Есть только одно настоящее свидетельство Романа Якобсона: в 1922 году в Берлине Брик говорил, что он был свидетелем "довольно кровавых эпизодов" и что ЧК - это "учреждение, где человек теряет сентиментальность". Это все-таки не то же самое, что присутствовать на пытках, для этого нужно быть от природы жестоким, а Брик - был ли от природы жесток? Вряд ли. Так что, может быть, он врал. Придумывал. Хвастался мальчишкам.
Но, может быть, это для нас сейчас "поступил на работу в ЧК" означает "поступил на работу в ЧК", а для него тогда, давно, миллион лет до нашей эры, это было… как часть тусовки?.. Ну… они жили-жили на даче, и - вечерний чай, дачная веранда, комариный вечер, и вдруг кто-то из гостей приобнял Брика за плечи и предложил: "Старичок, а не хочешь ли ты…" Не убивать предложил, не пытать, не доносить, а просто - поиграть с большими ребятами. И Брик радостно согласился. Нельзя, конечно, совсем исключать определенный романтизм, да вот только Брик был последним человеком, которого можно отнести к романтикам.
Брик в разговоре с Н. Мандельштам назвал Мандельштама "чуждым элементом". Он имел в виду, что успеха не будет и вообще никакого толка не будет, если жить поперек эпохи. Нужно приспосабливаться, держаться на плаву, быть в струе, дружить с чекистами, служить в ЧК… Сам Брик никогда не был "чуждым элементом". И служба Осипа в ЧК - это не романтизм революции, не "власть защищает левое искусство". Речь шла не о такой ерунде и не о том, чтобы выжить, а о том, чтобы жить хорошо. И еще - Осип Брик любил манипулировать людьми, ситуациями, и служба в ЧК давала эту возможность.
…Брик радостно согласился: ЧК - это власть, власть - это круто. А к тому же льготы, выгоды, возможности. Но был он в ЧК недолго, его оттуда… как правильно сказать? уволили, выперли, исключили. За медлительность, неисполнительность, неповоротливость - природная лень оказалась сильнее желания присоединиться к власти, как у книжного мальчика, который восхищенно смотрит в окно на дворовых хулиганов, а потом уходит читать.
Ну а что же Лиля? В определенном кругу быть шпиком и следователем всегда было стыдно. Ей, должно быть, было неприятно прочитать такую записку, прикрепленную к их двери. Но нет, кажется, ничего.
Пастернак вспоминал, как страшно было слышать у Бриков за полночь Лилины, обращенные к гостям, слова: "Подождите, будем ужинать, как только Ося придет из ЧК". Довольно далеко ушла прежняя Лиля от того времени, когда ждала своего Осю, юриста и предпринимателя, в роскошно обставленной четырехкомнатной квартире в Чернышевском переулке, он приходил с работы, и они ужинали, музицировали, читали Ницше, Кьеркегора, Данте…
Лиля говорит не "придет с работы", а "придет из ЧК", значит, для нее важно, где он работает, она гордится, что они с Осипом при власти.
И правда, Лиля радуется, как какая-нибудь пошлая мещанка, что муж у нее - начальник.
Вот к Маяковскому в Водопьяный переулок пришла знакомая с просьбой освободить арестованного друга. Она рассказала, как это было, как Маяковский обратился к Лиле:
"- Дорогая, тут такое дело… Только Ося может помочь…
- Сейчас позову его…
Во всем ее существе была сплошная радостная готовность услужить, легкая, веселая благожелательность.
Пришлось снова рассказать свою печальную историю и повторить просьбу.
…А дама, ласково обратившись ко мне, ободряюще сказала:
- Не беспокойтесь. Муж даст распоряжение, чтобы вашего знакомого освободили".
Вообще-то в этом вся Лиля - знакомая Маяковского не думает, что Лиле не стыдно и приятно быть начальственной дамой, женой мужа-начальника, который может освободить, может арестовать. Она не думает: "Брик близок к власти, к насилию, и Лиле это нравится", не чувствует к ней брезгливости. Она думает - какая же прелестная эта Лиля.
