялся.
- Ты по-прежнему хочешь крылышки?
Я беззвучно кивнул.
- И ты по-прежнему хочешь делать тройное сальто САМ? Без моей помощи?
Я снова кивнул.
- Хорошо, - он вложил в мою руку пистолет и подвел к связанным бандитам. - Три выстрела - три удара сердца. И ты обретешь этот ритм навсегда. Он от тебя уже никуда не денется. Главное - целься в голову, чтобы с одного патрона.
Я колебался.
- Я так и думал! Ты слишком слаб! Такой же, как и они! - он ткнул пальцем в сторону двери, закрывшейся за Евгением: до последней минуты на что-то надеясь, он ушел последним. - Пойми: самый верный способ победить желания - это реализовать их. Добиться своего - любой ценой! Сделай - или сдохни! Ну что? Решился?
Я положил левую руку на сердце, прислушиваясь к его биению; правой крепко сжал пистолет. Три выстрела прозвучали ровно: я не волновался.
* * *
Вспоминая прошедшее, я вижу все необычайно ясно: так, будто это было вчера. Потом уже, спустя какое-то время, до меня окольными путями дошли слухи о судьбе моих товарищей.
С Козупеем на следующее утро случился сердечный приступ - прямо во время тренировки. Он стал кидать свои дурацкие гири, и вдруг - инфаркт! В пыльном захолустье, в маленьком городке, куда труппа направилась из Энска, в нищей больнице, где не было не то что лекарств - водопровода! - на двух продавленных койках, поставленных вместе (потому что на одной он не помещался), Козупей тихо скончался.
С его смертью труппа окончательно развалилась.
Сержик ушел в запой; Евгений женился на "племяннице" и работает охранником на овощном рынке; Васильич уехал в Краснодар и там устроился в небольшой ресторан: ходит от столика к столику и показывает карточные фокусы.
Ну а я… Что я? У меня - ангажемент в Лас-Вегасе, я выступаю в цирке при казино, каждый вечер делаю три оборота и, сосредотачиваясь перед трюком, каждый раз вспоминаю Энск, Васильича, Козупея, Женьку, Сержика, Вику, склоненные головы Костыля и его подручных, выстрелы, сочный хруст черепных костей, кровь, три связанных тела, бьющихся в предсмертной агонии, - и сердце мое охватывает такой ужас, что оно словно замерзает, покрывается слоем льда и начинает биться ровно. И синие крылышки на плечах понуро трепещут…
И каждый раз после представления я прихожу домой и, чтобы смыть с сердца этот липкий ужас, в одиночку напиваюсь до зеленых чертей. Надо же! Сделал - и не сдох! А жаль…
* * *
Кстати, незнакомца я потом встретил: он приезжал в Лас-Вегас. Я пригласил его к себе и, в очередной раз напившись, захлебываясь пьяными слезами, спросил напрямик:
- Ну почему? Почему именно так? Неужели не могло быть по-другому?
Он ласково потрепал меня по плечу и ответил:
- Ну конечно, могло… Все могло бы сложиться совсем иначе, мой мальчик… Если бы… - тут он подумал и, улыбнувшись своим мыслям, сказал, -
если бы ты не залез в ЧУЖОЕ окно…
* * *
Я знаю, что он пощадил меня. Я знаю, что окно здесь ни при чем. Я знаю, что все было предопределено гораздо раньше. Я знаю это - просто еще не понял… Не поверил до конца. А вот когда пойму - тогда точно сдохну!
Загадочное происшествие
Не очень-то приятно вспоминать эту историю: он нее меня до сих пор мороз по коже подирает. Ну казалось бы, откуда в маленьком среднерусском городке взяться подобным сюжетам? Да еще в наше время?! Но ведь было же! И, хотя моей вины в этом нет, все равно как-то не по себе.
Ладно. Пора приступать к рассказу. Постараюсь быть точной и правдивой, хотя это не совсем просто: я сама - одно из главных действующих лиц.
