Процесс продолжался двести лет (за исключением короткого всплеска в конце недавних 80-х) и в полной мере возобновился сейчас, а исторически имеет две крайне выразительные кульминации: стать настоящим русским означает "указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой, всесоединяющей" (не стошнило?) - Ф. М. Достоевский; и "Иностранцы - засранцы" - И. В. Сталин. Про первую мысль Европа вообще не узнала, поэтому и не удивилась, второй мысли "иностранцы" тоже не удивились, так как уже хорошо знали, что этот гад выделывает со своим собственным народом.
Однако ведь дважды сказано в Священном Писании "пёс возвращается на блевотину свою" (Соломон и Апостол Петр). Из этого неделикатного замечания следует простая мораль: во-первых, что псом быть не надо; во-вторых, уж раз так оно вышло - следить нужно за правильным духовным и культурным питанием.
Отчего же "нехорошее возвращение" так упорно у нас происходит?
Век 18-й считал главной своей задачей активную учебу в общечеловеческой школе, по возможности быстрый переход в старшие западноевропейские классы. Началось с Петра I, закончилось Екатериной II, но и в двадцатилетний период Елизаветы осуществлялось широкое привлечение иностранных специалистов в различные сферы государственной и научно-культурной жизни. Кроме дурашливой бездельницы Анны и очень коротких времен Екатерины I, Петра III и Павла I, Россия имела умных и сильных правителей, которые не стеснялись учиться сами и не видели ничего унизительного, чтобы получать опыт и знания от других.
Вот здесь уже начинает просматриваться корень русской проблемы, а именно - масштаб и качество управляющей личности.
Продолжим в этом направлении, только уже приходится, что называется "на понижение": хорошо образованный, но неуверенный в себе и ни в чем Александр I, живший в не покидавшей его тягости греха от убийства собственного отца; не очень хорошо образованный Николай I, вынесший крайне жестокое детское воспитание и решивший, что жестокость и должна быть основой государственного правления; его сын Александр II (реформатор) - умный, образованный, не злой, слабовольный, автор замечательно точных и совершенно флегматных высказываний-приговоров: "Россией управлять не сложно, но совершенно бесполезно", "Все страны живут по законам, а Россия по пословицам и поговоркам"; Александр III: к престолу подготовлен не был, императором стал из-за внезапной смерти старшего брата престолонаследника Николая (очень талантливого), добродушен, миролюбив, рано начал пить и впадать в пофигизм; Николай II - самая большая беда России: "слабосильный диктатор" по определению его воспитателя П. Н. Дурново, что расшифровывается - человек, цепляющийся за абсолютную власть, но не умеющий ее эффективно использовать; не умел даже для собственного спасения, даже для спасения детей, не подумав о них в момент отречения, но которых (а заодно и страну), объявив переход к полному конституционному правлению через Учредительное собрание, можно было спасти.
Сразу соглашусь, сделанные характеристики крайне поверхностны.
Но всё же они несут в себе главное: масштаб личностей правителей 19-го начала 20-го века был ничтожно мал сравнительно с задачами развития России, объективно - по историческому возрасту и, соответственно, опыту - сильно отстававшей от Европы и переехавшей ее части в Америку.
Двадцатый век не изменил уходящую вниз траекторию, он даже придал отрицательной динамике ускорение. О русофобе, кровавом палаче Ленине (масштаб - да! но с отвратительным качеством) было достаточно сказано в предыдущих новеллах, о десятках миллионов замученных Сталиным не знают только дети и знать не хотят, к сожалению многие, мозги которых позволяют сочетать этот факт с утверждением "при нем был порядок". Тут снова синдром генетического раба: раб, не пострадавший в очередной мясорубке, очень радуется и в той или иной мере объясняет это добротою к себе хозяина, а кроме того любой человек не любит тревоги совести - так стало быть: чем-то сами они виноваты, те, попавшие в мясорубку. Но это психология рабов субпассионарных, не мнящих себе другого счастья, кроме увертывания от невзгод. Однако мы помним, что существуют и пассионарные - целенаправленные на статус "привилегированный раб". Их активизация находится в прямой связи с тотальностью, жесткостью диктатуры: чем выше этот градус, тем подвижнее становятся негодяи, скрывающиеся при более либеральных обстоятельствах под маской "я как и все". И в ретроспекции нетрудно обнаружить: при Александре I пассионарной мрази было немного; при Николае I гораздо больше; при Александре II совсем немного и более-менее - при Александре III; при Николае II снова много; при Ленине - уже изобилие; при Сталине - переизбыток, требовавший регулярных сокращений методом внутренних чисток. При следующих генсеках - изрядно, но в строгом соответствии с "температурой"; и вот деталь: при раннем Хрущеве (оттепель) привилегированные рабы затихли и поубавились, но стоило тому через несколько лет, охамев от всевластия, начать третировать неконформистскую интеллигенцию, - повылезали из всех щелей и устремились к престолу, организуясь в погромные сотни; они же, после внутрипартийного антихрущевского заговора, через месяц-два говорили: "Дурак! Хорошо, что, наконец, от него избавились".
