- Правильно представляли, - перебил Антон словоизлияние Крохина. - Однорукий заготовитель не грабил купца Кухтерина, его тогда и на свете еще не было, так же, как не было и вас. Говоря вашими словами, он… потомок того грабителя. Вот и сошлись дороги двух потомков… двух наследников…
Крохин почти совсем потерял дар речи. Антон с трудом вытянул из него несколько уточнений, закончил писать протокол допроса и, взяв расписку о невыезде, отпустил. Крохин вышел из кабинета, покачиваясь будто пьяный.
Слава Голубев взволнованно заходил из угла в угол.
- Смотри, как ловко с облигациями получается! - остановившись возле Антона, горячо заговорил он. - Уголовного дела не возбудишь, и гражданский иск… кто ему предъявит? Вот с лотерейным билетом подзапутался. И тоже… Не так просто доказать состав преступления. Верткий человек, а?… А насчет двух наследников ты ловко ему сказал! Пусть подумает на досуге. Вот история!..
Антон сосредоточенно перечитывал только что заполненный протокол допроса. Отложив последний листок, он посмотрел на Голубева и сказал:
- Во всей этой истории для меня остается неясным, почему "Якуня-Ваня" всем встречным и поперечным рассказывал о захоронении колчаковского золота.
- Так од же помешанным был… А вообще, вот бы раскопать это дело, а?… Двадцать шесть ящиков с золотыми слитками - это тебе не глиняная кринка с кухтеринскими бриллиантами!
Антон устало повел плечами.
- Берись, Славочка, раскапывай.
Голубев опять заходил по кабинету.
- Славка, ты знаешь, почему старик Крохин попал в психиатрическую больницу именно в пятьдесят шестом году?!.. - вдруг остановил его Антон.
- Почему?
- В этот год вышло постановление правительства о прекращении выпуска государственных займов. Дожить до того времени, когда начнется погашение облигаций, Крохин не рассчитывал и… свихнулся. - Антон помолчал. - Опасаюсь, как бы сейчас с Крохиным-сыном этого не случилось. Не понравился мне сегодня его вид. Если бы были более веские основания, не задумываясь, подписал бы постановление о заключении под стражу.
- Тоже такая мысль мелькала, - согласился Голубев. - В стремлении обогатиться Крохин прет напропалую, даже на поворотах не тормозит. Обрати внимание, о смерти жены лишь краешком обмолвился. Потерянный миллион для него важнее, а? Такой тип запросто может свихнуться, - Слава снова сделал по кабинету несколько шагов и остановился. - Да! Утром забегал в прокуратуру. Видел заключение экспертизы по эксгумации останков, привезенных с березовского кладбища. Знаешь, в сохранившихся волосах Гайдамакова обнаружена смертельная доза мышьяка. Выходит, действительно его отравила молодая супруга…
"А, может, компаньон Цыган", - хотел было сказать Антон, но его опередил телефонный звонок. Голубев не понял содержания разговора, но по тому, как Бирюков быстро вскочил из-за стола, сообразил, что произошло что-то чрезвычайное. На молчаливый, недоумевающий вопрос Славы Антон торопливо бросил:
- Едем! Кажется, Крохин погиб.
- Ты что?!. - опешил Слава. - Полчаса не прошло, как он здесь сидел. Кто звонил?
- Дежурный автоинспектор.
Через несколько минут, отпугивая сиреной зазевавшихся прохожих, оперативная машина милиции уже подъезжала к высокому и длинному мосту через реку, пересекающую райцентр, где случилось происшествие. На обочине насыпи мостового подъезда Антон издали увидел желтый автоинспекторский мотоцикл. На мосту быстро росла толпа любопытствующих. Молоденький розовощекий инспектор ГАИ, завидев оперативную машину, подбежал к ней и, едва Антон открыл дверцу, торопливо стал докладывать:
- Буквально на моих глазах все произошло, товарищ Бирюков…
- Как вы здесь оказались? - перебил Антон.
