После этого Анжела опустилась на один из твердых старых стульев, стоявших перед иконой, я сел рядом и посмотрел на Анжелу. Она положила ладони на колени и беззвучно шептала что-то одними губами, как ребенок. Я подумал, что и мне сейчас надо бы помолиться, и даже попытался, но ничего не вышло. Так что я просто сидел и смотрел на Анжелу и на черную Богоматерь, сверкавшую отсветами от пламени свечей. Я видел, как старуха проковыляла мимо нас к выходу. Анжела, видимо, не замечала ничего вокруг. Она неотрывно смотрела на пламя свечей, а ее губы все еще шевелились. Потом она вдруг встала и посмотрела на меня. Видно было, что мысли ее только что были где-то очень далеко отсюда. Мы с ней пошли рука об руку к выходу, где старуха ждала нас, чтобы запереть за нами дверь. Я попытался было дать ей денег, но она резко отклонила мою попытку.
- Если хотите дать нам денег, положите их вон в тот ящик.
- Это я уже сделал, - сказал я.
- Вот и хорошо. - Старуха опять вгляделась в наши лица. Страх, вызванный всем пережитым, никогда не исчезал из ее глаз. - Вы - добрые люди, Бог любит добрых. Приходите к нам, когда вы счастливы, но особенно, когда вы в горе. Бог всегда вам поможет. Конечно, по-своему. Может быть, вы и не поймете, в чем Его помощь, или поймете не сразу. Но Он поможет. Если бы не Он и Его милосердие, земля погибла бы тысячи лет назад. Желаю вам счастливо прожить этот день, судари мои.
- Спасибо, - сказала Анжела.
Мы пошли через одичавший сад к машине, стоявшей в тени и теперь полной пыльцы какого-то цветущего дерева. Мы оглянулись. Старуха запирала дверь церкви.
- Отныне эта церковь уже не только моя, она - наша, Роберт, - сказала Анжела.
- Да, - сказал я. - Я очень хотел бы иметь ту черную икону.
- Мы будем часто приезжать сюда и смотреть на нее, - сказала Анжела.
В машине было очень жарко. А в нашей церкви царила приятная прохлада.
2
Мы поехали вверх по Круазет к моему отелю. Пока я у себя в номере наскоро принимал душ и переодевался в льняные брюки, рубашку и босоножки, Анжела ждала меня внизу на террасе в "нашем" уголке. Перед тем, как подняться к себе, я заказал бутылку шампанского, и когда спустился, кельнер как раз откупоривал бутылку. Мы выпили. И опять терраса заполнялась людьми в этот час аперитива, и опять по Круазет катил нескончаемый поток машин. Анжела закурила, я нет. Так я решил. Я хотел еще долго жить рядом с Анжелой, не хотел заболеть или умереть. Я вынул из кармана слоника, взятого мною из моей коллекции в Дюссельдорфе, и поставил его на стол перед Анжелой.
- Роберт!
- Но вы тоже подарили мне одного слоника.
Она долго разглядывала слоненка со всех сторон.
- Он очень хорош. Благодарю вас.
- Теперь у каждого из нас есть какая-то вещица, принадлежавшая другому, - сказал я.
- У меня есть еще ваш медвежонок, а у вас - мой ослик.
- У вас есть я, - сказал я. - Если хотите. Прошу вас, Анжела, захотите! - Ко мне под ноги закатился мячик, которым играл какой-то малыш. Я нагнулся и бросил его малышу в руки. Я сказал:
- Я хочу вам все рассказать…
- Но не все сразу - сказала Анжела.
- Да, конечно. Но кое-что уже сейчас. Вы должны это знать. Когда я сюда прилетел и еще не успел познакомиться с вами, жизнь казалась мне настолько отвратительной, что я считал самой важной своей задачей раздобыть здесь сильный яд - на случай, если мне все окончательно осточертеет и я захочу покончить с этим.
Она только молча кивнула.
- Что значит этот кивок?
- Когда вы ко мне явились, я сразу подумала о чем-то таком.
- Что-о-о?
- Что пришел человек, вконец измотанный жизнью… Мне стало вас жаль. Вы были так подавлены…
- Поэтому и поехали со мной в город за покупками?
