"С этой все ясно - выгораживает свою бывшую любовь, - злился и в то же время жалел я Бережкову, поднимаясь по лестнице. - Рассчитывает подобрать, отмыть, приодеть и еще попользоваться. Но кто же тогда ответит за смерть Тани?.. Я?"
Николаевы дома отсутствовали. Я поскитался по этажам, но жильцы подъезда ничем существенным мои сведения о Борисе не пополнили - пьет, скандалит, неизвестно где работает. Я снова спустился на седьмой этаж, позвонил к Николаевым. На сей раз двери отворились. Передо мной стояла та самая женщина, с которой я около часа назад повстречался этажом ниже. Я растерялся:
- Вы… Николаева?
Женщина улыбнулась мне как старому знакомому.
- Нет, - сказала она равнодушно. - Я их соседка. А вы, верно, из милиции?
Я кивнул.
- Заходите, - пригласила она и повела меня по коридору, точно такому же, как и снизу, но без пеленок и ярко освещенному неоновыми лампами. - Я давеча ходила по магазинам, как вас увидала, сразу поняла - из милиции. Днем приходил один парень - Евгений Кимович, кажется. Расспрашивал о Борисе… Горе-то какое!.. За что убили девушку? - сетуя, женщина ввела меня в квартиру слева. - Евгений Кимович хотел с моим мужем поговорить, но он эту неделю работает в первую смену до четырех часов. Только-только пришел с работы. Евгений Кимович обещал позже зайти… вас, значит, прислал…
Слова хозяйки потрясли меня. Я до того вжился в образ детектива, что и думать перестал об осторожности. Я шел по следам Хвостова и Жени и в погоне за сведениями совсем упустил из виду возможность столкнуться нос к носу с кем-нибудь из настоящих работников ГУВД. Надо было пошевеливаться.
Мы вошли в полупустую комнату. Тарахтел древний телевизор; громко тикали часы. Богатства никакого - на стенах выцветшие фотографии в рамках, в углу потертый шифоньер, у стены никелированная кровать, на ней большие подушки, накрытые тюлевыми накидками. Ни единой современной детали. Такое впечатление, будто старенькую деревенскую избу перенесли на седьмой этаж и заковали в бетон.
Меня усадили за круглый стол, застеленный розовой плюшевой скатертью с бахромой.
- Я чай заварю, как раз вскипел, - сказала женщина, направляясь в кухню.
- Мне бы с хозяином поговорить, - возразил я, но женщина уже скрылась.
Вернулась она с чайником и чашками.
- Владимир Петрович душ принимает. Через несколько минут выйдет к вам, - сообщила она, ставя чайник и чашки на стол. Потом убавила звук стрекотавшего телевизора, принесла варенье в розетке и печенье в вазе. Село напротив. - Угощайтесь… А вы, значит, сыщик?
- Сыщик, - признался я, попробовал малиновое варенье, отхлебнул чаю. - А вы, почему лифтом не пользуетесь? - я вспомнил, как женщина бодро скакала по ступенькам.
- Да ну его, то работает, то нет. Ногами надежнее… Может, вам обед разогреть?
- Спасибо, я сыт.
Хозяйка подлила мне чаю, сокрушенно покачало головой.
- Эх, Борька, Борька! Сколько раз говорили ему - не пей! Пьянка до добра не доведет. Допрыгался: милиция интересуется. А какой бы мужик был, если бы не проклятая водка! Чего ему в жизни не хватало? Работа в институте отличная, жена - красавица. Как, бывало, придут сюда к родителям, залюбуешься. Что за чудесная была пара… И на тебе: работу бросил, с женой разошелся - вся жизнь коту под хвост. С одной бутылкой-подружкой и остался.
Я слышал, будто Николаев работает сейчас в министерстве. Это правда?
- В министерстве?! Да что вы!.. Грузчик он на базе.
- Я хотел бы с ним познакомиться.
- Он на работе. Придет поздно, наверное, опять пьяный. Вы сходите к нему на базу, может, застанете?
- Это далеко?
- Рядом. Выйдете на центральную дорогу, пройдете вдоль нее в сторону военного училища, - для наглядности хозяйка чертила пальцем на скатерти путь. - У магазина, который будет на той стороне, свернете направо. Эта дорога и ведет к базе. Не заблудитесь.
