Старик подошел. Давно не стриженая шевелюра всклочена; он смахивал на человека, которого сильно ударило током. Одет хуже нищего, но весел.
- Привет отец! - Рустам сделал широкий жест. - Присаживайся.
- Спасибо, меня ждут.
Рустам хохотнул:
- Это кто?.. оркестр, двое с носилками и один с лопатой?
- Не говори глупостей. Здоровья мне не занимать. Еще тебя переживу.
- Дай-то бог. - Рустам налил на донышко стакана водки, по привычке зажал его ладонью сверху, подал старику. - На, дед, выпей за свои грехи.
Старик осклабил небритое лицо:
- Прошлые или будущие?
- Тяжкие.
- Э-э… Тут я безгрешен.
- Врешь, дед. Все мы происходим от страшно согрешивших Адама и Евы и рождены в грехе.
Старик поднял стакан:
- Тогда пью за свой самый тяжкий грех - день рождения. Кстати, он у меня на прошлой неделе был.
- Поздравляю. Давай, дед, - Рустам фамильярно подмигнул. - За задержку тары Иван Грозный бояр убивал.
Старик поднес было ко рту стакан, но опять опустил.
- А вот убийство - тяжкий грех. Шестая заповедь Христа гласит - не убий. За него на этом и на том свете воздастся по заслугам…
Борис тыкал концом шашлычной палочки в колечко лука. Вдруг он поднял голову, его лицо вспыхнуло гневом.
- Пошел ты! - сказал он злобно.
Старик вытаращил глаза, но ничего не сказал. Быстро опрокинул в рот водку и отошел в темный угол бара. Там его поджидал приятель с сеточкой в руках. Вдвоем они вышли из пивнушки.
За столом возникла неловкая пауза.
- Да-а… - протянул Рустам. - Нехорошо получилось. Прости его, Боря, он ведь не знал, что у тебя стряслось.
Борис сделал движение щекой, будто по ней пробежал муравей.
- Помолчи.
- А что у вас случилось? - не вовремя вклинился окосевший Марат.
Рустам грубо оборвал его:
- Заткнись, не твое дело! - потом налил в стакан водку и неожиданно протянул мне. - Выпей, браток. - Я стал отнекиваться. - Давай-давай, не стесняйся.
Я взял стакан, выпил и запил пивом.
Рустаму требовались свежие уши. Он решил расширить аудиторию.
- Двигайся поближе… Сам чем занимаешься?
- В министерстве - референт. - В глазах присутствующих это имело вес. - А вы, если не секрет, кем работаете? - в свою очередь спросил я у Рустама.
- Бездельник он, - сумрачно заметил Борис.
Лысый сделал вид, будто польщен определением и погрозил пальцем:
- Ну, Боря, я с тобой поквитаюсь… Не верьте ему. Мы, - он пожевал губами, - работаем в одном НИИ… старшие научные сотрудники.
Я выкроил на лице улыбку:
- Очень приятно… Отмечаете какое-то событие?
- У нас каждый день - событие. Вчера вот окончание недели праздновали.
- Удачно?
- Весьма. У меня в этих краях подруга живет. Превосходная женщина и хозяйка. Я всю ночь у нее провел… Ну, давайте по последней.
Погода испортилась. На смену теплому дню пришла холодная ночь. Порывы ветра выдували из пепельницы окурки, забирались под воротник, трепали волосы. Борис поглубже влез в шляпу. Марат застегнул куртку. Рустам в особенно жестокий налет ветра прятал плешивую голову за бруствер пивного бара, почти касаясь щекой стола. Бар потихоньку пустел. Пиво и водка у нас кончились, и сразу не о чем стало говорить.
- Ну что ж, - Рустам обвел взглядом стол. - Пить нечего. Денег тоже нет. Пора по домам.
- Вот что, ребята, - сказал я, запуская руку в пакет. - Мы тут договорились с одним приятелем встретиться, посидеть. Но он, видимо, уже не придет. У меня есть бутылка водки. Предлагаю продолжить знакомство и выпить за успехи отечественной науки.
Гордо вставшая на столе бутылка "Русской", вызвала вначале оцепенение, затем удивление и в итоге шумный восторг.