- Да, - просто сказала она. - Я подумала, может, я смогу вам помочь.
- И вы действительно помогли мне, необычайно помогли, сами знаете.
- Теперь вам уже не нужен яд.
- Теперь? Вы знаете, что мне теперь нужно, Анжела.
Она прихлебывала шампанское, глядя в бокал.
- Вы спросили меня, когда я намеревалась пойти в эту церковь.
- Да, спросил. Ну, так когда?
- Я решила, что пойду туда, когда буду счастлива, бесконечно счастлива.
Сердце у меня вдруг так бешено заколотилось, что я испугался приступа, но быстро понял, что колотилось оно совсем по-другому.
- Значит, теперь вы счастливы?
Она взглянула на меня своими все еще удивительно грустными глазами и кивнула.
- Отчего, Анжела?
Она ответила:
- Оттого, что я вырвалась из темницы моих воспоминаний.
Поток машин с тихим рокотом катился по Круазет. На террасе кто-то громко рассмеялся. Два американских эсминца стояли на рейде далеко в море.
- Вы избавились от ненависти? И от печали?
- Да. Начисто. Все это сделали вы, Роберт. Я вам так благодарна.
Мы обменялись быстрым взглядом, и потом оба долго смотрели на море. Оно было гладкое, как зеркало, и эсминцы высились над ним серыми громадами. На носу у каждого огромными цифрами были написаны их номера. Однако невооруженным взглядом невозможно было их разглядеть.
3
- Мы живем практически в постоянном страхе, что нас прикончат, - сказала Мелина Тенедос. Супруга греческого судовладельца была миниатюрна и смазлива, как куколка. И щебетала она тоже как-то по-кукольному. Облачена она была в платье из красной парчи. Супруг Мелины был коренаст, наверняка лет на тридцать старше ее, черноволос, смугл и широкоплеч, на носу - толстые очки в черной роговой оправе. - Нашего камердинера зовут Витторио. Он родом с Эльбы. И маоист.
- Очень опасный маоист, - добавил ее супруг. Он оторвал один артишок, обмакнул каждый листик в отдельности в соус и обсосал их. Он проделывал все это до такой степени неаппетитно, что было противно смотреть. За столом он вел себя почище моего шефа Густава Бранденбурга.
- Этот Витторио - просто бандит с большой дороги, - сказал Тенедос, брызгая слюной.
- Он натравливает на нас всех слуг, - подхватила хорошенькая куколка. - Я часто заставала его за этим занятием: он вел просто-напросто поджигательские речи. Вы знаете, что наш дом в Каннах так же просторен, как этот, мадам Трабо. И знаете, почему мы не устраиваем у себя приемов?
- Знаю, - ответила изящная Паскаль Трабо.
- А я нет, - вмешался в разговор я. - Почему же?
- Ну, чтобы не провоцировать слуг, мсье Лукас! Если бы нашим слугам - постоянно науськиваемым Витторио - пришлось готовить и сервировать такой ужин, - к сожалению, у нас здесь нет других приборов и другой посуды, кроме золотых, - не знаю, не дошло ли бы до открытого бунта. Атанасиос, ложась спать, всегда кладет на ночной столик пистолет, снятый с предохранителя.
- Приходится, - пробурчал ее супруг, чавкая и вытирая жирные губы тыльной стороной ладони, прежде чем обмакнуть в соус и обсосать очередной листик артишока. - Другое дело в Греции. Там спокойствие и порядок. Зато здесь, на Лазурном берегу, - не слуги, а банда преступников. Сплошь заражены маоизмом. - Я почувствовал, как носок анжелиной туфли постучал по моей. А лицо при этом было с неподдельным интересом обращено к греку. - Я всегда говорю: у нас такие молодцы давно сидели бы за решеткой на каком-нибудь острове. Знаете, здесь, в Каннах, я могу держать драгоценности моей жены только в сейфе, она надела их только, когда мы уже ехали к вам. Только из-за того, чтобы слуги их не видели.
