В темных углах появился грибок. Николай понял, что в доме и впрямь много лет не было хозяина. А и он сам надолго ли здесь? Вон как встретила его Стешка. Все норовит высмеять.
- А вы к нам надолго? - услышал внезапно ее вопрос.
- Не знаю. Как получится. Это не только от меня зависит, - ответил смутившись.
- А что? Вам больше некуда пойти?
- Стешка! Отвяжись от человека! - послышался голос Варвары.
- Нет. Я ничего плохого не подумала, но почему вы валялись на дороге?
- Стешка! Уймись! - вышла Варвара из кухни с тарелкой котлет. - Ешь, Миколай! Прости мою дуреху. Ведь, спасая меня от бандюг, ты и не знал, за кого тебя могли пропороть ножами. Ешь! На глупых не обижайся! - Огрела дочь злым взглядом: - Принеси сметаны!
Николай ел за обе щеки. Он забыл, когда ел в последний раз. Он стыдился признаться бабам, что не сердце подвело его, что чудом остался жив. А, оказавшись в телеге Варвары, пришел в себя от запаха хлеба. И, нащупав в мешке, вытащил буханку и съел, пока Варвара говорила с кобылой и, не оглядываясь на него, торопила клячу домой.
- Шкелет! - усмехнулся Николай, вспомнив, как назвала его Варвара.
Стешка о многом хотела спросить его. Но наткнулась на строгий взгляд матери, мигом прикусила язык.
"Сама привезла, сама и выгонит", - решила про себя, не веря, что этот чужой человек сможет надолго прижиться в их семье.
- Нынче тебе на топчане постелим. Завтра истопим баньку. Помоешься, попаришься и тогда - в постели спать станешь, - сказала Варвара.
Николай уснул, едва коснувшись головою подушки. Он не слышал, о чем тихо переговаривались за тонкой перегородкой Варвара со Стешкой.
- Мам! Ну зачем ты его привезла? Это ж дармоед! В чем сможет помочь, что умеет? Ведь ты даже не знаешь, кто он и откуда? Может, уголовник…
- Закинь! Иль ты порешила, что на мужука по объявленью тебе гарантию дадут? Хрен там! Тоже любого, кто подвернулся, того и прислали бы! Еще поганей этого. Пропойцу иль дворнягу, короче, бездомного, никому не нужного. Путёвые и без объявлений обходятся. А бросовые - по объявленьям, как по лотерее, разыгрываются. Кому как подвезет.
- Ну а нам зачем такой? Лишний рот в доме, - не унималась Стешка.
- Замолкни! Он, может, говно! Но нынче от разбою спас! Сама не смогла бы от троих отбиться. А и вдругоряд, те двое, тоже не без умыслу курить просили. Так это на дороге. А коли в дом придут? Миколай заместо сторожа сгодится. Прознают, что мужик в дому имеется, уже не сунутся. Нынче без защиты жить жутко. Поняла? Об дочках по думай. Ить они растут. А и фулиганье плодится. Нот в деревне у Ситниковых украли меньшого мальца. И выкуп потребовали. Грозились иначе убить. Они к властям - в милицию. Ну и что толку? Три месяца маялись. Деньги едино пришлось выложить. Тогда и мальчишку в обрат получили. Поняла, об чем сказываю? Ситниковы в голос ныли. Пришлось всю скотину продать. Нам, не приведись такое, хоть по миру с сумой. Помочь некому!
- Выходит, в сторожа привезла его? А если он моих девчонок уведет за выкуп?
- Не! Он не бандюга! - отмахнулась Варвара.
- Откуда знаешь?
- По глазам видать. У него вся душа избитая. Таким от своего горя забыться. Лихом не кормятся…
- Как знать, - вздохнула Стешка и, повернувшись на бок, вскоре уснула.
Утром Николай проснулся от ощущения того, что его кто-то разглядывает. Он, еще не открыв глаза, услышал:
- Гля! А у него в носе волосы растут!
- Это потому, что им в голове тесно стало. От того они и полезли повсюду, из ушей, из носа, из породы!
- Любка, а этот дядька откуда взялся?
Не знаю! Бабка его привезла вчера ночью!
А мне мамка сказала, что он на огороде взял, я. Вырос сам по себе, рядом с капустой.
Дура ты! Люди не растут в огороде! Если б так, мамка давно бы уже папку вырастила. И не
только папку! Людей в магазинах покупают. За деньги.