- Здорово! - Марат потянулся за бутылкой, передал Рустаму. Тот взял ее за горлышко, как гранату.
- Пошли, мужики, в столовую. Не то у меня лысина от холода лопнет, - наш тамада встал, прихватив стакан.
Остальные собрали то, что осталось. Вчетвером мы поднялись в столовую, где стояли квадратные столики и железные, с дерматиновыми сиденьями и спинками стулья. Нас приветствовал мерный гул пчелиного роя. Сизый сигаретный дым окутывал хмельные лица, поднимался к потолку и выплывал через открытые двери в ночь. На всю ораву мужиков приходилось три женщины. Одна торговала в буфете закусками, другая убирала со столов, третья - мощная баба с широким лицом - сидела в углу, закинув ногу на ногу. Ее обнимал усатый южанин.
- Люба, вытри со стола, - попросил Рустам уборщицу.
Кудрявая Люба с высохшей левой половиной туловища, прихрамывая, подошла, сгребла со стола рыбью чешую и протерла его тряпкой.
- Походка называется "потанцуй со мной", - прокомментировал Марат причудливые телодвижения Любы, которая скрылась в подсобке.
Рустам дал ему подзатыльник.
- Нехорошо смеяться над убогими. Поди-ка лучше купи еще пива и принеси стаканы на всех. Сейчас полно свободных.
Я полез в карман за деньгами.
- Тебя это не касается, - категорично заявил Рустам. - Пиво и закуска с нас.
Мы сели за стол у окна с загаженными занавесками. Марат выполнил просьбу, принес стаканы и пиво. Рустам купил две тарелки салата из огурцов и помидоров. Застолье продолжилось.
- Пора познакомиться, - предложил Рустам и разлил по стаканам водку. На этот раз перепало и Марату.
Я улыбнулся:
- Я уже знаю ваши имена из разговора. А меня зовут Дима.
- Очень рад… Я вот что хочу сказать, - начал Рустам задушевный тост. - Ты, Дима, свой парень. Я это понял сразу, когда ты подсел к нам. Марат - мой двоюродный брат. Хулиган, правда, - Рустам потрепал брата по шее. - Но хороший малый. Борис давний приятель. У него сегодня тяжелый день. По этому поводу мы и собрались. Хотели как-то растормошить Бориса отвлечь… - Рустам поймал неодобрительный взгляд Николаева, стушевался. - Ну да ладно… Я хочу выпить за крепкую мужскую дружбу и товарищей, на которых всегда можно положиться в роковую минуту. А это в наше время большая редкость.
Звон четырех граненых стаканов на миг перекрыл гвалт в зале. Мы выпили. Затеялся нетрезвый разговор сотрудников научно-исследовательского института, который сводился к взаимному выражению симпатии и заверениям в искренней преданности и вечной дружбе. Как я не пытался навести присутствующих на разговор о Тане, у меня ничего не получалось. Борис и Рустам упорно обходили эту тему. Я замкнулся, хмелея от воздуха столовой, настоянном парами алкоголя и сигаретного дыма. Хотелось поскорее выбраться на улицу. К счастью, вторая бутылка кончилась гораздо быстрее первой, и Рустам, не переставая зевать, сказал:
- Собираемся, мужики. Время позднее, завтра на работу.
Основательно нагруженные, мы шумно поднялись, вышли из столовой. Пивной бар сворачивал работу, разбегались последние посетители, но в столовой жизнь еще теплилась. Мы дошли до ворот, стали прощаться.
- Ну пока, ребята! - сытым котом проурчал Рустам. - Я к своей подружке заскочу, у нее заночую. - Он хлопнул меня по плечу: - А с тобой, Дима, как-нибудь встретимся, посидим. Заходи в бар, мы там часто бываем. Пошли, Марат, нам в другую сторону, я тебя на автобус посажу.
Братья ушли. Мы с Борисом остались одни. Наискосок перешли дорогу и остановились у киоска - закурить. Николаев достал из кармана пачку, вогнал в угол рта сигарету. Прикрывая от ветра пламя, я поднес ему зажигалку. Прикурил сам.
- У тебя деньги есть? - тоном, каким грабитель требует у прохожего вывернуть карманы, спросил Борис.
- Есть, а что?
