– Спасли меня две вещи, – вспоминал мой тесть преданье старины глубокой. – Талант и чутье полковника. Подобное дело могло обернуться даже для ведущего скверно. Я убедил его, что у меня дикция нарушается в стрессовой ситуации, отчего букву "т" я начинаю произносить как "х". "Эхо у меня с дехсва! – говорю. – Вы, ховарищ полковник, хак и запишихе!"
– Половым тебе надо с такими дефектами работать! – поморщился тот. – Артист! Давай повестку!
Теперь, я думаю, многие бывшие коллеги позавидовали бы Федору Максимычу и с радостью поменялись бы с ним местами.
Выйдя на Невском из такси, я глубоко вдохнул питерский воздух. Запах его резко отличается от столичного. Запах периферии, да простят мне подобную дефиницию патриоты этого замечательного во всех отношениях города, ибо нет в ней ничего оскорбительного для слуха патриотов. Чувствуя какой-то подвох в формулировке: "Важнейший после Москвы культурный, научный и промышленный центр страны", многие обитатели Санкт-Петербурга любят навязывать москвичам свое первенство, чему я лично был неоднократным свидетелем.
"Наш город лучше! – утверждают его обитатели. – Он цивилизованней и более стильный! А ваша Москва – это большая деревня!"
"Не вопрос!" – деликатно протестуют москвичи.
"Мы – законодатели моды и всего что ни есть!" – горячатся питерские.
"О чем речь!" – сопротивляются, как могут, столичные жители.
"У нас кипит вся культурная жизнь!" – настаивают бывшие ленинградцы.
"Кто б спорил!" – возражают московские.
Их пассивная позиция в извечном споре на тему "где – кипит, а где – не кипит" вполне объяснима: центру, в отличие от нецентра, не надо доказывать, что он – центр. А поскольку двух центров в границах одной замкнутой окружности нет и быть не может, то и заочное соревнование как-то само собой москвичи считают выигранным. Отсюда снисходительное отношение к "поверженному" сопернику.
Что до меня, то я люблю этот город. Люблю его монументальность, пропорциональность, грациозность, и даже снобизм коренных петербуржцев мне чем-то импонирует. Как за отсутствием реального героя место его в сознании толпы замещает актер, исполняющий героическую роль, так и снобизм после вырождения потомственной аристократии становится чуть ли не основным признаком породы.
Покинув "Пассаж" уже в новой темно-синей сорочке, сером костюме от Пьера Бальмана и сером же английского производства пальто, я купил букет в прозрачном кульке и пешком отправился на улицу Рубинштейна. Там, в доходном когда-то доме с порталом, отделанным лепными украшениями, проживала семья Безродных. По широкой лестнице со стертыми ступенями я взошел на два пролета и, верно, секунд на тридцать утопив кнопку звонка, приготовился к долгому ожиданию. В краткий период нашей совместной с Дарьей московской жизни дверь я всегда открывал собственным ключом. Звонка Дарья, как правило, не слышала. Как правило, она разговаривала по телефону, закупорив свободное ухо ладонью, потому что громко играла музыка, или находилась в ванной, где сильно шумела вода, или спала, накрыв голову подушкой. На этот раз я ошибся. Дарьи вообще не оказалось, хотя перед выездом я предупредил ее о своем визите. Внутри квартиры только глухо залаял Кит, пожилой спрингер-спаниель, приобретенный мной еще в щенячьем возрасте на Птичьем рынке. У Дарьи, разумеется, была репетиция. Или запись на радио. Или съемка в рекламном ролике. Или кинопробы в очередном проекте "Ленфильма", которому никогда не суждено состояться, потому что спонсоры в последний момент передумают.
Я вышел на улицу и зашагал в сторону Литейного, где в одном из глухих переулков размещался театр-студия "На задворках". Притормозив у входа, я прочитал на стене афишу: "Сто лет одиночества". Пьеса в 3-х актах по мотивам романа Габриэля Маркеса". Напротив имени "Урсула" было через многоточие напечатано: "Дарья Безродная".
На вахте в студийном фойе дежурила худенькая дама, вооруженная вязальными спицами.
– Вам кого?! – спросила дама, окинув меня мимолетным взором.
Дама считала петли, а занятие это требует сосредоточенности.