Ну, хватит ходить вокруг да около! Начинаю…
* * *
Меня зовут Вика. Вика Пинт. Я родилась и выросла в Энске: городе, как я всегда считала, весьма заурядном, пыльном и скучном; населенном весьма заурядными, пропыленными и скучными людьми.
Впрочем, нет. Один из жителей Энска резко выделялся на общем фоне. Я всегда его любила, люблю и буду любить всю жизнь. Он - самый умный, смелый и красивый. Ему недавно исполнилось пятьдесят, но он по-прежнему подтянутый, бодрый и загорелый; даст сто очков вперед любому юноше. Даже наметившаяся лысина (пора уже, что поделаешь!) его нисколько не портит. У него большие, сильные и очень мягкие руки; твердый подбородок, серые глаза и седые волосы на широкой груди.
Он мог бы рекламировать старый выдержанный коньяк; потому что сам - как коньяк: выдержанный, тонкий и благородный.
К сожалению, я никогда не смогу выйти за него замуж, несмотря на то, что он вдовец.
Не буду вас интриговать: это мой отец, Оскар Пинт; человек, известный всему Энску. Некоторым даже слишком хорошо известный: он - начальник энского уголовного розыска.
Я - его единственная дочь. Говорят, что внешне я - вылитая красавица-мама, а характером - в отца. Может быть, и так. Даже скорее всего, что так, иначе я бы не выбрала такую необычную профессию. Но это не имеет отношения к делу.
Отец всегда был влюблен в свою работу. Он мог целыми сутками пропадать в отделе, или выезжать на место происшествия, или руководить задержанием - одним словом, настоящий фанатик сыска.
Неудивительно, что люди, работавшие под его началом, мало чем от него отличались - разве только возрастом да чинами. Отцу удалось создать крепкую команду единомышленников: сильных, волевых, целеустремленных и честных.
Отца очень уважали и даже немного побаивались. Но, главное - любили. У нас дома постоянно собирались его подчиненные. Нет, отец никогда не называл их так; он говорил - "сотрудники", "друзья" или просто "ребята".
Вот, пожалуй, с этого и нужно начать.
* * *
Самым красивым был, конечно же, Илья. Илья Иванцов. Высокий, темноволосый, голубоглазый. За ним постоянно волочился длинный шлейф разнообразных сплетен и слухов, повествующих о его многочисленных амурных приключениях. Я относилась к этим слухам скептически: именно многочисленность любовных похождений вызывала наибольшие сомнения - ведь в противном случае выходило, что вниманием Ильи так или иначе были охвачены все существа женского пола в городе Энске, включая бронзовый бюст дважды Героини Социалистического Труда Кругловой, установленный на площади перед ткацкой фабрикой еще в застойные годы; и даже саму Круглову, заметно отличавшуюся от своего скульптурного изображения далеко не в лучшую сторону. Но я не думаю, что между ними что-то было: ни с бронзовой, ни с мясной ипостасью выдающейся ткачихи.
По крайней мере, между нами - точно ничего не было. Или почти ничего. Хотя я ему, конечно, нравилась. И даже очень. Да он этого и не скрывал. Однако Илья никогда не позволял себе и сотой доли того, что приписывала ему молва в отношениях с другими женщинами; разумеется, авторитет отца играл далеко не последнюю роль.
Тем не менее, Илья почему-то считался моим женихом.
Как, впрочем, и Николай. Коля, Коленька, Николенька Крайнов. Я всегда удивлялась, как человек с таким милым лицом и с такой нежной белой кожей может работать в уголовном розыске. Коротко стриженый блондин, очень светлый, почти альбинос, с пухлыми влажными губами цвета спелой земляники. У него были маленькие белые руки - прямо как у девушки. И тем не менее, ангельский облик не мог никого обмануть - в посадке головы, развороте плеч, походке, в каждом движении и жесте чувствовались сила, упорство и привычка доводить любое дело до конца. Он больше делал, чем говорил, зато ни в одном из его слов сомневаться не приходилось. Каждое утро, в любую погоду, ровно в шесть ноль-ноль Коля выбегал из дому в сопровождении Рекса - пса беспородного, но очень умного и преданного. Они пробегали десять километров, после чего Николай целый час посвящал силовой тренировке - бросал всякие "железки".
