- Дурак ты! Думаешь, тебя засадили за погибшего? Хрен там! О нем уже давно память просрали. Тебя за то, что из ссыльных! Убрали и все. Судьи прежде всего биографию смотрят. Кто в их лапы попал? Ну, скажи, если это первый раз, без умысла, почему не условно дали, а враз за решетку? Вот и я говорю, гляди в корень, в свое прошлое, в нем зло! - рассуждал бугор. - Вот я, за что влип? Думаешь, за тещу? Да кому сдалась эта старая лоханка? Да и вломил я ей пару раз за дело! Чтоб не лезла в наши дела с бабой. Не травила б на меня родню, не обзывала бы при детях козлом и свиньей! Ведь вламывал один! Всех содержал! Так ей захотелось, чтоб я сто грамм на зуб не брал! Ну я ей вмазал под жопу коленом. Она у меня с зала как налетела, так на лестничной площадке приземлилась. Зубами две двери открыла. А задницей дверь соседу чуть не вышибла. У ней срака стала черней кирзовых сапог. Она ее всем лягавым показывала. Она и в суде заголялась. Думала, приманит, как на наживку, какого-нибудь хмыря! Но кто глянет на парую пердунью? И меня посадили не за нее, а за т о, что лягавых, какие пришли меня брать, вышиб из двери и спустил без лифта с девятого на первый этаж! Не мог сдержаться! Зло взяло! По ее звонку возникли! Я им ее в кобуру запихнуть хотел. Вместо бутылки. Она у них всех алкашей насмерть уложила б! Так не взяли! - сожалел Егор под общий хохот мужиков барака.
- Не горюй, Никола! Здесь ты новую специальность освоишь - мебельщика! С нею не пропадешь. Кусок хлеба везде обеспечен, хоть в городе, хоть у себя в деревне! - говорили мужики.
Николай уже на следующий день вышел на работу. Его не поставили сразу к станкам, он работал в подсобном цехе, стругал, шлифовал, зачищал - доски и фанеру. Прокрашивал лаком.
- Шевелись, Колька! Тут не надо институтов! Здесь руки и сноровка - главное!
К концу дня от запахов клея, лака мутило. Но человек держался, молчал.
- С месячишко в подсобных побудешь. А там на оббивку пойдешь, потом и на сборку. Сразу все не бывает, - говорили мужики.
В этой зоне отбывали наказание и другие. Воры… Среди них тоже были всякие. Но они жили в своем бараке. Заготавливали в тайге лес для мебельного и столярного цехов. Они раньше всех уезжали в тайгу на работу. Позднее других возвращались. Они выматывались так, что едва поужинав, шли в свой барак и, повалившись на шконки, спали до утра, даже не повернувшись на другой бок.
Николай имел с детства закалку. А потому работа в цехе не валила его. Он после ужина спокойно общался с мужиками. Узнавал поневоле, кто есть кто?
Он ни с кем не пытался сдружиться или враждовать. Держался со всеми ровно, одинаково.
Это уберегло его от многих неприятностей.
Случилось как-то непредвиденное. Влетели в барак охранники, стали "шмонать" шконки и тумбочки. Искали чай. Всех мужиков наизнанку готовы были вывернуть. Поставили на дыбы и шконку Николая, самого, как и других, чуть не догола раздели. Зэки возмущались. Николай молчал. Хотя на душе все кипело.
Обыск уже подходил к концу, и охрана пошла на выход, когда вдруг Егор крикнул:
- Эй, козлы! А шмонаете хреново! Не все перетряхнули. Кое-куда посеяли заглянуть! - и, заголив задницу, звонко щелкнул себя по ягодицам.
Охрана, поверившая поначалу в недогляд, заматерилась по-черному:
- Вломить ему надо, гаду! Чтобы не возникал. Ишь, падла, еще подначивает!
- Слышь ты, Егор! Спрячь жопу! Она у тебя одна, еще сгодится! Если мы достанем, мало не покажется! Ты знаешь, у всех своя печаль. Нынче ворье на деляне чифирнули и поперли на нас. Двоих ребят угробили. Топорами! Ни за что! А чифир откуда взяли? Ведь их посылки и передачи проверяются особо. И только вашим поблажка была. Верили. Твои мужики могли продать фартовым чай за хорошие, бабки. Больше - некому!
