Я ехал довольно быстро, и мне понадобилось меньше часа, чтобы добраться до своей усадьбы. Это очень красивый подковообразный дом в два этажа, утопающий в глубине живописного сада. Особняк выстроен в старом стиле - многочисленные двери, ведущая к дому мощеная дорожка, кованое железо, маленькие балюстрады. Представляете, о чем я говорю? Четыре комнаты, прелестно обставленные с помощью лучших парижских антикваров… Большая гостиная с гигантским камином, куда можно целиком засунуть здоровый дуб; все по высшему классу и вместе с тем богато и уютно. Я всегда мечтал о таком доме. Понадобилась Кати с ее безукоризненным вкусом, чтобы его отыскать… Мы здесь поистине были счастливы. В саду с его дикими зарослями и поросшими мхом камнями я делал разминку… Куда лучше, чем на каком-нибудь стадионе или в аллее Булонского леса.
Когда я подъехал к дому, особняк сиял огнями, будто в праздник. Но день был совсем обычный, просто я решил, что так должно быть в моем доме всегда… Французское управление по энергетике богатело за мой счет… Все комнаты были постоянно освещены. Переходя из одного помещения в другое, я не хотел ни на минуту оказаться в темноте. Думаю, эта любовь к яркому свету у меня из-за ринга.
Я оставил машину на улице. Терпеть не могу сложные маневры. Наш лакей, итальянец Артуро, потом загонит ее в гараж.
Идея насчет лакея принадлежала Бодони. Это было необычно и соответствовало моему имиджу.
Артуро, красивый, слегка полноватый парень, проделывал в два раза большую работу, чем любая горничная. Одет он был в довольно странный костюм, также подсказанный воображением Бодони. Нечто смутно напоминающее русскую военную форму. Черные штаны и белая рубаха вроде гимнастерки, застегивающаяся на плече.
Он просунул в дверь свою добродушную физиономию.
- Добрый день, мосье.
Мне нравился его мелодичный голос, его доверчивый взгляд.
- Привет, Артуро, мадам дома?
- Она в гостиной.
Кати сидела, удобно устроившись в глубоком кресле, и смотрела, как горят в камине дрова… На ней были черные обтягивающие брюки, красный свитер и такого же цвета мокасины.
Она проводила так целые часы, созерцая огонь или следя за передвижением солнца по летнему небу.
- Это ты, Боб? - спросила Кати, не оборачиваясь.
Вместо ответа я поцеловал ее в затылок.
Затем, скинув плащ, уселся рядом.
- Ты выглядеть усталым, - заметила она.
- Есть немножко… Бывают дни, когда Париж мне просто вреден. Плесни-ка мне, пожалуйста, чего-нибудь…
- Хочешь ананасовый сок?
- Лучше виски…
Она внимательно взглянула на меня.
- Полагаю, ты шутишь.
- Вовсе нет.
- Но Боб…
- Только не говори мне о форме, режиме и прочих глупостях, теперь с этим покончено, Кати…
Она не ответила. Меня нервировало ее молчание. Я испытывал потребность снова излить душу, но на откровенность надо вызвать. Если Кати этого не сделает, пусть все мои переживания останутся при мне.
Как же так - она не задает вопросов? Ведь должно хотеться услышать продолжение, раз уж человек обронил столь значительную фразу!
Я взял ее за подбородок и заглянул в лицо. Спокойный взгляд Кати был полон грусти. У нее был такой же испуганный вид, как в тот раз, когда она впервые пришла на матч и я нокаутировал англичанина! Я понял.
- Ты уже знаешь?
Она быстро кивнула.
- Бодони сообщил?
- Да, Боб!
- В таком случае, черт побери, тебе было известно, о чем пойдет речь, когда я сегодня отправился к Голдейну?
- Да…
- И… ты меня не предупредила?
- Не мне было говорить тебе об этом, дорогой…
Да, она права: не ей. Это мужской разговор. Почему же Бодо сказал ей заранее?
Спрашиваю ее об этом повышенным тоном.