- Там, в буфете, я видел, вино продавали. Может, еще возьмем?
Рассчитывая напоить Бориса до такой степени, когда он начнет говорить все, что придет в голову, я согласился.
Мы вернулись в столовую. Толстая буфетчица встретила нас недовольным взглядом, но Борис пошептался с ней, и женщина выставила на прилавок большую бутылку красного вина с блеклой этикеткой. Мы взяли салат, два стакана и сели за тот же столик, что и в прошлый раз. Борис казался трезв, как стеклышко, чего я не мог сказать о себе. Я до краев наполнил стакан Бориса, себе - на два пальца. Наметанным глазом Николаев сравнил объем двух порций жидкости.
- Чего так скромно?
- Норма.
- Как знаешь, - равнодушно сказал Борис и осушил стакан с жадностью странника, перешедшего знойные пески.
Все раздражало меня в Николаеве: как он пьет, с шумом заглатывая воздух; как ест салат, постанывая и шлепая толстыми губами; как мусолит фильтр сигареты, обсыпая себя пеплом. Я с трудом выносил его общество. Николаев уперся в меня глазами:
- Ты считаешь меня алкоголиком?
- Нет, конечно.
- Врешь. Я вижу, как ты на меня все время посматриваешь.
- Как?
- Презрительно.
- Тебе показалось. Я на всех так смотрю. Извини, если что не так.
- Смотри. Мне какая разница… - Второй стакан Борис выпил с меньшей алчностью. Глаза его постепенно мутнели. - Рустам врет, будто работает в научно-исследовательском институте, - объявил он вдруг. - Грузчик он на базе. Это я работал в НИИ.
- Верю.
Еще одна компания мужчин покинула столовую. После нее хромая Люба закрыла на крючок двери и принялась за уборку. Посетителей осталось человек шесть. Буфетчица бросала на всех зловещие взгляды и время от времени кричала: "Мальчики! Заканчивайте, закрываем!" Борис пьянел на глазах. Он разговорился, болтал обо всем подряд, но не о том, что мне было нужно. Я уже потерял надежду услышать что-нибудь интересное, загрустил и начал подумывать о том, как избавиться от собеседника.
Борис разлил остатки вина и стаканы и вдруг хмуро сказал:
- Сегодня ночью погибла моя бывшая жена. Давай помянем.
Я мигом протрезвел:
- Да ты что?! Как это случилось?
- Ее убили.
- Кто?
Сигарета потухла, он прикурил новую. Когда Борис поднял голову, в его глазах поселился дикий зверь. Внезапно он схватил меня за ворот рубашки, притянул к себе.
- Ты тоже думаешь, что Таню убил я? - сипло сказал он мне в ухо.
На секунду я потерял дар речи.
- Пусти, дурак! - не без усилия я отодрал цепкую руку Николаева и с возмущением подул на пепел, который он стряхнул на мои брюки.
Борис сделал непроизвольный жест, сбил стакан. Он завертелся волчком и покатился к краю стола. Я подхватил его, поставил на место. На нас оглядывались.
Николаев совсем сломался. Он заговорил, как испорченное радио, у которого время от времени пропадает звук.
- Милиция думает, что Таню убил я… - выговорил он с трудом и пьяно ухмыльнулся. - Но они ни черта не докажут… Я ночью приходил к ней. Соседи видели… Таня, кажется, завела себе нового хахаля… Он был вчера у нее дома… Мне не открыли…
Напрасно я напрягал слух. Дальнейшую речь Николаева разобрать было невозможно. Мне ужасно хотелось стукнуть Бориса по голове, чтобы добиться более качественного звучания, но я сдержался. Борис переключился на меня.
- А, ты, подлец!.. - рука Николаева опять потянулась к моему горлу. Я отвел его руку и нежно похлопал по сжатому кулаку.
"Неужели все же Борис убил Таню? - подумал я. - Увидел, как я выхожу от нее, приревновал, а потом ворвался к ней в квартиру".
Конечно, было бы слишком просто одним вопросом узнать имя убийцы и раскрыть преступление, однако я спросил:
- Таню убил ты?
У Николаева еще оставались проблески сознания.
- Ты слишком много задаешь глупых вопросов. Ты кто - прокурор?