Наконец заявился Владимир Петрович. Такой же морщинистый и дряблый, как и хозяйка - заплесневелый огурец прошлогоднего посола. Владимир Петрович расческой зачесывал назад мокрые волосы.
- Здравствуй, начальничек, - сказал он неожиданно блатным голосом, потом сдул с расчески капельки воды и сунул ее в задний карман спортивных штанов.
"Зек, что ли, бывший?" - я привстал.
- Здравствуйте.
- Сиди-сиди, - хозяин заправил майку в штаны, хлопнул резинкой, подошел ко мне.
- Грелкин Владимир Петрович.
Я назвался, пожал протянутую руку.
- Налей-ка мне, Валя, чайку, - сказал Грелкин, присаживаясь к столу. - Поговорить, значит, со мной хотел?
- Хотел.
- О Борисе?
- Да.
- Валентина говорила, что ты интересовался, в котором часу Борис вернулся вчера домой…
- Да-да, только, пожалуйста, все по порядку, - я сидел как на иголках. Украдкой взглянул на часы. Стрелки показывали полпятого.
- Торопитесь? - усмехнулся Грелкин. - Я в молодости тоже все спешил. Не мог ни устоять, ни усидеть на месте.
"Сейчас молодость начнет вспоминать", - подумал я, меланхолично соображая, какие доводы приведу в оправдание, ежели Женя или, еще хуже, Хвостов застукают меня здесь. Грелкин никуда не торопился.
- Набегаешься, бывало, за день, только голову на подушку - сразу в объятия Морфея попадаешь, - говорил он медленно, со смаком попивая чай. - Не то что нынче. Среди ночи, будто кулаком кто толкнет под бок. Открою глаза и хлоп-хлоп в темноте. Злюсь, а уснуть не могу. Вчера вот тоже проснулся в два часа ночи. Жена спит. Я ворочался, ворочался - не уснуть. Встал покурить. Вдруг звонок в дверь. Я обрадовался, думал, сын из командировки вернулся. Он у меня нефтепровод прокладывает, должен на днях приехать. Вышел. Коридор, как вы заметили, у нас на две квартиры общий. Двери мы с Николаевыми сами установили. Звонок тоже один, в коридоре. Пользоваться им неудобно - неизвестно, к кому пришли. Ключей у Бориса нет, а он может заявиться в любое время дня и ночи. Опять же дружки Бориса, любители выпить, без конца таскаются. Я все собираюсь в каждую квартиру по звонку провести и на входе установить две кнопки, да руки никак не доходят… Открыл дверь - Борис стоит. Весь мокрый, грязный, еле-еле на ногах держится. Из-за частых пьянок и скандалов, которые устраивает дома Борис, последнее время мы с соседями не контачим. Я молча впустил Бориса и ушел в свою квартиру.
Эта новость была для меня открытием тайны Бермудского треугольника.
- Вы запомнили, который был час? - спросил я возбужденно.
- Четверть четвертого.
"Таню убили в половине третьего, - заработала в голове счетно-вычислительная машинка. - Борис пришел в четверть четвертого. Сорок пять минут - достаточное время для того, чтобы совершить преступление и вернуться домой. Выходит, Борис врал Хвостову, что в час ночи был уже дома?.."
Алиби Николаева рассыпалось, как столбик сигаретного пепла. Жаль, Хвостов не присутствовал при этом.
Я допил чай и стал прощаться:
- Спасибо за информацию, Владимир Петрович, вы мне очень помогли.
- Куда же вы? - всполошилась хозяйка. - Посидите еще.
- Извините - служба! - и я выскочил за дверь.
3
Я стоял перед вывеской базы и безуспешно пытался расшифровать аббревиатуру. Дохлый номер. Бросил пустую затею и ступил в открытые ворота.
Небольшая контора, покачивая отражением, плавала в огромной луже. В отдалении с десяток неказистых строений тонули в болотной жиже. Еще дальше - высокая эстакада для удобной погрузки и выгрузки железнодорожных вагонов. Там стоял пустой товарный состав, и копошились несколько человек. Дефицитом здесь и не пахло, - пахло гнилыми овощами и кислятиной. Дрянная база, что и говорить, даже сторожа нигде не видно.