- Вы просто не представляете себе, до какой степени испорчены эти люди, - при том, что им так хорошо живется у нас, мсье Лукас. - Мелина похлопала приклеенными ресницами. Драгоценностями она была просто обвешана. Шоферу наверняка пришлось долго возить ее кругами, чтобы она успела нацепить на себя все свои побрякушки.
- Так наймите себе других слуг, - предложил я.
- Вы просто не знаете здешних обстоятельств, мсье Лукас, - ответил мне Атанасий Тенедос. - Здесь они все такие. Сплошь красные. Мы с женой носим дома самое простое платье и едим самую простую пищу - только для того, чтобы Витторио не науськал остальных. А он все равно подбивает их на бунт. Убежден, что он пытается выяснить комбинацию цифр сейфа, пока мы находимся в Афинах. Но тут ему придется потрудиться в поте лица. Сейфовый замок сделан по особому заказу - специально для Канн. - Тенедос засопел и злобно расхохотался, причем кусочек артишока выпал у него изо рта. Он ел, низко нагнувшись над тарелкой.
- Мы из кожи лезем вон, только чтобы не испортить настроение Витторио и остальным слугам, - сказала его жена. - Мы даже предложили Витторио садиться с нами за стол. Знаете, что он сказал в ответ?
- Что же? - спросила Паскаль Трабо.
Я видел, что она с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться, но не был уверен, находят ли всю эту историю странной по крайней мере супруги Трабо и Саргантана.
- Он высокомерно отказался! - возмущенно воскликнула Мелина Тенедос.
- Наотрез отказался! - добавил ее супруг.
- Так что, если нам хочется чем-то себя побаловать, мы едим и пьем это тайком. Если хотим икры или шампанского, нам приходится поздно ночью отодвигать пианино в гостиной, уверяю вас!
- При чем здесь пианино? - спросил я, совершенно сбитый с толку.
- А за ним в книжном стеллаже есть вращающаяся полка. За ней мы спрятали холодильник. Там мы держим икру, шампанское и прочее в том же роде, - сказала Мелина. - Встроили этот холодильник тоже тайком, когда все слуги были в отпуске. "И слуги до сих пор ничего не заметили", подумал я. - Тем холодильником, что стоит в кухне, мы не можем пользоваться. Они бы услышали. И все же мы вынуждены ждать, когда они все уснут. Разве это не чудовищно? - Я подумал, что нельзя судить о людях слишком категорично. Нельзя считать их ни слишком хорошими, ни слишком плохими. - Витторио владеет немецким. Он читает немецкие газеты. И знаете, что еще? "Шпигель"! - воскликнула Мелина.
- А что это такое? - спросила Мария Саргантана, которая в противоположность своему худощавому супругу была пышнотела, светлокожа и весела; за столом она восседала, как королева-мать. На ней было облегающее платье из крепдешина цвета шампанского, верхняя часть которого была густо расшита, а ворот застегивался под подбородком.
- Это немецкий информационный журнал, - сказал я.
- Но он ведь маоистский, не правда ли? - спросила куколка.
- Да нет, с чего вы взяли? - мягко возразил я.
- Конечно, маоистский, - вмешался Тенедос. Он покончил с артишоком и теперь ополаскивал покрытые кольцами и заросшие черными волосами руки в специальной чаше для омовения. - Не рассказывайте нам сказки, мсье Лукас. В Греции все известно. Ведь "Шпигель" за Брандта, так?
- Не всегда, - возразил я. - И не обязательно.
- Ах, оставьте! Я тоже читаю "Шпигель"! - Тенедос начал заводиться. - Уверяю вас, мы знаем все досконально. Ну, скажите, кто такой, по-вашему, господин Брандт?
- Социал-демократ, - сказал я.
- То есть коммунист, - быстро прощебетала куколка своим детским голоском. - Все социал-демократы - коммунисты. Видит Бог, мы знаем это по собственному опыту в нашей стране. Они все коммунисты и маоисты. Как Витторио.
Тенедос последним покончил с артишоками. Молчаливые слуги в белых ливреях убрали грязные тарелки, поставили на стол чистые и начали приносить новые кушанья. За столом нас было тринадцать человек, причем мужчин было больше чем женщин.
