Мортен Старк потянулся, и лицо его исказилось от боли. Все тело болело от изнурительной физической работы. Он уже и забыл, каково это, когда у тебя ничего нигде не болит. И он знал, что то же самое происходит и с Эббой. Когда она думала, что он не видит, массировала плечи с такой же гримасой, какая была сейчас у него. Но мышечная боль была ничем по сравнению с болью сердечной. Им приходилось жить с ней, и тоске их не было начала и конца. Старк тосковал не только по Винсенту. Он тосковал и по супруге тоже. Тоска смешивалась со злостью и чувством вины, от которого он никак не мог избавиться.
Устроившись на крыльце с чашкой чая в руках, Мортен смотрел на Фьельбаку. Вид отсюда открывался потрясающий. Особенно в закатных лучах, когда все кругом купалось в золоте. Почему-то он всегда чувствовал, что они сюда вернутся. Он верил Эббе, когда та говорила, что ее детство было счастливым. Но знал, что жена не перестает гадать, что же случилось с ее семьей. Если бы он спросил ее прямо, Эбба все отрицала бы. Но Мортен знал, что подходящий момент наступит. И вот они вернулись сюда, где все началось.
Обстоятельства вынудили их бежать. Бежать туда, где не было Винсента. Мортен надеялся, что их отношения наладятся, что они смогут оставить гнев и чувство вины в прошлом. Но Эбба ушла в себя, отгородилась от него и отрезала все попытки сближения. Какое она имеет на это право? Больно не только ей! Горюет не только она! Мортену тоже плохо, а исправить все пытается только он один. Мужчина крепко сжал кружку в руках. Перед глазами у него возник Винсент. Сын был так на него похож! Они еще в роддоме над этим смеялись. Новорожденный, завернутый в пеленку, он являлся карикатурой на Мортена. А с годами сходство только возрастало. Винсент боготворил отца. В три года он ходил за ним по пятам, как щенок, и вместо "мама" все время твердил "папа". Эбба иногда жаловалась на такую неблагодарность, несмотря на то что это она носила его в себе девять месяцев и родила в муках. Но Мортен знал, что на самом деле она не возражает. Эббе было приятно, что отец и сын так близки. Ее вполне устраивало второе место в жизни мальчика.
Слезы выступили у Старка на глазах. Он стряхнул их тыльной стороной ладони. У него не было сил плакать. Да и слезами горю не поможешь. Единственное, что ему было нужно, - это чтобы его любимая женщина смягчилась. Ради этого он был готов на все. Он будет пытаться вернуть ее, пока она не осознает, что они нужны друг другу. Он никогда не сдастся.
Мортен поднялся и пошел в дом искать Эббу. Он догадывался, где она. Когда они не работали, жена всегда сидела за письменным столом и придумывала новое ожерелье. Старк встал сзади.
- Получила новый заказ?
Эбба подпрыгнула на стуле.
- Да, - сказала она, возвращаясь к работе.
- А что за клиент? - спросил ее муж, сдерживаясь, чтобы не показать, как бесит его ее равнодушие.
- Ее зовут Линда. Ее сын внезапно умер в четырехмесячном возрасте. Младенческая смерть. Ее первый ребенок.
- Вот как, - отвел взгляд Мортен.
Он не понимал, как ей хватает сил выслушивать все эти рассказы незнакомых родителей, сопереживать их горю. Неужели ей мало своего? У нее самой на шее было ожерелье с ангелом. Первое из тех, что она сделала. Эбба его не снимала. Имя Винсента было выгравировано с обратной стороны, и порой возникали моменты, когда Старку хотелось сорвать ожерелье, потому что она недостойна носить имя их сына на шее. Но были и другие минуты, когда Мортен был счастлив, что она все время носит имя Винсента у сердца. Откуда такие противоречия? Что, если примириться с тем, что случилось, и признать, что они оба виноваты?
