После того как мы выглянули на улицу и убедились, что машина Журенко восстановлению не подлежит, повод у нас появился веский.
Разрушенные останки "уазика" саперы погрузили на платформу и повезли анализировать. А мы, затоварившись, вернулись в тот же двор и устроились на детской площадке.
– И все-таки реально, кто хозяин "козла"? – продолжал я допытываться, открывая бутылку.
– Какая теперь разница?! – удрученно отмахнулся Журенко. – Прапорщик из Долгопрудного! Он вроде в запас ушел и куда-то на нефтяные разработки подался! Хрен его теперь сыщешь!
– Это хорошо, что хрен сыщешь, – сказал я, разливая водку в бумажные стаканчики. – Значит, машина не твоя. Пусть менты копают. Если докопаются, что твоя, – флаг им трехцветный в руки. Скажешь, что по ошибке подорвали. С бизнесменом перепутали каким– нибудь.
– Ага! – хмыкнул Андрей. – Перепутали "Запорожец" с "шестисотым"!
– А не докопаются, – я передал ему стаканчик, – сам ты с заявлением не лезь. Я тебе другого "козла" куплю.
Мы выпили за погибший рыдван.
– Так это тебя, что ль, хотели на небо отправить, Саня?! – стало постепенно доходить до Журенко. – Дела! Мне Шибанов что-то намекал такое: "Неприятности, дескать, у нашего Угарыча! Ты с ним поменьше якшайся!"
– Правильно он тебе намекал, – подтвердил я, закуривая. – Рядом со мной тебе больше появляться не стоит. Я тебя сам найду, когда все рассосется.
– Ты что?! – В голосе Журенко звучало искреннее беспокойство. – Задолжал кому?!
– Мне задолжали. – Бросив сигарету в песочницу, я встал. – Дальше мы врозь пойдем. Там у тебя книжка моя осталась, так ты ее сбереги.
"Ах, Задиракин, Задиракин! – думал я, раскачиваясь в полупустом вагоне подземки. Не дорога тебе, Задиракин, честь мундира! Продался ты, Задиракин, людоедам позорным! И гореть тебе за это в аду! И все же интересно, как это ты, Задиракин, рассчитал, что я с Журенко встречусь, да еще и сяду в его машину?!"
Но довольно скоро я смекнул, что он ничего и не рассчитывал. Его задачей было сообщить караулившим поблизости боевикам, что я появился. А Журенко из окна его кабинета отлично было видно. Окно как раз на улицу смотрит. Во время допроса он дважды к окну подходил. То есть понял, что Журенко меня у ворот дожидается. Кого же еще, как не меня, пасет мой товарищ по алиби?! Пока я спускался вниз, он позвонил на мобильный пассажирам микроавтобуса и предупредил их о непредвиденном осложнении в лице того же Андрея. И те оперативно сменили план. Походя прицепить к "уазику" Журенко взрывное устройство с дистанционным управлением для мастеров такого уровня – плевое дело. Не сяду я в его машину – отлично. Можно подстрелить меня по дороге к метро. Такси на этой улице ловить бессмысленно. Сяду – еще лучше. Вот зачем только Задиракин мне свою осведомленность показал?! Зачем про поездку в Петербург оговорился?! А затем он оговорился, что задел я его за живое своим наглым поведением.
И хотел он, Задиракин, меня уесть на прощание. Хотел чтобы я, прежде чем отнимут у меня жизнь, прикинул, кто в ней – главный, а кто – заместитель.
