- Э-э, нет, сосед! Тут ты мне не указ. Сам знаю, кого поить раньше. Оттого поначалу - больница, потом пекарня, а уж после - детский сад, школа и другая белибердень.
- Ох, и высокомерный ты, Гоша! Продавщицу унизил, пусть она не в твоем вкусе, но ведь женщина! К чему обижать?
- Кончай, сосед, наезжать. Все мне мозги сопишь, ах, вы, северяне, - особая шайка!
- Ни шайка, особые люди! - вставил Бондарев.
- Ты крутил мне на уши баранку, вроде поселковые не воруют. Никогда и нигде не возьмут чужое?
- Да! - кивнул Игорь.
- Не пизди! И твои северяне как все тыздят все, что плохо лежит. Своими глазами видел!
- Что ты мог узреть?
- Сам знаешь, рядом с конюшней дом строится. Так вот оттуда доски таскают не только мужики, но и дети, и бабы. Даже рубероид волокли ночью, листы железа. Именно по темноте. Много раз встречал таких, а ты трепался. Люди везде одинаковы! Никто не пройдет мимо доступного.
- Я говорил о том, что друг у друга из квартир не воруют.
- А о колготках помнишь? Это не квартира! Баба потянула не с добра. Может, ей надеть было нечего, и на пожрать для ребенка не имела. А вы вместо того, чтобы помочь, урыть хотели бабу. Да еще гоношитесь своей честностью. Вот только сама продавщица в натуре ни на одну зарплату дышит. У нее жопа в три обхвата, ни в одну дверь не протискивается, - смеялся Гоша.
- У нее муж - бизнесмен. Ей вообще можно не работать, - горячился Игорь.
- Не чеши лысину, она и так голая! Какой бизнесмен осядет в этой дыре? Только отморозок чокнутый. Да и бабу имел бы путевую, а не эту кадушку. Я хоть и голодный нынче на девок, но такую даже за большие баксы отказался б поиметь.
Бондарев, услышав последнее, громко рассмеялся и разбудил ненароком ребенка, спавшего через стенку. Тот так заорал, что перекрыл голос урагана за окном.
- Ну, развеселились, козлы! Рыгочут, будто в бухарнике. Ребенку спать не дают, - послышался голос Маринки.
- Слушай, ты, крыса облезлая, захлопнись, пока вовсе не достала! Я - у себя дома, и ты мне - н указ! А будешь выступать, я тебе шустро рога обломаю! Гнилая параша! Еще хавальник отворяет! - воз мутился Гоша и тут же услышал голос мужа.
- Слышь, ты, крутой? А ну, открой дверь на секунду! Я научу тебя, как нужно с людьми разговаривать!
- Научи свою жабу. Она нас козлами назвала а я как должен с ней базарить, по-твоему? Пусть радуется, что за стенкой дышит, не то все мурло ей подпортил бы! Будете выступать, устрою веселуху вам! Завтра принесу приемник, и с семи утра и до одиннадцати вечера на пределе молотить будет. Посмотрю, как вы тогда взвоете! Мне это устроить вам проще, чем два пальца обоссать. Дня не выдержите, сами с хаты смоетесь вместе с тараканами! - грозил Гоша.
За стеною стало тихо. Даже ребенок перестал орать, словно понял: взрослых дядек нельзя злить бесконечно. Они не только грозить, но и наказать сумеют.
В этот вечер Гоша долго сидел у печки рядом с Игорем.
- Послушай, сосед, может, давай разберем перегородку в коридоре? Не нужно будет на улицу выходить. Сразу из двери в дверь в любое время, что нам друг от друга прятать? Живем на виду и на слуху. Как ты? - спросил Бондарев.
- А что? Давай! Так удобнее будет! - согласился Гоша.
- Сколько сейчас времени?
- Да только семь часов. Пошли сейчас. Чего ждем и теряем время? Завтра, кто знает, как день сложится?
Пока двое соседей разбирали перегородку, разделявшую их, третий сосед, перекрывая крики и визг ребенка, проклинал и материл обоих мужиков за шум, поднятый ими. Дочка, привыкшая к идеальной тишине, заходилась в истерике и орала, надрывая родителей. Но были бессильны. Они понимали, что, задев Гошу, взяли на себя его гнев и получили отпор. Но больше всего боялись, что поселенец сдержит обещание, с приемником. Как жить тогда? Куда деваться?
Ребята, ну, можно потише? - взмолилась Марина, когда в коридоре загремел топор, завизжала мина, а вот и молоток грохнул.