– Добрый день! – Я поклонился. – Безродная Дарья в театре?
– Вы кто?! – задала она тот же вопрос несколько иначе.
– Пресса. – Для солидности я предъявил ей свою записную книжку. – Еженедельник "Шведский стол". Положительная рецензия на две полосы в рубрике "Звезды мирового масштаба".
Дама с вязаньем, посмотрев на меня чуть более заинтересованно, вставила ноги в музейные войлочные тапочки без задников.
– Последите, – сказала она и зашаркала по паркету мимо пустой раздевалки в глубь театра.
А я, как было велено, остался следить.
– Так и знала, что это ты! – Дарья стремительно пересекла фойе и бросилась мне на шею. – Стол, думаю, какой-то! Наверняка Сашка опять чудит! Это мне?! Очень мило!
Окунув лицо в кулек с букетом, Дарья вручила его подошедшей вязальщице:
– Это вам!
– Ну что вы, Дарья Федоровна! – зарделась та.
– Берите, берите! – отмахнулась Дарья. – У меня много! А что ж ты не позвонил?!
"Все ясно, – догадался я. – Если я и беседовал с Дарьей всего несколько часов тому назад, то Урсула, естественно, об этом знать не обязана".
– Так вышло, – стал я оправдываться. – Решил вот навестить проездом из Швеции.
– Почему из Швеции?! – как бы между прочим поинтересовалась Дарья, подкрашивая губы у зеркальной стены фойе.
– С невестой знакомился, – брякнул я, о чем сразу и пожалел. – По объявлению.
– И что?! – Рука с помадой застыла в воздухе. – Она лучше меня?
– Да, – сказал я. – На четыре сантиметра.
Расстроенная Дарья, вместо того чтобы опустить бордовый цилиндрик в сумочку, протянула его вахтерше.
– Спасибо, Дарья Федоровна! – Польщенная дама убрала помаду в ящик тумбочки.
Через мгновение Дарья успокоилась и повеселела.
– Это потому, что я без каблуков! – объяснила она, выходя на улицу. – Где твоя машина?!
– А я без машины! – сознался я.
– Ничего! – Дарья великодушно улыбнулась. – Я рядом живу!
На ходу натягивая перчатки, она взялась декламировать:
– "Так беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки! Я на правую руку надела перчатку с левой руки!.."
– У тебя есть грудь?! – удивился я, останавливаясь.
– Свинья! – фыркнула Дарья. – Свиньей был и свиньей остался.
Вечером мы ужинали в гостиной при свечах: я, Федор Максимыч и Дарья Федоровна. Кит, вздыхая, лежал у моих ног. Он был, пожалуй, единственным, кто жалел о нашем с Дарьей разводе. Трудно делить хозяев.
– Ты, Сашка, пойми! – раскладывая по тарелкам фрикасе, излагал Федор Максимыч свои политические воззрения. – Если человек мудак, то это надолго!
– Папа! – сделала попытку перебить его изнывающая от скуки Дарья.
– Молчать! – Федор Максимыч огрел скатерть ладонью. – Ты дура! А Сашка понимает!.. Допустим, когда-то разумный человек вступил в партию мудаков… Скажем, для успешной карьеры или по идейным соображениям… И там он состоял тридцать лет и три года, за которые сам вольно-невольно сделался мудаком, потому что бытие у них, Сашка, опережает сознание! Но вдруг все изменилось! Мудизм пошел на свалку, а страна прохаркалась и задышала пьяным воздухом свободы! У нас так, Сашка, водится, что даже воздух пьяный! Первым, конечно, сжег свой мудацкий партийный билет на глазах у общественности "разумный человек"! И повел всех к новой демократической вершине! Но мудаком-то он от этого, Сашка, быть не перестал! И пока, Сашка, вся их популяция членистоногих не ляжет в землю, я голосовать отказываюсь!
– Ой, да все знают уже об этом! – вздохнула Дарья. – Не голосуй! Кто тебя неволит?
– Они меня стращают, что если я за осознавших мудаков не проголосую, то вернутся опять мудаки старой закваски! – Федор Максимыч повязал на шею салфетку и взялся за нож. – Как будто трехцветный мудак умнее красного! Кушай, Саня! Домашним-то кто тебя нынче попотчует?!