Считается, что Лиля была безоговорочно предана власти. Ничего подобного! Лиля была безоговорочно предана самой себе, своему желанию быть с главными, победителями, хозяевами жизни. Лиля не из тех женщин, у которых есть собственная позиция. Она жила как бы "по мужчинам", "по Брику", не сама. И к власти относилась как слабая женщина к мужчине - боготворила, подчинялась, старалась понравиться, услужить. Почему? Она такая. "Просто он такой" - это спасительное определение, после которого уже ни к кому не может быть моральных претензий. Лиля такая, любит власть. Но на личную жесткость, подлость она не способна, друзей не предает, она вполне порядочная, жалостливая. И даже в роли начальственной дамы очаровательная, что вообще-то трудно и мало кому удается.
Намекают, что Брик "получил квартиру от работы". Может быть, так и было, но точно этого никто не знает, бумажки "выдать Брику три комнаты за отличное наблюдение за буржуями" не сохранилось.
В квартире в Водопьяном переулке первая комната - Лилина. Стены выкрашены голубой краской, стол с самоваром, рояль, клетка с канарейкой. Канарейка - это такой модернистский жест, отклик на модный штамп "канарейка, фикус - мещанство". За ширмой кровать, над ней табличка "На кровать никому садиться нельзя".
Из Лилиной комнаты дверь в комнату Осипа - они живут как муж и жена, в смежных комнатах. Комната Брика: диван, книжные полки, огромное количество книг - на полках, на полу.
Третья комната отдельно, через коридор - комната Маяковского. Вернее, формально комната Маяковского, а жила там домработница Аннушка. У Маяковского осталась комната в Лубянском проезде, но он был у Бриков всегда, каждый день, "иногда оставаясь на ночь".
Опять этот вопрос - как у них все происходило, когда он оставался на ночь? Лиля перебегала коридор, чтобы попасть к Маяковскому? Но там же Аннушка! А в комнате, смежной с комнатой Осипа, должно быть, неловко… А почему вообще Лиля жила в комнате, смежной с комнатой Осипа, а не Маяковского, которого она называла мужем? Домработница Аннушка сказала об их семье: "Вот пойди и разберись".
В Водопьяном переулке все мгновенно стало так же, как было в Петрограде: бесконечная череда гостей, поэтов и художников, разговоры, игра в карты, и опять все взяты в плен Лилиными жаркими глазами, ее высказываниями… Салон. Если шла особенно волнующая игра, то на входную дверь вешали табличку "Брики сегодня не принимают".
Той осенью, осенью 1920 года, отношения Лили с Маяковским были такими, о каких безлико говорят "хорошие". Они вместе занимались поденной работой - делали плакаты для Российского телеграфного агентства (РОСТА). Маяковский сочинял тексты и делал контуры рисунков, вписывая, каким цветом раскрашивать - красный, синий, зеленый, а Лиля раскрашивала. Абсолютно мирная картина - он рисует, она раскрашивает.
Этой же осенью Маяковский с Лилей приезжали в Петроград. Чуковский уговорил Маяковского приехать и выступить в Петроградском Доме искусств на Мойке. Там Маяковский с Лилей и остановились.
Чуковский: "Прибыл он с женой Брика, Лили Юрьевной, которая держится с ним чудесно, дружески, весело и непутанно. Видно, что связаны они крепко - и сколько уже лет: с 1915 года. Никогда не мог подумать, чтобы такой человек, как Маяковский, мог столько лет остаться в браке с одною".
Маяковского пришла послушать толпа людей. Перед тем как читать "Облако в штанах", Маяковский сказал: "Посвящается Лиле Юрьевне Брик" и поклонился Лиле. Лиля сидела в первом ряду, вокруг нее были Мандельштам, Гумилев, Пунин. Маяковский видит Лилю рядом с любовником и делает вид, что все замечательно, все хорошо, совсем как настоящий муж. Который столько лет остается "в браке с одною", с "женой Брика".