Однако самой страшной мобилизацией пассионарных рабов была, конечно, мобилизация ленинско-сталинская.
Вот тут появляется еще одна историческая фигура - Троцкий (Лев Давидович Бронштейн, 1879–1940).
Родился в Херсонской губернии в состоятельной семье, два родных языка - русский, украинский; переводил в молодости басни Крылова на украинский язык. Учился в реальном училище "на отлично" по всем предметам; художественно одарен (прежде всего, литературно); крайне подвижный ум, быстро схватывающий смыслы и их детали; прекрасная память, позволявшая в короткие сроки выучивать европейские языки. О его революционном пути легко прочитать в Интернете, но следует обратить внимание: популярность Троцкого в рабочей и крестьянской среде до 1925 года не уступала ленинской, в государственных учреждениях разных уровней обязательно висели портреты обоих вождей. Однако с 1923 г. в противовес ему формируется триумвират Зиновьев-Каменев-Сталин с ведущей ролью Зиновьева; Сталин в тройке изображает из себя аутсайдера, находясь на партийной должности Генерального секретаря, которая в те годы считалась только технической и заключалась в кадровой и организационной партийной работе. Зиновьев полагает себя прямым наследником Ленина и ненавидит Троцкого как конкурента, а Сталина не берет в серьезный расчет, полагая его тем, кем тот сам себя выставляет (добрый малый, внимательный ко всем и немного наивный). Зиновьев с 1903 г. находился рядом с Лениным, занимал второе место по голосам на всяких партконференциях и прочих партийных выборах, что сформировало в нем убеждение в своей совершенной неуязвимости, к тому же - он официальный руководитель Коминтерна, то есть лидер мирового коммунистического движения. Зиновьеву с Каменевым даже в голову не приходит, что Сталин - какая-то грузинская деревенщина - способен возглавить партийные массы, тем более что сохранилась еще большая группа большевиков "первой волны", среди которых у Сталина нет никакого авторитета. В сходной психологической с Зиновьевым позиции до 1925-го года находился и Троцкий, имевший огромный авторитет, в том числе в Армии - от верхнего командирского уровня до рядового состава. Сталин, оттирая Троцкого руками Зиновьева-Каменева, крайне любезен с ним, расправу он откладывает на "после того", как обнулит этих двух, что произойдет очень скоро - на XIV съезде партии в конце декабря 1925 года.
По происхождению сам из пассионарных рабов, Сталин прекрасно понимал их психологию. Выдвинутые им на местах секретари парторганизаций (подавляющая часть делегатов съезда), ставшие "привилегированными" и получившие от него большую материальную халяву и счастье распоряжаться судьбами и жизнями многих людей, будут служить верой и любой неправдой ему-хозяину; плевать они хотели на любую политику партии, вернее - примут всякую, на которую он им укажет.
А дальше, читайте стенограммы съезда - оркестр гопоты, увидев взмах палочки, заиграл сам - омерзительно, стараясь "кто громче".
И в это самое время в Ленинграде погибает несколько дней назад приехавший туда Сергей Есенин.
Многие признаки, противоречащие самоубийству, легко найти-прочитать, поэтому дальше только о версиях с некоторыми нашими к ним комментариями.
Сталинистская версия.
Есенин - антисемит, много раз доказавший это своими оскорбительными в адрес евреев высказываниями. Убийство - дело рук обозленных на него евреев Троцкого, Зиновьева, Каменева.
Комментарий:
Сразу трех? Находящихся, к тому же, в лютой междоусобной войне?
В тот самый момент, когда на них шла, без преувеличения страшная, атака на XIV съезде, и сама она не была неожиданностью уже за два-три месяца до съезда?
Спросим с известной интонацией: И сильно им нужен был этот Есенин?
Приводится еще один, совершенно нелепый, слух (запущен Лубянкой еще до убийства). У Есенина якобы каким-то непонятным образом оказалась приветственная телеграмма Каменева то ли Временному правительству, то ли Великому князю Михаилу в связи с его однодневным (после Николая II) помещением на престол. Чушь собачья, особенно на фоне действительно серьезного проступка Зиновьева и Каменева, опубликовавших в 17-ом году в меньшевистской газете замысел большевиков, готовящих октябрьское вооруженного восстания. Однако сошло - скоро простили. И вдруг какая-то придурошная телеграмма, которую, к тому же, никто никогда не видел.
Другая версия.
Зиновьев, бывший долгое время главой Петрограда-Ленинграда, контролировал и местных чекистов.