Поставив кружку, Мортен сделал шаг ближе и после некоторых сомнений опустил руки жене на плечи. Эбба застыла. Ничего не говоря, она смотрела прямо перед собой. Руки ее безвольно лежали на столе. Тишину нарушало только их дыхание. Мортен ощутил, как в нем просыпается надежда. Он касался своей любимой, и она не отталкивала его - может, у них еще есть будущее? Но внезапно Эбба вскочила и, не говоря ни слова, пошла прочь. Старк же так и остался стоять с руками, зависшими в воздухе. Он посмотрел на стол, заваленный вещами, а потом, словно движимый какой-то невидимой силой, смахнул все на пол. В последовавшей за их грохотом тишине он принял решение. Нужно сделать последнюю попытку.
Стокгольм, 1925
- Мама, мне холодно! - ныла Лаура, но Дагмар не обращала на нее внимания. Они подождут возвращения Германа. Рано или поздно он должен появиться. Он будет рад ее видеть. Молодая женщина представляла, как вспыхнут счастьем его глаза, как любовь и страсть станут еще сильнее после стольких лет разлуки.
- Мама! - стучала зубами девочка.
- Тихо! - прошипела Дагмар.
Вечно она все портит. Она что, не хочет, чтобы они были счастливы? В приступе злости мать занесла руку, чтобы ударить дочь.
- На вашем месте я не стал бы этого делать!
Сильная рука сжала ее запястье, и Дагмар в панике обернулась. За ее спиной стоял хорошо одетый господин в темном пальто, черных брюках и шляпе.
Она скривилась:
- Господину не стоит вмешиваться в то, как я воспитываю ребенка.
- Если вы ударите ее, я ударю вас. Посмотрим, как вам это понравится, - тоном, не терпящим возражений, заявил он. Дагмар решила не рассказывать, что думает о людях, сующих нос не в свои дела. Вдруг это выйдет ей боком?
- Я прошу прощения, - сказала она. - Девочка вела себя ужасно весь день. Нелегко быть матерью… иногда… - Она пожала плечами и с виноватым видом опустила глаза, чтобы в них не было видно ярости.
Мужчина выпустил ее запястье.
- Что вы делаете у моих ворот?
- Мы ждем папу! - сказала Лаура. Она была удивлена тем, что за нее вступились. Такое случалось редко.
- Так твой папа живет здесь? - спросил незнакомец, окидывая мать с дочкой взглядом.
- Мы ждем капитана Геринга, - сказала Дагмар, прижимая к себе девочку.
- Долго же вам придется ждать, - усмехнулся ее собеседник, продолжая разглядывать их с Лаурой.
Женщина занервничала. Неужели с Германом что-то случилось? Почему же эта злобная тетка ничего не сказала?
- Почему? - спросила она испуганно.
Мужчина скрестил руки на груди.
- Его забрала "Скорая". В смирительной рубашке.
- Не понимаю.
- Он в больнице Лонгбру.
Незнакомец протиснулся мимо Дагмар, явно спеша завершить разговор. Женщина схватила его за руку, но он вырвался, бросив на нее презрительный взгляд.
- Уважаемый господин! Где находится эта больница? Мне нужно найти Германа, - умоляюще заглянула ему в глаза Дагмар.
Не удостаивая ее ответом, мужчина прошел в дом. Когда тяжелая дверь за ним захлопнулась, Дагмар рухнула на землю. Что ей теперь делать? Лаура зарыдала и потянула мать за одежду, пытаясь поднять ее на ноги. Та оттолкнула ребенка. Она что, не может оставить ее в покое и просто исчезнуть? Что будет с ними, если она, Дагмар, не получит Германа? Лаура была не только ее дочерью, а их обоих!
Хедстрём вбежал в участок и резко затормозил в приемной. Анника о чем-то думала и не сразу обнаружила его присутствие. А увидев вошедшего коллегу, улыбнулась и отвела взгляд.
- Мартин еще болен? - спросил Патрик.
- Да, - ответила женщина, не отрываясь от экрана.
Хедстрём недоуменно посмотрел на Аннику и пошел к выходу.
- Я отъеду по делам, - сказал он, выходя.