- А почему папку не купят?
- Денег надо много. У нас столько нет.
- Ну, а вот этого купили!
- Почем я знаю! Может, он мало стоил. Видишь, какой старый?
- А он у нас всегда будет жить?
- Замолчи, дура! Он проснулся! Видишь, усы шевелятся. Давай убегим. А то, как подскочит, как схватит, - зашуршали ноги по полу, затопали из комнаты. Но вскоре затихли.
Четыре любопытных глаза следили за Николаем через щелку в перегородке.
Человек встал, поняв, что все в доме давно проснулись и только он припозднился. Его никто не решился разбудить.
Николай оделся, вышел на кухню.
- Доброе утро! Как спалось на новом месте? - встретила Варвара. И тут же позвала к столу.
- Погоди, Варя! Я пока умоюсь, огляжусь, - не заторопился за стол. И выйдя во двор, приметил Стешку. Та носила с огорода картошку во двор, рассыпала на просушку. Завидев Николая, поздоровалась коротким кивком, заторопилась за дом. Николай огляделся. На душе тоскливо стало. Двор и дом в запущении. Все обветшало, износилось, сгорбилось.
Везде нужны были руки - сильные, хозяйские, мужские. Работы прорва. А ему - потянуть ли все одному? Да и стоит ли оставаться в этом вдовьем болоте? Сможет ли прижиться? Может, лучше будет уйти, пока не поздно? Чтоб не завязнуть, не причинять новую боль - себе и другим? - присел на скамейку возле дома, та заскрипела, зашаталась под ним, взвыла на все голоса.
- Хозяйка! Дай топор и молоток! - позвал
О тешку. Та удивленно выронила ведра из рук. Не ожидала, что так скоро возьмется помочь.
А Николай, выбрав доску покрепче, остругал, вбил столбики поглубже, обкопал их, прибил доску, проверив, довольно улыбнулся. Давненько он не занимался подобными делами. А ведь когда-то псе умел. Сколько лет прошло с тех пор?
- Дядь! А ты качели нам сделаешь? - подошли две девчушки - дочки Стешки.
- Не мешайтесь под ногами. Идите домой! Помогите бабке! - не хотела баба навязывать домашние заботы Николаю, решив присмотреться к нему и дать возможность оглядеться самому.
Николай, наступив на порог, тут же сломал доску. Сгнила. Заменил все доски. Закрепил дверные петли, смазал их, сделал засов. Подбил лестницу, ведущую на чердак, сбил крышку для колодца, закрепил калитку, ворота.
"Кто им поможет? В беде все отворачиваются даже от родных!" - вкапывал столбы для качелей.
- Дядь! А как тебя зовут? - подошла совсем близко конопатая, щербатая девчонка.
- Николай…
- А меня - Любка! А как мне тебя звать?
- Как сама захочешь, - отмахнулся устало.
- Значит, буду звать тебя шкелетом, как бабка.
Николай усмехнулся:
- Выходит, я хуже пугала?
- Нет! Ты хороший! Качелю делаешь…
- Почему дразнишь?
- Я не дразню. Просто ты тощой, вот бабка и велела позвать тебя, чтоб поел.
- Заморился, Миколай? Не успел оглядеться, уже работы прорва навалилась? - посочувствовала Варвара, подвинув тарелку борща. - Ешь, родимый! Дух переведи. Я ить баньку затопила. Нынче попаришься. И спать будешь в чистой постели. В комнате. Авось скорей обвыкнешься.
Николай ел жадно. Он и сам не думал, что так истосковался по домашней еде.
- Може, не так хорошо, как в городе. По-простому живем, трудно. Работы много. Зато никому не завидуем и не воруем. Спокойно спим, - говорила Варвара.
У Николая от этих слов кусок поперек горла застрял.
- Да что это с тобой? - колотила по спине баба, испугавшись не на шутку. А Николай никак не мог продохнуть и задыхался.
- Нагнись! Скорей! К полу! - торопила Варвара.
Николая рвало. Вместе с этим пришло облегчение.
- Я что-то не то болтнула? Не обращай на меня вниманья, голубчик наш! Мне боязно, что не понравится тебе и уйдешь, сбегишь от нас! Вот и брешу, чтоб середь нас не совсем кисло было, - призналась баба простодушно. - Вот у меня когда еще мужик был живой, все говаривал, мол, у бабы в голове, как в соломенной крыше, окромя ветру ничего не сыщешь. Верно, он был прав, - продолжила Варвара.