- Он знал, что тебе будет тяжело, Боб. Он хотел подготовить меня, чтобы…
- Чтобы утешить?
- О нет! Утешить тут невозможно… В ближайшем будущем, по крайней мере. Но чтобы тебе помочь…
Она встала, маленькая, хрупкая… Откровенно говоря, Кати превратилась в настоящую даму, приобрела изысканные манеры.
- Послушай, Боб. То, что сейчас происходит, так же неизбежно, как и смерть. Это было известно еще до того, как ты начал свою карьеру, согласен?
- Согласен. Однако, хоть и знаешь, что смерть обязательно придет, когда пробьет твой час, от этого ничуть не легче.
- К счастью, теперь речь идет лишь о перемене в жизни. Это тяжело, Боб, но от этого не умирают!
- Ты так считаешь? - ухмыльнулся я. - А ты не думаешь, что бокс и был моей жизнью? Ты не находишь, что в некоторой, - а может, даже в большей - степени это равнозначно смерти - повесить свои перчатки для красоты в комнате на гвоздь?
Это не значит подохнуть, Кати, - не ложиться на массажный стол, не перешагивать через канаты под гром аплодисментов… И не слышать больше, как глухой голос диктора произносит: "Победил Робер Тражо!" Знаешь, в такие минуты кажется, будто держишь на своих плечах мир.
- Знаю, Боб. Но я думаю, ты неправильно подходишь к проблеме…
- Да неужели?
- Ты рассуждаешь как ребенок, с которым несправедливо обошлись, тебе кажется, будто над тобой посмеялись, тебя одурачили, оскорбили! Взгляни на вещи реально… Не другие тебя бросают, Боб, ты сдаешься сам… Ты жертва лишь необыкновенных, прекрасных лет, прожитых собой. Вместо того чтобы роптать, ты должен благодарить бога за то, что тебе дано было их прожить…
Впервые с тех пор, как мы поженились, она показалась мне совсем далекой. Она была в другом лагере, говорила на чужом языке.
- Ох, Кати!
- Что?
Я пожал плечами. К чему разговоры? С точки зрения логики она была права, но ее железные аргументы не могли меня убедить.
- Да нет, ничего…
Я подошел к бару и налил себе в стакан изрядную порцию виски.
- Не собираешься ли ты это выпить?
- Я начинаю учиться жизни в качестве обычного человека, Кати, я возвращаюсь на свое место!
- Тебе еще предстоят матчи…
- И ты знаешь с кем?
- Да…
В этот момент затрезвонил звонок у ворот.
- Гости! - прошептал я.
- Я пригласила на ужин Жо…
Кати слегка покраснела.
- Как?
На одном дыхании она прошептала:
- Лучше, если ты сам скажешь ему насчет матчей. Они ему еще ничего не говорили…
Я больше не возражал. Должно быть, она права, поступая так. Катрин всегда была права.
Я выплеснул виски в камин - раздался звук, напоминающий слабую пощечину, затем огонь разгорелся сильнее.
В комнату вошел Жо Андрикс.
В зале стоял невообразимый шум.
- …Четыре! - произнес рефери.
Вообще он довольно красивый парень, но стоило ему надеть обычный костюм, как он делался слегка похож на разодетого по-праздничному боксера. Во время одной из тренировок ему перебили нос, это единственное, что выдает его ремесло. При невысоком росте у Жо чрезвычайно мощные плечи. Все его удары идут от туловища и, когда достигают дели, очень болезненны. У него темные волосы, постриженные а ля Марлон Брандо, черные красивые с изменчивым блеском глаза.
Жо держал в руках букет цветов, отчего вид у него был довольно дурацкий. Он положил цветы на стол.
- Это вам, Кати…
- Жо, вы прелесть! Но какое сумасбродство! Лилии!
У него сделался этакий скромно-торжествующий вид.
- Ну что вы…
Я подозревал, что он немного влюблен в Кати. Он был во власти ее мягкого очарования и смотрел на мою жену так, словно перед ним прекрасное видение.
Я пожал Жо руку. У него огромные ручищи с широкими запястьями, а у меня руки относительно небольшие.
