– Того самого. Он афганец, воевал еще с советскими войсками. Из одной когорты с Ахмад Шах Масудом и Хекматиаром. Но, скорее, ближе к Масуду, чем к Хекматиару. Со своими понятиями о чести. С начала девяностых он изменил свое отношение к русским, вроде как перестал их считать своими врагами. Да и в целом отошел от активной борьбы с кем бы то ни было. Возглавляет организацию, которая называется "Фронт защиты Афганистана", но никуда не лезет, держит, так сказать, нейтралитет. У него, конечно, есть боевики, есть укрепленная база в Южном Вазиристане, однако никаких активных действий не ведет.
Пока, по крайней мере. Против пакистанских властей не выступает, в Афганистан не суется. И власти его тоже пока не трогают…
– Итак, – подытожил Ксан, – человек Файаза предупреждает нас об опасности, исходящей от Шабир Шаха… Может, Файаз его и послал?
– Мы это могли бы узнать, – предположил Старых, – если бы Модестов не шуганул Имтияза. Сейчас можем только гадать. Возможно, старый бандит хотел, чтобы мы ему заплатили. Возможно, ради этого готов был кое-что рассказать…
– Большой вопрос, почему его убили, – сказал Харцев. – Это ведь не было случайностью.
– Наверняка. Его могли отследить люди Шабир Шаха. Нельзя исключать, что этот Имтияз, хоть и числился у Файаза, был связан и с группировкой Шабира. Посещение российского посольства не могли расценить иначе как предательство.
– Словом, неясностей хватает. – Матвей Борисович пригладил свои кустистые брови. Этот характерный жест свидетельствовал о том, что он готовился принять решение. – В общем, на настоящий момент убедительными доказательствами того, что в Пешаваре против нас готовится теракт, мы все же не располагаем… – Увидев, что резидент порывается возразить, посол погрозил ему пальцем. – Дайте закончить, Алексей Семенович, успеете высказаться. Я вот что имею в виду… Напишем в центр, что тщательно изучаем ситуацию во взаимодействии с местными правоохранительными органами, и если выяснится, что угроза со стороны Шабир Шаха небезосновательна, незамедлительно дадим отбой и отменим мероприятие в Пешаваре. У нас еще в запасе около трех недель, не будем горячку пороть. А тем временем… У нас есть выходы на Файаза Амина?
– Помните, – сказал Старых, – сюда приезжала делегация нашего Комитета афганцев, они разыскивали могилы советских солдат, погибших в 1985 году, во время восстания в Бадабере?
– Ну, да, – заинтересовался Харцев. – Героическое восстание военнопленных, захваченных моджахедами. Их держали в жутких условиях, избивали, измывались, почти не кормили, вот они и взбунтовались.
– Это страшная страница. Ненавижу этих сволочей, чтоб их! – неожиданно выругался Талдашев. – Пакистанцы и бандиты Раббани и Хекматиара расстреливали наших ребят из пушек и гранатометов, из реактивной артиллерии. Бомбили с самолетов. Убивали практических безоружных. Но наши не сдались. Подорвали склад боеприпасов и себя заодно.
– Вы что-то разволновались, Бахыт Бахытович, – удивился посол. – Все-таки это было так давно… Эта страница закрыта.
– Для меня не закрыта, – глухо произнес Талдашев. – Для меня она никогда не будет закрыта.
– У Бахыта Бахытовича там сын погиб, – пояснил Старых. – Могилы нет. Как и других. Некого было хоронить. Тех, кого не разорвало на куски во время взрыва, душманы подорвали гранатами. Потом долго оторванные руки, ноги, уши, пальцы находили. Но никого не хоронили. Ни пакистанцам, ни афганцам этого не надо было. Позже, уже в в конце 90-х, ветераны-афганцы пытались отыскать какие-то останки, но тщетно. Время прошло.
– Как это все-таки ужасно. – посетовал Харцев. – Примите мои соболезнования, Бахыт Бахытович.
Талдашев склонил голову в знак признательности.
– М-да, – буркнул Старых, – много "хорошего" было в наших отношениях с паками. Но вернемся к настоящему. Когда в Бадабер ездили "афганцы", гарантии безопасности поисковой группе давал Файаз Амин. Наряду с пакистанскими военными и ОРУ, естественно. Просто силовики, как все мы знаем, в Зоне расселения племен мало что контролируют. А Бадабер и прилегающие земли входят в район влияния Файаза. С ним тогда встречался Ксан. Знакомство отвращения не вызвало. Так?
– Так, – кивнул Ксан.
– Это замечательно! – обрадовался Матвей Борисович. – Значит, можно наведаться к нему еще раз и разузнать, как все есть на самом деле. Оперативно. Можно?
