- Гош, давай замнем. Облажался, не спорю, но и ты меня заплевал.
- Короче, квиты! Но ты первый, козел! - не уступал поселенец.
- Ладно! Пошел я домой, покуда не дошло до худшего! - повернулся Бондарев к двери.
- Стой! Куда намылился? Я тоже не пью один! - окликнул Гоша. Повернул соседа.
- Сукин ты сын, Гошка! - отозвался Игорь.
Они еще не успели выпить, как в двери кто-то
заколотился, и чей-то застуженный голос прохрипел:
- Спасите Христа ради!
Мужики бросились на зов. Едва открыли дверь, в коридор ввалился человек. Впрочем, это было что- то замотанное в тряпки по самые глаза. На голове платки и сверху шапка. Поверх телогрейки брезентовая куртка, ниже - ватные штаны, на ногах - валенки, старые и потертые.
- Кто это? - всматривался Гоша в приблудившегося, но узнать не мог.
- А черт его знает! Тащи в хату, потом разберемся, - предложил Бондарев, ухватил ввалившегося под руки.
Человек силился что-то сказать, но не мог. Лицо поморожено, слова и те замерзли в горле. Сил только и хватило на последний отчаянный крик.
Пока втащили в комнату, принесли снег, размотали тряпки с головы, начали оттирать лицо, поняли, что к ним приблудилась женщина. Она никак не могла встать на ноги, хваталась за стенки, за руки мужчин, но бесполезно.
- Как же к нам пришла? - спросил Игорь.
- Ползла, - еле выдавила баба.
Гошка снял с нее валенки, оттирал ноги гостьи снегом.
- Водки ей дай! Мигом очухается! - предложил Бондарев и, сам от себя не ожидая такого, плеснул бабе в стакан, заставил выпить.
Та сморщилась, закрутила головой.
- Давай ноги водкой натрем! - предложил Гоша.
- Самим ни хрена не останется, а буран, черт знает, на сколько зарядил, - бурчал Бондарев недовольно.
- Не сдыхать же ей теперь. Откинется, на нас ее смерть повиснет. Тебе то что, а меня опять в зону упекут, на нары! Давай сюда пузырь! - потребовал поселенец и, вылив водку на ноги бабе, взялся втирать.
- Ни хрена не оставил нам. Эх, ты, лопух! - посетовал Бондарев и качал головой, морщась и ругаясь, ушел в свою комнату.
- И что мне с тобой делать? - растерялся Корнеев, глянув на засыпающую женщину.
Ту разморило и ей захотелось спать, она постепенно согревалась. Баба только теперь поняла, что выжила чудом, добравшись и случайно наткнувшись на человеческое жилье. Знала, что заблудившегося в пургу никто не имеет права выгнать из дома. Таков неписаный закон Севера, и его никто в поселке не нарушал.
Женщина сидела на полу рядом с печкой, она уже расстегнула телогрейку, чтоб тепло скорее дошло до тела. Ноги уже согрелись, руки начали сгибаться, лицо горело.
- Куда же тебя определить? Свалилась на голову сугробом, а у меня второй койки нет. Как спать будем? Слышь, баба?
Женщина легла на полу, возле печки, всем своим видом давая понять, что на койку не претендует.
- Так не пойдет! Я на пол лягу. Поняла? Но сначала поешь. Вон картоха еще горячая, рыба имеется, Хлеб. И чаю сколько хочешь. А еще сала бабка за воду дала. Я уже ел, вкусное, иди за стол, - подал руку.
Женщина тяжело встала. Шатаясь, сделала пару шагов, присела к столу. Невольный тяжелый вздох вырвался наружу. Женщина, глянув на Гошу, сказала:
- Спасибо тебе.
- Оживай, бабонька, - обрадовался поселенец и поставил перед нею на стол все, что было. - Ешь, лопай, хавай, только оживай. У всех в жизни своя пурга. Каждого сыщет, а уж куда ветром загонит - не сознается! Скольких по свету уберет стужа, не доложит никому. И не поспоришь с нею. Верно говорю? - глянул на бабу.
У той слезы катили по щекам.
- Чего ревешь?
- Мальчонка один остался в доме. Ждет меня с хлебом, а я заблудилась. Пекарня оказалась закрытой. Может, и не ее нашла. Вернуться не подвезло. Пурга увела в сторону, далеко от дома, - рассказала баба.