Мужчины не слышали голос соседки и торопились снести перегородку быстрее.
Вот уже половину ее снесли. Ярко полыхают и почках сухие доски. Пусть недолгое это тепло, но й не погоду каждая капля дорога.
- Глянь, и тот хмырь горячится. Наблюдал за ними в щель, а теперь свою стенку сносит. Вишь, юмором крутит, уже одну доску выломал! - указал Гошка на второго соседа и спросил, не выдержав, - ты чего тужишься? Мы тебя в свою кодлу не звали и не возьмем.
- Ты помоги мне! Разогни гвозди со своей стороны, чтоб можно было вытащить. Забил же какой-то хрен насмерть. Дом разваливается, зато гвозди как новые, будто из танковой брони, - поддел тот топором доску, нажал изо всей силы, ручка топора хрустнула, сломалась.
Бондарев, оглянувшись на соседа, от души рассмеялся. Тот стоял злой, взъерошенный как мальчишка.
- Ну, что Андрей? Нет второго топора?
- Откуда возьму?
- А чем с Гошкой будешь разбираться?
- Да ладно, Игорь! Давай заодно и нашу перегородку снесем.
- Зачем?
- В одном доме живем. К чему на конуры делиться?
В это время в коридоре появилась Маринка. Увидев вырванную из перегородки доску, схватила мужа за руку:
- Ты что надумал? Вернись в дом! Дочка заходится, помоги успокоить ее. У меня уже сил нет.
- Да иди ты! Баба - ты, в конце концов, вот и разберись с нею. Здесь и без тебя обойдется.
- Андрей, пошли в дом! - потянула за локоть настырно.
- Отвали! Не доставай! - вырвал руку и, открыв дверь в квартиру, впихнул туда жену.
Через час в коридоре не осталось ни одной перегородки. Мужики не просто сломали, но убрали с глаз, даже полы подмели, весь мусор из углов вытащили и вынесли за дом. В коридоре стало светло и просторно.
- Вот угомонится буран, залью все бочки водой доверху, а пока берите из наших, сколько нужно, - предложил поселенец.
- Не обижайся, Гош! Не с куража я бухтел. Дочка родилась слабая, сразу с пороком сердца. Может, израстется, если повезет. Ей покой нужен, на шум тут же просыпается и скандалит. Дома с бабой шепотом говорим, и то слышит. Не жизнь, сплошная молчанка. Ни телевизор, ни приемник не включаем. Лишь когда в коридор выхожу курить, с собой беру карманный, слушаю через наушники. В детсаде с нашей измучились. А что делать? Маринка не может с дочкой дома сидеть, работать надо, иначе жить будет не на что.
- А кем ты работаешь в собесе? - спросил Андрея Бондарев.
- Бухгалтером. Маринка - инспектором. Мы с нею еще тогда финансово-экономический закончили, а нас в райком комсомола загнали. Куда деваться? Не откажешься! Мигом в поле зрения КГБ попадешь. Эти прицепились бы к любой мелочи. Вон мой друг, Ванек, поехал в Штаты и не вернулся. Остался там. И мне написал, как устроился. Всего-то детским врачом работал, и там тоже, но получает в пятнадцать раз больше. Купил себе дом двухэтажный и машину. Жена еще не устроилась на работу, ребенка вынашивает. Так вот они нас зовут, чтоб не мучились в этой дыре! Эти ребята здесь жили, с нового года пропадали. Ребенка заиметь даже не мечтали, и теперь вот и страх прошел. Ну, прочли Ванюшкино письмо. Да только дудки: руки коротки, меня за жопу взять, - власть поменялась. И уже ни ФСБ, а я им по локоть отвешу. Ни хрена они мне не сделают за переписку с заграницей. А если не смогу набрать своим на операцию в Москве, отправлю их к Ваньке. Гут ближе и дешевле. Следом сам рвану. Может, тоже 1ам останемся. С голоду не сдохнем. Здесь на детсад половина Маринкиной зарплаты уходит, остальное - в оплату за эту конуру. Ведь давно наш барак списан. Нет его на балансе коммунхоза. Потому не ремонтируют, а "бабки" дерут. Но за что? Если дом в документах не значится, куда идут деньги? Конечно, на карман жилищников. Сколько говорил о том, никто слушать не хочет, значит, свою долю имеют. Ведь таких лачуг в поселке тьма! И все по-прежнему, мы мучаемся, кто-то жиреет. Сплошной мрак, страна воров и дураков! - возмущался Андрей.