- От чего он умер? - спросил Николай.
- Застыл. Рубил прорубь. Провалился под лед. Воспаленье получил. За неделю сгорел. Свечкой. Даже проститься не успел. Голос отнялся. Опосля того наняла мужиков, чтоб нам свой колодец выкопали. Каб раньше то справила, может, и доныне жил…
- У всякого свой срок на земле. Своя пора рожденья и смерти. Это не от нас! - отодвинул
Николай тарелку. И спешно встал из-за стола, увидев, что Стешка рубит дрова.
- Дай топор! - не попросил, потребовал.
Николай рубил дрова, радуясь, что избежал
Варвариных расспросов о его жизни. Он боялся их больше всего на свете. Он не хотел будить память. Она еще не зажила и болела нестерпимо.
"Немного приду в себя и подамся куда-нибудь отсюда, - думал человек, раскалывая чурбаки на ровные полешки. - А куда идти? К кому? - потел лоб. - Никому не нужен. Везде чужой, лишний. Даже родня хуже врагов", - снова начинало звенеть в висках. И, ухватив топор покрепче, крошил поленья так, что в глазах рябило, как врагов, как гною беду - в щепки…
Стешка уже не успевала уносить дрова в сарай. А Николай, забывшись, рубил остервенело. Поленья разваливались со стоном.
Взмокла рубашка, но Николай не замечал. Лишь скулы на лице побелели.
"На тебе, зараза!" - врезался топором в середину чурбака.
"Вот тебе, гад!" - разваливал громадный чурбак пополам. И колол на мелкие поленья.
- Отдохните! - предложила Стешка.
Она запыхалась, раскраснелась.
- Я не устал! - колол дрова, словно рисовал ровные, белые поленья.
- Миколай! Передохни, голубчик. Гля! Какую гору навалил! На цельный месяц хватит! - вышла на крыльцо Варвара.
Когда Николай сел перекурить, к нему подошла Любка. Присела рядом:
- А я тебе леденцов принесла. На, возьми. Бабуля их с района привезла. Вкусные. Грызи.
- Я их не ем.
- Боишься, зубы болеть будут? Это брехня! Зубы от конфетов не болят. Ты не слушай мамку. Она неправду говорит. Зубы болят, когда конфетов долго нету. Вот.
- Все равно не хочу. Я их не люблю!
- А разве такое бывает? - вытаращилась Любка удивленно и выронила леденец из-за щеки.
- Я уже старый. Потому не ем конфет.
- Бабуля тоже старая, а ест.
- Она - женщина…
- А мой папка, так бабуля говорит, даже у нас конфеты отнимал. Выходит, он тоже - тетка?
- Люди разные…
- Совсем разные. Это правда. Папка никогда дрова не рубил. Наверно, не умел. Потому бабуля его не любила и говорила, что он штаны срамит. А ты к нам надолго?
- Пока не знаю, - растерялся Николай.
- А почему?
- Вдруг я штаны опозорю?
- Нет! Тебя бабуля голубчиком зовет. Значит, полюбила. Выходит, ты мужик.
- Шкелетом тоже называла.
- А это не стыдно. Шкелет - это тощий. Но ты потолстеть сумеешь, если захочешь.
- Любка! Иди в баню! Мать ждет! - позвала девчонку Варвара. И подойдя к Николаю, спросила: - От чего горюешь, Миколай! Что душу точит? Иль не нравится у нас? Иль измотался вконец?
- Нет, Варвара! Не в том дело. Привыкнуть надо. Если сумею, - признался честно. И добавил: - Как-то все неожиданно получилось. Свалился я к вам, как снег на голову. А у вас и без меня забот невпроворот. Даже стыдно.
- Да ты об чем? Помилуй! Мужик в доме завсегда нужон. Сам видишь, пропадаем. Захирели вовсе. Бабьи руки - немощные. Я ж в район, знаешь, зачем ездила? - рассказала об объявлении. - Там еще неведомо, кто сыскался бы! Может, пьяница, иль никчемник, иль лихой какой? Ты ж глянь на себя! Совсем даром взялся. Даже на газету не потратилась. А уже столько делов в доме переделал! И не хвалишься, не грызешься с нами. Покуда псе ладно. Чего нам всем нужно, чтоб не обижал, помогал где сможешь, заступником был. Сначала стерпимся, а потом, может, и свыкнемся?