- А вы, мсье Лукас, вы тоже маоист? - спросила его жена и бросила на меня кокетливый взгляд.
- Нет, мадам.
- А кто же?
Я не успел ничего ответить, потому что в этот момент Джон Килвуд, сидевший почти напротив меня, вдруг зарыдал. Он рыдал, громко всхлипывая и подперев голову ладонями, так что слезы капали на его смокинг. Паскаль Трабо вскочила с места, подбежала к нему и обняла за плечи американца, который, если верить словам налоговой ищейки Кеслера, обладал состоянием от семисот до тысячи миллионов долларов и, судя по всему, довел банкира Герберта Хельмана до самоубийства.
Разговор оборвался. Все сконфуженно глядели на Килвуда, а тот продолжал плакать, повизгивая и всхлипывая, как ребенок, и не поддаваясь на уговоры Паскаль Трабо, которая что-то тихонько ему нашептывала. Он лишь мотал головой и плакал.
- Это с ним частенько бывает, - сказала, обращаясь ко мне, Бианка Фабиани, пышная красавица, сидевшая слева от меня.
- Все от пьянки, - громко отчеканил англичанин Малкольм Торвелл, сидевший на другом конце стола. - Джон пьет, не просыхая, и начинает с утра. Джон, возьмите себя в руки, черт побери! - крикнул он.
Но Килвуд продолжал рыдать.
- Виноват… виноват… Я так виноват, - пробормотал он сквозь слезы.
- Заткнитесь же, наконец! - крикнул Торвелл.
- Ему в самом деле худо, - вставил тридцатипятилетний красавчик Пауль Зееберг, исполнительный директор банкирского дома Хельман. Все в нем было красиво, кроме глаз: они были холодные и жесткие, как у всех мужчин, сидевших за столом, за исключением Клода Трабо. - Ему надо бы пройти курс лечения от алкоголизма.
- Он постоянно лечится, - сказала Мелина Тенедос.
- Да все эти курсы гроша ломаного не стоят. Я ему сто раз говорил: надо ехать в Вену. Там есть институт, где проводят действительно эффективные курсы лечения. Ничего подобного в Европе больше нигде нет.
- Какую вину, какую страшную вину я взвалил на себя… - бормотал Килвуд, закрывая лицо ладонями.
- Раз уж перепились до такой степени, поезжайте домой, вместо того, чтобы портить нам вечер, - резко одернул его Джакомо Фабиани, силач с жестоким лицом и странно дряблыми губами. - Это невыносимо, Джон!
- Простите меня, друзья мои, простите, - лепетал Килвуд.
Слуги с каменными лицами подавали кушанья. Свечи в огромных подсвечниках, стоявших на столе, ровно горели, распространяя вокруг мягкий приятный свет. Все мужчины были в смокингах. Анжела, сидевшая рядом со мной, была в белом муслиновом платье, сверху донизу собранном в косые складочки и сильно декольтированном сзади, так что видна была ее загорелая спина и руки до плеч. У нижнего края декольте был прикреплен бант, вышитый жемчугом и блестками, а еще ниже - нечто вроде паруса из белого муслина, который при ходьбе ниспадал до полу, как и само платье, и распадался надвое. На ней были серебряные туфельки, сумочка была тоже серебряная, и все украшения были белого цвета - бриллиантовое колье, и в пандан к нему кольцо, браслет и серьги. Рыжие волосы мягкой волной падали на ее высокий лоб. Веки с длинными ресницами были покрыты тонким слоем перламутровой тени бирюзового оттенка и губы слегка подкрашены.
В половине десятого ужин у Трабо был в полном разгаре, и я подумал: те, что сидят сейчас здесь за круглым столом, в общей сложности стоят от трех до пяти миллиардов долларов. И еще я подумал, что все мужчины были намного старше своих жен и что Анжела была необычайно хороша. И наконец я подумал, что эта компания старых друзей, этот тесный круг приятелей, судя по тому, что мне пока удалось узнать из бесед, друг другу не доверяли, друг друга боялись и следили за каждым жестом, за каждым изменением выражения лица друг друга. Мне стало ясно, что в этом блестящем обществе каждый был твердо убежден - кто-то из них приказал уничтожить банкира Герберта Хельмана.