- Мои! Да я своими клешнями откручу тыкву любому, кто чифирить вздумает. Нет у нас кайфариков! И не будет! И нечего вам здесь шнырять. Трясите фартовых. А сюда не хрен возникать!
Едва ушли охранники. Егор подозвал к себе Андрея:
- Ходи сюда! Сколько сгреб за чифир? - протянул ладонь.
Андрей послушно выволок из-под половицы несколько соток.
- Дай шоферюгам! Пусть еще подкинут! Но в другой раз больше пяти пачек не давай фартовым за раз, чтобы не зверели! - взял себе половину денег.
Когда пришло время первой получки, потребовал у Николая половину.
- За что? - изумился тот.
- Вломите ему, мужики, чтоб в мозгах просветлело! Чтоб знал, чем бугру обязан? - указал на Кольку. Второй раз повторять не пришлось. Николая отделали так, что он и впрямь все забыл, кроме одного - в стае жить - по-волчьи выть… И уже не половину, а все деньги взяли у него. Для бугра и за вразумленье…
Через неделю, когда он встал на ноги, Егор спросил его, ухмыляясь:
- Ну, что? В колгане рассвело? Помни, тундра непроходимая, бугор в бараке - навроде кислорода. Сам по себе ты тут не покукарекаешь. Загнешься в два счета.
- А что ты для меня сделал такого, без чего бы не продышал? - не поверил Колька.
- Садись! - указал на скамью.
- Кто тебя в этот барак взял? Думаешь - начальство определило? Да без моего слова ты сюда не вошел бы! На работу кто послал? Учат делу по чьему слову? По твоей просьбе? Да ею даже подтираться не станут. В ларьке ты отовариваешься в долг. А кто за тебя поручился? Продолжать?
- Не надо, - понял Николай.
- Тогда иди и вкалывай. Помни, у тебя, как и у всех, нет своего заработка. У нас общак! Свое на воле иметь будешь. И попробуй сачкани! - пригрозил вслед.
Прошло с полгода. Николай отдавал половину заработка Егору, из оставшихся часть расходовал па ларек, часть отсылал домой. Он уже многому научился. Умел сам делать стулья, кресла, диваны, столы. Теперь учился собирать стенки, горки, серванты.
Однажды его позвали в спецчасть, чтобы сделал замеры столов для сотрудников. Николай замерял, делал необходимые записи. И не заметил, как оказался один на один с оперативником, придвинувшимся почти вплотную:
- Калягин, передохните. Сейчас перерыв. Давайте поговорим с вами, - предложил сигарету.
Колька отказался. Но не от отдыха.
- Вы родом из Сероглазки? Это село?
- Поселок, - ответил нехотя.
- У вас там родня осталась?
- Да. Старики. Братья и сестры.
- Скучаете?
- По семье. Конечно, - ответил Николай.
- А вы знаете, что могли бы выйти на волю гораздо раньше. Ну положим, через полгода…
- Как?
- Если согласитесь поработать с нами.
- Не понял. Я ж и так работаю…
- Я о другом. Об оперативной работе. Мы ставим задачу. Вы даете информацию, какая нас интересует…
- Какую информацию?
- О людях, с кем работаете, живете в одном
бараке. Вот, к примеру, нам известно, что Егор - негласный бугор вашего барака, половину зарплаты забирает у всех зэков себе на карман. Верно ли то? - спросил оперативник.
- Не знаю. У меня никто не забирает. Самому не хватает… Отдавать и делиться нечем.
- Скрываете? А почему после получки неделю на работу не ходили в первый месяц? Вас избили!
- Нет! Честно говоря, масла переел. С голодухи и пронесло. Отвык. А тут с получки дорвался. Со шконки еле успевал соскакивать. Вспоминать неохота.
- Вы знаете, кто-то из ваших продает чай зэкам зоны. Кто именно? Как получает чай! Покупает? У кого?
- Я - без понятия! Честное слово. Сам я чай не пью. Только лесной сбор! Какой у мамани, из трав. От казенного - мутит.
- А в бараке все пьют…
- Не знаю. Не интересовался.
- А надо присмотреться, прислушаться. Вам же от того будет польза…
- Нет! Я не хочу! Пробовал два раза, так
заперло, хоть ломом выбивай! - играл в дурака, непонятливого тугодума.