- Сыну сколько лет? - спросил Гоша.
- Десять…
- А мужик? Пусть присмотрит. Чего сам не пошел за хлебом?
- Нету мужика. Вдвух маемся: я и сын. Теперь ждет меня, небось, в окно все глаза проглядел.
- Да спит он, твой мальчишка, - успокаивал Гоша.
- Голодный не заснет, - не соглашалась баба.
- Как тебя зовут? - спросил гостью.
- Анька я, а сын - Степушка.
- Куда ж ты мужика дела?
- Уехал от нас. Сказал, что на заработки. К старателям на Колыму подался. Уже шесть зим прошло, от него ни слуху ни духу. Где искать, не знаю. Да и стоит ли? Он ведь тут не работал нигде. А моего заработка не хватало на троих. Оно и на двух с сыном еле тянем, с третьим вовсе невмоготу. Он же выпить любил. Что ни день - бутылку подай. Где на них набраться? Без ентой чумы едва концы с концами сводили.
- Видать, пилила ты его, вот и слинял! - не сдержимся поселенец.
- А и невелика потеря: катях из портков выронить! Таких козлов - косяками у пивнушки! Никому но нужны, - отмахнулась Анна и продолжила, - я на тpex работах успеваю: в детсаде - прачкой, уборщицей и сторожихой - в магазине. Целыми днями на работе кручусь, присесть некогда. А мужик сутками пил, либо спал пьяный. Вот и посуди сам, на что 1акой в семье сдался? Я так и рада, что его нет. Дом понемногу в порядок привела. Купила нужное, ребенка одела и обула. В школу пошел не хуже других. Кормлю его хорошо, чтоб ни в чем не нуждался. Сама уж ладно, обойдусь как-нибудь.
- А как же я тебя не видел ни разу, - подумал вслух Гоша.
- Я тебя не враз узнала. У нас свой водовоз. Он много про тебя говорил, что ты - с зоны и первейший бандюга! А ты обычный! Совсем такой, как все! Даже водку мне на ноги не пожалел, всю до капли вылил. Дай Бог тебе здоровья! Вот посижу у тебя с часок и пойду домой, к Степушке, - улыбалась баба.
- С ума сошла! Да кто пустит? Глянь, что за окном творится. Пережди непогодь.
- Не могу. Ребенок один.
- До утра не пущу. Развиднеется, сам отведу. А теперь и думать не смей! - налил Анне чай и сам сел рядом.
- Ты-то чего один маешься?
- Сама знаешь, откуда взялся.
- Так уж боле месяца, пора оглядеться.
- Зачем? Мне и так кайфово! Ни одна не пилит, навар не просит. Ем и пью, сколько хочу, в зубах никто не считает, как ты у своего, - оглядел бабу косо, та поежилась. - Все вы только до росписи покладистые. Зато как узаконились, враз зубы наружу выставили. И главное, каждая норовит командовать мужиком.
;- Мы со своим не были записаны. Да и к чему? Алименты с чего брать, если он не работает? А то, что Степку не нагуляла, весь поселок знает. Хотя, кому какое дело? Важно, что не загубила жизнь.
- Это верно! - согласился Гоша.
- А у тебя дети есть? - спросила Анна.
- С какой сырости? Откуда им взяться? - удивился поселенец.
- Как же без них? Нетто никогда бабу не имел?
- Этого хватало как грязи, но до ребятни не доводил.
- А почему?
- На ночь все годятся! Под одеялом - каждая цветок. Зато утром глянешь, откуда жаба взялась? Такую не только в жены, на порог пускать не стоило.
- Небось, по пьянке возле пивбара не разглядел,- поняла Анна по-своему.
- Не в том суть. Рожа - дело десятое. Она для жизни - не главное. Зато душа! Но где она у вас прячется? И бывает ли она у баб? - отмахнулся Гоша.
- Видать, мы разными кнутами биты. Оттого и теперь не верим. У каждого своя болячка воет и свербит,- согласилась баба и потянулась к телогрейке.- Пора мне домой! Спасибо тебе за все. Ведь вот вроде чужой ты еще в поселке, а для меня - что брат родной.
- Посидела б еще с часок, может, и теплее назвала, - подморгнул бабе.