Следующим блюдом были запеченные лангусты.
4
Мы с Анжелой приехали к Трабо на полчаса раньше, об этом просила Паскаль. ("Чтобы мы могли хоть немного поболтать, прежде чем соберется вся эта шайка"), Трабо жили в просторном особняке в квартале "Эден", что в восточной части города. Белый фасад скрывался за деревьями огромного парка; как я узнал, особняк был выстроен пятнадцать лет назад. С большой террасы было видно море, а комнаты были очень просторные и прохладные - благодаря кондиционерам. Кое-где гобелены покрывали всю стену от пола до потолка. Дом был обставлен современной дорогой мебелью. Во всех комнатах на полу лежали огромные ковры, большей частью светлых тонов. Дом производил впечатление обжитого, здесь сразу чувствуешь себя уютно. Разумеется, не было и намека на беспорядок или неопрятность, но все же какие-то вещи были разбросаны - там лежала газета, там книжка или трубка, да еще и кэрн-терьер с длинной лохматой шерстью бегал по всем комнатам. Когда мы приехали, Паскаль Трабо и Анжела обнялись и расцеловали друг друга в щеки. Паскаль оказалась очень изящной и красивой женщиной с чувственным, сексапильным лицом. Она любила посмеяться и хохотала по всякому поводу.
- Мсье Лукас, мы с Анжелой в самом деле подружки. Некоторые даже считают нас сестрами. - Паскаль тоже была рыжая. Ее супруг, уже под семьдесят (в то время как ей было никак не больше сорока), выглядел спортивным, энергичным и моложе своих лет. Он был высок ростом, широк в плечах и мускулист; лицо его было шоколадным от загара, а черные волосы гладко зачесаны назад. Мы выпили немного вина на террасе, и все закурили, кроме меня. Ведь я решил сохранить свое здоровье как можно дольше - для Анжелы, которая держалась так непринужденно и естественно, так скромно и в то же время с достоинством, как никогда не удавалось держаться моей жене, вдруг подумалось мне. Карин, куда бы мы ни пришли, всегда начинала хвастаться. Я постарался побыстрее отогнать эти мысли. Сделать это было легче легкого, потому что в эту минуту ко мне обратилась Паскаль:
- Вы не слушаете меня, мсье Лукас?
- Извините…
- Я сказала, что вы очень симпатичный. Вы с Анжелой просто идеальная пара. И вы влюблены в нее, это видно с первого взгляда.
- Да, - согласился я. - Я очень влюблен.
- Ну что ж, - сказала Паскаль, - подождите немного. Проявите терпение. Анжела обязательно тоже в вас влюбится. У меня такое чувство, что это уже произошло.
- Паскаль, что ты, в самом деле…
- Да, дорогая моя, по тебе это видно так же, как по нему. О, как я бы обрадовалась… Не вечно же тебе бродить по жизни одной!
- Мадам, - сказал я, - я вам чрезвычайно благодарен. Если вы захотите стать моей союзницей, я выполню любое ваше желание, если только это будет в пределах моих возможностей.
- Вы совсем обезумели! - воскликнула Паскаль. - "Выполню любое желание!" Ни один гость еще не дарил мне такого букета, как вы! - Я заранее попросил Пьера из "Флореаля" прислать мне роскошный букет, и потом взял его с собой из отеля. Теперь он стоял в гостиной возле камина, над которым висел портрет Паскаль, написанный Анжелой. На портрете была изображена лишь ее голова, прикрытая тонкой вуалью. Мне портрет показался очень удачным.
- И смокинг у вас такой элегантный, - продолжала разглядывать меня Паскаль.
- Его выбирала Анжела, - польщено заметил я.
Мне и в самом деле очень нравился этот смокинг, он был такой легкий и к тому же прекрасно сидел на мне. На Трабо был темный костюм.
- Видно, что выбирала с любовью, - не унималась Паскаль.
- Ну, хватит уже, Паскаль, - одернул ее супруг. - Бедняжка Анжела не знает, куда девать глаза от смущения.