Краем глаза Патрик видел, что Анника открыла рот, но не успел расслышать ни слова. Он бросил взгляд на часы. Было около девяти утра. Рановато, конечно, чтобы вот так заявляться к людям домой, но ему было все равно. Через пару минут он остановил машину у дома Молина, но перед самой дверью заколебался. Может, Мартин вправду лежит больной в постели? Наверняка он оскорбится, что напарник приехал его проверять. Но интуиция подсказывала Хедстрёму, что это не так. Друг позвонил бы, даже если бы был болен.
Он нажал на кнопку звонка. Ждать ему пришлось долго. Патрик уже подумывал позвонить еще раз, но его остановила мысль о том, что квартира небольшая и ее обитатели не могли не услышать звонок. Наконец послышались шаги, а когда дверь открылась, Патрик испытал шок. Мартин, без всяких сомнений, был болен. Небритый, с растрепанными волосами, в одежде, от которой пахло потом, с потухшим взглядом… Хедстрём с трудом узнал коллегу.
- Это ты, - произнес он. - Можно войти?
Молин пожал плечами, пропуская его внутрь.
- Пия на работе? - спросил Патрик, оглядываясь по сторонам.
- Нет, - ответил его друг, остановившийся у окна в гостиной.
- Ты болен? - нахмурился Хедстрём.
- Я взял больничный. Анника не говорила? - язвительно спросил Мартин. - Но, может, тебе нужна справка? Ты приехал проверить, не вру ли я и не загораю ли на пляже?
И это говорил его напарник, самый спокойный и добродушный человек, кого Патрик знал! Никогда он не видел его таким, и это только усилило тревогу. Что-то явно было не так.
- Присядем! - предложил Хедстрём.
Вспышка гнева прошла так же внезапно, как и появилась. Взгляд Молина снова погас. Кивнув, он прошел в кухню вместе с гостем. Они присели за стол, и Патрик растерянно посмотрел на коллегу:
- Что произошло?
Повисла тишина.
- Пия умирает, - спустя минуту ответил Мартин и уставился в крышку стола.
Это звучало настолько невероятно, что Хедстрём решил, что плохо расслышал.
- Что ты имеешь в виду?
- Ее вчера положили в больницу. Нам повезло, что так быстро нашлось место.
- В больницу? Почему? - покачал головой Патрик.
Он же только на выходных столкнулся с Молинами, и тогда у них все было в порядке!
- Если не произойдет чуда, то остается только шесть месяцев. Так сказали врачи, - без всякого выражения сказал его друг.
- Шесть месяцев в больнице?
Мартин медленно поднял голову и посмотрел напарнику прямо в глаза. В его взгляде было столько боли, что Патрик вздрогнул.
- Ей осталось жить шесть месяцев. У Тувы больше не будет мамы.
- Но как? Когда вы узнали?.. - пробормотал Хедстрём.
Язык не слушался его. Чувства, которые он испытывал после такого известия, невозможно было выразить словами. Не нашлось слов и у Молина. Он упал головой на стол, зарыдал и затрясся всем телом. Патрик вскочил и обнял коллегу. Неизвестно, сколько они так простояли, но под конец Мартин успокоился и перестал вздрагивать.
- Где Тува? - спросил Хедстрём, не выпуская друга из объятий.
- У мамы Пии. Я не могу… не сейчас…
Он снова заплакал, но теперь слезы только тихо стекали по его щекам.
Патрик погладил его по спине:
- Поплачь.
Он не мог придумать ничего лучше этого клише. Да и что можно сказать в такой ситуации? Разве слова имеют какое-то значение? Скорее всего, его молодой друг вообще их сейчас не воспринимает.
- Ты что-нибудь ел? - спросил он на всякий случай.
Всхлипнув, его напарник вытер нос рукавом халата и покачал головой:
- Я не голоден.
- Не важно. Тебе нужно есть.
Патрик открыл дверцу холодильника. Тот был забит до краев, но вряд ли Мартин сейчас в состоянии съесть полноценный обед. Хедстрём достал масло, сыр и хлеб и сделал бутерброды. Больше в Мартина все равно не впихнуть. Подумав, сделал бутерброд и себе. Есть вдвоем всегда веселее, чем одному.