- Вы институт закончили?
- Было дело!
- Тогда до вас должно дойти! Или не понимаете, что предлагаю? Второго такого разговора не будет, - предупредил оперативник.
- А я не врублюсь, чего хотите от меня? Денег я все равно никому не дам! Я их зарабатываю сам! И чай пить не буду. Даже если отмудохают, - заявил Николай.
- Эх, Калягин! А ведь это ваш последний шанс! Не хотите, что ж! Считайте, что этого разговора не было…
Вечером, когда все вернулись с работы, Егор позвал Николая:
- Колись, о чем с операми трепался?
Калягин рассказал обо всем.
- Ты уже седьмой по счету, кого в "суки" фалу- ют. И с теми сорвалось у них. Не обломилось заполучить фискалов. А вот с тобой, даже я сомневался. Думал, сломают в стукачи.
- Видишь ли, Егор, я из Сероглазки. Где каждый житель - недавний спецпереселенец. На каждой судьбе своя отметина. Особо от властей. Мы никогда ей не верили. Ни в чем. И не помогали. Я сразу понял, что нужно оперативнику. И не из страха перед тобой или мужиками отказался от предложения опера. По крови, духу своему - не могу стать стукачом. Таких у нас во всем поселке нет…
С того дня Николай стал очень редко получать письма из дома. О посылках уже не вспоминал. К нему придирались бабкари по всякому мелкому поводу. Его старались высмеять и унизить на каждом шагу.
- Терпи, Колька, опера тебе мстят, что сломать не привелось. Так всегда бывало…
- И чем кончалось? - поинтересовался Николай.
- От четверых отстали. А трое не выдержали, полезли на рожон. Одного - в шизо приморили, да так, что чахотку получил. Выпустили помирать на воле. Двоим - дополнительные сроки впаяли п отправили в другие зоны. Ты крепись. Знай, у других - хреновей! Это уже Заполярье. Оттуда живьем не выскочишь. Это все равно, что с тещей под одной крышей до смерти канать.
- Егор! С тещей еще можно сдышаться! А вот с опером попробуй! - хохотнул кто-то из мужиков.
- Для меня что теща, что опер - одной суки выблевки! Я их всех одним ногтем давил бы, - отозвался бугор рыком.
Но Колька понял, опера еще не скоро отстанут от него.
"Как тебе наш сын? Я высылала тебе фотографию Павлика. А ты в ответе ни словом не обмолвился о нем! Неужели не скучаешь?" - спросила в письме Арпик. Николая затрясло. Фото сына он не получал. Он просил его… В каждом письме. И ждал…
- Не требуй у оперов. Это бесполезняк! - убеждал Егор Николая. И добавлял: - Тебе до воли немного осталось. Потерпи. Увидишь живого! Вон я, тоже жду! Думаешь, меньше тебя семью люблю. И жену, и детей хочу увидеть. Потому не возникаю, не лезу на рожон.
Колька тоже молчал. Считал месяцы, оставшиеся до воли. Их получалось восемь. Но каждый день в зоне, считавшийся за год - на воле, был полит новыми унижениями и издевательствами.
Ему, как никому другому, приходилось чистить туалеты администрации. И не просто чистить, а мыть их. А в отдельные наряды заставляли чистить, мести дорожки перед административным корпусом. Сверху из окон на него летели окурки, выплескивались остатки чая, кофе. Случалось, вели охранники собак с дежурства. Они, завидев Николая, рвались с повода оголтело, готовы были разнести в куски. Однажды молодой охранник не удержал овчарку. Она сорвалась и бросилась на Николая зверем. Порвала плечо, руку, искусала ноги. Ее еле оттащили от человека. И вскоре Николай оказался в больничке.
Узнав, что случилось с ним, зэки барака подняли бузу. Мужики, вернувшись с работы, бросились на охрану. В здании администрации опера успели закрыться на ключи. Но. Зэки били окна, срывали двери с петель, грозя разнести вдребезги и в щелки нее живое. К ним присоединились вернувшиеся из тайги фартовые.
Суматошные выстрелы с вышек никого не пугали. Зэки, словно сами с цепей сорвались, решили свести счеты с администрацией немедля. У всех чесались кулаки.