ГЛАВА 14 ВОКРУГ ДА ОКОЛО
Заодно с колымагой Андрея развалилась и вся постройка из моих выводов относительно методики устранения. Никакой закономерности в способах ликвидации не существовало и в помине. Наемникам было абсолютно до лампочки: взлечу ли я на воздух, провалюсь сквозь землю или утону в ближайшем пруду. Главное, чтобы я больше не путался под ногами. С подобным прогрессом в поисках утраченной истины я, чего доброго, мог лишиться и всех остальных путеводных нитей. Моего интеллекта в трезвой оценке накопленных сведений уже недоставало. Мне явно требовался свежий и независимый, а важнее, нестандартный взгляд со стороны. Подобным взглядом обладал мой когда-то наперсник, ныне же – кандидат физико-математических наук Митька Вайс. Удачливый предприниматель в Митьке легко сочетался с перспективным ученым. Но душа у него не лежала ни к науке, ни к приращению капиталов. Лежала она все больше к рыбной ловле, азартным играм и светским похождениям. Как он поспевал устраивать свои гешефты, преподавать на кафедре и нести бремя семейной жизни, одному ему было известно. Когда Вайс не рассекал под парусом Красное море, то сплавлялся на веслах по реке Урал. "Если только сбился и вдоль поплыл", – по возвращении выложил мне Митька свою версию гибели комдива Чапаева. Застать Вайса врасплох по месту жительства на Большой Ордынке было столь же трудно, как лису в курятнике. Тем не менее жена его призналась, что ожидается Митька со дня на день. Пока же я решил использовать разницу во времени и познакомиться с пресловутым "близнецом" Галембой.
Сопровождать меня вызвался Матвей Семенович Проявитель. Мы условились встретиться на Смоленской площади. В ожидании своего добровольного, но отнюдь не бесплатного помощника я созерцал массивное здание МИДа. Термитник этот, как и все прочие шесть высотных чудес эпохи сталинского домоводства, смахивал на звездолет, приготовленный к запуску. Дальновидный осетин, как и многие диктаторы Древнего Рима, стремился увековечить свое правление в камне. Верно, Кобе доводилось почитывать в семинарской библиотеке Тацита и Плутарха. Верно, знал он, что камень сохраняется дольше, чем память о военных победах. Оттого и септимонциум выбрал как наглядное пособие. Проще историю переписать, нежели снести эдакие каменные скрижали.
Матвей Семенович подобрал меня в назначенный час. Выглядел он, как всегда, бодрым и свежим. Маневрируя в потоке, он погнал свой автомобиль по Садовому кольцу.
– А сколько вам лет, Матвей Семеныч? – Мой вопрос заставил его задуматься, как если бы он не помнил даты собственного рождения.
– В общей сложности шестьдесят два, – насчитал Проявитель. – Это имеет отношение к нашей операции?
– Вовсе не имеет, – объяснился я. – Просто любопытно, как вы держитесь всегда молодцом.
– Возраст человека, Саша, – загадочно отвечал Проявитель, – измеряется пружинками: сколько растянулось и сколько лопнуло. Вы меня понимаете?
– Очень стремлюсь.
Машина миновала посольство сверхдержавы, и, взяв правее, Матвей Семенович вывернул на Поварскую. С четной стороны улицы мелькнуло кафе "Литератор", отмеченное вывеской с двумя литераторами в цилиндрах, едущими на бескрылых своих тяжеловозах. С нечетной – пронеслась "Летучая мышь". Тут же в погоню припустил Институт мировой литературы во главе с изваянием писателя Горького, похожим на батьку Махно с клееными усами. С четной – дунула академия Гнесиных, с нечетной – промчался Верховный суд… Ну все было на Поварской. Даже ЧОП "Близнецы" за неприметной аркой, опять же по четной стороне.
Выключив мотор за полдома до цели, Проявитель, как опытный уже разведчик, без единого слова хладнокровно взялся за свежий выпуск газеты "Спорт-экспресс". А я вошел в арку.
Убранная металлом дверь с камерой внешнего обзора над ней имела при себе звонок, каковым я и воспользовался, не отдаваясь сомнениям.
– Вы к кому? – оживилось переговорное устройство.
– К Галембе. – Я был по-военному краток.
– Как вас представить? – через паузу.
– Березовский, – отозвался я в прежнем режиме.
Пауза удлинилась секунд до тридцати.
– Какой Березовский? – продолжил допытываться механический голос.
– Владелец заводов, газет, пароходов! – Теряя терпение, я зло посмотрел в объектив телекамеры.
Теперь пауза растянулась минуты на полторы. Но в конце концов раздался щелчок и я был допущен во внутренние покои.
Дежурный агент-привратник поменял мой паспорт на пластиковую карточку агентства, и я проследовал в указанный кабинет. Он был с четной стороны.
– Чем могу?.. – в деловом и уважительном тоне встретил меня, привставая, Галемба.