- Не знаю, Варвара. Трудно вот так сразу что- то обещать. Пока поживу. Если не в помеху. Но вдруг что-то не по душе - не обессудь…
Баба, глянув на него, вздохнула тяжко. Ей было стыдно уговаривать мужика. Она устала от постоянных забот, валившихся на нее каждый день, как дождь через сито. Ей стало страшно, что и в ату зиму ей придется ездить за дровами в лес, в район - за пенсией в одиночку, самой косить траву па сено в будущем году, сажать и убирать в огороде. И все вдвоем со Стешкой, а чаще в одиночку. А по ночам плакать от боли в пояснице, в суставах. Пожаловаться некому будет. Никто не пожалеет, не скажет доброго слова. Сколько ж еще так-то мучиться? Это ждет и Стешку. Обрадуется ли она моей жизни или проклянет миг своего рожденья и постылую, безрадостную судьбу?
- Не уходи ты от нас! Уж и не знаю, что ты за человек, но поживи. Побудь с нами. Свою душу согреешь. Глядишь, мы рядом с тобой оттаем… Не спеши покинуть. У нас тебе, может, и одиноко. Но нынче средь людей и в большой семье не меньше одиноких и горемычных. В шуме не всегда приметят стонущую душу. А и середь друзей ворогов немало. Родня еще не родственники. Может, от ют нынче в свете много горя развелось. Поживи в нашей тиши. Коль тошно станет, держать не будем, - пообещала баба. И увидев выскочивших из бани внучек и Стешку, предложила: - Сходи попарься, милок! Я тебе молока парного принесу с блинами. Иди! Согрей душу!
Николай парился в бане, не веря в собственное счастье. Когда это было в последний раз? В детстве парился вместе с дедом. Тогда ему было не больше десяти лет. Но умер дед. Прошло детство. С ним, как сказка, забылась баня. О парном молоке уж и не вспоминал. Березовые веники, клюквенный квас, все растаяло как густой пар… Да и было ли все это? А может, приснилось?
"Добрая душа, эта Варвара. Взяла меня к себе в дом, даже не спросив, кто я? Не лезет в душу с бабьим любопытством. Не теребит нервы и память. Хотя имеет на это все права. Ведь не просто в дом, в семью привела. Поверила. А за что? По мужику соскучилась? Непохоже. Нужен хозяин в доме? Ну, какой с меня хозяин теперь? Много забыл, сил не стало, да и годы не те, чтоб по новой впрягаться в непосильную лямку. Это пока, временно. А там, подыщу себе что-нибудь подходящее и уйду. Молча", - думал Николай, поколачивая себя березовым веником.
- Как думаешь? Останется он у нас или сбегит? - спрашивала Варвара Стешку.
Та, усмехнувшись, ответила:
- Уйдет. Долго не выдержит. Сорвется иначе. Глянь, какой слабый…
- Гору дров наворочал, изрубил. Твоему отцу в неделю столько не сделать, сколько этот шкелет одолел. У мужуков сила не в пузе - в руках. А у Миколая они при месте!
Николай целый месяц крепил стены дома. Выравнивал, шпаклевал пазы. Потом и за крышу взялся. Перекрыл ее новым рубероидом. Прочистил трубу. Поставил новое окно на чердаке. Сбил новую лестницу на чердак. Бабы тем временем убрали весь урожай с огородов. Солили капусту, мочили яблоки, клюкву. Ссыпали в подвалы просушенную картошку, свеклу.
- Надо б сено перевезти с луга поближе к дому. Не то зимой пупки сорвем! - обронила Варвара.
И уже на следующий день Николай запряг Шурку. И позвал:
- Эй, Варвара! Кто со мной за сеном?
- Я поеду! - вызвалась Стешка внезапно и, быстро одевшись, села в телегу: - Поехали!
До заливного луга - километра два. Ехали плечом к плечу, усевшись на перекладине.
- Ты в этом доме и родилась? - спросил Николай Стешку.
- В больнице, в райцентре мать родила.
- Ты жить когда-нибудь пробовала в городе?
Стешка громко рассмеялась:
- Ну а как же? Я медучилище закончила. Фельдшер-акушер по образованию. Три года работала в районе. В родильном отделении. А потом… В личной жизни не повезло. Пришлось домой вернуться.