Однажды Коля пришел к нам в гости, достал новую записную книжку из кожи какого-то дорогостоящего гада, открыл на букву "П" и протянул мне: попросил написать адрес, телефон, дни рождения и именин. Безусловно, он и так знал все это - наизусть, но очень хотел, чтобы я написала сама. Я не отказала.
А вот Сашу я воспринимала как "их друга". Он не выделялся ни внешностью, ни характером. Плотный, коренастый, с глазами неопределенного цвета, для меня он был "вещью в себе". Правда, папа много раз повторял, что "Сашка Беленов - опер, каких поискать: серьезный, вдумчивый, трудолюбивый, с мертвой хваткой и великолепной интуицией". Он замечательно собирал улики: все знали, что если на место происшествия выезжал Беленов, то больше там делать нечего - уж этот-то ничего не пропустит.
Все трое были не разлей вода. И я их любила - как друзей. Они тоже меня любили - я это знала наверняка. Штука заключалась в том, что они меня любили гораздо более нежно.
* * *
Всякий раз, когда начинаешь что-либо вспоминать, пытаешься - как правило, безуспешно - выделить момент, с которого все началось. Все время думаешь: "вот, пожалуй, с этого…", а потом: "нет, чуть пораньше…", и так далее. Память и фантазия - вообще вещи родственные, а тут они словно соревнуются между собой, выискивая (а заодно и придумывая) причинно-следственные связи. Стремление к достоверности оборачивается катастрофическим многословием. А что может быть хуже излишних подробностей? Только подробные излишества. (Цитирую отца.)
Поэтому выход один - волевым усилием остановить бесконтрольное воскрешение образов и соответствующих им событий; надо вбить колышек, обозначить точку отсчета, от которой вести свое повествование.
Вот этим и займусь.
* * *
Примерно за две недели до трагического происшествия все трое собрались у нас дома. Сейчас уже затрудняюсь сказать, по какому поводу. Скорее всего, что и вовсе без оного.
А накануне ночью мне приснился странный сон: будто бы я родила двенадцать маленьких котят. Я вскочила с кровати в холодном поту, и первой мыслью, пришедшей в голову, было: "Хорошо, что не тринадцать; тринадцать - несчастливое число." Оказалось, что число тут не при чем: рожать во сне котят само по себе нехорошо. Дурной это сон, уж можете мне поверить!
Ну вот. А вечером пришли ребята. Они сидели, выпивали, выходили курить на лестничную площадку (дома я запрещала), и постепенно становились все более и более веселыми. Отец задержался на работе, но предупредил, чтобы они его дождались. За чаем состоялся следующий разговор (естественно, за абсолютную точность поручиться не могу):
Илья:
- Вика, мы тебе еще не надоели? Все ходим в гости, шумим, выпиваем?…
Я пожала плечами:
- Приходите. Я всегда рада вас видеть.
Николай тихо улыбнулся, словно каким-то своим сокровенным мыслям. Но вслух ничего не сказал.
- Оскар Карлович для нас как отец родной, - вдруг заявил Саша. Мне это резануло слух: какое убожество - "Батюшка, отец родной, не вели казнить…" Тьфу! Не люблю я эти сусальности! Я промолчала.
- Протестую! - повысил голос Илья. - Я очень люблю и уважаю Оскара Карловича, но лучше пусть он будет мне тестем, а не отцом!
Повисла пауза; Илья торжествующе смотрел на товарищей. Я уже собиралась открыть рот и сказать все, что думаю по этому поводу, но вмешался Николай:
- Тебе нельзя, - веско обронил он. - Ты очень легкомысленный.
- Я? Легкомысленный? - зашумел Илья. - Что это значит? Ты хочешь сказать, что мои мысли - чересчур легкие? Ну и пусть! Зато их много! Не то, что у некоторых - одна и тяжелая! Тоже мне - "легкомысленный"! Нашел причину! Скажи лучше, что видишь во мне опасного соперника! Вот это будет недалеко от истины!