На переднем плане - два мужика. Из двоих я выбрал того, что сидел на перевернутом ящике у железобетонного забора. Привлек он мое внимание не резиновыми сапогами, ватником и лыжной шапочкой, а годами, которые никак не подходили к Борису. Николаев должен быть значительно моложе. Мужик, подставив солнцу подошвы сапог и лицо, кемарил.
Я подвернул брюки, осторожно ступая по следам шин, до краев наполненных вонючей жижей, направился к нему. Мужик открыл глаза и следил за моими "па" со вниманием зрителя, перед которым выступает эквилибрист. Я приблизился.
- Здорово, дядька! - разъезжавшиеся ноги никак не хотели стоять вместе.
Мужик, ожидавший от моего шоу чего-то большего, приуныл.
- Привет.
Я ступил на сухой островок.
- Николаева не видел?
Мужик попался смекалистый.
- Это Борьку, что ли?
- Его самого.
- Здесь где-то шляется. Погляди в сарае, может, в карты режется.
- Я с ним не знаком. Как он выглядит?
- Как фрайер.
- Что это значит?
- Увидишь.
Я подумал.
- Во сколько вы заканчиваете работу?
- Когда как. Сегодня вот с утра ждем машины. Как погрузим - освободимся.
- Примерно, к которому часу?
- Бог даст, часам к семи… А ты чего хотел-то?
- Да так…
Я круто повернулся и почавкал к досчатой постройке, прилипшей к кирпичному зданию. Крохотное окошко находилось выше уровня головы. Я встал на носочки, с трудом дотянулся, заглянул.
За самодельным столом на скамейках сидели четверо мужчин и играли в карты. Их увлеченные игрой лица освещала висевшая на голом проводе лампочка. Недопитая бутылка вина приподнимала игрокам настроение, тела согревал электрокамин.
Хамскую рожу Николаева я узнал сразу - опухшая, как кислородная подушка. Цвет - бордо. Борис в поношенном сером плаще и мятой шляпе, которую он, верно, подцепил из мусорного бака, сидел ко мне лицом. Чтобы получше рассмотреть и запомнить Бориса, я положил руки на оконную раму, подтянулся. Моя тень коснулась головы прыщавого паренька. Он вскинул глаза от раскрытых веером карт. Я отпрянул и прыгнул вниз, забрызгав брюки грязью. Быстро зашел за угол, постоял минуты две, но из сарая на шум никто так и не выглянул.
Я пересек двор, выбрался на сушу. В воротах разминулся с тремя грузовиками, которые, грозно рыча, въезжали на территорию базы. Посмотрел им вслед. К сараю, откуда высыпало четверо мужчин, отовсюду стекались рабочие. Мои часы показывали 17.20 - успею.
Отмыв в луже обувь, я дошел до центральной дороги. В машине через дорогу полным ходом шла торговля рыбой, но в коммерческом отделе было пусто. Я купил бутылку водки, еще не зная, какое найду ей применение, бросил ее в пакет, вышел на улицу. Был час пик. Люди стояли на остановке, устремив лица навстречу потоку машин. Автобусы подходили переполненными, но, поработав локтями, я влез в один из них. Автобус довез меня до Центрального парка культуры и отдыха.
Я соскочил с подножки, когда городские куранты отбили три четверти шестого.
В противоположной от входа в парк стороне дороги, за низкой оградой небольшого сквера, я обнаружил неприметную скамейку, сел на нее и приготовился ждать Семена Анатольевича - человека, который назначил Тане свидание на сегодняшний день.
Место я выбрал удачное. Отсюда, сквозь обнаженные деревья, парк просматривался из конца в конец со всеми сооружениями, статуями и фонтанами.
Из слов Тани я понял, что Семен Анатольевич человек пожилой, поэтому внимательно осматривал каждого из дефилирующих у арки мужчин, чьи годы перевалили за сорок. Я сидел в напряжении, готовый в любую минуту сорваться с места и последовать за подозрительным субъектом. Что я скажу Семену Анатольевичу, если он заявиться, я не знал - полагался на импровизацию и собственную коммуникабельность.