Убийство Есенина было совершено по указанию Сталина людьми Дзержинского - верного подручного Сталина еще с 21-го года. Поэта заманили в Ленинград два агента с Лубянки - литераторы из числа его хороших знакомых: речь шла о будущем литературном журнале, руководимом Есениным, и удобной для него квартире. Следом выехали убийцы с Лубянки, поселившиеся в гостинице рядом с номером поэта.
Убийство было совершено без имитации самоубийства, а наоборот, со всеми нужными признаками и указаниями на присутствие в номере других людей.
Однако совсем бесшумно не получилось, кто-то позвонил в администрацию, оттуда в ГПУ, и приехали другие чекисты - зиновьевские.
Быстро сообразили, что дело "нечисто" и связались с находившимся в Москве Зиновьевым. Тот тоже понял к чему всё это организовано, дал приказ максимально приблизить дело к самоубийству и закрыть его следствием именно с данным определением.
Вмешаться и что-либо изменить, чтобы все-таки свалить на евреев, у Дзержинского не было формальных оснований. И Сталин не слишком горевал - дорога к единовластию уже была открыта.
Троцкий о случившемся мог только догадываться; его прощальную на похоронах Есенина речь очень стоит прочитать; с поэтом, кстати сказать, он был в хороших личных отношениях.
Еще одна справка: в 1918-м Троцкий, отказавшись от предложенной ему Лениным должности председателя совета министров, а затем - от должности министра внутренних дел, взял на себя лишь слабенькое министерство иностранных дел - это к вопросу о его якобы стремлении к личной диктатуре.
Что же касается спора о смерти Есенина, он очень типичен для современного российского дискурса: на публичной сцене в спорах об истории обязательно сейчас присутствует одна и та же сторона - привилегированные рабы режима, для кого-то другого остается всё меньше места. А с того края всё прибывает, "привилегированным" уже тесно, и они начинают поджирать друг друга. Джугашвили-Сталин, как нечто конкретно-историческое, им вовсе не нужен, а нужен абсолютный диктатор, в которого они хотят превратить заурядного засевшего в Кремле пацана. Тот откровенно не тянет - ни по смекалке, ни по работоспособности. Интересная складывается ситуация, коей в мировой практике нет исторического прецедента. Как там оно у Тютчева - "счастли́в, кто посетил сей мир в его минуты роковые"?
Завтра надо что-то докладывать Мокову.
В опустевшем от сотрудников Отделе мы пьем чай с польским крем-ликером, оставшимся от недавних "мероприятий". Этим отличным ликером с разным вкусовым наполнением была тогда завалена вся Москва, а потом он-любимый исчез по непонятным причинам.
Алексей вернулся со скромной информационной добычей.
По его впечатлению, бухгалтер - тип скользкий и хитрый: ни про какие два миллиона якобы не знает; отметить событие выпивкой ему покойный почему-то не предлагал, сам он отправился спокойно домой, жена может подтвердить. Еще этот "хитрый" про компаньона намек сделал в виде вопроса: "Они разве не вместе уехали?"
- А про третьего, про юриста, ты у него спрашивал?
- Спрашивал. Тот его уведомил, что в ночь в Киев уедет.
- М-м, значит, поездом.
- На машине, сказал.
- На машине? Леша!
- Чего ты?
- Два миллиона в пачках - это же приличного объема вещевая сумка. Как ее через границу поездом везти? Наши или украинские таможенники запросто могут попросить: "Откройте, пожалуйста".
- Да больно им надо. Хотя… ну, ты прав, рисковать так деньгами глупо.
- И свободой.
- Слушай, Жуковка ведь - киевское как раз направление. Он мог заехать, так? А потом в Киев. Сумку, правильно, как нечего делать - под сидение спрятать. А наши ребята тут говорили - пятьдесят долларов всего сунуть, как миленького на ту сторону без очереди пропустят, а хохлам еще пятьдесят - и "милости просим". Пулей пролетишь, без всякого досмотра.
Про такой пограничный фортель я тоже слышал.
Но волновал самый главный вопрос:
- Сейф, Леша, как шифр он мог знать?
- Н-да… или кто-то другой.
Дело это вызывает у меня раздражение, что совсем не способствует думать.
Выражение Лешиного лица вдруг продемонстрировало "идею":
- Дим, а если он деньги в сейф просто не положил?
- То есть?
- Ну так, бросил куда-то сумку, настроенье приподнятое, подозрений никаких не испытывал, стал вместе с гостем закуски из холодильника таскать…
- Мысль интересная.
Впрочем, возражение быстро явилось:
- Тогда надо предполагать, что гость, кто именно - неважно, заранее предвидел такую неаккуратность?
Что-то еще попросилось сказать, неосознанное…
А теперь, да, осознанное:
- Вот какой тогда вариант просится. Этот "гость" не планировал совершать преступление. Вообще не планировал, понимаешь?