Николай ничего не знал. Его в это время смазывали йодом, какими-то мазями, накладывали швы, делали уколы.
Шум из зоны не доносился в больничку. А тихий, пожилой доктор одинаково добросовестно лечил всех своих пациентов.
Никто из администрации не видел, как дежурная машина, доставившая с деляны фартовых, внезапно подошла к воротам. Нетерпеливо засигналила. И, едва они открылись, машина, не став на проверку, вылетела на скорости за ворота.
Семнадцать заключенных выскочили на волю, оказавшись свободными в одночасье. Их так и не сумели поймать. Не смогли найти машину. Она скрылась в таежной глухомани вместе с людьми, бежавшими из неволи.
Они словно растаяли в лесной чаще, куда не решились сунуться ни охрана, ни овчарки.
Николай узнал о побеге на следующий день от врача. Тот, справившись о самочувствии, сказал, загадочно улыбаясь:
- Дорого обошлась эта травма нашей администрации. И, главное, батенька, на те места, какие им травмируют, швов не наложить. Все окна административного корпуса разбиты вдребезги, огражденья во многих местах повреждены, часовые вышки - тоже… На работу никто не вышел. Семнадцать человек на дежурной машине сбежали па волю. А все бабкари и пятеро оперативников закрыты в штрафном изоляторе. Телефонная связь повреждена. Овчарник сгорел дотла! Заключенные бунтуют! Требуют суда над администрацией. И решили добиваться своего! Если приедет комиссия, кое-кому придется жарко.
Комиссия приехала на третий день. А следом за нею, на двух машинах, новые охранники…
Они быстро разогнали заключенных по баракам. Не уговаривали. Убеждали шоковыми дубинками. Быстро выпустили из шизо бабкарей и оперов.
Их, проведенных по двору под охраной, в последний раз увидели заключенные.
Колька лежал, отвернувшись к стене, накрепко сцепив зубы от боли, разламывающей плечо, когда кто-то подошел и сказал:
- Калягин, вы спите?
- Какой черт! Плечо отваливается! - подумав, что его навестили зэки, пожаловался человек.
- Повернуться сможете?
Николай увидел пожилого офицера в форме внутренних войск.
- Расскажите, что произошло с вами?
Николай недоверчиво оглядел капитана. Сцепил зубы.
- Не нервничайте. Нам нужно разобраться в случившемся. Вспомните все! - сел у постели.
Николай рассказывал через стон. Человек записывал. Иногда что-то уточнял. С час проговорив с Николаем, осмотрел следы от покусов, рваное, гноящееся плечо. И сказал, словно процедил сквозь зубы:
- Сволочи, такого мужика чуть не сгубили!
А еще через три дня врач больнички оповестил:
- Начальника уволили. Назначили нового. Завтра приезжает принимать зону. Говорят, тертый мужик. Колыму прошел. Конечно, не заключенным. Но в его зонах всегда был порядок…
Через десять дней Николай почувствовал облегченье. Плечо перестало гноиться и ныть. Ноги стали заживать. И доктор уже не навещал Николая по ночам. Не будил уколами.
В конце второй недели ему сняли швы.
- Новый начальник тюрьмы вас хочет увидеть, - сообщил Николаю врач, едва тот переоделся.
Калягин от неожиданности на стул плюхнулся:
- Ему что нужно от меня?
- Не знаю, батенька. Мне сказано, я передал. Вас ждут, - указал на охрану.
"Пропал! Теперь всех собак на меня повесят. Во всех бедах обвинят. А ведь до воли всего-то полгода осталось!" - сдавило сердце.
- Проходите, Калягин! А вы - свободны! - сказал охраннику новый начальник зоны. И, оглядев Николая, спросил: - Как себя чувствуете?
- Теперь нормально, - ответил коротко.
- Завтра мы отправляем вас на условное, досрочное освобождение. Будете жить с семьей в Красноярске, работать на стройке. Но, конечно, не на прежней должности. До полной свободы придется немного подождать. Но это уже не зона. Каждый свой шаг придется хорошо обдумывать. Спотыкаться нельзя. Чтоб не было плохих последствий. И работать на полной отдаче. Ибо только это поможет вам. Случившееся постарайтесь забыть поскорее. Это в ваших интересах. Оно и на воле не все гладко складывается. Иначе не было бы зон на земле. Еще, и это - последнее. Удачи вам во всем. Пусть наша с вами встреча станет первой и последней…
Николай покинул зону ранним утром следующего дня.
