Глава 6
Хлудневский, по-старчески сгорбясь, небольшим топориком тесал во дворе жерди. Увидев вошедших к нему в ограду Кротова и Бирюкова, он ничем не проявил удивления, словно давно поджидал их. Прикрякнув, старик легонько воткнул топорик в неошкуренную березовую чурку, устало потер поясницу и со смущенной улыбкой ответил на приветствие:
- Здравствуйте, здравствуйте…
- Хозяйство поправляешь? - спросил старика Кротов.
- Давно прицеливаюсь у сеновала крышу перекрыть, да все руки не доходят.
- Куда только пенсионеры свободное время убивают? - улыбнулся участковый.
- Бог знает, откуда разные дела берутся. С самого утра кружишься по двору и постоянно заделье находится, - дед Лукьян, заложив за спину руку, опять потер поясницу. - По службе ко мне заглянули либо просто так проведать пришли?
- Хотим о прошлом побеседовать. Выкроишь для разговора часик - другой?..
Хлудневский лукаво прищурился:
- Смотря какой разговор пойдет. Если интересный, можно и до вечера проговорить. - И сразу предложил: - Пройдемте в избу. Что-то крестец сегодня у меня постреливает. Вероятно, вот-вот дождик занудит.
- Бабки Агафьи нет дома?
- К Феде Половникову Агата ушла, допоздна будет у него библию слушать, - с ироничной усмешкой ответил дед Лукьян.
Следом за стариком Кротов и Бирюков вошли в светлую горницу, обставленную современной мебелью. О старине напоминала лишь темная икона в переднем углу, рядом с которой на красочном плакате улыбался Юрий Гагарин. Весь угол под иконой занимал цветной телевизор с большим экраном.
Участковый, бросив короткий взгляд на икону, обратился к Хлудневскому:
- Божеский лик не мешает телевидение глядеть?
Дед Лукьян опять иронично усмехнулся:
- Нет, Михаил Федорович, икона телевизионных помех не создает.
- И первого космонавта планеты уважаете?
- Внучка со школьных лет влюблена в него. Да и нам с Агатой Юра нравится, симпатичный паренек.
- Угу… - Кротов замялся, будто не зная, о чем дальше вести разговор. - Значит, бабка Агафья так и не порывает дружбу с Федей Половниковым? Только двое их осталось в Серебровке, богомольных…
- В ее возрасте поздно менять привычки. - Хлудневский сдвинул на край стола свежий лист районной газеты "Знамя" и жестом показал на стулья. - Садитесь, дорогие гости. В ногах, как говорится, правды нет.
Все трое сели. После разговора о том да о сем, Антон Бирюков попросил Хлудневского рассказать о первом председателе колхоза Жаркове. Дед Лукьян опустил глаза:
- Мое мнение об Афанасии Кирилловиче безупречное. Не за что Афанасия Кирилловича упрекать. Очень высоких нравственных качеств был человек и, в отличие от некоторых, скороспелых по тому времени, партийцев, обладал широким замыслом. С умственными способностями Жаркова надо бы не колхозом руководить, а в партийных верхах на большой должности находиться.
- Что этому мешало?
- Не берусь точно сказать.
- Скажите предположительно…
- Предполагаю, что среди районных и краевых начальников были недовольные Афанасием Кирилловичем. Не все их распоряжения Жарков выполнял беспрекословно. Иной раз вообще наотрез отказывался выполнять.
- Почему?
- Не согласен с ними был, имел свое мнение.
- Пример можете привести?