Лиля: "Я была Володиной женой, изменяла ему так же, как он изменял мне, тут мы с ним в расчете".
На вопрос, заданный Лиле много позже, - знал ли Маяковский о ее романах, она сказала: "Всегда". А на вопрос, как же он реагировал, ответила: "Молчал". Боялся ее, молчал. Сверкал глазами - молчал, мрачнел - молчал, убегал - молчал, плакал - молчал.
Чуковский сказал Лиле, что Маяковский изменился, теперь он "уверен в себе", а Лиля ответила: "Нет, напротив, он каждую минуту сомневается в себе". В творчестве он не уверен в себе, потому что он поэт, а в Лиле не уверен, потому что - романы. Знал, но молчал… От этого молчания можно же с ума сойти!
Любовь мужчины измеряется очень просто - тем, сколько он на вас истратил. Так писала Н. Мандельштам. Истратил не обязательно денег, хотя она имела в виду именно деньги, можно и чувства, - душевный капитал тоже можно истратить и измерить. Маяковский столько уже на Лилю истратил чувств, что - куда ему от нее.
Но что такое любовь? Если это "если ты умрешь, то и я умру", то такой, идеальной, любовью она любила Брика. Так и хочется сказать, а Маяковского она вообще "не любила". Футуризм ей опротивел, и сам Маяковский ее раздражал, и спать ей хотелось с другими… Но она же была с ним, значит, чем-то он был выделен ею из мироздания. Она тоже тратила на него душевный капитал.
Плохая любовь, неправильная? Давайте проанализируем нашу. Наша - такая же, не идеальная. Чем-то нам этот человек хорош, чем-то годится. А так, чтобы "если ты умрешь, то и я умру", не всем выходит. Поэтому что уж Лилю все время ругать - мало любила, неправильно любила… Как хотела, так и любила.
Глава 8
А как она хотела?
В 1921 году Лиля три с половиной месяца провела в Риге. Сохранились все или почти все письма той поры. Это любовные письма, в том смысле, что это письма женщины, которая дорожит отношениями, - значит, любит?..
"Любимый мой Щеник! Не плачь из-за меня! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю! Приеду непременно! Приехала бы сейчас, если бы не было стыдно. Жди меня!
Не изменяй!!!
Я ужасно боюсь этого. Я верна тебе абсолютно!
Знакомых у меня теперь много. Есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все они по сравнению с тобой - дураки и уроды! Вообще ты мой любимый Щен, чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик! Не пью совершенно! Не хочется. Словом - ты был бы мною доволен.
Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая".
Лиля уехала в Ригу в октябре. Должно быть, ей очень хотелось пожить за границей. "Душой я коммунистка, но телом - чрезвычайно буржуазна", - сказала Лиля своей приятельнице Рите Райт.
Рита - единственная в то время женщина рядом с Лилей… Нет, все-таки Рита была не приятельница и уж вовсе не подруга, подруг у Лили не было, Рита - обожательница.
Рита была студентка, "некрасивая как обезьянка", но умная и с обаянием. Кроме обаяния, у нее был талант, - потом, когда Рита выросла большая, она стала известной переводчицей, перевела "Над пропастью во ржи".
Рита считала Маяковского гениальным, заочно благоговела перед ним, и то, с чем она столкнулась в его странной семье, ее поразило - разве можно так обращаться с гениальным поэтом?
Когда Рита впервые пришла к Брикам, она увидела "очень красивую миниатюрную женщину", которая "бранит, вернее, не бранит, а упрекает огромного лохматого парня с большими карими глазами, который говорил ей, как нашкодивший маленький мальчик: "Ну, Лили, пожалуйста, не сердись, пожалуйста…" Это настолько не было похоже на то, каким я представляла себе Маяковского, что я, выкатив глаза, остолбенела".