- Почему?
- Муж оказался слабаком. Ни с кем не ладил.
На работе - вечные неприятности. Его по статье увольняли трижды. За прогулы и пьянку. За три года семь мест сменил. Думала, здесь опомнится. Да куда там? Каждый день грызся с мамкой. А чего с нею ругаться? Она правду говорила. Мужик рождается не только для брюк, что-то должен уметь.
- Он алименты присылает?
- Нет! Исчез с концами. И не объявляется. Не пишет. Ничего о нем не знаю. Может, в живых давно нет его.
- Такие не сдыхают. Вечными гнидами на чьем-то загривке живут. Может, присосался к какой-нибудь бабе и доит ее. Вроде содержанки прижился. Такое теперь не внове.
- Он негодяй, лодырь, но не кобель! - покраснела Стешка.
- За себя ручайся. За него - не стоит. У него иного выбора нет. А времечко теперь крутое. И не такие, как он, маются. Этому только тем и промышлять, что промеж ног растет.
- Откуда знаете? Иль сами этим зарабатывали? - не поверила, разозлилась Стешка.
- Я для такого дела староват. Да и брезглив. Ии рук, ни ног не потерял. Сумел бы себе на кусок заработать!
- А почему на дороге валялся? - глянула искоса, ехидно.
- Зачем ты за дурака замуж вышла? Иль путевых не было? Иль засвербело и выскочила за первого желающего?
- Да у меня этих парней было хоть отбавляй, все подруги завидовали!
- Оно и видно. Бросилась на шею кобелю, какой первым поманил тебя!
- Чего? - сверкнули молнии в глазах Стешки. Она быстро собрала вожжи в тугой узел.
- Обидно? Тебя судьба ударила, а разве других не бьет? Иль только свою болячку чуешь? Иль только тебе негодяй попался? Да таких теперь - как говна в бочке! И средь вашего бабьего рода всякая вторая - отпетая дрянь! Грязная лоханка! Без чести и стыда! Из мужиков - один на десяток козел. А бабы! Будь моя воля!
- И что тогда? - покрылось пятнами лицо Стешки.
- Мать вашу за ногу! Я б вас поучил, как надо жить! Всех потаскух живьем в землю закопал бы! И смотрел бы, молодая она или старая!
- Ну даешь! Да где ты видел старых потаскух? Таких в природе не бывает. Ну, максимум - тридцать пять, ну, сорок лет. Дальше бабе мужик не нужен!
- Ты не видела! То-то и оно! А что ты вообще видела и знаешь? Дальше своего захолустья нос не высовывала! И молчи! Сорок лет - бабий век! Знаем вашего брата! Мол, как будет сорок пять, баба - ягодка опять! Видали мы вашу сестру. На заднице мох растет, а она все еще хорохорится, красится, прихорашивается. Хоть уже песок из сраки на каждом шагу сыплется! А все - баба!
- Ну не всем же по канавам валяться! - не унималась Стешка.
- Что?! Да ваш треклятый бабий род любого мужика до могилы доведет. Сколько путёвых ребят из жизни выбито всякими сучками, негодяйками? Сколько сирот из-за них по свету скитаются?
Не счесть! А все вы - заразы!
- За что ж так люто баб ненавидишь? Ну случилось у тебя что-то. Я при чем? Мы с матерью приняли. А ты на меня взъелся, будто я за прошлое мое виновата. Я и не знаю его. Свое бы забыть: За что на меня вызверился?
- Не подкалывай. Без тебя тошно. Не задевай, - осек резко. И взяв из рук Стешки вожжи, поторопил кобылу к копнам, какие так и не собрали в стог. Видно, не хватило на это у баб ни сил, ни времени.
Загрузив телегу сеном, Николай увязал его надежно. Подсадил Стешку наверх. Сам пошел рядом с Шуркой. Поторапливал кобылу. Решил сегодня успеть перевезти еще пару копен. Но…
Едва въехали во двор, из дома Любка выскочила. Затараторила:
- А у нас дома дядьки сидят. С бабули деньги просят. Ругаются, кричат…
- Чего? - потемнели глаза Стешки, она кубарем скатилась с сена.
- Куда, дура? Заведи Шурку. Сам разберусь. Не твое это дело! - рванул дверь в дом и оказался лицом к лицу с двумя мужиками.