Та смутилась, покраснев, и ответила тихо:
- Не своею волей, пурга загнала, - натянула телогрейку на плечи.
- Куда намылилась? Я ж сказал, что не выпущу до конца пурги! Ведь не дойдешь! А наткнешься ли еще раз на жилье?
- Теперь не заблужусь, - ответила уверенно.
- Не дергайся, пока не схлопотала! Канай тихо! Вон шмыгай на койку! Утром отведу!
- Не могу! Сердце изболится!
- Заглохни, жива будешь! Пусть Степка тебя живую встретит. Это обрадует, слышь? Не испытывай судьбу в другой раз, чтоб не обозлить ее. Ложись и спи. Может, оно не так удобно, как у тебя дома, но лучше, чем околевать в сугробе.
- Не хочу, чтоб ты из-за меня на полу спал, - покраснела женщина.
- А что предлагаешь?
- Не знаю. Но не хочу, чтоб мучился!
- Давай валетом ляжем, - предложил Гоша.
- Я на табуретке с час пересижу и пойду. Светать будет, - предложила женщина.
- Слушай, мы - не дети! Иди, ложись! Сама знаешь, что еще и завтра буран не стихнет. Тут уж не до чванства. Дыши по условиям. Главное - выжить, прав тот, кто додышит. И ты мне не указывай в моем доме, - сдернул с Анны телогрейку, подтолкнул к койке.
Она легла поверх одеяла, свернулась калачиком. Гоша достал из-под кровати старый матрац, положил на пол и лег, не раздеваясь. Только свет выключил.
- Гош, а сколько тебе лет? - услышал тихое.
- Много. Тебе зачем знать?
- Жалко тебя…
- Спи. Бабья жалость как змеиный укус. Не от каждого очухаешься.
- Видно, тебе всегда попадались хреновые бабы! - посочувствовала Анна.
- Все вы одинаковы! Ни одной нельзя верить.
- А как же меня оставил?
- Пурга принесла на хвосте. И потом всего на одну ночь. Ни в жены…
- Ты думаешь, что в нашем Усть-Большерецке лучше найдешь?
- Ну, ты, блин, даешь! Да я и не собираюсь искать себе бабу! Зачем морока? Через пять лет на материк уеду, насовсем. К чему туда бабу везти? Там своих - кубометры. Любую клей хоть в подворотне, хоть на скамейке.
- А если не нравится она?
- Чудачка! Прижмет, так и коза за красотку сойдет. Бывает, не до выбора, - прислушался к голосу пурги за окном.
Он явно ослаб, уже не гудел в трубе. И лишь в окно, наполовину занесенное снегом, уже заглянула рассветная полоска. Гошка встал. Ветер еще гулял вокруг дома, гладил холодными белыми крыльями макушки и спины сугробов, будто причесывал их, похожих на белых медведей, вышедших на охоту.
Корнеев увидел, сколько сугробов намела пурга. Дорогу к дому совсем не видно. Тропинка к реке переметена. Дома засыпало так, что даже крыш не видно. Лишь кое-где торчат трубы. Пока откопают, отбросят снег от домов, прилетит новый ураган, большей силы, и снова укутает поселок в снег с головами.
Гоша печально смотрит на часть улицы, видневшуюся из окна. Сегодня и ему придется брать лопату в руки и откапывать дом и дорожку, чтоб хоть несколько дней дышать свободно, забыв о буране. Он не ушел, он просто заснул ненадолго в каком-то сугробе. Его не стоит трогать, пусть спит подольше.
Поселенец оглядывается на кровать. Анна спит. Руки на груди крестом сложила, дышит тихо, еле слышно. Что видится ей?
"Хорошо, жива осталась, не погубила бабу пурга, не заморозила насмерть. Жива Степкина мать. Он, верно, не подозревает, что мог потерять ее навсегда. А как бы жил, оставшись здесь круглым сиротой, пусть и средь вольных людей? Нынче родные не нужны, а уж чужие и подавно. Поморозило б тут пацана. Никто б не сжалился, не взял к себе, не устроил бы его судьбу", - думает Георгий.
Он услышал, как проснулся Бондарев, босыми ногами прошлепал к окну. Довольно крякнул, радуясь угомонившейся пурге. Поставил чайник.
