Однако утверждение, что черный лебедь есть, сделать можно. Теория не может быть верифицирована. Можно снова перефразировать Йоги Берру, тренера по бейсболу: прошлые данные имеют много хорошего в себе, но плохо то, что это ― плохая сторона. Теория может быть принята только временно. А та, которая не вписывается в эти две категории, не является теорией. Теория, которая не предоставляет набор условий, при которых она считалась бы неправильной, должна быть названа шарлатанством ― иначе их было бы невозможно отклонить. Почему? Астролог всегда может найти причину приспособиться к прошлому событию, говоря, что Марс был, вероятно, на линии, но не слишком долго (аналогичным образом, лично для меня, трейдер, который не имеет условия, которое заставило бы его передумать, ― не трейдер). В самом деле, отличие ньютоновской физики, которая была сфальсифицирована теорией относительности Эйнштейна и астрологией, заключается в следующей иронии. Ньютоновская физика научна, потому что позволяет нам фальсифицировать ее, поскольку мы знаем, что она неправильна, в то время как астрология ненаучна, ― она не предлагает условия, при которых мы могли бы отвергнуть ее. Астрология не может быть опровергнута из-за вспомогательных гипотез, которые окружают ее. Этот пункт находится в основе разграничения между наукой и ерундой, что называется "проблемой разграничения".
Выдвинутые теории создавали Попперу массу проблем, особенно со статистикой и статистиками. Ведь он отказался принимать на веру мнение, что познания всегда могут расширяться с возрастанием количества информации, что является основой статистического умозаключения. Может так и есть, в некоторых случаях, но мы не знаем в каких. Много проницательных людей, таких как Джон Мейнард Кейнс, независимо пришли к тем же самым умозаключениям. Хулители сэра Карла полагают, что благоприятный исход при повторении снова и снова одного и того же эксперимента должно вести к возрастанию чувства уверенности в том, что "это работает". Я лучше понял позицию Поппера, как только увидел первое редкое событие, которое привело к разорению обитателей торговой комнаты. Сэр Карл боялся, что в некоторых областях познания не расширяются с ростом объема информации, но именно где, мы установить не можем. Причина, по которой я чувствую важность этого сомнения, для нас, трейдеров, в том, что для него вопрос знания и открытия заключался в том, что мы не так много имеем дело с тем, что мы знаем, а больше с тем, что не знаем. Его знаменитая цитата:
Они ― люди со смелыми идеями, но высоко критичные к этим, их собственным идеям; они пытаются определить, являются ли их идеи правыми, пробуя сначала узнать, возможно ли, что они не неправильны. Они работают со смелыми догадками и серьезными попытками опровержения своих собственных догадок.
"Они" ― это ученые. Но они могли быть кем угодно. Подразумевая ученого в контексте, Поппер восставал против развития науки. Идея Поппера появились во время драматических изменений взглядов на философию, поскольку предпринимались попытки смещения философского подхода от устного и риторического к научному и строгому, как мы видели при представлении Венского Кружка в главе 4. Такие люди иногда назывались логическими позитивистами. Так их стали называть после того, как движение, называемое позитивизмом, пионером которого во Франции в девятнадцатом столетии был Аугуст Комте. Позитивизм означал научную поверку вещей (буквально всего под солнцем). Это был эквивалент привнесения индустриальной революции в гуманитарные науки.
Не останавливаясь подробно на позитивизме, я должен обратить внимание, что Поппер ― это противоядие к позитивизму. Для него верификация невозможна. Верификационизм опаснее, чем что-нибудь еще. Доведенные до крайности, идеи Поппера кажутся наивными и примитивными, но они работают. Обратите внимание, что его хулители называют его наивным фальсификационистом.
Я чрезвычайно наивный фальсификационист. Почему? Поскольку я могу выжить, будучи один. Мой чрезвычайный и одержимый попперизм заключается в следующем. Я спекулирую во всех моих действиях на теориях, которые представляют некоторое видение мира, но со следующим условием: никакое редкое событие не должно повредить мне. Фактически, я хотел бы, чтобы все мыслимые редкие события помогали мне. Моя идея относительно науки расходится с идеями людей вокруг меня, которые называют себя учеными. Наука ― это просто спекуляция, просто формулировка догадки.