После сытного ужина и долгих разговоров мы перебрались с Дарьей в ее комнату.
– Как брат и сестра? – спросила Дарья, разбирая постель.
– Как брат и сестра, – согласился я. – У меня к тебе, Даш, просьба нижайшая: ты в банк можешь со мной завтра съездить на Васильевский?
Адрес филиала "Дека-Банка" я отыскал в телефонном справочнике Санкт-Петербурга.
– Только до часу! – Она переоделась в пижаму, обсыпанную мелким зеленым горошком, и нырнула под одеяло. – В два кинопробы на "Ленфильме"! У самого Кумарина!
– Фантастика! – обрадовался я, снимая ботинки.
Кто такой Кумарин, я понятия не имел, но Дарью следовало поддержать.
– Откуда ты знаешь?! – удивилась она. – Кумарин раньше только комедии снимал! А тут – фантастический триллер! "Белая тварь"! Говорят, многобюджетники голливудские нервно курят!
– Ну, и на кого же ты пробуешься? – проявил я вежливый интерес.
– На гермафродита, – отозвалась Дарья. – Хочешь сценарий почитать?
– Я лучше фильм посмотрю… – Чувствуя, как на меня снова накатывается усталость, я рухнул на кровать. – В "долби-стерео".
– А съемки будут проходить на атомной подлодке в Калининграде, – продолжала Дарья делиться будущими впечатлениями. – Настоящей! Как на "Титанике", только круче! Там по ходу фильма команда лодки становится мутантами! Моряки-подводники надышались радиации и больше не могут жить без облучения! И они направляются в Америку, чтобы взорвать Манхэттен!
– Зачем? – спросил я.
– Этого в сценарии не сказано. – Дарья, зевнув, положила мне голову на грудь. – Главное, на перехват отправляется ихняя подводная лодка с негром-капитаном… Говорят, с Эдди Мэрфи подписали… И агент ЦРУ у них там… То ли Иствуд…
Речь Дарьи становилась все более бессвязной, а паузы между фразами все длиннее.
Я лежал, и в моем воображении рисовалась картина: в отсеке подводной лодки выстроилась шеренга бородатых мутантов в бескозырках. Вдоль нее, подняв клешню к околышу фуражки, бежал капитан в красном вареном панцире. "Здравствуйте, товарищи мутанты!" – приветствовал он шеренгу. "Здравия желаем, господин каперанг!" – молодцевато отвечали те. И жабры на их шеях раздувались, словно кузнечные мехи.
– А гермафродит – это он или она? – пробормотала Дарья.
– Спи. – Я протянул руку и выключил ночник.
ГЛАВА 10 "ОВЕЧИЙ ИСТОЧНИК"
Васильевский остров, особенно когда ветер с залива, – самое продувное место в Петербурге. Его каньоны, стиснутые монолитными каменными коробками, напоминают мне аэродинамические трубы.
Мы с Дарьей остановились у стеклянных дверей под знакомой до отвращения вывеской "Дека-Банк". Накинув капюшон длиннополого кожаного пальто, Дарья выслушала мои инструкции.
– Повтори, – потребовал я.
– Ты что?! – возмутилась Дарья. – Проверяешь меня?!
– Боже упаси! – воскликнул я, защитившись ладонью.
После чего Дарья более-менее точно пересказала свою "легенду":
– Я, Анна Владимировна Раздорова, дочь народного избранника. Управляющий "Дека-Банком" в Москве Петр Сергеевич Савинов – старый друг моего отца. В Петербург я приехала продать доставшуюся мне в наследство трехкомнатную бабкину квартиру. Завтра после регистрации акта купли-продажи получу от риэлтерской компании 70 тысяч долларов. Сумма небольшая, но брать ее в Финляндию, куда я вылетаю ближайшим после совершения сделки рейсом, не рекомендовано. Родитель велел мне арендовать сейф в здешнем филиале "Дека-Банка" и оставить там деньги до его дальнейших распоряжений. Доволен?!
– Ты гений! – искренне похвалил я Дарью. – Память у тебя просто феноменальная! Немного актерского мастерства, и цены б тебе не было!
– С-с-скотина! – просвистела Дарья, словно королевская кобра в белом кожаном капюшоне.