Не спеша с ответом, я для начала присмотрелся к обстановке. Обстановка также была деловая и уважительная: мягкая мебель и щедрое оборудование вплоть до кондиционера свидетельствовали о процветании охранного бизнеса.
– Вы родственник? – обтекаемо поинтересовался Галемба, наблюдая за мной из-за низенькой баррикады справочников, телефонов, ноутбука и дальнейших достижений современной канцелярии.
– Скорее всего! – не вдаваясь в подробности, я перехватил инициативу. – А это ваша дражайшая половина?! Очень! Очень достойная дама! Завидую вам доброй завистью!
Цветной фотоснимок топ-модели Синди Кроуфорд, за спиной которой возвышался Галемба, занимал на стене почетную позицию, сразу давая понять всякому визитеру, что здесь охраняют не только дорогих москвичей, но и не менее дорогих гостей столицы.
– Я не женат, – поскучнел Галемба.
– Так и думал! – обрадовался я. – Так и предполагал, что между нами пропасть общего! Даже еще более, чем вы сами себе вообразили!
Я уже чувствовал, что хозяина кабинета мое присутствие начинает порядочно нервировать, но этого мне и было надобно.
– А знаете, я ведь прежде у частных сыщиков-то и не бывал! – прохаживаясь вдоль стеллажей, заполненных в алфавитном порядке картонными папками с яркими литерами на корешках, восхищался я. – Все-то мне в новинку! Все на удивление! Точно другую вселенную себе открываешь!
Галемба безмолвно следил за мной злобными, покрасневшими от бессонницы глазками.
– Думал, увижу, знаете, эдакого Шерлока Холмса! – Я снял с полки скоросшиватель, помеченный буквой "У". – С трубкой эдакой, в кресле у камина! Мэтра в некотором роде! Со скрипкой Страдивариуса, а то и самого Гварнери! Перебирает он струны эдак небрежно, и в голове его роятся такие дедуктивные мысли, знаете! "Если, – мыслит он, – у этого типа галстука нет, значит, служит он в "Дека-Банке" охранником, а если поверх того еще и пальто снаружи расстегнуто, значит, и есть он самый шельмец Угаров!"
– Что вам угодно?! – хрипло спросил детектив, раскидываясь на стуле.
– А хочу я, сударь мой, знать, какого рожна вам надобно от указанного заштатного мещанина Угарова, за коим вы носитесь по весям и городам с доселе невиданной прытью! – Из меня продолжал сыпаться почтмейстерский стиль, но тут уж не попишешь: вторичность – результат моего образования.
Вернув папку в пустое гнездо, я выдвинулся к окну и опустил жалюзи.
– Я не киллер! – Галемба задвигал ящиками стола. – Мое дело определить местонахождение объекта! И проследить его связи. А как поступает клиент с информацией – дело его! Я вас даже в лицо не знаю! Так что давайте на этом и простимся! Меня работа ждет!
В подтверждение он вывалил на стол кипу донесений.
– Подождет, – сказал я жестко. – А вот я вряд ли стану.
– Вы мне угрожаете?! – поднял он брови.
– Очень! – Вставив в рот сигарету, я полыхнул зажигалкой. – Позвольте-ка полюбопытствовать: нет ли у вас братца где-нибудь на Гороховой в каком-нибудь городе Петрограде?!
– Двоюродный. – Галемба вытер лоб носовым платком.
Подойдя к простенку между окнами, я снял с крючка латунную рамку со старой выцветшей фотографией под стеклом. Любительская камера запечатлела на ней счастливых мальчиков-близнецов. Подростки в одинаковых полосатых плавках, радостно улыбаясь, держали свежепойманного карпа фунтов на шесть.
– Жили-были два брата. – Я издалека показал Галембе фотоснимок. – Один – родной, а другой – двоюродный.
Детектив закашлялся, будто в горле у него застряла рыбная кость сорокалетней давности, и теперь только он спохватился.
– Славный улов! – одобрил я братьев. – С таким-то адвокатом, верно, мамка все колы вам простила!
– Ты чего меня разводишь?! – нарочито грубо крикнул вдруг частный сыщик. – Делай отсюда движение, пока тебя вперед ногами не выкинули!