Открытое общество
Фальсификационизм Поппера глубоко связан с понятием открытого общества. Открытое общество ― это то, в котором не существует никакой перманентной правды, что позволяет появиться противоидеям. Карл Поппер разделял идеи со своим другом ― экономистом Фон Хейеком, который определял капитализм как состояние, в котором цены могут распространять информацию, что при бюрократическом социализме невозможно. Оба понятия, фальсификационизм и открытое общество, противоречат интуиции и связаны с определением строгого метода для обработки случайности в моей ежедневной работе в качестве трейдера. Очевидно, что открытый разум необходим, когда имеешь дело со случайностью. Поппер полагал, что любая идея относительно утопии обязательно скрыта в том факте, что душит свои собственные опровержения. Простым примером хорошей модели для общества, которое не может оставаться открытым для фальсификации, является тоталитарное общество. Я научился у Поппера, в дополнение к умению различать открытое и закрытое общество, разделять между собой открытое и закрытое сознание.
Никто несовершенен
У меня есть некоторая нелицеприятная информация о Поппере как о человеке. Свидетели его частной жизни находят, что он прожил жизнь несколько вразрез своим взглядам. Философ и оксфордский деятель Брайен Магии [24] , который поддерживал Поппера около трех десятков лет, изображает его как немирского человека (кроме, как в юности), узко сосредоточенного на своей работе. Он последние 50 лет своей долгой карьеры (Поппер жил 92 года) провел, закрывшись от внешнего мира, изолировав себя от наружного безумия и возбуждения. Однако Поппер не отказывал людям в предоставлении "четких и устойчивых советов об их карьере или частной жизни, хотя немного понимал в этом. Все сказанное, конечно, впрямую нарушало выраженные им взгляды (и в самом деле подлинные) на веру в философию и ее методы".
В юности он также не отличался спокойным нравом. Члены Венского кружка пытались избегать его, вовсе не из-за его идей, а в силу характера. "Он был блестящим, но самососредоточенным, опасным и высокомерным, раздражительным и убежденным в своей правоте. Он был ужасным слушателем и старался победить в споре любой ценой. У него не было никакого понимания динамики группы и никакой способности вести переговоры с ней [25] ".
Я воздержусь от банальной беседы о расхождениях между теми, кто имеет идеи, и теми, кто претворяет их в жизнь, но обозначу интересную проблему генетики: мы любим высказывать логичные и рациональные идеи, но необязательно наслаждаемся их выполнением. Звучит странно, но только этот пункт был обнаружен совсем недавно. Мы увидим, что генетически не приспособлены быть рациональными и действовать рационально. Мы просто пригодны к максимально вероятной передаче наших генов в некоторой заданной несложной окружающей обстановке. Также странно звучит, что Джордж Сорос, одержимо самокритичный человек, кажется большим попперианцем в своем профессиональном поведении, чем сам Поппер.
Пари Паскаля
Я заканчиваю описанием своего собственного метода, как справляться с проблемой индукции. Философ Паскаль объявил, что оптимальная стратегия для людей состоит в том, чтобы верить в существование Бога. Поскольку, если Бог существует, то верующий будет вознагражден. Если же Он не существует, верующий ничего не потеряет. Таким же образом мы должны принять асимметрию в знании; есть ситуации, в которых использование статистики и эконометрики может быть полезно. Но я не хочу, чтобы моя жизнь зависела от этого.
Подобно Паскалю, я заявляю следующий аргумент. Если наука статистика может приносить пользу мне в чем-нибудь, я буду ее использовать. Если это таит угрозу, то не буду. Я хочу взять лучшее, что прошлое может дать мне, но без его опасностей. Соответственно, я буду использовать статистику и индуктивные методы, чтобы делать агрессивные ставки, но не буду применять их для управления моими рисками и выдержкой. Удивительно, но все выжившие трейдеры, которых я знаю, кажется, делают то же самое. Они торгуют на идеях, основанных на некотором наблюдении (которое включает и прошлую историю), но, подобно попперианским ученым, они считают нужным удостовериться, что стоимость их неправоты ограничена (их вероятности не получены из данных прошлого). В отличие от Карлоса и Джона, они знают, что перед тем как применять стратегию торговли, следует выяснить, какие события доказали бы неправоту их догадки, и учитывают это (вспомните, что и Карлос, и Джон использовали прошлую историю, чтобы делать ставки и измерять риски). Иначе они закончили бы свою торговлю. Это называется стоп-лоссом, предопределенным пунктом выхода, защитой от черного лебедя. Я нахожу, что это редко используется на практике.