- Понимаете, я его приметил, когда он вышел из вашего кабинета. На ногах еле-еле держался. Вижу, ключ зажигания в руке, на цепочке. Догадался: автолюбитель. Неужели, думаю, в таком состоянии за руль сядет?… Гляжу, выходит из райотдела и в самом деле садится в "Жигули". Машина в зеленый цвет выкрашена. Ну, соображаю, неминуемо сейчас дров наломает! Хватаю мотоцикл и - на полном газу за ним!.. У моста нагоняю, даю сигнал остановки. Он увидел меня, глаза полтинниками стали, как будто смертельно перепугался, и газанул на всю железку. "Жигули" - машина динамичная, с ходу реет. Я - за ним! Оглядывается - лицо ненормальное, вроде как смеется и язык показывает. Я ему - кулак. Доиграешься, мол! Гляжу, прибавляет газу. Ну, думаю, пора кончать гонки. Равняюсь с машиной и по всем правилам начинаю прижимать к обочине - никакой реакции с его стороны на мои действия. Совсем, думаю, очумел мужик. Влетаем на мост, на спидометрах сотню зашкалило. Он мигом - руль вправо и… Словом, вместе с машиной под мостом…
В сопровождении автоинспектора участники оперативной группы сквозь расступившуюся толпу любопытных подошли к пролому в мостовых перилах. Антон Бирюков посмотрел вниз. У самого берега из воды торчала деформированная задняя часть темно-зеленого кузова "Жигулей", сорвавшихся на большой скорости почти с пятнадцатиметровой высоты. По воде длинной лентой расплылось масляное пятно. На кузове медленно затухали красные огни стоп-сигналов. Видимо, в самый последний момент Станислав Крохин нажал на все тормоза…
Эпилог
Весной 1975 года, перед самыми майскими праздниками, на магистральном шоссе из райцентра в Ярское, в том месте, где к Березовке сворачивает просека старинного тракта, остановился запыленный попутный "газик". С сиденья, рядом с шофером, приподнялся широкоплечий молодой парень с погонами капитана милиции на форменном пальто и, открыв дверцу, легко выпрыгнул из машины.
- Может, до самого места подбросить? - спросил шофер.
- Спасибо, здесь рядом, - отказался капитан. - Да и места знакомые, не заплутаю.
Проводив взглядом умчавшуюся машину, он перебросил из руки в руку дорожный портфель, энергичным жестом поправил фуражку и размашисто зашагал по тракту в сторону Березовки. Выйдя к Потеряеву озеру, прошел мимо старых причальных столбов и, подойдя к кривой засохшей березе, возле которой обычно хранилась лодка бабки Гайдамачихи, остановился. Сейчас лодки здесь не было, лишь толстая ржавая цепь тянулась от березы к воде, и свободный конец ее уже крепко засосал озерный песок. Под яркими лучами весеннего солнца на озере доживал последние дни ноздреватый посиневший лед. Капитан носком сапога постучал по цепи и задумчиво стал смотреть на черную полоску острова за широким ледяным полем.
Из задумчивости его вывели ребячьи голоса. Капитан оглянулся. На пригорке, за старой березой, школьники, громко перекликаясь, собирали крупные, почти как озерные лилии, распустившиеся подснежники. Возглавляла звонкоголосую детвору молодая учительница. Увидев ее, капитан, похоже, смутился, но тут же решительно поднялся на пригорок.
- Димка!.. Галина Васильевна!.. Антон наш приехал!.. - вдруг закричал один из подростков и со всех ног бросился к капитану.
Другие школьники, как по команде, выпрямились и с любопытством уставились на неожиданно появившегося сотрудника милиции.
Оглядев мигом окруживших его мальчишек и девчонок с большими букетами в руках, Антон удивился: - Куда вам столько цветов?…
- Мы к партизанскому памятнику сейчас идем, - быстро ответил за всех Сергей. - Ты пойдешь с нами, а?…
- Конечно, пойду. Ну, а дела-то как, следопыты?
- Во!.. - Сергей показал оттопыренный большой палец. - Все до единого в седьмой класс перейдем. Учиться уже совсем ничего в шестом осталось.
- Молодцы. А новости какие в Березовке?
- Самая последняя новость - вчера Кумбрык первый раз в жизни премию к празднику получил.
- Да ну?…
- Чес-слово! Знаешь, как он работать стал!