- А ты не думай о плохом, лучше выпей! - предложил Гоша, налив соседу в стакан.
- Мне вон тоже получку дали за месяц. Прикинул, на нее только хлеб покупать через день. О другом и не мечтай. А еще говорят, чтоб не воровал. А как дышать? Жрать тоже хочу и не один хлеб! Уж не говорю, что и задницу прикрыть нужно, обувку купить, да хоть кастрюльку с тарелкой! Но на что? - вставил Гоша.
- Оно и у меня не легше. До получки кое-как дотягиваю, а возьмешь ее в руки, не знаешь, как все дыры заткнуть. И самая большая беда, что приработков нет. В этой дыре нашей - самая высокая безработица, - сетовал Бондарев и добавил, - ты хоть к Ваньке сорвешься, а нам убегать некуда и не к кому. Так и будем мучиться до конца. Надеяться не на что. И лучшего не ждем, - встрял Игорь.
- Мне дочку надо вырастить, поставить на ноги, да и жена совсем вымоталась, устала, - поделился Андрей.
- Вредная она у тебя, злая!
- Нет, Гоша, ошибаешься. Маринка - очень добрый человек, но ситуация подмяла. Нужда заездила вконец. Ведь работаем вдвоем, а куда идет зарплата? На жратву. Отложить, накопить не получается никак. То жене сапоги, то мне куртку купить нужно. Не будешь в заплатках ходить. Вот тебе и накрылись сбережения, - жаловался Андрей.
- Мужики, ну, чего мы расхныкались? За окном буран воет, а мы - в тепле, при свете, за столом! Есть, что пожрать, даже выпить сообразили. Никакая вошь нас не грызет! Отдыхаем из-за бурана. Кто б на это глянул в зоне? Вытолкали б из барака пинком наружу и велели бы вкалывать.
- Да что в такую непогодь сумеешь?
- Лед заготавливать для рыбокомбината, сети рыбакам плести, ящики для рыбы сколачивать. Работы - прорва, только успевай.
- Ребята, я рыбы пожарила. Поешьте, пока горячая, - вошла Марина, поставила рыбу на стол.
- Доча спит?
- Только что уснула. Я ей приемник твой включила. Удачный концерт транслировали. Она даже подпевала певцам, а теперь спит. Впервые не обращала внимания на голоса.
- Видно, поняла, зелень, что от нас как от перхоти не избавиться! - хохотнул Гошка и тут же услышал из-за стены детский плач. - Разбудил! Мать моя - вшивая курица! - сетовал человек.
Маринка бегом рванулась к ребенку, а мужики, пользуясь непогодой, отдыхали, расслабились, разговорились.
- Нет, раньше мы здесь жили здорово! Рыбы ловили, сколько хочешь. На зиму не только себе, собакам и кошкам заготавливали. А теперь за одну рыбину штрафуют. За три уже судят и срок дают! А эту рыбу, что, Дума вырастила?
- Ага, икру метали! Лично Немцов и Хакамада по метали!
- Слушайте, мужики, а давайте в осень скучкуемся и вместе наловим рыбы на зиму? Все подспорьем будет. Речка у нас близко, никакой инспектор не увидит и не придет! - предложил Андрей.
- Ты же в Штаты намылился, - напомнил Гоша.
- Покуда трех рублей на дорогу не хватает. Кто мне добавит на билеты?
- А Ванька?
- Он - не банкир. Обещает приютить на первое время, а забот у него и своих хватает.
- Нет, он - не корефан! У нас с этим проще! Вот отпашу положняк, нарисуюсь на материк, в свою кодлу. Покуда покайфую с месяц-другой, отведу душу на бабах, а уж потом фартовать с кентами пойду. Гулять будем снова. От Мурманска до Ростова, от Одессы до Хабаровска! Нынче - в Москве, через пару дней - в Омске, потом - в Сочи! И ни о чем душа не болит, никакие заботы не тревожат. Нет, мужики, не стоит жениться, заводить детей. Они вяжут клешни хуже браслеток и берут за горло злее паханов, не дают дышать. Я же не хочу пахать на кого-то, только на себя, дорогого и любимого! - хохотал Гоша.
- Тихо! Пацанку разбудишь! - цыкнул Игорь.
Корнеев мигом подавил смех.
- А у тебя нет детей? - спросил Гошу Андрей.
- Откуда? Он полжизни в зонах канал! - опередил поселенца Игорь.