Я промолчал.
Буфетчица не выдержала, хлопнула в ладоши и взмахнула руками точно так же, как кур сгоняют с насеста.
- Мальчики! Заканчивайте, закрываем! - в который уже раз крикнула она и, давая понять, что не шутит, стала подкрадываться к нашему столику.
Я встал, положил руку на плечо Николаева.
- Идем, Боря.
Николаев поднял тяжелую голову, явно не понимая, чего от него хотят. Однако встал, опрокинул в рот вино из моего стакана. Красная струйка растеклась по подбородку. Он провел по нему ладонью, размазал вино по щеке. Вместе с остальными бражниками мы выползли на улицу. Нас поглотила ночь. Свежий воздух подействовал на Бориса благоприятно, он пришел в себя. Миновали безлюдный "бар".
- Облегчиться надо, - пробурчал Борис и, пошатываясь, поплелся за столовую. Я, прикурив сигарету, отправился следом.
Николаев стоял опираясь одной рукой о стену. Между его широко расставленными ногами бежал по земле ручеек. Все суставы вращались, как хорошо смазанные шарниры. Я докурил сигарету, а Борис все не иссякал. Наконец он повернулся. Я отбросил окурок, посмотрел по сторонам - никого. Подошел к Николаеву, схватил за грудь, придавил к стене.
- Ты убил Таню? - спросил я раздельно.
Николаев был ниже меня, но широкоплеч и жилист. Физической силой он обладал незаурядной. Я это понял сразу, едва ощутил под своими пальцами его тугие мышцы. С трезвым Николаевым справиться было бы нелегко, но сейчас у него не хватило сил даже для того, чтобы удивиться. С кашей во рту он сказал:
- Ты с ума сошел? Ты кто?..
- Отвечай!
- А-а… понял, - голова Николаева упала на грудь. - Отпусти, сейчас отвечу.
Я поверил ему, убрал руки… Неожиданно, сильный пинок в коленную чашечку подломил мою ногу, и тут же я почувствовал мощный удар в лицо.
Ощущение было такое, будто носом налетел на стену. Я взвыл от боли, кинулся к Николаеву и нанес ему удар в челюсть. С Бориса слетела шляпа. Подхваченная ветром, она покатилась по асфальту. Охнув, Борис присел, но мгновенно поднялся и, набычив голову, пошел на меня с кулаками. Я был пьян и это разъярило меня. Двумя короткими точными ударами в лицо я сбил Николаева с ног, оседлал его и ударил по щеке.
- Ты убил Таню?
Николаев попробовал вывернуться из-под меня - напрасно: я держал крепко.
- Ты?
Борис промычал что-то нечленораздельное. Я хлопнул его по другой щеке - Николаев прикинулся мертвым. Тогда я стал хлестать его по щекам, приговаривая:
- Ты мне скажешь… ты мне скажешь…
Голова Николаева стучала об землю, будто гнилая тыква. Вдруг он открыл глаза и вполне отчетливо произнес:
- Пошел ты к черту!
- Что?!..
- Ммм…
Большего я от Бориса добиться не мог. Многое я хотел бы узнать у Николаева, в том числе, что он знает о папке бывшего тестя, но дальнейшее выколачивание сведений из Бориса было равносильно выколачиванию ответа у куска говядины на вопрос: "Свежий ли ты?" потирая покалеченную ногу, я принес шляпу. Борис лежал без движений. Поднял его, отряхнул, надвинул на лоб шляпу. Ноги не слушались Бориса, были как у тряпичной куклы. Я положил руку собутыльника к себе на плечи, обнял его и повел к дороге.
О том, чтобы ехать на автобусе, не могло быть и речи. Я стал останавливать такси, отметив про себя, что содержание Николаева обходится мне слишком дорого. Никто не хотел везти странную пару. Завидев нас, машины отчаянно сигналили, переезжали на встречную полосу и на повышенной скорости удирали вдаль. Бориса пришлось укрыть в нише автобусной остановки. Я вновь вышел на дорогу и напустил на себя кроткий вид. Третье по счету такси завизжало тормозами. Я наклонился к распахнутой дверце.
- Мне до Пушкинской, но по дороге подбросим приятеля. Он чуть-чуть навеселе.