Дед Лукьян усмехнулся в бороду:
- Пример вот с той же религией, которую Михаил Федорович Кротов осуждает. Поступило из крайкома указание: закрыть в Березовке церковь. Прочитал Жарков это распоряжение и за голову схватился: "О чем они там, в крайкоме, думают?! Что можем на данном этапе вместо религии предложить народу?.. Молодежь, понятно, завлекем избами-читальнями, охватим клубной работой и комсомольским образованием. А со стариками да старухами как быть?.. Они ж насквозь пропитаны религиозным опиумом! Неужели крайкомовцы не знают указание товарища Ленина по религиозному вопросу? Ведь Владимир Ильич всего лишь отлучил церковь от государства. Свободу же вероисповедания оставил!" Проще говоря, Антон Игнатьевич, не позволил Жарков закрыть в Березовке церковь и выпроводил представителя крайкома - самоуверенного молодого товарища в пенсне. И ведь прав оказался впоследствии. За Потеряевым озером, в Ярском, партийцы скинули в своем селе церковные колокола, священника на все четыре стороны выставили. Быстро управились. И что получилось?.. С великим трудом прошла там коллективизация. Уперлись богомольные - ни тпру, ни ну. Глядя на них, прочие крестьяне тоже заколебались: ни вашим, ни нашим. А в Березовке, можно сказать, под колокольный звон колхоз вырос. Ясное дело, не само по себе все гладко сложилось. Жаркову пришлось не одну беседу провести с попом-батюшкой, чтобы он не вздумал мутить верующих против колхоза. Поп сообразительным оказался, уразумел, что к чему, и зауважал Жаркова. Даже, помню, молебен во здравие новой жизни закатил. Вот тебе и пример… - Хлудневский помолчал. - Таким же решительным образом боролся Афанасий Кириллович и с другими руководящими перегибами.
- Много этих, перегибов, было?
- Да, как же им было не быть, если непроторенной дорогой впотьмах шли. Тут и преданный большевик мог заблудиться, словно в дремучем лесу. Вдобавок, руководящие приспособленцы с толку сбивали: на словах угодничали перед высшим начальством, а втихомолку гнули свою линию. Короче говоря, и перегибов и загибов всяких хватало.
- Вероятно, и у Жаркова были ошибки, - сказал Антон.
- Как не быть… - Хлудневский вздохнул. - С коммуной он подзапутался. А вот при коллективизации угодил в точку. В других селах при создании колхоза крепкого маху дали, сделав основной упор на бедняков да батраков. Собрали с миру по нитке и чуть в лужу не сели. Государство, конечно, в кредите колхозам не отказывало, да ведь, как говорится, и дойную корову нельзя доить до бесконечности. Вдобавок, правление таких колхозов состояло тоже из одних бедняков и батраков. Откуда им, горемычным, взять опыт руководства большим хозяйством? К тому же, чего греха таить, немало среди бедняцкого люду было таких, кто предпочитал увильнуть от работы. Лодыри и теперь не перевелись. Возьми того же Ваню Торчкова. Конюхом был хорошим, а как на пенсию вышел, палец о палец не хочет ударить. Позапрошлой весной Матрена его слегла на месяц в больницу. Оставшись без контроля, Ваня с утра до вечера от телевизора не отходил и даже картошку в огороде "позабыл" посадить…
Бирюков с Кротовым засмеялись. Хлудневский чуть усмехнулся и продолжил:
- Так вот, значит, в отличие от тех бедняцких объединений, Жарков в первую очередь вовлек в колхоз крестьянина-середняка. Кто такой был "середняк"?.. Трудолюбивый мужик, смекалистый. У него и хозяйство было крепенькое, и от любой работы он не отлынивал. По этой причине колхозные дела у нас сразу пошли по твердым рельсам. Успеху помогла и небольшая хитрость Афанасия Кирилловича. Первые колхозы создавались по деревням. Деревня - колхоз, деревня - колхоз. А Жарков к Березовке присватал Серебровку. Уговорил наших середняков объединиться в одно хозяйство с правами отдельной бригады. Почему? Березовская земля хорошо пшеницу рождала, а на нашей земельке рожь да овес ежегодно отменными удавались. Когда сгуртовались эти две деревни, у серебровцев круглый год на столе пшеничный хлеб, а березовцам насчет фуража заботушки не стало… - дед Лукьян помолчал. - После войны пришла волна укрупнения колхозов. Сколько малых деревень с лица земли исчезло! Не миновать бы и Серебровке исчезновения. Однако она не только сохранилась, но и количество дворов в ней стало больше. А каждый двор - это, самое малое, корова, телка или бычок, боров или свинка, не считая, овец, кур да гусей. Это индивидуальный вклад крестьянина в Продовольственную программу для прокормки горожан. Вот, Антон Игнатьевич, и оцени теперь размах мышления Жаркова. Афанасий Кириллович уже тогда предвидел укрупнение и, благодаря его светлой голове, наши деревни живут-поживают да добро наживают…
- Сразу после Жаркова вы председателем стали? - спросил Бирюков.