Спасибо тебе, Солон
Наконец, я должен признать, что работа над частью первой книги, посвященной проницательному гению Солона, оказала огромное влияние на мое мышление и мою частную жизнь. Написанное укрепило мою уверенность в том, что я прав, сторонясь средств информации и дистанцируясь от других членов делового сообщества, главным образом, других инвесторов и трейдеров, у которых я вызываю все большее раздражение. В настоящее время я наслаждаюсь творениями классиков. Мой разум, не поддавшись влиянию средств информации, позволил мне уклоняться от бычьего рынка, преобладающего в последние 15 лет, и профессионально извлекать выгоду из его падений. Теперь я думаю о следующем шаге: восстановить малоинформационный и более детерминированный старый мир, скажем, девятнадцатого столетия, но в то же время извлекать выгоду из некоторых достижений, технических (например, двигатель Монте-Карло), всех крупных медицинских, социального правосудия нашего времени. Для меня это было бы лучшим из того, что может быть. И это называется эволюцией!
Часть 2 Обезьяны за пишущей машинкой ― выживание и другие пристрастия
Если Вы поместите бесконечное число обезьян перед пишущими машинками и позволите им хлопать по клавишам, есть уверенность, что одна из них выдаст точную версию Илиады. При более глубоком рассмотрении эта концепция может быть менее интересной, чем могла показаться вначале: такая вероятность очень низка. Но сделаем еще один шаг в рассуждениях. Когда мы нашли такого героя среди обезьян, будет ли какой-либо читатель ставить свои сбережения на то, что эта обезьяна написала бы затем Одиссею ?
В этой истории второй шаг самый интересный. Насколько прошлые достижения (печатание Илиады ) могут быть уместны в прогнозе будущих результатов? То же самое применимо к любому решению, основанному на прошлых результатах, и полагающемуся на признаки прошлого временного ряда. Подумайте об обезьяне, стоящей у вашей двери с ее внушительными прошлыми результатами. Эй, она написала Илиаду. Быстро заключите с ней контракт на продолжение.
Главная проблема с выводами, в общем, заключается в том, что те, кто в силу своей профессии должен получать заключения на основе данных, часто попадают в ловушку быстрее, чем другие. Чем больше данных мы имеем, тем вероятнее утонуть в них. Здравый смысл людей с подающим надежды знанием законов вероятности должен подсказывать им, что принимать решения следует с учетом принципа: очень маловероятно, что кто-либо значительно и последовательно преуспевает, если правильно не строит стратегию работы. Поэтому отчеты о сделках стали значимыми. Обращаясь к теории вероятности, можно сказать, что если кто-то выполнял работу лучше остальных в прошлом, то у него есть большой шанс для еще лучших результатов, чем у кого-либо из толпы в будущем. Но, как обычно, остерегайся обывателя: недостаточные знания правил вероятности могут привести к худшим результатам, чем отсутствие знаний вообще.
Зависит от числа обезьян
Я не отрицаю, что если кто-то действовал лучше, чем толпа в прошлом, то есть предположение о его способности добиться большего успеха в будущем. Но предположение могло бы быть слабым, очень слабым, почти бесполезным в процессе принятия решения. Почему? Поскольку все зависит от двух факторов: случайного выбора профессии и числа обезьян в действии.
Начальный размер выборки имеет большое значение. Если бы в игре было задействовано пять обезьян, я был бы сильно впечатлен автором Илиады , вплоть до подозрения, что он есть реинкарнация древнего поэта. Если бы был миллиард миллиардов обезьян, я был бы поражен меньше ― фактически, я был бы даже удивлен, если ни одна из них не напечатала бы никакой хорошо известной, но неспецифической работы, просто наудачу (например, Мемуары моей жизни, Казановы). Можно ожидать, что одна обезьяна обеспечит нас даже Землей в равновесии, бывшего вице-президента Эла Гора.
Обозначенная проблема в деловом мире более злободневна, чем для других слоев общества, вследствие высокой зависимости от случайности (мы уже показали разницу между зависимым от случайности бизнесом и стоматологией). Чем больше число бизнесменов, тем больше вероятность, что один из них взлетит, как ракета, только благодаря удаче. Я редко видел, чтобы кто-то считал обезьян. Аналогично, немногие считают число инвесторов на рынке, чтобы вычислять вместо вероятности успеха, условную вероятность успешного пробега при данном числе инвесторов в действии, при данной рыночной истории.
Вредная реальная жизнь
Есть и другие аспекты в примере с обезьянами. В реальной жизни другие обезьяны не исчисляемы. Они глубоко скрыты, поскольку можно видеть только победителей ― это естественно для тех, кто не сумел исчезнуть полностью. Соответственно, можно видеть оставшихся в живых, и только оставшихся в живых, что создает ошибочное восприятие шансов. Мы не откликаемся на вероятность, но восприимчивы на оценку ее обществом. Мы видели на примере Неро Тулипа, что даже тренированные вероятностью люди, откликаются неразумно на социальное давление.