- Сколько дашь?
- Сколько скажешь.
Таксист согласился.
Николаев никак не хотел покидать насиженное место и будто прирос к скамейке. Я с трудом выдернул упирающееся тело, дотащил до машины, впихнул на заднее сиденье. Борис сразу оценил преимущество теплого салона перед продуваемой насквозь остановкой. Он развалился, заулыбался - и вдруг закинул ноги таксисту на плечи. Верзила водитель подался вперед, оборотил к нам квадратное лицо.
- Ребята! Это вам не Чикаго! - ошеломленно, с угрозой в голосе, сказал он. - Вытряхивайтесь-ка из машины.
Я скинул ноги Николаева со спинки сиденья, но они взметнулись вверх с удвоенным нахальством. Со злостью я ударил Бориса ниже коленей, запихнул его ноги между сиденьями и прижал своими, как шлагбаумом.
- Он больше не будет, - сказал я извиняющимся тоном. - А за неудобства я вам доплачу.
Таксист повел плечами, тронул машину с места. Борис запрокинул голову и всю дорогу храпел. Я ему не мешал.
Автомобиль остановился точно у подъезда Николаева. Я попросил водителя подождать. Борис окончательно размяк. Не могу сказать, что обходился с Николаевым гуманно: он сидел у меня в печенках. Извлек из машины безжизненное тело, взвалил на плечи и побрел к подъеду. Николаев слюнявил мою шею и казался не легче статуи Максима Горького с одноименной площади нашего города. К счастью, лифт работал. Я вошел в кабину, прислонил ношу к стене, нажал на кнопку. Когда повернулся, Борис мокрой тряпкой распластался на полу. Поднимать его у мне не было ни сил, ни желания. Я отбросил церемонии, схватил Бориса за шиворот и поволок из остановившейся кабины. У квартиры Николаевых прислонил Бориса к двери, позвонил и, когда в коридоре послышались шаги, быстро зашел в лифт и спустился на первый этаж.
…Гром грохотал, будто трещала по швам Вселенная. Такси летело по шоссе, спасаясь от преследования грозы, но тщетно - первые крупные капли обстреляли стекло - и вдруг на машину обрушился шквал ливня… Щелкнул тумблер - по стеклу испуганно заметались руки стеклоочистителя, однако разогнать бешенный напор воды ему не удавалось, и водитель отключил бесполезное сейчас устройство. Ехать дальше было невозможно. С включенными фарами такси замерло у обочины. Под нами проносился дикий пенный поток, который устремлялся в переулок. Вспышки молний ежесекундно озаряли образовавшееся там озеро и грузовик, залитый по самые борта водой.
Такси вмиг превратилось в холодный склеп. Водитель потянулся к приборному щитку… заработал обогреватель. Я задремал.
Добрых полчаса продолжался "гидроналет", потом стали различаться отдельные капли, барабанящие по крыше, - и все стихло. Дорога загудела, ожила. Впереди загорелись габаритные огни машины и, колеблясь, уменьшились в сторону гигантских электрических разрядов и раскатов грома. Мы тоже тронулись с места, помчались за грозой. Ее край настигли через пару километров. Дождь вновь зашлепал по машине и уже не прекращался.
В наших окнах свет не горел, родители уже спали. Я поднялся на свой этаж, тихонько открыл ключом двери - и скрипнул зубами: в комнате работал телевизор.
Вспыхнула люстра. Завернутый в покрывало, которое сзади складками ниспадало на пол, а спереди открывало взору голые ноги, отец предстал передо мной в обличии Немезиды - богини возмездия.
- Когда ты подправишь антенну, - возмутился он. - Телевизор смотреть невозможно.
- Завтра.
Не торопясь, я стаскивал с левой ноги туфель, а правой - рылся в кармане отцовского пальто. Он был пуст. Я поменял ногу и запустил руку в другой карман. Там лежал ключ. Я зажал его в руке. Незаметно достал точно такой же, но от нового замка и подменил на старый.
"Надо не забыть утром выкинуть старый замок", - мелькнула мысль.
Отец продолжал что-то говорить, но я не слушал. Мне было не до разговоров. Я юркнул в свою комнату, скинул с себя одежду и уснул по дороге к кровати.