Проснулись Андрей с Маринкой. Закричал ребенок. Ее плач разбудил Анну. Та, проснувшись, не сразу вспомнила, где находится, но вскоре сорвалась с по- С1ели, мигом оделась и, поблагодарив поселенца, расцеловав в обе щеки, бегом выскочила из дома.
Гоша не стал провожать ее, не было смысла. Он остался дома, ждал, когда трактора расчистят дороги. Без этого не стоило выводить из конюшни лошадь.
Гоша решил сегодня сходить на пекарню, а еще заглянуть в парикмахерскую. Знал, что раньше вечера не успеют тракторы расчистить улицы от заносов.
Он услышал, как ушли на работу соседи. Все спешили, оно и понятно, добраться до работы через сугробы - не подарок. Вон Бондарев додумался, по- пластунски ползет через заносы. Андрей Маринку то за руки, то за шиворот вытаскивает из снега. Ребенок в крике заходится, падает из санок. Андрей отряхивает обеих и снова застревает в сугробе по пояс. Пока доберется до места, окоченеет.
А Гоше, вот напасть, вспомнилась иная пурга, последняя, в зоне. Он вместе с другими зэками плел в цехе колючую проволоку. Ее делали для зоны про запас. Цех был завален ею. Помещение не отапливалось. Холод вымораживал душу. А в эту пургу снесло крышу. Снег повалил в цех, на головы и плечи. Мороз леденил дыхание, пальцы сводило.
- Не сачкуй! Вкалывай! - орала охрана.
- Как "пахать", если крышу сорвало?
- Свою посеешь! Не базарь много, козел, а то в шизо сунем, там согреешься! - орала охрана, материла мужиков. - Живее!
- Шевелись! - слышалось со всех сторон, но руки перестали слушаться.
После обеда люди отказались идти в цех, пока не отремонтируют крышу.
- Что? Бузить вздумали? А ну все во двор из барака! - появился оперативник из спецчасти.
Всех зэков по команде "лечь" продержали в снегу до вечера. Пурга истошно выла над зэками. В снег положили триста человек. Вечером встали всего два десятка. Остальных соскребли бульдозером и вывезли из зоны на самосвалах. Их отпела пурга, одна на всех…
Корнеев остался в живых.
- Ты, сукин сын, живуч! - позавидовал ему охранник и, оглядевшись по сторонам, протянул сигарету.
Гошка выкурил ее мигом, согрел душу, может, оттого впервые по лицу побежали слезы. Выжил!
- Не оглядывайся на них. Эти не встанут. Уходи скорее, подтолкнул охранник зэка и загородил его, курившего, от оперов.
Глава 2. СВОЙ ЧУЖАК
Может, и не узнал бы поселок, где провела ночь Анна, но сын заплакал, испугался, что мать не вернулась из пекарни. Соседи в милицию позвонили, мол, пропала баба, небось, занесло ее снегом, замерзла. Найти и схоронить надо. Кто-то поспешил назвать Степку сиротой. Тот и вовсе в голос взвыл. Мальчонка ни на шутку испугался, особенно когда к дому пришла милиция, и взрослые дядьки стали спрашивать, во сколько мать ушла из дома, во что была одета? Степка понял, люди будут искать уже мертвую мамку.
Милиция записала все, что рассказал мальчишка и, поговорив немного с соседями, решила начать поиск возле пекарни.
- Ну, пошли! Прихватим пару собак. Они в любом сугробе отыщут и раскопают, - позвал пожилой сержант двоих оперативников.
В это время кто-то из соседей оглянулся и вскрикнул:
- Да вон она идет, наша Нюська! Сама, на своих ногах! Живая совсем!
Степка пулей сорвался ей навстречу:
- Мамка, мамочка! - летел, раскинув руки, к матери. Голос дрожал, в глазах смех и слезы перемешались. Ноги бежали сами.
- Сынок, Степушка, прости! Заблудилась в буране! Сбил с пути, проклятый! Ничего не видела под ногами и вокруг, - оправдывалась Анна.
- Знамо дело - такая круговерть поднялась. Не мудро сгинуть в ту непогодь. Слава Богу, что уцелела, - прошамкал старик-сосед.
- Набрела на барак, где водовоз-поселенец. Он и помог, и оставил у себя, - сказала Анна, не приметив кривых усмешек соседских старух.
- Ноги знали, куда нести! - не сдержалась самая ядовитая.