- Даже пить бросил?
- С прошлого года в рот спиртного не берет, - сказала Галина Васильевна и улыбнулась. - Говорит, весь лимит алкогольных напитков, какой на его жизнь отводился, давно перевыполнил.
- А деньги, которые вы со Славой ему отыскали, в сберкассу положил и теперь сберкнижку всем показывает. Истрепал уже всю, - добавил Димка Терехин.
Антон засмеялся:
- Значит, на пользу пошло Ивану Васильевичу Торчкову знакомство с уголовным розыском.
- Очень даже на пользу, - подтвердила Галина Васильевна и, оглядев школьников, сказала: - Что, дети, идемте к памятнику.
Сергей сразу пристроился к брату, искоса поглядывая на шагающего рядом Димку Терехина, торопливо зашептал:
- И еще, Антон, у нас есть потрясающая новость. К Димке отец скоро приедет. Он, оказывается, не погиб, как Димка рассказывал, и вовсе никакой он не испытатель… Он то ли крабов ловит, то ли китов бьет на плавучей флотилии "Алеут", есть такая на Тихом океане. Вот так вот…
- Серьезно? - тоже шепотом спросил Антон.
- Чес-слово. На прошлой неделе Димкина мать от него письмо из Владивостока получила. Пишет, надоело, мол, мотаться по белому свету и по Димке сильно соскучился. Просит, чтобы простили его. Фотокарточку прислал. В тельняшке прям-таки, как морской волк…
- А как здоровье деда Матвея?
- Здоров. Говорит, еще девяносто лет проживет.
За разговором Антон не заметил, как дошли до кладбища. Старые березы, печально покачивая ветвями, зеленели молодой листвой. Над памятником партизанам золотилась бронзовая пятиконечная звезда. Возле толстого корявого ствола березы, где долгие годы мрачнела гранитная плита на могиле Гайдамакова, сейчас изумрудно зеленела выложенная свежим дерном ровная лужайка, как будто здесь никогда могилы и не было.
- Куда Гайдамаково надгробие делось? - удивился Антон.
- Плита еще в прошлом году обвалилась в могилу, когда останки Гайдамакова выкопали, - ответил Сергей. - А дед Иван Глухов, как только его суд оправдал, закопал обвал. Чтобы и следов не осталось от могилы, нынче закрыл все дерном.
- И лодку Гайдамачихину изрубил, чтоб памяти о старухе не осталось в Березовке, - сказал Димка.
Антон, вспоминая, как прошлой осенью в слякоть провел на кладбище две ночи, задумчиво посмотрел на корявую березу и быстро перевел взгляд на сияющую бронзовую звезду памятника. Над нею в голубом небе медленно плыли ярко-белые кучевые облака.
г. Тогучин.
1974–1975 гг.
― ШАМАНОВА ГАРЬ ―
Однажды осенью, в начале хрущевской оттепели, мне по долгу службы в судоходной инспекции пришлось на небольшом катерке обследовать навигационную обстановку в верховье лесосплавной сибирской реки Чулым. Кроме меня и путевого мастера Акима Ивановича в состав нашей "экспедиции" входил моторист катера Петр Лукашкин. Широкоплечий, с добродушным, всегда улыбающимся лицом, молодой парень оказался заядлым охотником. Стоило нам причалить на ночевку к попутному обстановочному посту, моторист тут же брал ружье и уходил "обследовать" прибрежные озера. Возвращался он, как правило, в темноте, и всегда с двумя-тремя утками.
Несколько раз пробовал охотничью удачу и я. Однако мне не фартило. В один из вечеров, когда мы втроем в тесной каютке катера пили чай, Лукашкин взглянул на прислоненное к стене каюты ружье и, как бы утешая меня, сказал:
- Завтра мы с вами в Шаманову Гарь сходим. Там наверняка повезет!
Аким Иванович, будто поперхнувшись, кашлянул. Поставив на стол кружку, недовольно поднял лохматые брови:
- Ты хоть раз, Петро, был в Шамановой Гари?
- Ни разу не был! Но вы ведь сами, помню, говорили, что глухарей там - тьма! - Лукашкин повернулся ко мне. - Если на озерную дичь не везет, боровую попромышляем.