- Зато от меня не ушел родной сын с женой. Не бросили как собаку! Не проверял я, как привели при- говор в исполнение сотне мужиков! - встал из-за стопа Георгий и вышел от Игоря без оглядки.
Лицо Бондарева покрылось пятнами. Ему так хотелось набить рожу поселенцу за все сказанное при Андрее, но сдержал себя. Да и сосед почувствовал себя неловко, будто невзначай заглянул через замочную скважину в самую человеческую душу.
- Я пойду к себе. Спасибо, Игорь. Извини, если что не так, - тихо закрыл за собою двери Андрей. Я Бондарев выключил свет. Но спать не ложился, а сидел за столом, ругал Гошку: "Сукин сын! Что ты знаешь? Что понимаешь в жизни? Облил грязью ни за что. Тебе бы мою долю, давно сковырнулся бы. А я живу, выстоял назло всем! Хотя сам не понимаю зачем? Может, лучше было бы, как другие, влететь! под пулю? Не пришлось бы пережить того, что случилось. Может, и меня вспоминали б добром, любили б и мертвого. Это куда лучше презрения живых. Сколько лет прошло, а все стоит в памяти, будто вчера случилось. Нет, не простят меня, знаю, не нужен им Я пора забыть. Но почему не могу? Иль я слабей всех? Я Другие в моей ситуации заводят новые семьи, и толь ко у меня все мимо. И даже паршивый поселенец высмеивает, считает, что жил лучше, чище и правильнее меня. Вот недоносок! Еще с десяток лет назад я побрезговал бы поздороваться, а теперь живем рядом, даже едим и выпиваем за одним столом как равные. Но что меж нами общего? Да ничего! Кто - он, и кто - я? Хотя бы взять Андрея. Попробовал бы при мне заикнуться, что хочет в Штаты уехать насовсем. Давно сидел бы в камере. А теперь о загранице все мечтают вслух, словно сбесились, и никого не пугает недавняя крамола. Даже президент добивается послаблений и упрощений в оформлении документов на выезд в Америку своих россиян. Мы за такие мысли расстреливали, - вытер испарину, закурил. - Потому теперь прячась живу. Дышу шепотом, чтоб не увидели и не узнали. Ведь у тех тоже были дети, они многое знают и помнят. Начнут еще шарить в верхах, разыскивать на высоких должностях, а я на самом дне залег. Здесь никто не откопает. Разве только Гоша трепанется? Но кто ему поверит? Он даже в этой дыре - никто!" - успокаивает себя Бондарев.
За тонкой перегородкой не спится Гошке. Поселенец выпил уже три стакана чаю, сел к окну. Там черная пурга в стекло колотится пьяной бабой. Разгулялась, теперь дебоширит всем назло. Молотит изо всех сил в дряхлые стены, в окна, да так, что стекла дрожат. Гошка видит, как заметает снегом окно. Еще немного и через него уже ничего не увидишь. "Сколько дней продержится пурга? Ведь и конягу накормить нужно, и у самого хлеб на исходе. Нужно было б зайти к пекарихе, да неловко все время на халяву. А конфет ей купить не на что. Придется на бутылке себя урезать. А как без нее вечер скоротать? Хотя пекариха - баба классная! - усмехнулся поселенец. - Сиськи больше, чем мешки с мукой, задница - с чан, в котором тесто замешивает. Зато какие синие глаза! И лицо чистое, румяное. Косища с руку толщиной, ниже пояса, а главное, незамужняя она", - разулыбался в темноту окна, вспомнив, как расцеловала его пекариха, когда он раньше всех привез ей воду и сам переносил из бочки в пекарню. Она Гоше три громадных каравая дала, соколом называла, голубком, солнышком и котиком. Поселенец после такого всякое утро с пекарни начинал. Домой пекарихе возил воду без просьб. Ох, и понравилась она Гоше. Вот только не знал, как подступиться к ней. "Одно дело, когда все с шуткой. А если всерьез? Вдруг обидится баба? Эта, если разозлится, так звезданет, на своих "катушках" не устоять. Шутя в стену вобьет и оторвать от нее забудет. А может, она вовсе не прочь закадрить со мной? Но как узнать? Я ж с такими бабами опыта не имею. Все блядешками обходился. С ними запросто. Переспал ночь, отдал "бабки" и тут же забыл, что с нею связывало. Да и кто помнит дешевок? А вот пекариха…, - скребанул мужик затылок. - Пять лет тут кантовать. Без бабы тяжко, да и жениться не резон. Только на время. Не везти ж, в самом деле, бабу на материк с самой Камчатки? Это ж как в лес дрова. Всем на смех. Хотя годочки катят. И прыти поубавилось. Раньше ночами не мог спокойно спать, зато теперь как убитый. Ничто не тревожит. Всюду покой и холод. Даже этот падла, сосед, подначивает, мол, откуда у меня семья, если зона домом была. Больше полжизни в ней провел!" - выругался Гоша и невольно хохотнул, вспомнив, сколько девок он имел.