- Рассказывай! - велел он товарищу после того, как тот съел первый бутерброд и щеки его порозовели.
Запинаясь, Молин поведал ему, как узнал, что у Пии рак, и какой шок испытал, когда понял, что лечение, скорее всего, ей не поможет.
- Когда она вернется домой?
- На следующей неделе, наверное. Я точно не знаю. Я не…
Мартин стыдливо опустил глаза. Рука с бутербродом дрогнула.
- Ты с ними не говорил? Ты вообще навещал Пию в больнице?
Хедстрём попытался скрыть укоризну в голосе. Критика - последнее, что сейчас нужно его коллеге. Патрик чувствовал, что понимает его. Ему много раз доводилось видеть людей в состоянии шока. Те же скованные движения, тот же потухший взгляд.
- Я приготовлю чай, - сказал он, не дожидаясь ответа. - Или ты предпочитаешь кофе?
- Кофе! - ответил Мартин, усиленно жуя бутерброд. Видно было, что ему сложно глотать.
Патрик тут же подал ему стакан воды.
- На, запей. Кофе сейчас будет.
- Я не был у нее, - признался его друг.
- Неудивительно. У тебя шок, - отозвался Хедстрём.
- Я предал ее. Именно тогда, когда она больше всего во мне нуждается. И Туву. Я сдал ее на руки бабушке. - Чтобы не зарыдать, Мартин сделал глубокий вдох и продолжил: - Не понимаю, как Пия нашла в себе силы. Она звонила мне пару раз, волновалась за меня. Как такое может быть? Она проходит облучение, получает уколы и черт знает что еще. Ей больно и страшно, а она находит в себе силы беспокоиться обо мне!
- Это нормально, - ответил Патрик. - Вот что мы сделаем. Ты иди прими душ и побрейся. А я приготовлю кофе.
- Нет, я… - начал было Молин, но друг остановил его:
- Или ты идешь в душ, или я сам тебя помою. Как ты понимаешь, я предпочел бы избежать такого зрелища. Думаю, ты тоже.
Его напарник против воли расхохотался:
- Я тебя к себе и близко с мылом не подпущу!
- Вот и хорошо.
Патрик начал искать кружки в шкафу. За его спиной Мартин направился в ванную. Через десять минут в кухне показался совсем другой человек.
- Вот теперь я тебя узнаю, - сказал Хедстрём, наливая кофе.
- Мне лучше, спасибо, - откликнулся его коллега.
Вид у него по-прежнему был ужасный, но в глазах, по крайней мере, появилась жизнь. Влажные рыжие волосы стояли торчком. Теперь этот человек напоминал Патрику Калле Блумквиста.
- У меня есть предложение, - сообщил ему Хедстрём, у которого было время все обдумать, пока Мартин был в ду́ше. - Тебе нужно поддержать Пию. И тебе нужно заботиться о Туве. Возьми отпуск. А мы постараемся продлевать его как можно дольше.
- Но у меня осталось только три недели отпуска.
- Все образуется, - ответил Патрик. - Не думай об этом.
Мартин кивнул. А у его друга перед глазами возникла картина аварии, в которую несколько лет назад попала Эрика. На месте Молина мог оказаться и он. Тогда Патрик чуть не потерял все.