- Смотри-ка, какой промысловик нашелся, - осуждающе буркнул Аким Иванович.
Недовольство старого мастера было понятно. Шаманова Гарь слыла в районе, который мы обследовали, самым мрачным углом. О ней среди местного населения ходило множество противоречивых легенд, общим в которых было только то, что название Гари связано с таежным пожаром. Тяжелые мысли навевал сам ее вид. На протяжении нескольких километров вдоль берега торчали обуглившиеся стволы когда-то могучих деревьев. Между ними тянулась к небу молодая поросль, но черные великаны, как надзиратели, возвышались над зеленью. В прибрежной части Гари не водилось никакой живности. Только где-то в глубине ее, видимо, было нечто такое, что привлекало боровую дичь. По осени туда каждое утро тянулось множество матерых глухарей.
К Шамановой Гари наш катерок подошел на рассвете. Заслышав стук мотора, с песчаного берега то и дело взлетали один за другим глухари и, тяжело пролетев над рекой, скрывались за черными стволами. Черно-сизых крупных птиц было так много, что, несмотря на ворчливое недовольство Акима Ивановича, я все-таки поддался охотничьему азарту и сам сагитировал Лукашкина пойти в Гарь.
- Если заблудитесь, стреляйте вверх, - видя, что нас не отговорить, посоветовал Аким Иванович. - Я сиреной с катера буду сигналить. На мой сигнал и держитесь в случае чего…
Мы заверили мастера, что все будет нормально, и, спрыгнув с узенькой палубы на берег, стали пробираться к тому месту, где, по нашим предположениям, должны были отсиживаться глухари. Под ногами путалась устеленная пожухлыми листьями трава, крупные обгоревшие сучья торчали почти на каждом шагу. Время и ветер, дожди да снег стерли с обуглившихся стволов сажу, и теперь они походили на отшлифованные столбы из черного камня.
Лукашкин отдал мне свою двухстволку и шел стороной, в нескольких метрах. До меня доносился хруст сушняка под его ногами. Чтобы ненароком не разойтись в разные стороны, мы изредка перекликались.
- Глухарь! - внезапно закричал Лукашкин. - Не зевайте!..
Машинально вскинув ружье к плечу, я тотчас увидел тяжело взлетающую птицу. Гулко ударил выстрел и раскатистым эхом затих в глубине Гари. Глухарь, осев на одно крыло, вильнул за молодую сосенку и скрылся из виду.
Позабыв обо всем, в порыве охотничьего азарта я бросился вперед сломя голову. В стороне, будто напуганный сохатый, ломился через заросли хвойного молодняка Лукашкин. Высохшие сучья царапали руки. Влажная от утренней сырости паутина неприятно липла к лицу, больно стегали колючие ветки. Я твердо верил, что вот-вот наткнусь на подстреленного глухаря, и отчаянно лез все дальше и дальше в заросли. Неожиданно под ноги мне попало что-то твердое, похожее на камень. Нагнувшись, я раздвинул рукой траву и сразу отпрянул назад - у самых ног, уставившись в небо пустыми глазницами, лежал человеческий череп.
- Петро-о-о!.. - позвал я Лукашкина.
- О-о-о-о… - эхом откликнулась Гарь.
- Сюда-а! - снова крикнул я.
- А-а-а… - глухо ответила Гарь, и от этого по спине поползли противные мурашки.
Кусты рядом со мной затрещали, из них выглянул вспотевший Лукашкин.
- Есть один?.. - запыхавшись, спросил он.
Стволами ружья я указал на землю - череп чернел пустыми глазницами и хищно щерил редкие гнилые зубы. Рядом с ним в траве желтели ребра скелета.
- Из охотничьего ружья, пулей… - тихо проговорил Лукашкин, разглядывая круглое отверстие в правом виске черепа. - Сразу наповал…
- Пойдем назад, - сказал я, начисто забыв о подстреленном глухаре.
- Пошли, - мигом согласился Лукашкин.