– Может, и можно, – задумчиво произнес Старых. – Но…
– Прошу прощения, что перебиваю, – вклинился в беседу Талдашев. – Я бы не стал полагаться на Файаза. Я ему никогда не верил. И сейчас не стану верить, что бы он ни пообещал.
– А вы что… тогда… тоже ездили в Бадабер? Вместе с Ксаном?
– Вместе с господином Ремезовым я никуда не ездил и ездить не собираюсь. – Талдашев бросил недружелюбный взгляд в сторону Ксана. – У афганцев, как у всех восточных народов, родственные чувства развиты сильнее, чем у русских или европейцев. Обиды, нанесенные родственникам, они не прощают. Убийство кого-то из них– тем более. Не надо мечтать о том, что племянник забыл о том, как мы поступили с его дядей. Он всегда будет об этом помнить и при первом же удобном случае подложит нам свинью.
– Резонно, – заметил Старых. – Но в поисках захоронений Файаз нам помогал.
– Начнем с того, что он сам брал в плен наших солдат. Раненых добивал, отдавал пакистанцам. Ну, помогал потом в поисках. Для него это был тактический ход. Мы про многие тергруппировки знаем, про их планы, установки, политическую ориентацию. А про Файаза не знаем ничего. Темная это лошадка. И пакистанские военные к нему с большим недоверием относятся.
Все внимательно слушали офицера безопасности, к которому привыкли относиться снисходительно, как к пожилому бездельнику, добившемуся синекуры и мало что смыслящему в реальной политике. А сейчас он пытался показать себя с другой стороны.
– Пакистанские военные – это Первез Шуджа, правильно? – уточнил Алексей Семенович. – Другими контактами, насколько мне известно, вы не располагаете.
Талдашев тяжело задышал.
– И конкретными фактами тоже не располагаете. А на одних эмоциях далеко не уедешь… Естественно, ваше мнение мы учтем и будем действовать с большой осторожностью. По правде говоря, я вообще бы не рисковал и отменил пешаварскую инаугурацию… Все как-то слишком замысловато, заковыристо. Перенес бы в Исламабад.
С этими словами резидент изобразил на листе бумаге еще несколько загогулин.
– В Исламабаде совсем не тот эффект будет. Здесь такие мероприятия пачками проводятся. А тут – русские в Пешаваре! Какой будет резонанс! Да и общество пешаварские бизнесмены учреждают. Неудобно их в столицу тащить. Мы боимся. А они не боятся?
– Резонанс, конечно, будет, – не возражал Алексей Семенович. – Но если что-то пойдет не так, мы этому резонансу не обрадуемся.
– Вы все рисуночки рисуете… – сердито отреагировал посол. – Занятно у вас выходит. Прямо абстракционизм. Или кубизм. Не разберешься.
– Как и в нашей ситуации. Сдается, что она гораздо сложнее, чем нам кажется.
– Вот и разберитесь в ней, – начальственно произнес посол. – Это ведь по вашей части. Направляйте к Файазу Ремезова, пусть поработает. А мероприятие, мы, конечно, отменим, если увидим, что без этого не обойтись. Успеется. Вам на поездку трех-четырех дней достаточно? – обратился он к Ксану.
За Ксана ответил Старых:
– С учетом всех согласований не меньше недели.
– Все равно успеем. – Матвей Борисович явно воспрял духом. – Надо не сиднем сидеть, а работать, тогда все получится. Согласны?
Все понимали, что от их мнения уже ничего не зависит.
* * *
После совещания Старых попросил Ксана зайти к нему.
– Ваша взаимная неприязнь с Талдашевым бросается в глаза. Посольство – не то место, где можно и нужно сводить счеты. Людей у нас мало, каждый на виду, и от каждого что-то да зависит. Враждовать для нас – непозволительная роскошь.
– Талдашев – лентяй и врун, – сухо сказал Ксан. – Он живет в свое удовольствие, набивает мошну и помыкает дежурными комендантами. И их женами.
– Слышать не хочу об этих сплетнях! – вскипел резидент. – Ты еще будешь мне рассказывать, кто с кем спит. Сам знаю…
Ксан не стал спорить, но выражение его лица было весьма красноречивым: "Вы начальник, вам – решать. Я лишь высказываю свое мнение. Вам на него наплевать? Ну и пожалуйста". Вслух он сказал:
– Есть реальность, нравится нам она или нет, но мы живем именно в ней. Согласен, что до конфликта дело доводить не стоит… Только вы скажите это Талдашеву. Он же меня подставил в этой истории с Мичко и Караваевым. Вместо того, чтобы спасибо сказать. Сегодня на совещании тоже вылез, чтобы показать, будто он что-то знает и что-то соображает. Кстати, кто этот Первез Шуджа?
Старых усмехнулся, словно говоря: "И ты не все знаешь, дружок".
– Сейчас – генерал, а во время восстания в Бадабере был капитаном. Тогда они оба с Талдашевым потеряли сыновей. Сын Бахыта Бахытовича был заключенным, возможно, в Бадабер его доставил этот самый Файаз Амин. Он участвовал в восстании. А сын Шуджи был среди тех, кто восстание подавлял, и тоже погиб. Может, они друг друга прикончили. Но оба были честными солдатами. В отличие от Файаза, который торговал пленными. Да-да, за каждого русского ему хорошо платили.
Ксан смутился, что с ним случалось не часто.
– И Бахыт после этого приехал сюда…
– Это был его выбор. В этой земле похоронен его ребенок. Между прочим, единственный, других детей у него не было. Вот он и ездит в Пешавар, встречается с Шуджой. Пьют вместе, оплакивают сыновей. Разница в том, что у сына Шуджи есть могила, а у сына Талдашева – нет. Гниют куски его тела вокруг Бадабера. Скорее всего, давно сгнили. Но с Шуджой у Бахыта почти родственная связь. И на могиле его сына он оплакивает своего ребенка. В голове не укладывается, что у "жирного узбека" – так ты, я слышал, его называешь – могут быть такие человеческие чувства?
– В горе и страдании все одинаковы, все становятся людьми. Я ему соболезную. Но в остальном Талдашев только отвращение вызывает. И вы меня не переубедите.
– Не собираюсь. Хочу только, чтобы вы соблюдали приличия и нормально сотрудничали друг с другом. Все личное – в сторону.
– Ладно. А где служит этот Шуджа?
– У него предпенсионная должность – начальник Пешаварского форта. Фактически это музей, ты знаешь. Раньше туристов туда свободно пускали, пока каша с терроризмом не заварилась. Там военная школа, готовят коммандос. Как логистические подразделения. Вот всем этим Шуджа и заправляет. Да, это единственный контакт Талдашева, я ему напомнил об этом и слегка осадил. Но нужно признать, что контакт достаточно ценный. Каждый раз Бахыт Бахытович привозит из Пешавара интересную информацию о ситуации в городе, исламистских группировках.
– Ни вы, ни Бахыт мне ничего не рассказывали.
– Не все же тебе рассказывать, – сощурился Старых. – Кстати, Шуджа сообщал Талдашеву много любопытного о Файазе.
– Что именно? – насторожился Ксан.
– Амин сохраняет нейтралитет, не ангажируется ни с какой крупной политической и военной силой, но при этом постепенно расширяет свое влияние и подконтрольную ему территорию. С какими-то отрядами договаривается, и они вливаются в его ряды. Тех, с кем договориться не получается, уничтожает.
– Что тут необычного? Разве не все так поступают? Экспансия – условие развития любой организации, боевой или гражданской. Экспансия прекращается, организация умирает.
– Не доказывай мне, что ты умный и начитанный. С теорией организации я тоже знаком. Все так. Вопрос лишь в масштабах, в уровне активности. И в последнее время он у Файаза заметно повысился. Но ты и сам увидишь. Когда съездишь к нему.
* * *
События разворачивались так неожиданно и стремительно, что мысль о необходимости переговорить с Маратом Логия вылетела у Ксана из головы. Он обязательно вспомнил бы об этом, если бы Марат ждал его после совещания. Тогда многое сложилось бы по-другому, и многих неприятностей удалось бы избежать. Но Логия ждать Ксана не стал. Зато дождался Шантарский.
– Ну, вы и прозаседались! Он тебя целый час мурыжил. Мало ему одного совещания! Что старик хотел?
Ксан расправил плечи, глубоко вздохнул.
– Наставлял перед поездкой в Пешавар. И просил не ссориться с Талдашевым. Убеждал, что не такая он сволочь, еще может на что-то сгодиться.
– А что ему остается? Офицера безопасности убрать – руки коротки. Да и пришлют на его место не факт что лучшего деятеля. Вот и старается наш начальник, чтобы приличия соблюдались. Хочешь кому-то морду набить? Пожалуйста! Только чтобы в глаза не бросалось. Как принято у дипломатов.
– Ты у нас большой дипломат, – шутливо сказал Ксан.
Они рассмеялись. Обоим требовалась разрядка после утомительного сидения в кабинетах.
– Что-то мы высидели на этих совещаниях.