Пусть сучонки, шалавы, но и они случались разными. Их было много. Игорю столько и не снилось. Что в душу ни одна не запала - это другое дело. Никто из кентов не воспринимал всерьез девок. С ними только отдыхали, а отдых всегда был коротким, как сон…
Гоша пытается вспомнить хоть одну из девок, но тщетно. Много лет прошло. Всех баб, даже память
о них вытравили, выморозили северные зоны и долгие ходки. Они ломали человека, каждая по-своему, неумолимо и жестоко.
"Ладно, зато сам жив, как базарит сосед. Может, он и прав. В каждой жизни есть свои весны и зимы. Только вот почему так мало тепла и много холодов? Почему не наоборот? Вот и теперь, вроде бы, на воле, а менты по пятам шляются, каждую неделю стрема- чат. Уж не надумал ли смыться ненароком? А куда сорвешься с пустыми руками? Билет стоит дороже самолета. На вертушку и то даром не берут. Вон корефан прислал письмо. Слинял из зоны, заскочил на состав. Товарный, не пассажирский. А к нему подвалил сопровождающий и потребовал "бабки". Где б их взял? Вот и вмазали корефану в самое солнышко. С платформы вылетел и прямо под мост. Одних переломов - три. Хорошо, что нашли его сторожевые псы, и охрана не пристрелила, вернула в зону. А то так бы и накрылся под мостом свободным и счастливым, - грустно усмехнулся человек. - Даже фартовые не обходились так с фраерами, как они теперь на нас наезжают. Совсем озверели, - Гоша слышит, как сосед ходит по комнате. - И даже ты, падла, мою душу своими сраными "клешнями" вздумал уделать. Ну, козел, - слышит, как Игорь вышел в коридор, топчется у его двери, но войти не решается. Гоша тоже не зовет. - Сам обосрался, сам и отмывайся. Я тоже не лох, я гордый. И ты мне не пахан и не кент. Тебя одиночество и за яйцы, и за душу прихватит, а мне бояться некого в поселке. Я в каждом доме желанный гость и корешей заимею, сколько захочу. Я фраеров не ставил к стенке. Меня не шмонают по городам, никто не проклянет вслед. Кентам тоже обижаться не за что, никого не высветил и не заложил. А вот ты, старая и гнилая задница, лысый отморозок, даже ко мне войти боишься. Лажанулся как последний сявка. Теперь ждешь, когда я позову. Эх-х, паскуда! Знаю, что не с добра у двери прикипелся. Совестно. А одному в пургу канать тяжко, даже в теплой хазе. Она душу не согреет, с нею словом не перекинешься, а ты уже устал от одиночества. Скоро говорить разучился б, если бы ни я. На работе рот открыть ссышь, чтоб не проговориться, не выдать себя. Вот и сидел бы тихо, не поднимал бы хвост".
Георгий услышал тихий стук в дверь и, рассмеявшись своей победе над соседом, сказал:
- Входи, мудило!
Игорь вошел, опустив голову, сконфуженно покашливая.
- Кайся, падла! - не мог сдержать улыбку поселенец. Отходчивый по своей натуре, он не мог долго Обижаться. - Проходи, чего топчешься, как будто усрался?
- Ты у меня бутылку забыл. Не могу же я ее сам выжрать, - достал из кармана поллитровку, поставил на ©тол. - Давай мировую раздавим, - предложил глухо.
- Игорь, нам с тобой тут рядом не один день канать. Предлагаю не ковырять друг друга прошлым. Иначе глаз на жопу натяну, если снова лажанешься! Усек? И не базарь много. Сосед меня спросил, а ты чего всунулся в наш треп? Тебя просили? Я и на судах, и на зоне сам за себя отвечал. А уж тут и подавно. Мне скрывать и бояться нечего. Все пережил. Да и Андрей такой же, как другие, не Господь Бог! Мне перед вами не исповедоваться и прощения не просить. Не больше вас грешен!