Большая стрелка курантов прыгала с деление на деление, но Семен Анатольевич не появлялся. У входа в парк все мужчины в итоге дождались пары и под ручку, за ручку или в обнимку, оживленно разговаривая, удалялись. Лишь один никого не дождался. Он долго томился у колонны, потом сплюнул, махнул рукой и, оглядываясь, убрался прочь. Но юноша был слишком молод, и я сомневаюсь, чтобы у кого-то повернулся язык хоть раз в жизни назвать его по имени-отчеству.
Я напрасно потерял пятьдесят минут. Семен Анатольевич проигнорировал встречу. Обвинять его в чем-то пока рано, но чутье подсказывало мне, что он не явился по простой причине: незачем приходить на свидание с девушкой, которой уже нет в живых. Семен Анатольевич прекрасно знает о гибели Тани, причем не окольным путем, а либо он сам принимал участие в преступлении, либо имеет к нему прямое отношение.
Я не отчаивался. В ближайшее время я обязательно выужу Семена Анатольевича из водоворота нашего города, и уж тогда обязательно узнаю, какую ценность представляет папка.
Около семи я топтался у стыка дорог, ждал Бориса. В начале восьмого с территории базы выехали тяжело груженые машины. Минут через десять появился Борис в сопровождении двоих приятелей - прыщавого паренька и длинного лупоглазого мужчины с обширной лысиной; примерно одних лет с Борисом. Несуразный мужчина шел размашистым шагом с высоко поднятыми плечами, отчего казалось, будто клетчатый пиджак ему узок и коротковат. Паренек заглядывал в лица товарищей, что-то рассказывал.
Я скользнул в магазин, сквозь стекло витрины принялся наблюдать за троицей. Приятели перешли дорогу, остановились недалеко от входа. Борис и лысый полезли в карманы… Деньги вручили пареньку. Он заскочил в магазин, купил бутылку водки и присоединился к компании. Жестикулируя, мужчины о чем-то заспорили, потом, очевидно, пришли к единому мнению, разом успокоились. Все трое свернули за угол.
Натыкаясь на покупателей, я ринулся из магазина и последовал за ними. Мужчины удалялись вглубь массива. Я замедлил шаг, дождался, когда расстояние между нами увеличится метров до пятидесяти, потом включился в общий ритм движения. Но такая мера предосторожности была лишней. Никто из троих за все время пути ни разу не оглянулся. Шляпа Бориса минут пятнадцать мотала меня между домами, наконец мы вышли к пивному бару летнего типа.
Издалека было видно, что пивной бар работает. За невысокой кирпичной кладкой под навесом торчали ряды голов. Они ныряли и выныривали вновь с кружками у рта. Друзья скрылись в заведении. Я повременил и тоже вошел внутрь.
Собственно говоря, это был не бар, а столовая, к которой пристроили кирпичные стены высотою по грудь и разделили их на ячейки, где установили длинные столы и скамейки. Ныне столовая утратила свое былое назначение и являлась уже придатком пивнушки, где собиралась окрестная пьянь. Пиво лилось рекой, пахло шашлыком луком, и если судить по оживлению, царившему здесь, "бар" работал круглогодично и чуть ли не круглосуточно.
Я пробежался взглядом по лицам посетителей, отыскал Бориса. Он и лысый товарищ сидели в одном из отделений пивнушки, друг против друга. Лысый вертел в руках пустой стакан; Борис скучал. Оба ждали прыщавого паренька, который толкался в очереди.
Середину бара занимала клумба, засыпанная на зиму опилками. Я обошел ее и пристроился за парнем. Страждущие медленно ползли к конечной цели - одиноко торчащей шейке пивного крана. Кран отмерял положенное количество желтого напитка, презрительно шипел и тыкал свой нос в следующую кружку.
Прыщавый подхватил в обе руки сразу шесть кружек, скособочившись, отчалил. Дошла очередь до меня. Я протянул в окошко деньги, получил взамен пиво с большой шапкой пены и, обогнув клумбу, подошел к приятелям.