Рита была из культурной и обеспеченной семьи, ее с детства учили языкам. Лиля сказала про Риту: "Мы вышли из одной детской". В общем, Рита как-то пришлась к дому. Она стала часто бывать у Бриков, а потом и вовсе стала своей, жила с ними на даче в Пушкине как член семьи.
Рита, конечно, была счастлива: она еще совсем девочка, совсем никто, и в таком доме, в семье Маяковского, ей разрешают быть со всеми на равных! В благодарность она должна всех обожать и всем, затаив дыхание, смотреть в рот. И еще ей положено влюбиться в кого-то - ну, в Маяковского, конечно! Но Рита влюбилась не в Маяковского, и даже не в Брика, Рита влюбилась в Лилю. Не потому, что она сразу же поняла расстановку сил в семье и ближе дружить захотела с Лилей.
Рита Райт: "Чтобы лучше понять Лилю, просто необходимо было ее полюбить… Она всегда была только собой и никогда не притворялась. Хотя порой мне хотелось бы, чтобы она поменьше демонстрировала свое плохое настроение".
Отношения у Лили с Ритой, временно ставшей четвертой в их семье, были точно такими, как у Лили с ее мужчинами. Рита была Лилей очарована, восхищалась ею, Лиля ее манила, притягивала страстно, в их отношениях все время чувствовалась туго натянутая струна. Это не была лесбийская любовь, но это было сильное чувство, а во всяком сильном чувстве есть эротическое притяжение.
В общем, Рита была в Лилю влюблена, а Лиля ей себя немножко дарила. При этом Рите от Лили доставалось, Лиля явно с ней не стеснялась. Но Рита Лилю обожала, преклонялась перед ней и считала самой красивой женщиной в мире, а себя - самой счастливой женщиной в мире, потому что Лиля с ней дружила. Рита помогала Лиле принимать ванну (ванна была в то время большой редкостью) и любовалась Лилей. Тогда Лиля ей и сказала, что она "телом - чрезвычайно буржуазна".
"Буржуазная телом" Лиля так давно не была за границей - восемь лет, а четыре последних года она вообще жила в Советской России, голодала, жгла карнизы, ходила пешком в туалет через всю Москву, ютилась в коммуналке с табличкой над кроватью "На кровать никому садиться нельзя", - конечно, Лиля ужасно хотела в Ригу.
В Риге у Лили было дело: она собиралась повидать мать и Эльзу. Мать жила в Лондоне, а Эльза могла бы к ней приехать. Получить английскую визу в Москве было невозможно, поэтому Лиля и пыталась получить визу через Ригу. Не исключено, правда, что она хотела не столько повидать мать, сколько эмигрировать, остаться в Лондоне, - пишет же она Маяковскому: "Не забуду тебя - вернусь обязательно". Если обещает вернуться, значит, он знал, что она может и не вернуться.
Но было и еще одно обстоятельство: в Риге проживало много русских, и Лиля хотела найти издателя для Маяковского. У него в то время были проблемы с публикацией стихов в Москве и Петрограде, и Лиля очень старалась ему помочь, договаривалась с издателями, - она была не бессмысленная муза, а муза - помощник в делах. И что, разве это не любовь?..
Перед отъездом в Ригу она подарила своей обожательнице Рите Райт записную книжку. Рита оставалась со "звериками" на даче и должна была записывать за Маяковским каждое слово. Лиля объяснила, что Маяковский - гений и каждое его слово должно сохраниться для потомков, поэтому Рита должна все записывать - абсолютно каждое слово. Рита не спросила ее, почему же она сама никогда ничего не записывает, и не спросила, почему Лиля откровенно, не стесняясь, приказала ей шпионить. Но Маяковский не выдавал секретов, говорил о простых бытовых вещах, обычных, и сначала Рита честно записывала что-то вроде "давайте пить чай" или "хочу варенья", а потом бросила. Лиля совершенно не стеснялась Риту - подумаешь, Рита. Она хотела все про Маяковского знать. И что, разве это не любовь?..