Этот раздел
Часть I описывала ситуации, когда люди не понимают редкое событие и, кажется, не принимают ни самой возможности его появления, ни страшных последствий такого появления. В ней также изложены мои собственные идеи, те из них, которые, видимо, не были исследованы в литературе. Но книга о случайности была бы не полной без представления о возможных склонностях, которые можно было бы иметь, помимо деформаций, вызванных редким событием. Содержание части II более прозаическое, я быстро опишу совокупность пристрастий случайности, которые следуют из обсуждений в избыточной теперь литературе по этому предмету.
Эти пристрастия или склонности могут быть выделены следующим образом:
(a) пристрастие выживания (известное также как обезьяны за пишущей машинкой), являющееся результатом того факта, что мы видим только победителей и получаем искаженное представление о шансах (Главы 8 и 9 , Слишком много миллионеров и Жарка яиц);
(b) удача является наиболее частой причиной чрезвычайного успеха (Глава 10, Проигравший забирает все);
(c) биологическое препятствие в виде нашей неспособности понимать вероятность (Глава 11, Случайность и наш мозг).
Глава восьмая Слишком много миллионеров по соседству
Три иллюстрации пристрастия выживания. Почему очень немногие люди должны жить на Парк-Авеню. Миллионер по соседству носит очень неосновательную одежду. Переполнение экспертами.
Как остановить жало неудачи
Несколько счастливый
Марк живет на Парк-Авеню в Нью-Йорке с женой Джанет и тремя детьми. Он делает 500 000$ в год, плюс-минус, бум или спад. Не верит, что недавний всплеск процветания будет долгим, и еще внутренне не приспособился к недавнему резкому повышению уровня дохода. Полный человек, под пятьдесят, но выглядит лет на десять старше. Он ведет, по-видимому, размеренную жизнь нью-йоркского адвоката. Марк, явно, не тот человек, от которого можно ожидать шатания по барам или посещения ночных вечеринок в Трибекке или Сохо. Он и его жена имеют загородный дом с розарием и склонны беспокоиться, подобно многим людям такого же возраста, менталитета и состояния, о (в следующем порядке) материальном комфорте, здоровье и статусе. В будние дни он не приходит домой, по крайней мере, до 21.30 и, время от времени, его можно найти в офисе около полуночи. К концу недели Марк настолько утомлен, что засыпает во время трехчасового пути "домой", и проводит большую часть субботы, находясь в кровати и восстанавливая силы.
Марк вырос в маленьком городе на Среднем Западе. Он был сыном тихого налогового бухгалтера, который работал остро заточенными желтыми карандашами. Его навязчивая идея об остроте была настолько сильна, что он всегда носил точилку в кармане. Марк очень рано показал признаки интеллекта и чрезвычайно хорошо успевал в средней школе. Он посещал колледж Гарварда, а затем Йельскую школу адвокатов. Вроде бы, все неплохо. Позже он занялся корпоративным правом, разбираясь в громких делах одной престижной нью-йоркской юридической фирмы, он был настолько занят, что у него едва оставалось время, чтобы почистить зубы. Это не слишком большое преувеличение, поскольку он обедал почти всегда в офисе, накапливая вес тела и делая шажки к партнерству в фирме. В пределах обычного семилетнего срока он стал партнером. Его первая жена, которую он встретил в колледже, оставила его, устав от постоянного отсутствия адвоката-мужа. По иронии судьбы, позднее она снова вышла замуж за другого нью-йоркского адвоката, вероятно, такого же занятого, но который сделал ее чуть счастливее.
Слишком много работы
Несмотря на периодические жесткие диеты, Марк стал толстеть, его тело обвисать, и ему приходилось посещать портного и расставлять костюмы. После того как он переборол депрессию по поводу ухода жены, он начал встречаться с Джанет и вскоре женился на ней. Они родили друг за другом троих детей, купили квартиру на Парк-Авеню и загородный дом. Непосредственный круг знакомых Джанет состоял из родителей учеников манхэттэнской частной школы, посещаемой ее детьми, и соседей в кооперативном жилом доме, где они жили. С точки зрения достатка, они находились на нижнем уровне пирамиды, возможно, даже в ее основании. Они, наверное, были самые бедные в этих кругах, поскольку их кооператив населен чрезвычайно успешными топ-менеджерами корпораций, трейдерами с Уолл-Стрит и предпринимателями высокого полета. В их частной школе обучается второе поколение детей корпоративных рейдеров, возможно, даже третье поколение ― от их трофейных жен, если принять во внимание разницу в возрасте и топ-модельную внешность других матерей. В сравнении с ними, Джанет, жена Марка, подобно ему самому, представляет собой домашний тип дачника-с-розарием.
Вы ― неудача