– Ну, пошутил, пошутил! – Я прижал ее к себе и поцеловал в щеку. – Главное, помни: ты дочка всесильного сановника. Привыкла получать любую игрушку сразу и отказов не принимаешь.
– Да! Это я забыла! – Дарья хлюпнула носом,– Я остановилась в гостинице "Балтийская", интересных знакомых в городе не имею и не прочь скоротать вечерок в обществе интересного мужчинки, так?!
– Так, – сказал я.
– А вдруг он меня попросит? – засомневалась Дарья.
– О чем? – не сразу понял я.
– Из банка вдруг попросит?!
– Невозможно! – вырвалось у меня.
И Дарья, ободренная моей уверенностью, толкнула стеклянную дверь. Глядя ей вслед, я мало сомневался в том, что василеостровский банкир клюнет на такую роскошную наживку. Вовлекать Дарью в подобное представление было с моей стороны поступком отчасти предосудительным, но другого приемлемого способа вытащить эту "балтийскую акулу" на свой берег я не видел. А лезть самому с расспросами в кабинет управляющего филиалом, учитывая дальновидность активистов "Третьего полюса" во главе с тонким психологом Игорем Владиленовичем, – чистая авантюра. Но даже если меня здесь уже пасли, я слегка уповал на то, что Игорь Владиленович, изучая мою биографию, не придал большого значения факту женитьбы. Одновременно я возлагал умеренные надежды на то, что он не обратил внимания на питерскую родословную моей бывшей жены, и весьма сильно рассчитывал, что у его людей, как минимум, нет ее фотографии. Само собой, ошибся я во всех трех случаях, Зато на этот раз я опередил прыткого кадровика-кинолога. Опередил всего на сутки, но этого оказалось достаточно, чтобы получить необходимые сведения и снова "уйти в тень".
Дарья отсутствовала примерно полчаса, за которые я успел выкурить три сигареты и едва удержался от того, чтобы не отправиться на ее поиски. Когда она наконец появилась в дверях, я бросился ей навстречу.
– Все-все-все! – отстранила меня Дарья. – Опаздываю на пробы! Надо еще домой заскочить и привести себя в надлежащий вид!
– Да ты и так эффектней Умы Турман! – польстил я.
– Не заговаривай зубы,– улыбнулась Дарья.– Лучше иди лови такси!
В машине я молчал, дожидаясь, пока она сама соизволит поведать о том, как прошла встреча на высшем уровне.
– Что ж ты не спрашиваешь?! – покосилась на меня Дарья, выдержав длинную сценическую паузу.
– О чем?
– Ну ты, Сашка, нахал! – расхохоталась она. – А толстячок этот оказался Очень даже! Галантный толстячок. Всю руку мне на прощанье обслюнявил. У меня с ним, между прочим, свидание в шесть вечера. Так-то!
– Неподражаемая! – с чувством сказал я, поднося к губам ее запястье. – Клеопатра в саркофаге ворочается! Эту руку он, сатир похотливый, обслюнявил?
Смежные номера в гостинице "Балтийская" – на имя госпожи Анны Владимировны Раздоровой и на свое – я с пятнадцати часов заказал еще утром по телефону.
– Может, мне его в спонсоры привлечь?! – нахмурив лоб, вслух подумала Дарья. – В наш кинопроект? Мои шансы на роль сильно повысятся, как думаешь?
– Думаю, госпожа Раздорова в роли гермафродита будет выглядеть потрясающе, – остудил я ее воображение.
– Вечно ты все испортишь! – вздохнула Дарья.
Около 16.30 я зарегистрировался у администратора гостиницы.
– Госпожа Раздорова уже прибыла?! – спросил я, расписываясь в книге.
– Пока еще нет. – Администратор передал мне ключ с пластмассовой грушей.
– Госпожа Раздорова уже прибыла! – сделав необходимое ударение, я положил на стойку пятьдесят долларов.
– Она в номере 210, – кивнул администратор, заглядывая в книгу.
Въехав в свой полулюкс, я стал дожидаться Адама Лаврентьевича Бузникина, управляющего филиалом "Дека-Банка", как гласила визитная карточка, врученная им дочери думского заседателя. И дождался.