Аким Иванович встретил нас хмуро. Ворчливо упрекнул, что напрасно потеряли время. Узнав о том, как мы наткнулись на древний скелет, ничуть не удивился и приказал Лукашкину заводить мотор. Весь день разговор шел только о деле. Катер наш тарахтел без остановок. Вечером, когда солнце спряталось за угрюмой стеной прибрежной тайги, путевой мастер, пересиливая шум мотора, громко проговорил, повернувшись ко мне:
- Заночуем у бакенщика Иготкина! - И показал на приближающийся обрывистый берег, над которым темнел кряжистый кедр, а под его мохнатыми лапами светилось окно постового домика.
Видимо, услышав моторный гул идущего по реке катера, на берегу появился рослый сутуловатый человек. Подождав, пока мы причалили, он спустился по узкой лесенке с обрыва к самой воде. Узнав Акима Ивановича, заметно обрадовался. Это был довольно крепкий старик, которому, если бы не седые волосы и такая же белая окладистая борода, можно было дать не больше шестидесяти лет. Из-под распахнутого брезентового плаща виднелась флотская тельняшка, плотно обтягивающая могучую грудь.
- Вот это и есть Степан Егорович Иготкин, - знакомя нас, сказал путевой мастер.
- Ну, паря, Акимушка, спасибо тебе, что мимо меня не проскочил. Я словно нутром чуял гостей. Такую стерляжью уху заварил, аж у самого слюнки текут, - протягивая для рукопожатия широкую ладонь, проговорил старик. - Пойдемте, пари, в мою хижину! Ушицу похлебаем, чаек пошвыркаем. Редко ить такие желанные гости ко мне заглядывают.
"Хижина" старика ничем не отличалась от жилья других бакенщиков, но вот стены, тускло освещенные керосиновой лампой, были почти сплошь увешаны Почетными грамотами. В таком количестве мне не приходилось видеть их ни на одном обстановочном посту. В аккуратно застекленных рамках они висели, как на выставке. Среди прочих выделялась одна, в которую была вставлена цветная фотография морского офицера, очень похожего на Степана Егоровича.
…Когда котелок с ухой, а затем и чайник с душистой травяной заваркой опустели, мы с Лукашкиным поудобнее устроились на топчане, стоявшем рядом со столом, достали папиросы и одновременно протянули пачки Иготкину.
- Спасибо, пари, - отказался Степан Егорович, развязывая свой кисет. - Я к махорке привык, от нее мозг вроде светлее работает.
Сытный ужин и тепло, исходящее от жарко топящейся печки, разморили нас. Хотелось лечь прямо на голые доски топчана и тут же заснуть. Лукашкин сидел, прислонившись спиною к стене, низко опустив голову. Неожиданно он посмотрел на меня и тяжело вздохнул:
- Интересно все-таки, кого убили в Шамановой Гари?..
При этих словах Иготкин удивленно повернулся к нам и вроде бы насторожился. Аким Иванович взял у старика кисет. Неторопливо сворачивая толстую самокрутку, будто извиняясь, сказал:
- Парни глухарей стрелять в Гарь ходили…
- Там на человеческий скелет наткнулись, - добавил Лукашкин. - В черепе такая дырка, как от пули из охотничьего ружья…
Наступило молчание. В печке потрескивали смолевые дрова. Чуть вздрагивал язычок пламени в керосиновой лампе. Иготкин в плотно обтягивающей крепкие плечи тельняшке сидел ссутулясь, дымил самокруткой. Махорочный дым, выгибаясь причудливыми кольцами, вился над его белой головой, медленно уплывая к потолку.
- Ты бы, Степан Егорович, рассказал парням… - вдруг попросил путевой мастер и опять словно извинился перед стариком: - Понимаю, бередить давнюю рану вроде и не стоит, но годы-то идут… Забывать стали люди то время. Легенды разные про Гарь сочиняют…
Иготкин несколько раз кряду затянулся махоркой, прищурился, будто дым защипал ему глаза:
- Верно, Акимушка, верно. Непрочная штука - людская память. Каких только сказок про Гарь не сочинили, а ведь, если разобраться, то случившееся не так уж и давно было…
- Вот и расскажи правду! - оживился Аким Иванович. - Парни как-никак дольше нас с тобою проживут, своим потомкам перескажут…