– Вы, сударь, коли я не ослышался, холостяк. – Повесив на место семейную реликвию, я подошел к нему вплотную. – Узами Гименея не связаны, и разводить мне вас не с кем. Зато братец вам дорог больше сочиненной супруги. Не так ли?
Он присмирел и насторожился.
– Потому слушайте меня внимательно, – продолжал я. – Прямо здесь и сейчас я желаю знать: кто стоит за вашим заданием? Савинов? Маевский? Рогожин? Кто?!
– Рогожин! – Галемба сглотнул и тяжело задышал, раздувая ноздри, словно орловец после заезда.
– Полноте! – огорчился я. – Что мы с вами вокруг да около?! Вы что? С Аркадием Петровичем не знакомы? Уверяю вас, Галемба, я очень серьезен!
– Маевский, – сник детектив. – Рогожин в "Третьем полюсе" номинальная фигура. Хоть и с правом подписи. Зиц-председатель, как говорят. Зятю своему Аркадий Петрович доверяет презентации проводить да на официальных приемах раздуваться. Ну и штат формально в его подчинении. Но все связи и деньги – Маевского. Маевский – страшный человек. Я давно на него работаю. Зря ты на него хвост поднял.
– Господь с вами! – усмехнулся я. – Мне ведь терять-то и нечего! Да и гуляю я сам по себе. Страшнее кошки зверя нет, так что вы меня теперь лучше бойтесь.
Галемба сунулся в боковой карман и в следующее мгновение был распят на полу
– Пусти! – захрипел он, дергаясь. – Там аэрозольный баллончик! От астмы! Да не ношу я оружия!
– Зато я ношу, – соврал я на всякий случай, выпуская его заломленную кисть. – И владею им, как вы знаете, прилично.
– Ну и что дальше?! – угрюмо спросил Галемба, возвращаясь за стол.
– Дальше?! Дальше мы крепко надеемся на ваше благоразумие'. – Присаживаясь рядом, я взялся перечислять: – Нас все интересует: пароли, явки, адрес подпольной типографии…
– Какой еще типографии?! – буркнул он.
– Это так, к слову, – пояснил я. – Давай пиши домашние координаты Маевского и всех его присных. Офисы, загородные особняки, виллы на побережье Кавказа или где они там. И учти: я так и так узнаю. Вопрос времени. А если выясню, что ты от волнения хоть единую циферку перепутал в телефонных номерах, рассержусь. А рассердившись, съезжу еще разок в Санкт-Петербург и вышибу дерьмо из твоего братца. Он мне еще за поход на улицу Рубинштейна не отчитался.
Когда Галемба закончил скрипеть мозгами и чернильным "паркером", я попросил его нижайше сопроводить меня до выхода.
– Чтобы лишней крови не случилось, – пояснил я детективу.
– Ну, как все прошло?! – поинтересовался Матвей Семенович, откладывая газету.
– Отменно, – пристегнув ремень безопасности, я проверил наличие хвоста.
Хвоста не было. То ли Галемба не пришел еще в себя, то ли не торопился искать на свою задницу приключений.
– Странный вы, Саша, человек. – Проявитель завел "Москвич". – Вроде и общительный, а видно, что никого до себя не допускаете. В неволе таких, конечно, уважают, да охота вам была так на свободе-то жить!
– Охота пуще неволи, – обронил я.
И охота моя только начиналась. Обогнув церковь Симеона Столпника, которой и завершалась Поварская с нечетной стороны, мы выкатили на Новый Арбат.
Ближе к вечеру я удостоился приглашения на пир. Пир закатил Серик по поводу рождения наследника-первенца. На пиру также присутствовали: Фига, приятель Серика челночник Скалкин, какой-то Чумаков, малый сонный и молчаливый, Матвей Семенович и небольшая делегация от женщин легкого поведения.
Блудницы вели себя церемонно и сдержанно. С Сериком их связывали мало что давние профессиональные отношения; еще и жена Серика была раскаявшейся Магдалиной. О чем, впрочем, за столом этично умалчивалось.
На минутку заскочил Руслан: преподнес имениннику от братвы самурайский меч в ножнах и с длинной рукояткой. Меч, фальшивый, как и внимание братвы, под оживленный гул пропутешествовал вокруг стола и несколько раз был лихо обнажен.