Артуро помог ему снять красивое пальто из верблюжьей шерсти, и Жо уселся перед камином рядом со мной.
- Просто здорово, что вы меня пригласили, Боб!..
- Это не слишком нарушит твой режим?
- О нет! Раз в кои-то веки можно лечь и попозже…
- Насколько мне известно, скоро тебе предстоит очень серьезный матч?
Я прощупывал почву, чтобы убедиться, что он действительно ничего не знает. Его взгляд по-прежнему выражал чистосердечие, а голос звучал совершенно естественно.
- Да, в следующем месяце я встречаюсь с Карлом Петером.
Он улыбнулся.
- Этот матч нельзя назвать очень уж серьезным.
Я нахмурился.
- Ты так считаешь? Однако апперкот у Петера очень недурен, ты не видел, как он нокаутировал Грасиаса?
- Апперкот - это еще не все… Что касается Грасиаса, все и так знали - его песенка спета…
От этих слов меня вдруг охватила слабость. Спе-та! Опять у меня в голове эхом отдавалось мерзкое слово…
- Скажи-ка! Ты, похоже, очень уверен в себе?
- Ну, разумеется, Боб. Вы всегда говорили мне, что прежде всего надо полностью доверять своим кулакам… Вот увидите, этого Петера… Я отрабатываю стойку, чтоб не нарваться на его апперкот… А вот он пусть постарается увильнуть от моего бокового в печень, который я собираюсь ему преподнести…
Я с легким презрением пристально смотрел на него. За кого он себя принимал, этот разряженный боксер? И вот это ничтожество по их выбору должно занять мое место! Я не мог больше скрывать свою злобу.
- Слушай, Жо, я тебе кое-что скажу…
- Да?
За спиной Андрикса Кати делала мне знаки, она считала, что я слишком резок, но я не мог сдерживаться. Я предпочитал выложить карты на стол.
- Слушай, Жо, ты знаешь, что там потихоньку готовится?
Мой тон вызвал у него беспокойство. Нахмурив брови, он взглянул поочередно на Кати и на меня.
- Хотят, чтоб ты занял мое место, Жо. Эти господа, эти жалкие торгаши считают, что я слишком стар, и постараются сбагрить тебе мой титул…
Это его потрясло. Он пребывал в нерешительности, подобно тому, как порой, войдя в ближний бой, сомневаешься, в самом ли деле слышал гонг.
- Я?
- Да, ты!
- Чемпион Европы!
Прямо крик души! Вот о чем он подумал прежде всего, ненасытный человечек!
- Что ты на это скажешь?
- Вы пошутили, да?
- Нет. Меня только что поставили в известность… Ты выигрываешь у Петера, потом состоится наш матч из десяти раундов… Мы делаем ничью… Ты слушаешь внимательно? Затем обязательно следует матч-реванш на звание чемпиона. Ты выигрываешь у меня по очкам, и вот ты - чемпион! Ничего легче…
Он был в восторге и даже не пытался скрыть свою радость, не отдавая себе отчет, что его триумф зиждется на моем поражении. Каждый за себя! Таков закон жизни, таков же тем более закон бокса.
- Значит, ты доволен?
Мой вопрос его отрезвил.
- Ах, Боб, зачем вы так говорите… Они заливают: вы еще в отличной форме, и мне ни за что не выиграть, если только вы сами не захотите поддаться.
Но его глаза опровергали сказанное им. Он был уверен в собственной силе, уверен, что победит меня. И я мог держать пари, что ему уже приходилось слышать о моем неминуемом "конце".
- Бодони утверждает, будто, напротив, тебе придется быть поосторожней, чтоб не послать меня в нокаут!
- Он говорит так для…
- Нет, Жо, он сказал это не для смеха. Он сказал это потому, что такова, видимо, правда. Бодони всегда говорит правду, потому я его и люблю.
Наступило тягостное для Жо молчание. Кати занималась цветами, устраивая их в хрустальной вазе, Артуро накрывал на стол.