Всю ночь Эрика лежала без сна и думала. Отправив Патрика на работу, она присела на веранде, предоставив детям самим развлекать себя, чтобы в тишине и покое собраться с мыслями. Она обожала вид на море и каждый раз, любуясь морским пейзажем, благодарила небо за то, что ей удалось сохранить родительский дом и что теперь в нем могут расти ее дети. Солнце и ветер сильно портили дерево, и дому постоянно требовался ремонт, но они с мужем наконец-то могли себе это позволить. В течение многих лет им приходилось туго, но теперь книги начали приносить хороший доход. Так приятно было не волноваться из-за прорех в бюджете - если вдруг протечет крыша или нужно будет подновить фасад. Финансовая независимость давала ощущение стабильности. А ведь многие могли о ней только мечтать, Эрике это было прекрасно известно. Трудно жить, когда денег постоянно не хватает и когда не знаешь, что ждет тебя завтра. А когда все идет плохо и работы нет, хочется найти виноватого. Отчасти именно это стало причиной успехов "Друзей Швеции". Со дня встречи с Йоном Хольмом женщина постоянно размышляла о нем и его идеях. Она ожидала увидеть неприятную личность, открыто защищающую свои взгляды, но вместо этого встретила по-настоящему опасного человека. Человека, прекрасно владеющего речью, внушающего доверие, умеющего давать простые ответы на сложные вопросы. Этот мужчина сумеет найти виноватого во всех проблемах шведов и сделать так, чтобы тот исчез. Писательница поежилась. Она была убеждена в том, что Йон что-то скрывает. Может, это имеет отношение к событиям на Валё, но, может, и нет. Но Эрика сможет это выяснить. Нужно только решить, с кем еще ей нужно поговорить. И тут женщину осенило.
- Дети, мы поедем кататься на машине! - крикнула она в дом, откуда тут же раздались радостные вопли; все трое малышей просто обожали кататься. - Мама только сделает один звонок, а вы пока одевайтесь. Майя, надевай туфли, а я помогу Антону и Ноэлю.
- Я тоже могу им помочь, - сказала девочка, хватая братиков за руки.
Эрика улыбнулась. Майя была настоящей маленькой мамой.
Через полчаса они уже ехали в автомобиле по дороге в Уддевалу. Эрика позвонила, чтобы убедиться, что Шель на работе: ей не хотелось таскать детей взад-вперед понапрасну. Она даже думала поговорить с журналистом по телефону, но потом решила, что он должен увидеть записку собственными глазами. Всю дорогу до Уддевалы они распевали детские песенки, так что Эрика совсем охрипла. Шель лично вышел встречать их в приемную.
- Ой, да тут все семейство! - воскликнул он при виде трех шумных малышей.
Рингхольм обнял гостью, оцарапав ей щеку грубой щетиной. Эрика улыбнулась. Она действительно была рада видеть старого приятеля. Они познакомились несколько лет назад, когда выяснилось, что покойная мать Эрики Элси и отец Шеля были близки во время Второй мировой войны. Шель оказался приятным человеком, и Эрика с Патриком глубоко уважали его как журналиста.
- Не с кем было оставить, - вздохнула писательница.
- Ничего. Всегда рад вас видеть, - улыбнулся Шель и обратился к детям: - Думаю, у меня в корзине есть игрушки. Вы можете поиграть, пока мы с мамой разговариваем.
- Игрушки?
Застенчивости у всех троих как не бывало. Майя бросилась за журналистом исследовать содержимое обещанной корзины.
- Вот она, но тут, оказывается, только мелки и бумага, - констатировал Рингхольм, вываливая содержимое на пол.
- Я не могу гарантировать, что на полу не останется следов. Они еще плохо умеют придерживать бумагу, - предупредила его Эрика.
- Думаешь, пара пятен сильно изменит ситуацию? - пошутил Шель, показывая на ковер. Его подруга глянула вниз и поняла, что он прав.
- Я вчера встречалась с Йоном Хольмом, - начала она.
Корреспондент удивленно посмотрел на гостью.
- Ну и как впечатление?
- Очарователен и чертовски опасен.
- Согласен. В юности он входил в самые опасные группировки среди скинхедов. Это там он познакомился со своей будущей женой.
- Сложно представить его бритоголовым.
Эрика повернулась, чтобы проверить, все ли в порядке у детей, но пока они вели себя безупречно.
- Да, он здорово потрудился над своим имиджем. Но, по моим сведениям, убеждения его остались прежними. Эти парни с годами становятся только умнее и хитрее и лучше притворяются.
- А судимости?
- Нет, его никогда ни на чем не ловили, хотя он бывал близок к этому. Тем не менее я уверен в том, что он натворил немало зла, пока маршировал с нацистами. Но это полностью его заслуга, что партия сегодня сидит в правительстве.
- Почему его?
- Он гениально использовал раскол между разными группами, возникший в партии после школьного пожара в Уппсале.