- Не очень.
- Экспромт. Деньги, как ты предполагаешь, оказались вдруг доступными, но само по себе оно не сыграло бы роли. Сыграло то, что хозяин вдруг почувствовал себя плохо и умер - нет пульса, нет дыхания, всё, короче, ему стало понятно.
- Гениально, с этим и надо к Мокову завтра идти!
- Идти-то можно. Только слишком декоративный получается вариант, это, во-первых.
- В чем декоративный?
- Вот в подобном стечении обстоятельств. Во-вторых, кто именно прихватил деньги и как их искать, всё равно непонятно. Обрати внимание еще на такую деталь: на сделке все четверо были вместе, а потом странно разбежались - каждый оказался сам по себе и про остальных ничего не знает.
Алексей что-то ответил, но слова не дошли, включилась внутренняя картинка - я опять иду по Кузнецкому.
Почему вдруг туда вернулся?
Снежинки в воздухе блестят от света фонарей и ярких витрин - здесь всё уже схвачено богатыми фирмами, нашими-ненашими - не поймешь, и деньги у некоторых людей должны быть какие-то бешенные, чтобы покупать в этих бутиках или, вот, в ювелирном…
- Дим, ты слушаешь? Еще одна деталь, про которую я не успел рассказать.
- Подожди. У этой дамы ведь есть драгоценности.
- Причем здесь… наверное, есть.
- У них сейчас принято друг перед другом фарс наводить - значит, обязательно есть.
- И что?
- А где она могла их хранить, просто в тумбочке? Ценный портсигар хранился в сейфе, а драгоценности в открытом, так сказать, доступе? Наверняка и уборщица приходящая есть - чего там, слямзила, и в Молдавию, какую-нибудь.
- Слушай, ты прямо в яблочко!
- Компаньон, я тебе говорил, тоже напирает, что не могла она не знать шифра.
- Вот по поводу него я и хотел: бухгалтер сказал, как бы так между прочим, что Георгий человек умный, разносторонний и в молодые годы в студенческом театре МГУ играл, даже заграницу на гастроли с ним ездил.
- Подставляет.
- А с другой стороны, артистический талант - не пустяк, нам развешивать с ним уши нельзя.
- Нельзя, согласен. Только вот выкладывать Мокову подозрения на вдову надо очень осторожно. Не говоря уже о том, что деньги она могла и не брать: открыла, посмотрела - их нет, а чтобы не навлекать на себя подозрений, заявляет теперь - шифр сейфа не знала. Опять же, какой ей резон - чтобы прикарманить шестьсот тысяч чужих денег? Вряд ли это такая уж значимая для нее сумма.
- Кроме одного случая.
- Какого?
- Сын - химик, ты сказал. И что она хотела слинять из России, а муж не хотел.
- Да.
- А если они решили его ядом грохнуть?.. Только где гарантия, что убийство не обнаружиться - тогда, значит, надо, заранее, разыграть историю с чужим в доме. Что ты улыбаешься, тут кардинальное расхождение жизненных планов.
- Всё правильно говоришь. Я как раз про это расхождение и подумал, и перед твоим приездом позвонил в лабораторию, чтобы забрали из той клиники пробы крови для анализов тут у нас. Завтра оформим заявку у Мокова.
- Ну, ты вообще… может, тебе и помощник уже не нужен?
- Нужен-нужен. Давай лучше о следственных действиях. Надо проверять и ее, и сына - на самом деле они были там, где говорят? У сына свидетель девчонка, обратил внимание, как он ее нам навязывал?
- Конечно, адрес подсовывал, телефон. Потрясти надо девчонку.
- С ней разберемся. А вот как выйти на визажиста, не указывая впрямую, что мы эту Аллу подозреваем?
Оба мы подумали-подумали…
И посмотрели друг на друга без особой веселости.
Алексей взял бутылку - долить ликер, но застыл с ней, глядя мимо меня.
- Опять идея пришла?
- Просто, Дим! Завтра звоним жене юриста, уточняем по поводу отъезда мужа и заодно спрашиваем, не знает ли она про Аллиного визажиста. Если не знает, звоним жене бухгалтера - быть такого не может, чтобы из двух знакомых баб хотя бы одна не знала - они же наверняка общаются. - И угадав, поспешил избавить меня от сомнений: - Мужьям скажут, а ей - нет, им всем сейчас выгодно, чтобы на других больше подозрений падали.
- А ты говоришь - мне помощник не нужен. Давай, за твое здоровье.
Мы допили вкусный ликер, стали уже собираться на выход, однако еще одна мысль пришла в голову - теперь в мою.
- А чего до завтра тянуть, сейчас и позвоним.
И тут же еще одна:
- Только попробую я сначала узнать у Георгия.