- Послушай, Жо, ты ведь хороший парнишка, а?
- Вы сами знаете, Боб… Вы, как бы сказать, мой учитель. Я никогда не сделал бы вам больно, я бы не смог!
Я встал и схватил Жо за отвороты его безукоризненного пиджака. Наверное, мой взгляд не сулил ничего хорошего, потому что Жо вдруг побледнел.
- Вбей себе в голову, Жо, то, что я сейчас скажу… Тебе придется сделать мне больно, потому что мне не нужны подарки и потому что уж я постараюсь, чтоб ты от меня подарка не получил. Я согласился на матчи при одном условии: бои будут честными. Я всегда дрался честно и останусь честным до конца. Никаких махинаций, Жо, ты меня слышишь?
Я буквально приподнимал его с кресла.
- Да, да, Боб…
- Никакого, даже самого маленького, подарка. Если ты и должен стать чемпионом Европы, то станешь им благодаря своим кулакам, а не с благословения Голдейна, понял?
- Да, да, Боб!
Кати не пыталась вмешаться. Она знала, что это наше объяснение необходимо.
- И если ты должен им стать, выиграв у меня нокаутом, пусть будет так. По-прежнему согласен?
Я отпустил его.
- Ну разумеется, Боб, к чему этот разговор… Мы будем сражаться со всей душой, не думая о нашей дружбе, этого требует спорт.
- Не думаю, что ты победишь меня, Жо…
Тут он промолчал, это его задело.
- И знаешь, Жо, почему?
- Нет, Боб.
- Потому что ты боксируешь, как я тебя научил… И твои знаменитые удары отработаны мною…
Он покачал головой.
- Да, понимаю… Вы наверняка правы, Боб… Тем не менее я сделаю все возможное и невозможное для того, чтобы выиграть.
Это спокойное заявление меня смягчило.
- В добрый час…
Я поцеловал его по-мужски, без нежности, и он вернул мне поцелуй с той же грубоватой неловкостью.
- Нам надо было выяснить все вопросы, малыш…
- Вы правильно сделали…
Кати пригласила нас к столу. Ужин прошел вяло, и Жо в этот вечер ушел рано.
Еще никому не приходилось наблюдать поединок боксеров с таким напряженным вниманием, с каким я следил за матчем между Петером и Андриксом.
Уже на протяжении некоторого времени мой маленький Андрикс собирал полный зал. Задолго до того, как он стал выступать в главных поединках, его имя дырявило афиши. Напористость, сила удара и быстрота, с которой он нокаутировал своих противников, привлекали толпы зрителей, вечно жаждущих необычайного. Его окрестили "убийцей на ринге" и уже после четвертого боя прочили в чемпионы мира.
Я сидел в четвертом ряду кресел, то есть на границе оптимальной видимости. Не смейтесь: для того, чтобы действительно видеть боксерский поединок, надо как бы самому пережить его, а это невозможно на расстоянии большем, чем три метра от ринга.
Противник Андрикса, розовый блондинистый немец Петер, был выше его ростом на целую голову и превосходил длиной рук. Петер был из тех нескладно скроенных атлетов, у которых вместо талии лишь намек на нее, а плечи не шире, чем бедра. Ну а не считая этого, он был вполне хорош собой, если только кому-нибудь по вкусу герои-любовники, напоминающие сырую телятину.
До начала поединка, пока рефери давал боксерам наставления, Андрикс украдкой смерил взглядом соперника. С такой тушей, как Карл Петер, боксировать нелегко. Чтобы его победить, нужны дьявольский глазомер и точность часовщика. Андриксу же надо было не просто одержать победу, а сделать это с блеском, если он хотел, чтобы его матч со мной выглядел оправданно. Да, конечно, публике нравится стремительное восхождение, однако всегда находятся такие, кто рассуждает, оценивает, придирается… Журналисты, как правило, принадлежат к последним.
У меня в ожидании первого удара гонга обычно появляется жуткий страх и ноги делаются ватными… Сердце бьется замедленно, в глазах туман, и приглушенный шум зала кажется мне грозным рокотом океана. Но звучит гонг, Бодони приподнимает меня с табурета, и я становлюсь на удивление спокоен.