…Красноярск, как и прежде, жил своею обычной жизнью. Никто не обратил внимания на человека, идущего к дому. Здесь он не был два с половиной года…
Дрожал каждый мускул, ноги подкашивались. Как встретят? Ждут ли его? Ведь о его возвращении никто не знал.
"Свалюсь как снег на голову! Вот Арпик удивится! Хотя она на работе, наверное. Зато Павлик и теща дома. А Арпик, нет, не буду звонить. Дождусь вечера. Пусть будет сюрпризом мое возвращенье", - решил Николай и нажал кнопку звонка.
- Кто там? - услышал голос тещи.
- Это я! Николай! - ответил срывающимся голосом. И… Услышал, как шлепающие шаги удалились от двери.
Николай снова позвонил.
- Сейчас! - послышалось недовольное. Теща открыла дверь, держа ее на цепочке, и сказала в щель: - Арпик на работе…
- Это я! Вернулся! Или не узнали?
- Почему же? Признала, - ответила сухо. И нехотя скинув цепочку, впустила в квартиру.
- А где Павлик?
- Он спит, - указала на спальню.
- Пойду загляну, каким он стал? - вошел в комнату. Увидел сынишку, разметавшегося в постели.
- Павлик! Сынок! - стал на колени, целовал голову, лицо, руки мальчугана.
Тот проснулся. Испуганно натянул на себя одеяло. Спросил робко:
- Ты кто?
- Я? Папка! Твой отец! - хотел обнять сына.
Но тот оттолкнул:
- Мой папка на работе. Совсем другой. Он вместе с мамкой. Ты - чужой. Чего лезешь ко мне? - встал с постели, глядя на Николая с недоверием.
Человек оглянулся на старуху, застывшую за спиной изваянием.
- Это правда?! - спросил глухо, не веря в услышанное.
- Пошли на кухню. Зачем ребенка впутывать? Ему рано такое слушать. Пусть поспит еще! - закрыла двери и повела Николая на кухню. - Садись. Попьем чайку. Поговорим, - отошла к плите.
- У Арпик есть любовник? - спросил Николай.
Тещу словно кнутом огрели:
- Что? Моя дочь не шлюха! Она честная женщина! По тюрьмам не сидела! И не позорилась. Она вышла замуж за хорошего человека! Он - врач! Они собираются записаться. Он Павлика за сына считает. Любит его! И мальчонка к нему привык. Отцом зовет. Тебя не узнал и не помнит. Не тревожь его! Алименты с тебя брать не будут…
- Она еще полгода назад писала, что ждет меня! - еле выдохнул Николай.
- Наверно, пожалела, не хотела расстраивать. Сам знаешь, она у меня добрая!
- И давно она замужем?
- Месяца три одни жили. Потом полюбила. Привела познакомиться. Мне он понравился. Культурный, обходительный человек! Настоящий москвич! Не какой-нибудь деревенский мужик, - собрала губы в морщинистый пучок.
- Выходит, я - лишний?
- Ну конешно! Сам посуди! Не станет же моя Арпик сразу с двумя жить?
- Уж не знаю, как она, но я на такое никогда не соглашусь! - подошел к телефону и набрал номер: - Арпик? Это я! Николай! Из квартиры тебе звоню… Почему смолчала? Что? Тебе было трудно одной? Нет! Я не упрекаю! Это слишком мелко! Я просто хотел посмотреть тебе в глаза! В последний раз… Но не стоит. Ты все равно ничего не поймешь… Нет! Мне ничего не нужно объяснять. Прощай! - Положил трубку и, шагнув к двери, увидел сына. Глаза мальчонки широко раскрыты. В них было много вопросов. Но рядом стояла бабка, и Павлик не решился их задать.
- Прости, сынок! - наклонился к сыну, поцеловал в макушку и вышел в двери не оглядываясь.
"Не споткнуться", - уговаривал себя Николай, глотая жесткий ком, застрявший в горле. И шел, не разбирая дороги.
В сквере нашел заброшенную скамью. Курил, успокаивая себя: