– Тебя тогда здорово покалечили.
– Все. – Файаз разозлился. – Собирайся и уходи.
– Нет, не все. Тебя выпустили…
– Меня выкупили. За сто тысяч долларов, которые собрали мои друзья и родственники.
– Верно. Но талибы согласились взять деньги только потому, что об этом их попросили мы. Я считал неправильным, что тебе отказали в помощи. И когда ты попал в беду, предложил нажать на талибов.
Глаза Файаза сузились. Он сосредоточенно размышлял.
– Ты лжешь. Как это вы, русские, могли на них нажать! Они вас ненавидели. От вашего заступничества могло быть только хуже.
– Не совсем так, – заметил Ксан. – Да, мы поддерживали Северный Альянс, а тот воевал с талибами. Но возможности у нас были. Изумруды и лазуриты, которые добывались северянами в Панджшере и Бадахшане, поступали на азиатские рынки через Исламский эмират Афганистан, то есть, через талибов. Война войной, а бизнес бизнесом, и мулла Омар получал свой процент. Скажи мы слово Ахмад Шах Масуду, он бы мигом нашел другие пути для транзита, и талибы лишились бы своей доли. А речь шла о миллионах, Файаз, о миллионах. И еще. Кто печатал талибам деньги? Россия, Амин-сааб, Санкт-Петербург. Печатали афгани и северянам, и талибам. Стоило нам перестать… Поэтому рычаги давления были, и я – запомни, Файаз, я – настоял на том, чтобы задействовать их для твоего спасения.
– Посольство пошло на это?
– Что посольство… Да, посол пошел мне навстречу. Но нужно было запрашивать Москву, ждать ответа, а за это время тебе бы вырвали ногти не только на правой руке. – Покраснев, Амин сжал в кулак короткие пальцы, на кончиках которых вместо ногтей остались розово-белые шрамы. – Мне разрешили встретиться с главой талибской дипмиссии. Я говорил с послом Заифом, и в тот же день о нашей беседе доложили мулле Омару. Через двадцать четыре часа тебя выпустили на свободу. Кстати, позже пришел ответ из центра. Он задним числом санкционировал наши действия. Такое у нас случается нечасто, но вот случилось. Тоже проявление здравого смысла. Сотрудничать с тобой не стали, но из беды выручили. Вот почему у меня есть основания обращаться к тебе с личной просьбой.
Файаз тяжело посмотрел на гостя.
– Вижу, не врешь. Я всегда это чувствую. И сделаю то, о чем ты просишь. Слушай. Этот Имтияз Хан… Он был бойцом Шабир Шаха. Но в награду ему достались лишь горькое разочарование и позор. Шабир Шаху приглянулась дочь его сестры. Ей было семнадцать. Шабир захотел взять ее к себе, но Имтияз воспротивился. Все знают, что Шабир – не просто любитель женщин. Ему нравится их мучить, иногда – до смерти. Это чудовище получает от этого удовольствие. Имтияз полагал, что командир сделает для него исключение. У него были большие заслуги. Он участвовал во многих операциях, однако… Если Шабир чего-то желал, преград для него не существовало. Поведение Имтияза, умолявшего пощадить свою родственницу, он счел недопустимым проявлением своеволия. Приказал его связать и заставил смотреть, как обесчестили его юную родственницу. Сначала сам Шабир, потом – другие… Затем Имтияза жестоко избили. Он думал, что умрет. Но выжил. И пришел ко мне. Он знал мое отношение к таким, как Шабир, бандитам и изуверам…
– Имтияз много лет служил этому изуверу, как ты говоришь, верой и правдой. Операции, в которых он участвовал, скорее всего, были терактами, нападениями на мирных граждан. Не удивлюсь, если над ними тоже издевались и их тоже пытали. Когда совершаешь злодеяния, нельзя быть уверенным в том, что зло рано или поздно не придет и в твой собственный дом.
– Возможно, ты прав, – нахмурился Файаз. – Но что об этом сейчас вспоминать. Для меня было важным то, что Имтияз ненавидел Шабир Шаха и рассказал мне о его планах расправиться с русскими. Когда вы будете в Пешаваре…
– И ты отправил его в Исламабад, предупредить нас?
– Это было его решение. Я не возражал. Шабир – и мой враг. Он давно подбирался ко мне, хотел расширить свою территорию за мой счет. Очевидно, узнал, что Имтияз пошел к вам, и подослал к нему убийцу. У Шабира хватает шпионов. Но Имтияз успел передать вам письмо.
– Он хотел передать еще что-то на словах… К сожалению, его не пустили в посольство. Может, хотел денег?
– Это нормально. Что тут такого? У него оставались сестра, другие родственники… Что предосудительного в том, что человек получает вознаграждение за добрый поступок? Шабир Шах не был щедр с ним, а если Имтияз скопил какие-то деньги, их у него отняли. Вот такая судьба у этого Имтияза. Надеюсь, он встретит Шабир Шаха на небесах и предъявит ему полный счет.
– Когда-нибудь это произойдет.
– Раньше, чем ты думаешь, друг мой. – Файаз с усмешкой посмотрел на Ксана. – Нет больше Шабир Шаха и его отряда. Думаю, это хорошо для тебя и твоего посольства.
Ксан застыл в изумлении.
Афганец наслаждался произведенным эффектом.
– Ты удивлен, мой друг.
– Это еще слабо сказано, – пробормотал Ксан. – Я потрясен. Никакой информации об этом нигде не было… Ни в прессе…
– Будет, и очень скоро, – заверил Файаз. – В газетах тоже. Это произошло два дня назад. Шабир сообразил, что, убрав Имтияза, не решит проблемы. Ведь и мне стало известно о его планах, и я мог сорвать их. Зачем мне такое побоище в самом центре Пешавара? Я хочу спокойно жить в своем доме, ни с кем не враждовать, но чтобы и меня не трогали. А после такого теракта военные бросятся наводить порядок по всей Зоне племен. Это коснулось бы всех, меня в том числе. Шабир Шах понимал, что я могу ему помешать. Два дня назад он штурмовал мой дом. Но я был начеку и заранее разделил свои силы. Один отряд отбивал нападение, а другой находился в засаде и ударил в тыл Шабир Шаху. Его банды больше не существует. Сам Шабир убит. Считай это моим подарком твоему правительству.
– Для нас это очень важно. Я возвращаюсь в Исламабад, чтобы как можно скорее известить об этом посольство. Но, конечно, нам понадобятся подтверждения из других источников.
– Они будут, – твердо сказал Файаз. – Мои люди тебя проводят. И вот еще что… Будем считать, что мы квиты. Я больше для тебя ничего не сделаю.
* * *
Сенсационное известие, которое Ксан привез из Пешавара, привело Матвея Борисовича в состояние полного восторга. Файаз не обманул – уже на следующий день в прессе появились сообщения о разгроме группировки Шабир Шаха. Журналисты ссылались на свои источники в Зоне племен и Пешаваре. Что касается конкретных обстоятельств ликвидации банды, то высказывались различные мнения. Говорилось о сведении счетов между полевыми командирами (что было ближе всего к истине) и о об армейской операции. В пресс-релизе ОРУ было обтекаемо сказано, что устранение отряда Шабир Шаха стало "итогом длительных усилий пакистанского военного командования и гражданских властей". Что за "усилия", не уточнялось.
Пешаварскому мероприятию был окончательно дан "зеленый свет", оно вступило в заключительную фазу. В Пешавар отправлялся почти весь дипсостав посольства. Только Талдашев оставался в Исламабаде – как офицеру безопасности, ему полагалось выполнять свои обязанности на месте – и советник-посланник, на случай каких-то важных событий в столице.
Накануне отъезда в посольстве царила суета. Кто-то скандалил, завидуя старшим дипломатам – тех пригласил остановиться в своем доме бизнесмен и промышленник Факр Бодла, инициатор создания общества дружбы. Кому-то забыли заказать номер в гостинице, другим не успели выплатить суточные, третьи злословили в адрес посла: они, мол, с Ивантеевой и ее аккомпаниатором летят самолетом, а на прочих денег не хватило, будут трястись в автомобилях. Модестов носился по коридорам, перебегая от одного телефона к другому. На нем висела куча технических поручений: ничего нельзя было упустить. Пресс-атташе, которому поручили подготовить проект заявления для СМИ, не успевал в срок и нервничал.
Ксан торопился до отъезда "закрыть" все текущие дела. Вспомнил он и о том, что должен получить подробный отчет Марата Логия. Но застать его оказалось не так-то просто. Даже когда он приходил в посольство (в перерывах между выполнением "чувствительных поручений"), то почти незаметно скользил по коридорам, умея не привлекать внимания окружающих и оставаться почти невидимым. В конце концов Ксану повезло: он увидел Марата выбегающим из референтуры и потребовал от него умерить прыть и уделить полчаса старшему дипломату. Логия не сопротивлялся, куда было деваться. Они прошли в его крохотный кабинет. Марат отпер письменный стол, достал папку с отчетом.
– Здесь все, – сказал он, и в голосе его зазвучало ехидство. – Все, что я готов был передать вам сразу после выполнения поручения, но вы не спешили… Точнее, спешили по другим делам. Надеюсь, эти данные все же пригодятся, хотя время потеряно, конечно…
Ксан почувствовал, что его ждет сюрприз. Марат торжествовал. Старший дипломат проявил к нему пренебрежение, не выслушал сразу, значит, сам виноват.
Какой бы язвой ни был этот оперативник, дело свое он знал и работал на совесть. Ксан пробежал глазами отчет. Наверное, если бы в этот момент случилось солнечное затмение, он был бы меньше потрясен. Закрыв папку, с возмущением взглянул на Марата:
– И ты не мог найти меня, объяснить? Ведь это очень важно!
Марат скрестил руки на груди. Ответ легко прочитывался в его глазах: "Вы оттолкнули меня, не проявили уважения ко мне и к моей работе, не выслушали самого главного, хотя я так старался и так ждал вашей похвалы. И вы еще хотите, чтобы я бегал за вами? Не бывать этому! Раз так относитесь к сотруднику, который выполняет самую тяжелую и неблагодарную работу, то пеняйте на себя. Имейте то, что имеете".
Поведение Логия еще пуще рассердило Ксана.
– Твоя мелочность и обидчивость вредят делу. Они несовместимы с нашей работой. Я…
– Что, доложите Алексею Семеновичу? – запальчиво сказал Марат. – Только мне кажется, он и понятия не имел об этом поручении. Или я ошибаюсь?
Ксан почувствовал подступающий приступ ярости, но сумел сдержаться. Произнес как можно спокойнее:
– Ты слишком много на себя берешь, Марат. На твоем месте я бы со мной не ссорился.
Собеседник отвел глаза. По всей видимости, до него стало доходить, что он слегка зарвался.
– Ссориться я не собирался. Просто рассчитываю на уважительное отношение к себе и…
– Ну, хватит, – прервал его Ксан. – Еще не хватало, чтобы мы выясняли, кто кого уважает. Ты – меня, я – тебя, и все мы уважаемые люди. Что прошло, то прошло. Мы должны знать, что можем полагаться друг на друга. Ясно?
– Ясно, – пробурчал Марат.
– Никому ни слова. Ни полслова. Понял? Тогда, возможно, я тебя прощу. Когда-нибудь.
Поскольку Логия порывался что-то возразить, Ксан сжал руку в кулак и потряс ею перед физиономией оперативника.
"Что мне собачиться с этим парнем, – подумал Ксан, – он знает, что незаменим и пользуется этим".
– В любом случае, благодарю тебя за самоотверженный труд и обещаю впредь изучать твои доклады без промедления. Этот отчет забираю. Занимайся своими делами. Я ушел.
Марат смутился, глядя вслед уходившему Ксану. Он испытывал смешанные чувства. Ксан импонировал ему своим профессионализмом, но одновременно раздражал командным тоном, бесцеремонностью и чем-то еще… Чем именно, Марат никак не мог сформулировать. Возможно, чрезмерной жесткостью, стремлением все подчинять решению текущей задачи. Сам Логия не был в восторге от того, что работа заставляла его вмешиваться в личную жизнь разных людей, включая коллег по посольству. Но он относил это к числу издержек, с которыми приходилось мириться. Переживал по этому поводу, и это возвышало его в собственных глазах.
– Если еще понадоблюсь, скажите, – бросил он вдогонку Ксану, но тот не ответил.
* * *
То, что выяснил Марат, ни в какие рамки не укладывалось. Шантарский – любовник Хамиллы! Какого черта, это нарушение всех норм и запретов. Как это могло произойти? Ведь Хамилла дала ему от ворот поворот, нажаловалась на него мужу, Дуррани отказался его принимать, причем, по словам Идриса, по просьбе жены. Но, может, это был хитрый маневр с ее стороны, чтобы оставаться верной супругой в глазах мужа…
Узнав у дежурного, что переговорная свободна, Ксан взял у него ключ и заперся в этой комнате, служившей для встреч с посетителями. Здесь его никто не побеспокоит, и он может спокойно перечитать отчет Марата.
Были зафиксированы пять контактов Хамиллы и Шантарского. В торговом центре, в ресторане на окраине Исламабада, дома у Шантарского, опять дома у Шантарского… Вероятно, Марат мнил себя большим стилистом и старался писать с художественной выразительностью. Выходило забавно: "Объекты Тревелер и Талита стояли, тесно прижавшись друг к другу, и рука Тревелера блуждала по крутым бедрам Талиты. Талита не возражала".
Тревелер и Талита – кодовые имена, присвоенные Маратом объектам, за которыми он вел наблюдение. "Видно, парень знаком с Кортасаром, – подумал Ксан. – Неплохой вкус. Правда, Кортасар пишет совершенно по-другому. Без пошлостей".
Другой фрагмент отличался не меньшей сочностью: "Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, как Тревелер раздевает Талиту. Талита осталась в нижнем белье. Тревелер сбросил с себя одежду и жадно впился в уста Талиты".
"Резвится негодник. Но если кому-то показать эту чушь, Шантарскому в посольстве не работать. И вообще в нашей службе. Хотя, в какое-нибудь посольство, может, его еще и возьмут. Квалифицированным рабочим. Дежурным комендантом. Дворником. Впрочем, дворники в загранпредставительствах по штатному расписанию не положены. Но каков Логия! Могучий талант пропадает. Не Кортасар, конечно, и даже не Пильняк. Не антироман. Не авангард. Скорее, тяготеет к классическому стилю".
Ксан перевернул еще страничку отчета. "Рука Талиты скользнула по волосам Тревелера… Их ноги тесно сплелись…"
Ксан вспомнил один из рассказов Аркадия Аверченко. Главный герой, автор порнографических произведений в каждом из них выводил одних и тех же персонажей, Гремина и Лидию. Делал он это примерно с той же изобретательностью, с какой Марат описывал Тревелера и Талиту. "При свете лампочки была видна полная волнующаяся грудь Лидии и ее упругие бедра, на которые Гремин смотрел жадным взглядом. Не помня себя, он судорожно прижал ее к груди, и все заверте…"
– Чертов бред! – выругался Ксан и закрыл папку.
Но последствия у этого бреда могли быть самые плачевные, он отдавал себе в этом отчет. Было необходимо поговорить с Шантарским. Ксан несколько раз звонил ему, однако безрезультатно. Мобильный был отключен. Был уже вечер, и накануне отъезда в Пешавар Леонид, судя по всему, захотел отдохнуть. Вполне возможно, что не один, а в компании с "Талитой".
"Мальчишка, щенок", – злился Ксан, но что он мог поделать? Докладывать Старых? О чем? О любовной связи его сотрудника с чеченкой? Резидент, ясен пень, будет не в восторге. Станет разбираться, но только после возвращения из Пешавара. Что-то подсказывало Ксану, что лучше бы не ездить в этот проблемный город на пакистанском северо-западе. Уж слишком много всего накрутилось вокруг этой поездки. Загадочное убийство в дипломатическом анклаве, предупреждение Идриса, Шабир Шах, Файаз Амин, а теперь еще непонятная и совершенно невероятная связка Шантарский-Хамилла. Однако весомых аргументов по-прежнему не было. Ну, поделится Ксан с Алексеем Семеновичем своими опасениями, скажет, что Хамилла внушает ему подозрения… Ну и что? На одной интуиции далеко не уедешь. Пока отношения Шантарского и чеченки – большая загадка, а с одними загадками к начальству не пожалуешь. Конечно, резидент и сам предлагал перенести мероприятие в Исламабад, но как убедить в этом посла?
Времени до отъезда почти не оставалось, они с Леонидом собрались стартовать следующим утром ни свет ни заря. Придется говорить в дороге, в Пешаваре, хотя там и без того хлопот будет полон рот. И как начать разговор? Не мог же Ксан сказать другу, что он организовал за ним слежку. Допустим, не за ним, а за Хамиллой и Идрисом, а Шантарский "вклинился" по ходу дела. Но Леонид может и не поверить. Он нервный, вспыльчивый, запросто не поверит. И дружба пойдет под откос. Такое не забывается и не прощается. Нет, все-таки надо что-то придумать, найти предлог…
Придумать Ксану так ничего и не удалось, предлог нашелся сам.
* * *
В половине шестого утра Ксан заехал в посольство проверить почту, забрать газеты. Работа за рубежом приучала постоянно быть в курсе всех новостей. Шантарский еще не прибыл. Они договорились, что поедут на машине Леонида, а "паджеро" оставят в посольстве.
Ксан прошел в предбанник административного корпуса, где находились "дежурка" и специальное помещение для почты. Стеллаж во всю стену с выдвижными ящичками для каждого сотрудника. Дежурный комендант – это входило в его обязанности – как раз раскладывал прессу, письма и приглашения на приемы.
– Гони мою макулатуру! – задорно выкрикнул Ксан. – В дороге почитаю. Шантарскому тоже возьму.
Комендант передал Ксану кипу газет и два приглашения в конвертах из плотной бумаги. Приглашения – это всегда любопытно. Их количество и характер свидетельствуют об уровне активности дипломата. Ксан и Леонид ходили на приемы и в гости чаще других. Их звали к себе люди, становившиеся ценными источниками информации.
Выйдя из административного корпуса, Ксан увидел, что "прадо" Шантарского уже паркуется и направился к нему. Еще не доходя до машины, открыл один из конвертов. "Идрис и Хамилла Дуррани приглашают мистера Ксана Ремезова на дружескую встречу…" "Вот те на", – пробормотал Ксан и открыл второй конверт. Точно такое же приглашение, но адресованное Шантарскому.
Ксан сел в машину, коротко бросил: "Поехали". Мысли крутились в голове, как рой потревоженных пчел. С какой стати Шантарского приглашают в дом, от которого ему было отказано всего-то пару недель назад? Возможно, недоразумение, допустим, секретарь Идриса взял старый, не исправленный список гостей. Но едва ли. Скорее всего, Хамилла, изменив отношение к русскому плейбою, повлияла на отношение к нему мужа. И что? Шантарского официально возводят в ранг "друга семьи"?
– Тебя приглашают Дуррани, – сказал Ксан, когда они уже выезжали из города. – Может, объяснишь?
Щеки Шантарского порозовели. Он напряженно всматривался в развертывавшуюся перед ним ленту шоссе, будто не ездил по нему десятки раз и ожидал увидеть что-то новенькое.
– Язык проглотил?
– За дорогой слежу, – неубедительно соврал Шантарский. – По-моему, ничего удивительного. Сообразили, что дурака валяют: нельзя же из всего посольства одного меня отшивать, подвергать остракизму. Успокоились, поняли, что лучше приличия соблюдать. Мне урок преподнесли, теперь я буду вести себя исключительно протокольно…
– Ленька, хватит, своим ребятам не надо, – оборвал Ксан приятеля. – Я же помню, в каком состоянии был Идрис, когда рассказывал, как ты допек его и Хамиллу… И если он вдруг переменил решение, значит, тому было очень серьезное основание. Если только…
– Что "если только"?
– Если на этом не настояла сама Хамилла. Ведь твой "остракизм" был ее идеей, мой бедный Ромео.
– Да пошел ты! – огрызнулся Шантарский.
– Все, Ленька, давай, колись, а не то я тебя колоть стану, – как бы шутливо произнес Ксан. Именно "как бы", Шантарский хорошо знал, что в некоторых случаях с приятелем лучше не шутить.
– Ладно…
Впереди показалась заправочная станция, с кафе и паркингом. Шантарский затормозил, поставил машину на стоянку.