У Жо дело обстояло иначе. До гонга он в своем углу проявлял все признаки нетерпения, напоминая быка, роющего копытом землю, отказывался садиться, строил гримасы, обнажая капу, - короче, был "несносен"… Угадывалась рвущаяся наружу, как пар из котла, сила. Гонг эту силу высвобождал… Жо будто с цепи срывался и в первую же секунду был разгорячен и готов к бою так же, как в пятом раунде. Именно это приводило в замешательство его противников, позволяло ему тут же выбить их из колеи и напугать. У нас страх имеет огромное значение. Боксер, познавший страх, никогда не добьется успеха, какими бы техникой и ударом ни обладал.
Гонг!
Жо оказался на середине ринга еще до того, как немец покинул свой угол. По сравнению с Андриксом он выглядел как боксер полутяжелой категории… Никто бы не поверил, что эти два спортсмена выступают в одном весе. Во встрече была какая- то неуравновешенность…
Жо начал "танцевать" вокруг немца, находясь в закрытой стойке… Мне видны были лишь его глаза, круглые, черные, жестокие, словно дуло пистолета. Он с чрезвычайной обостренностью чувствовал каждое движение соперника… Стоило немцу начать какое-то движение, как Жо тотчас находил, так сказать, противодействие. Еще никогда эффективность его манеры ведения боя не была для меня столь очевидна, как в этот вечер… Его стойка, его сверхчутье в обороне, то, как он парировал удары, - стоило прийти, чтобы все это увидеть. Казалось, Жо располагает сверхчувствительными антеннами, с помощью которых он улавливает мысли противника в самый момент их возникновения.
Двадцать секунд ушло на взаимную разведку. Затем немец попытался провести прямой удар, немедленно блокированный перчаткой Андрикса.
При этом Петер "раскрылся", что позволило Жо перейти к активным действиям. Бокс - это геометрия, поверьте мне, как и бильярд… Надо уметь в одно мгновение просчитать угол, провести прямые и найти нужную точку…
Жо провел левый боковой в туловище… Немец быстро вернулся в исходное положение… Жо сделал красивый финт, будто собирается нанести удар правой в печень; разумеется, фриц опустил руки, а Жо снова пустил в ход левую. Немец попытался уклониться, но все же удар достиг его щеки… Будь он пониже, то не устоял бы, но, к несчастью, разница в росте сделала удар менее эффективным… Он провел свой знаменитый апперкот. Боже, это было проделано с такой быстротой, что я на месте Жо не успел бы отреагировать… Но на тысячную долю секунды опередив удар, Жо "нырнул", и перчатка просвистела над его головой. Зал завопил. Почуял опасность…
Вести бой на дистанции Жо не мог, здесь преимущество было на стороне противника - все из-за той же разницы в длине рук… Он приблизился, - проделав это, как всегда, очень красиво, - на почти сомкнутых ногах, прыгнул, как тореадор, вправо, потом влево… Немец внимательно следил за ним… Подвижность моего ученика действовала ему на нервы и сбивала с толку. Противнику, который хорошо уходит от ударов, легче ввести вас в заблуждение, чем тому, который постоянно атакует. Введенный в заблуждение боксер стремится ударить… Разумеется, такова была реакция и тевтонца… Но Жо продолжал скакать перед ним, неуловимый как тень… Постоянно рядом, постоянно искушая и оставаясь вне досягаемости немца.
Наш Петер остановился, обливаясь потом. Ему никак не верилось… И тогда Жо им занялся всерьез… Он обрушил на немца град ударов, тот хотел парировать, контратаковать… Этого Андрикс и дожидался… Стоило Петеру чуть раскрыться, как
Жо нанес ему удар в подбородок. Петер как бы оступился, словно человек, подвернувший ногу… Затем пошатнулся и упал на колени, вытянув вперед шею, оглушенный!
Невозможно описать, что творилось в зале! А у меня руки сделались влажными…