Письма Лили Маяковскому очень нежные.
"Напиши честно, тебе не легче живется иногда без меня? Никто не мучает? Не капризничает? Не треплет твои и без того трепатые нервочки?
Люблю тебя, Щенит! Ты мой? Тебе больше никто не нужен?
Я совсем твоя, родной мой детик!"
Письма нежные, но точно такие же нежности Лиля пишет обоим "зверикам":
"…Любите! Не забывайте! Не изменяйте! Пишите обо всем! Ужасно ваша до смерти Киса-Лиля. Целую все лапики, чес, переносик, кустик, шарики.
Целую! Милые! любимые! родные! светики! солнышки! котятики! щенятики! Любите меня! Не изменяйте! А то я вам все лапки оборву!!"
В каждом письме к Маяковскому настойчиво звучит "не изменяй!". В каждом письме Лиля как будто столбит свое, нервно утверждает: "Ты мой? Я твоя! А ты мой? Я - твоя".
Есть версия, что Лиля в Риге выполняла какое-то задание ЧК. И чекисты, прочитав письма, должны были знать: Лиля любит Маяковского, у Лили в Риге никого нет. Но даже если все связанное с Лилиной службой в ЧК - догадки, намеки, соображения, обрывки невнятных документов - правда, это довольно странно, - специально нежничать с Маяковским перед ЧК. Наверное, это все же была не игра, не кокетство, а настоящее опасение: не забудет ли, не изменит ли, не отойдет ли от нее… Лиля беспокоилась, не хотела Маяковского потерять, а вовсе не сложно маскировалась перед ЧК.
Когда обнаруживаются какие-то реальные прегрешения Маяковского, Лиля пишет уже совсем не так ребячливо. Маяковского заметили в "нежных позах" с общей знакомой. Лиля так настойчиво проповедует свободу и независимость в сексуальных отношениях, и вдруг - настоящая подозрительность, невыдуманная ревность!
"…Ты влюблен в младшую Гинзбург, как ты пристаешь к ней, как ходишь и ездишь с ней в нежных позах по улицам. Ты знаешь, как я к этому отношусь.
Через две недели я буду в Москве и сделаю по отношению к тебе вид, что я ни о чем не знаю. Но требую: чтобы все, что мне может не понравиться, было абсолютно ликвидировано. Чтобы не было ни единого телефонного звонка и т. п. Если все это не будет исполнено до самой мелкой мелочи - мне придется расстаться с тобой, что мне совсем не хочется, оттого что я тебя люблю. Хорошо же ты выполняешь условия: "не напиваться" и "ждать". Я до сих пор выполняла и то и другое. Дальше - видно будет".
Кокетливое "не изменяй!" меняется на тон ротного командира, на подробную ультимативную инструкцию Маяковскому, Лиля просто отдает приказ - что он должен и что будет, если он не выполнит указаний, в общем, что ему делать, чтобы не оборвали лапы. Даже читать страшновато, а каково быть на месте ее подчиненного - вдруг что-то забудешь выполнить или перепутаешь?!
Какой из ласковой ребячливой кисы выглянул дикий когтистый зверь! Выглянул и написал такое грамотное письмо, и смысловые слова выделил - по этому письму можно учиться вести деловую переписку. Сначала жесткое требование. Затем четко сформулированы последствия непослушания. В конце угроза.
И подтекст совершенно ясен: я главная, я тебе нужна больше, чем ты мне; если что-то не по мне, я тебя брошу и глазом не моргну.
Маяковский поспешно оправдывается - все его "нежные позы" "не выходят из переделов балдежа" …Боится. И правильно боится - кому же хочется остаться без лап.
Лиля пишет, что все ее поклонники "дураки и уроды". Все вокруг дураки и уроды, но вообще-то Лиля Маяковскому, как всегда, не верна.