- Перестань, - зло сказал Николай, густо покраснев. - Замолчи сейчас же!
- Конечно, опасного! - не унимался Илья. - Шансов-то у тебя - гораздо меньше. Пропорционально росту. Вот и выдумываешь мои несуществующие недостатки.
Я поняла, что надо вмешаться:
- Мальчики! Прекратите сейчас же! Зачем вы ссоритесь?
Илья галантно поклонился, успел поймать мою руку и быстро поцеловать - до того, как я ее отдернула.
- Ну что ты, Вика, милая? Мы не ссоримся. Мы устанавливаем лидерство. Понимаешь, каждый из нас хочет, чтобы ты его любила.
Я пожала плечами:
- Я вас всех люблю…
- Нет, - покачал головой Илья. Саша и Николай не перебивали - молча смотрели на меня. - Всех - это не то. Надо кого-то одного. Понимаешь, мы взрослые мужчины, все, как на подбор, холостые… Жениться пора. А лучшая милицейская жена - это милицейская дочь; точно тебе говорю. Вот и делай выводы. А заодно уж и выбор. Могу помочь советом - укажу самую достойную кандидатуру.
Честно говоря, я растерялась и не знала, что ответить. А они ждали от меня ответа. К счастью, в это время вернулся отец.
- Ну что, орлы? - спросил он. - Я кое-что придумал… - и разговор плавно перешел в другое русло - про работу. Они стали обсуждать, как и на чем лучше подловить местного "авторитета" - Костыля. Причем, по странной иронии судьбы, этот самый Костыль жил как раз в нашем подъезде - этажом выше. Все-таки мир очень тесен, а мир небольшого провинциального городка - тесен невыносимо.
- К сожалению, пока на этого Аль Капоне энского разлива мы ничего не накопали, - сказал отец, потирая руки. Он сел за стол; я принесла ужин. Илья и Николай внимательно следили за мной. - Никто не хочет подавать заявление, никто не хочет быть свидетелем. Конечно, свое здоровье дороже; я людей понимаю. Но это не значит, что Костыль неуязвим. Вспомните, ведь посадили же Аль Капоне! Ему тоже долго ничего не могли пришить! И все-таки посадили! За что? За неуплату налогов!
Ребята одобрительно закивали.
- Ну так вот, - продолжал отец. - Я договорился с коллегами из налоговой полиции. Обещали помочь. В конце месяца мы вместе с ними совершим набег на гнездо Костыля - казино. Произведем выемку документации - глядишь, чего и получится из этой затеи. А? Как думаете?
Опера молчали.
- А если он успеет спрятать документы? - осторожно спросил Саша.
- Ну, что-нибудь да найдем, - успокоил отец. - Так или иначе. И потом - чего ему без причины волноваться? По-моему, он перестал чувствовать опасность и начал немного зарываться. Вот тут-то мы его и прихватим!
- А если его кто-нибудь предупредит? - продолжал Саша.
- Кто может его предупредить? - удивился отец. - О готовящейся операции знаем только я да начальник налоговой полиции. Теперь, правда, еще и вы… Ну так, здесь же все свои. Если бы я вам не доверял, то и говорить не стал бы. А пока - временно, чтобы усыпить бдительность - прекращаем разработку по Костылю. Идет?
Все согласились и выпили за "успех нашего безнадежного дела" - ведь настоящие джентльмены берутся только за безнадежные дела.
Я ушла на кухню. У меня не шел из головы предыдущий разговор. С чего они взяли, что я собираюсь замуж за одного из них? Понятно, отец бы это одобрил, но ведь у меня могли быть и свои планы. Да, я люблю их, но совсем не так, как им того хотелось бы. Неужели не понятно? Какие все-таки странные эти мужчины: за меня все решили. Но с какой стати?
Тогда я просто рассмеялась. Потом уже, какое-то время спустя, я поняла истинную причину кошмарной трагедии, всколыхнувшей весь Энск: не дурацкое мальчишество, и вовсе не страстная любовь, а именно "борьба за лидерство", везде и во всем, - главная черта настоящего мужского характера.