- Водкой ноги мне растер, не пожалел, а ведь я их вконец поморозила, встать на них не могла. А Гоша поднял, мне свою койку уступил, сам на полу спал и, кроме того, накормил, напоил чаем. Хоть чужой он, не нашенский, в беде родней родных оказался! - взахлеб хвалила баба поселенца.
- Тюремщик ей родным стал! Хоть бы нас, старых, да сына усовестилась! Пацан волком взвыл со страху, а она завелась бандюгу нахваливать, - шипела соседская бабка.
Вернувшиеся милиционеры слушали молча.
- Да как вам не совестно, бабуля? Гоша вовсе не бандит. Хороший человек! Пальцем не тронул, словом не обидел. Заставил меня выжить для сына!
- Вот такая ты есть, что даже поселенец не позарился! - поспешила старуха к своему дому.
- Во, бабка! Двумя ногами в могиле стоит, а из- под подола все еще искры летят. Каждая думка о грешном! Хотя смолоду такой была! - сказал дед вслед старухе.
- Значит, у Корнеева переждала буран? - уточнил оперативник и сказал тихо, глянув на дом соседки-старухи, - Вот так и пойми людей. Оно вона как повернулось: чужак роднее и теплее соседки оказался, хоть и поселенец.
А по поселку слухи поползли:
- Анька с поселенцем скрутилась. Сама на него повисла. Знамо, почему мужик от нее сбег!
- Все несчастной прикидывалась, одиночкой! А стоило новому мужику в поселке появиться, Анька тут же схомутала.
- Да они давно живут, с самого первого дня. Все скрывали, да уже некуда стало! Их милиция в койке прихватила.
- Бесстыжая! Хоть бы с путевым связалась, этот - конченый бандит, - тарахтели старухи по всему поселку.
Георгий, ничего не зная, пришел на конюшню. Накормил, напоил, почистил лошадей и стойла, засыпал в кормушки овес. Собрался отбросить снег от двери и окон, а тут грузчик из пекарни прибежал, стал уговаривать привезти воду.
- Дай снег расчистить! Ведь не пройдет ни одна лошадь. К пекарне не проехать!
- Что ты, Гоша! Мы вручную, лопатами все убрали, а дорогу к реке трактор уже вылизал. Не тяни время. В детсаде ребятня без хлеба, да и в магазине- ни крошки!
Гоша тут же запряг лошадь, кое-как выехал из конюшни. Улица и впрямь была расчищена тракторами, а вот спуск к реке весь занесен снегом. Просить трактористов теперь было бессмысленно: они прочищали дороги к больнице, детсаду, к почте, магазину, школе. Пришлось самому браться за лопату.
Лишь через три часа он подъехал к пекарне. Весь заиндевел, кобыла - в сосульках. А пекариха ругается:
- Где тебя черти носили? Почему так долго не привозил воду?
- Захлопнись! Чем орать, лучше бы прислала своих бездельников помочь мне почистить спуск
к реке! Я один его расчищал. Конь - не трактор, порожним не прошел бы, с бочкой воды и подавно не поднялся 6!
- А ты сам чего до обеда дрых? С рассветом вставать нужно! А то ишь, засоня! Лежебока! Кто-то за него чистить должен!
- Кончай базар! Не звени в уши! В другой раз тебя подниму, чтоб от самой пекарни до проруби дорогу почистила. Тебе это полезно, лишний жир сбросишь, - хохотал Гоша, проходя мимо пекарихи с полными ведрами.
Корнеев окинул взглядом бюст бабы, и ему до нестерпимого захотелось потискать его. Возвращаясь, не сдержался и ущипнул за сиську. Пекариха онемела на миг. Поселенец увидел ее глаза. Они стали громадными, темными и злыми. Гоша невольно вобрал голову в плечи. Ох, и вовремя он это сделал: прямо на макушку ему опустился кулак Любки, а толстое крепкое колено пекарихи выбило мужика из пекарни в глубоченный сугроб. Корнеев влетел в него с головой по самый пояс и стриг ногами воздух. Дышать стало нечем. Ему никто не помог выбраться. Вокруг хохотали все: от уборщицы до пекарихи Любки.
Гоша выбрался из сугроба, отряхнулся и повел кобылу со двора пекарни.
- Стой! Куда же ты?
- Отдай воду! - послышалось вслед.