– О, да, – потянулся Шантарский. – Телеграмму в центр. Твою командировку в Вазиристан. И все, между прочим, из-за этого недотепы, Сенечки.
– Он-то как раз не недотепа. Свой кусочек в норку всегда утащит.
– Поначалу врал: ничего не знаю, не ведаю. Бросил кто-то письмо в ящик для корреспонденции, а кто – неизвестно. Когда к стенке приперли – полиция-то нашла очевидцев: видели, как этот тип в окошко консульского отдела стучался – признался. Сенечка – мастер отшивать клиентов.
– Выгнать бы его, – размечтался Ксан.
– Мы – другая служба, мидовские нас не привечают. Модестов нос задирает, слова цедит. Дескать, скажите спасибо, что вообще рот открываю. Ладно, чего попусту время тратить. Мы ничего не изменим. В результате ты будешь в очередной раз шкурой своей рисковать, чтобы Матвей Борисович и Джамиль Джамильевич могли щеки на трибуне надувать, вещая о российско-пакистанской дружбе. Ну, мне пора. Надо ехать. Встреча в МВД. Будем обсуждать введение безвизового режима.
– Уже пять лет обсуждаем.
– Есть чем заняться консульскому работнику. Ты со мной?
– Езжай сам. У меня еще в посольстве дела.
Простившись с Шантарским, Ксан какое-то время постоял на площадке паркинга, а затем решительно направился в сторону жилых домиков. В одном из них, на третьем этаже, в однокомнатной квартире жила Микаэла. После той встречи они не виделись. Ксан иногда ловил на себе вопросительный взгляд девушки, но делал вид, что ничего не замечает. "Что бы девчонка ни говорила, – твердил он себе, – что бы ни вытворяла, она настроена серьезно. И на кой ляд мне это нужно? Мне это совсем не нужно. Я все это проходил. Я хочу спокойно жить, работать и никому не портить жизнь. А рано или поздно все сводится именно к этому".
Судя по стрелкам часов, пришло время сиесты. Здесь, как и во многих других российских посольствах в жарких странах, обеденный перерыв длился от трех до пяти часов. Это соответствовало графику работы местного МИД и прочих госучреждений. Никто не работал в это время даже зимой или поздней осенью. Такого пекла, как летом, уже не было, но ломать привычный распорядок из-за одного-двух прохладных месяцев пакистанцы не собирались, и дипломаты с удовольствием под них подстраивались. Сотрудники покидали свои рабочие места после полудня и возвращались в "присутствие" к пяти часам. Сейчас была половина третьего, Микаэла должна была быть у себя. "А если нет, – малодушно подумал Ксан, – то и ладно. Тем лучше. Еще будет возможность объясниться".
Однако Микаэла была на месте. Увидев на пороге Ксана, она улыбнулась и предложила ему войти. Будто нечему было удивляться. Будто знала, что он придет.
Ксан вынужден был признать, что смотрелась Микаэла неплохо – стройная, женственная. Синяя футболка и вытертые до белизны джинсы подчеркивали достоинства ее фигуры. Влажные волосы падали на плечи. Видно, девушка недавно принимала душ и теперь готовилась пообедать. Это не вызывало сомнений. В руке она держала дуршлаг, в котором поблескивали огурцы и помидоры.
– Овощи моешь? – задал дурацкий вопрос Ксан.
– Уже нет. – Микаэла поставила дуршлаг на стол, подошла к Ксану и обняла его.
– Как хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала.
Ксан кашлянул, поборол желание сделать то, что сделал бы на его месте любой нормальный мужчина, и отстранился.
"Надо рубить сплеча, – настраивал он себя. – Нечего тянуть резину и менжеваться".
– Я пришел сказать, что у наших отношений нет будущего.
Произнес это и тут же почувствовал к себе непреодолимое отвращение. "Ну и сказанул. Официально и церемонно. Если у девчонки были какие-то сомнения на твой счет, теперь она точно пошлет тебя куда подальше. Собственно, это мне и нужно".
– Я в том смысле… – начал растолковывать Ксан, но Микаэла перебила.
– Не надо насчет "смысла".
Отошла к дивану, уселась и с усмешкой посмотрела на Ксана. Правда, усмешка эта не отличалась ни иронией, ни язвительностью, словно и не было дурацкой фразы, которую выпалил Ксан. Ей было смешно смотреть на взрослого мужчину, который придумывает разные отговорки, лишая себя обыкновенных радостей жизни.
– Конечно, у наших отношений нет будущего, – ласково сказала она, глядя на Ксана. – Потому что отношений нет. И не будет, раз ты этого не хочешь. Это тебя устраивает? Никаких отношений? Так?