Рядом с Борисом место пустовало. Я не спросил разрешения сесть. Полубоком примостился на самый краешек скамейки, будто на минутку, как человек, который не станет мешать чужой компании, а выпет пиво и уйдет. Возражений не последовало, лишь лысый бросил на меня косой взгляд выпученных глаз.
Борис сидел, как вымоченный в уксусе. Я украдкой разглядывал его круглое, почти безволосое лицо, уже утрачивающее живые природные краски. Недовольный толстогубый рот, отвисавший мягкий подбородок, широкий нос, выдающиеся скулы, щелки глаз - на всем этом печать пьянства. Наверное, я относился к Николаеву с предубеждением, но мне показалось, что его терзают мысли о совершенном злодеянии.
Лысый с пониманием относился к похмельному синдрому Николаева. Он уже держал наготове бутылку.
- Ничего, Боря, сейчас полегчает. Тебе закусить надо, - посоветовал он, откупоривая под столом бутылку, и повернулся к пареньку. - Ты сходи, Марат, возьми чего-нибудь там. Шашлык, пирожки… Деньги есть?
- Есть, - парень ушел.
Николаев надул щеки, с шумом выпустил воздух.
- Ничего в рот не лезет… тошнит… Днем выпил вина, думал - легче будет. Отпустило на полчаса, сейчас еще хуже.
Лысый плеснул в стакан водки, зажал его сверху ладонью, под наклоном протянул Борису.
- Ты, разгладься, Боря, разгладься, - порекомендовал он, очевидно имея в виду помятый лик Николаева.
Борис взял стакан так, будто был очень недоволен его содержимым. На столе уже стояла тарелка с солеными помидорами и тарелка с пирожками. Борис поднес к губам стакан.
- Фу… - организм Николаева водку не принимал. Целую минуту цедил он жидкость, конвульсивно содрогался и фыркал в стакан. Лысый терпеливо щерился на приятеля. Наконец сосуд опустел, и Николаев вгрызся в помидор. С лица лысого сползло страдательное выражение. Он снова налил водки, подал стакан подошедшему Марату, который принес тарелку с дымящимся шашлыком.
- Пей, Марат, твоя очередь.
Организм Марата поглотил водку без отрицательных реакций, как, впрочем, и лысого, который пил следующим.
- Ну, как, Боря, полегчало? - лысый взял палочку и с аппетитом снял с нее зубами первый кусочек мяса.
Николаев покачал головой, высасывая из помидора сок:
- Еще не провалилось.
На несколько минут установилось молчание. Борис терзал помидор; Марат и лысый перемалывали шашлык - все трое потягивали пиво.
- Ты чего сегодня целый день у меня на работе околачиваешься? - спросил вдруг лысый Марата.
- Скучно дома.
- Постой, ты же в училище учишься.
Марат удивился всеми прыщиками:
- Да вы что, Рустам? У нас же каникулы до первого апреля.
- Правда? - улыбнулся лысый. - Я уже забыл об этой привилегии учеников. - Рустам подходил к тому состоянию, когда белый свет становился мил. - Чем мне нравится двоюродный брат, - сказал он, обращаясь ко всем, включая и меня, - так это тем, что он всегда называет меня на "вы".
Николаев с наигранным оживлением потер руки:
- Чего ты там насчет еды говорил?
Рустам рассмеялся:
- Провалилось! Закусывай, Боря. Марату хватит, а мы с тобой еще врежем по пятьдесят.
- Почему это - хватит? - не согласился Марат. - У меня ни в одном глазу.
- Достаточно! - на правах старшего отрубил Рустам. - Твоя мать опять будет звонить с претензиями, что я тебя спаиваю.
Смеркалось. В баре зажглись неяркие фонари. Было шумно, пьяно.
Я допил пиво, снова наполнил кружку, вернулся за стол и расположился уже основательно. Компания травила анекдоты. С Николаевым произошла заметная перемена. Рука обрела твердость, голос - уверенность, чувствовался внутренний подъем.
В "бар", озираясь, вошел старик, - из тех, по ком некому будет плакать на поминках.
- Эй! - крикнул ему Рустам и помахал рукой. - Иди сюда… Мой знакомый, хороший мужик, - пояснил он тише.