– Давненько я не брал в руки шашку! – вскричал потомок партизана Фигнера, жестоко искромсавши перед собой весь воздух.
– Добрый будет казак! – крякнул Скалкин.
Чумаков попробовал пальцем лезвие меча и язвительно улыбнулся.
– Над люлькой повешу! – заключил осмотр именного оружия Серик.
Женщины-куртизанки тоже сделали подношения – по хозяйственной части: памперсы, мягкие игрушки, соски, ползунки и разнообразные чепчики образовали на стойке бара внушительную возвышенность.
Словом, праздник удался.
– За свежее пополнение разрушителей социализма! – провозгласил Матвей Семеныч.
Он уже изрядно клюкнул, и его завернуло в политику.
– С социализмом, батя, покончено! – возразил челночник Скалкин. – Я вон из Китая вернулся, и даже там рыночная экономика взяла верх по всем фронтам!
– Все китайцы жулье! – Проявитель отправил в рот ломтик нерки и запил его шампанским. – Пока тело не вынесут, считай, зараза еще живет!
– И площадь не переименуют! – поддержал его Фигнер, запуская тему на следующий виток.
Страсти вспыхнули нешуточные. Забыв о новорожденном, пирующие разбились на два лагеря: первые утверждали, что площадь была Красной задолго до революционных событий, а вторые – обратное. Тут же вспомнился Иван Калита, какой-то Гостомысл и были названы разнообразные даты. Защитники постреволюционного происхождения Красной площади ссылались на Троцкого и напирали на традиционное значение червонной масти как цвета пролетарской менструации.
– Неофит! – осудил Скалкин Фигнера. – Хочешь все наши обычаи замарать?!
– Кто неофит?! – взвился Фига. – Да у меня прадед Наполеону вставил! У меня медаль за взятие Парижа!
Перепалка была прервана появлением Лары, любимой девушки охранника Журенко. Она умножила дары Серика, преподнеся ему соковыжималку с подобающими случаю поздравлениями.
– А вот Андрею сообщать не обязательно, – сказала она, подсаживаясь ко мне.
– Да и мне тоже, – ответствовал я.
Она хмыкнула и подняла рюмочку.
– За отца! – объявила Лара.
– Вот это любо! – одобрил ее тост Скалкин.
И все зазвенели посудой в честь счастливого родителя.
– Не вставляет! – поморщился Фига, отодвигая пустую стопку.
Лишь миг на лице его играла борьба страстей, и затем он отлучился в неизвестном направлении.
– Ну, как "Лебединое озеро"? – спросил я у Лары.
– Озеро как озеро! – пожала она плечами.
Закурив длинную, словно карандаш, ментоловую сигарету, она выпустила струйку дыма:
– Чтоб тебе было известно, Андрей совсем не такой темный, как ты себе вообразил!
"А как она, интересно, думает, я себе вообразил? – После ее реплики, рассеянно протаптывая вилкой тропу в горке вареного картофеля, я почувствовал себя довольно хреново. – Может, я и правда себе что-то не так вообразил? Может, извне кажется, что я небрежен со своим лучшим другом? Или она его ревнует ко мне? Лучше, если ревнует".
К шумному столу вернулся Фигнер.
– Вставило! – осчастливил он меня.
Глаза его блестели, как два кабошона по двадцать карат.
Пир затянулся далеко за полночь и лишь однажды был прерван короткой потасовкой. Народный этот обычай, вопреки обвинениям Скалкина в забвении традиций, возродил именно Фига.
– Из бывших проституток выходят самые верные жены! – раскачиваясь, будто лодка у причала, громогласно заявил Фигнер собранию.
Он хотел сделать Серику тонкий комплимент.
– Из кого выходят?.. – покраснел Серик.
– Из про… про… – Среди наступившей тишины Фига еще раз попробовал одолеть запрещенное в кругу присутствующих слово, но только махнул рукой. – Из блядей, короче!
Увесистая оплеуха забросила партизанского отпрыска в дальний угол.
– Зарублю! – Серик выхватил из ножен самурайский меч и пошел на поверженного обидчика.