– Анечка! Золотко! Это я! Откройте! – Управляющий с бутылкой шампанского и букетом орхидей стучался в дверь соседнего номера, когда я выглянул в коридор.
– Адам Лаврентьевич?! – спросил я как можно более любезно.
– В чем дело?! – Он сразу окаменел.
– Анна Владимировна минут на двадцать спустилась в магазин и попросила вас приютить до ее возвращения!
На лице Бузникина мелькнуло сомнение, но я смотрел на него с таким безучастным видом, что он сдался.
– Разве что на двадцать… – Адам Лаврентьевич прошел в мой полулюкс и осмотрелся.
А я запер изнутри дверь на ключ и убрал его в карман.
– Присаживайтесь. – Опускаясь в кресло напротив и как бы невзначай распахнув полу пиджака, я продемонстрировал ему свою сбрую с "береттой". – Здесь нам никто не помешает. Курите?
Бузникин уставился на пепельницу и затем на меня.
– Позвольте, а как же Анна Владимировна?! – спросил он растерянно.
– Мы об одной с вами женщине говорим? – усмехнулся я.
– Значит, она… – стал постепенно догадываться Адам Лаврентьевич.
– Проститутка! – подтвердил я, мысленно извиняясь перед Дарьей. – Деньги, Адам разлюбезный Лаврентьевич, посильнее системы Станиславского!
– Вам нужны деньги?! – Бузникин заерзал в кресле, и на лбу его моментально выступила испарина. – Вы шантажист? Сколько?!
– Мне деньги не нужны. – Я протянул ему через столик свое удостоверение.– По крайней мере, не ваши. Отдел внутренних расследований учредительского совета.
Изучив удостоверение, Адам Лаврентьевич перевел дух.
– Зачем же весь этот цирк? – возмутился он. – Могли бы прийти в мой кабинет, как официальное лицо к официальному лицу!
– Наивный вы человек, Адам Лаврентьевич. – Я показал управляющему "жучок", сохранившийся еще после первой встречи с Музыкантом. – Знаете, что это?!
Он затряс головой.
– Вопросы? – поинтересовался я, но Бузникин только пошевелил пухлыми губами.
– Тогда я буду спрашивать. – Закурив сигарету, я откинулся на спинку кресла. – Как мы оба с вами знаем, за последние несколько месяцев в вашем филиале было три случая гибели сотрудников. Три смерти за такой короткий срок и в таком относительно небольшом коллективе – это, согласитесь, о чем-то говорит.
– Чушь! – взметнулся Бузникин. – Ни о чем это не говорит! Если вы имеете в виду случай с моим замом Вирки, то он сам утонул! Пьяный полез купаться на Стрелке и утонул, ясно?! Бытовой эпизод! Какие бы у вас там в Москве домыслы ни рождались! А что касается Трубача и Семенова, то они погибли, выполняя свой долг. Вы сами знаете!
– Относительно Вирки вы правы. – Я затушил сигарету в пепельнице. – Его я привел в пример для статистики. Чтобы показать общую тенденцию. А вот Трубач и Семенов – это серьезно. Официальная версия нам, естественно, знакома, но сами-то вы что думаете? Согласитесь, два человека сразу…
– Почему сразу? – удивился Адам Лаврентьевич. – Сразу, как вам должно быть известно, застрелили только Семенова! Да вам-то я что рассказываю?! Об этом все газеты писали! Трубача эти скоты взяли в заложники, четыре месяца где-то прятали, а потом его тело нашли грибники в лесу под Гатчиной! Послушайте! Факты известны всем, от милиции до читателей газеты "Новый Петроград". Если я не устраиваю совет учредителей, то пусть мне об этом заявят прямо! Я уйду! Они что думают: я за свой стул держусь?! Вот! – Бузникин показал мне кукиш и вытащил мобильный телефон. – Да я прямо сейчас позвоню Савинову! – закричал он, нажимая кнопки.
– Не надо звонить! – Я вырвал у него трубку. – И не надо нервничать. Я вам все объясню. Дело в том, что в центральном отделении произошел ряд аналогичных событий. Скорее всего, это совпадение. Но наша служба охраны обязана провести внутреннее расследование, чтобы прекратить кривотолки. Это наша работа, Адам Лаврентьевич!
Я положил мобильный на столик.