Хлудневский отвернулся к окну, как будто увидел там что-то интересное.
- Председательствовал шесть с половиной лет. В тридцать седьмом отпредседательствовал, - с неохотой ответил он.
- Почему?
Дед Лукьян встретился с Бирюковым взглядом:
- Время очень сложное было. Шутливо говоря, обзовешь сгоряча блудливую колхозную корову гулящей женщиной - тут же настрочат в НКВД, дескать, гражданин такой-то занимается антисоветской пропагандой. На меня Осип Екашев телегу накатил. Мол, председатель Хлудневский подрывает экономику передового колхоза "Знамя Сталина".
- Так назывался тогда колхоз?
- Ну. Сталинское имя в те годы было самым почетным. Но дело, понятно, не в названии. Работали мы, не жалея сил, севообороты соблюдали - земельку берегли, чтобы она не истощалась. Поэтому показатели у нас были славные. В тридцать втором году, не примите за хвастовство, в первый год моего председательства колхозники получили на каждый заработанный трудодень по три килограмма зерном и по пятьдесят копеек деньгами. Для того времени это рекорд был. В последующие годы тоже неплохо зарабатывали.
- В чем же "подрыв экономики" заключался?
- Осенью тридцать седьмого создал я женскую бригаду по первичной обработке зерна на ручных веялках. Работа нелегкая - с крепких мужиков и то за день по семь потов сходило. А бабоньки так сноровисто взялись веялки крутить, что на протяжении недели ежедневно по две нормы провеивали. Когда управились, решили мы на правлении за счет колхоза подарить ударницам по красной косынке и разделить между ними центнер охвостьев, для собственных кур. Осип Екашев был отменным тружеником, но жадность его превосходила деловые качества. Опасаясь, что награждение ударниц стукнет по карману при подведении итогов, он и надумал всыпать мне, как главному инициатору премирования, по первое число. На мое счастье, уполномоченным НКВД в нашем районе был Николай Дмитриевич Тропынин…
- Это не родственник Сергея Тропынина? - вспомнив серебровского шофера-лихача, спросил Антон.
- Родной дядя, старший брат Сергеева отца.
- Не знаете, он жив теперь?
- Возрастом Тропынин не намного старше меня, так что, если житейские передряги не скрутили его в бараний рог, вполне может здравствовать. Хороший человек, многих земляков от ложных обвинений спас… - Хлудневский задумался. - И меня Николай Дмитриевич после разбирательства отправил с миром домой. Но председательствовать в колхозе после этого я уже не стал.
- Не разрешили?
- Запрета не было. Сам отказался.
- Обиделись?
- Нет, какая здесь может быть обида… Страх меня одолел после екашевской кляузы. А трусу на руководящей должности делать нечего. Разве можно руководить колхозом, если каждого своего шага боишься?.. Думаешь, почему во многих нынешних хозяйствах дела плоховаты? Потому, что председатели их без указания сверху чихнуть опасаются. Не хотят брать на себя даже малую толику ответственности.
- Как впоследствии ваши отношения с Екашевым сложились?
- Никак. У Осипа глаза были обмороженные. Здоровался со мной, будто невинный младенец. Я же делал вид, вроде не знаю об его доносе. В соседях ведь жили… - дед Лукьян показал на окно, за которым чернел покосившийся старый дом с прогнившей крышей и пустыми проемами окон. - Вон екашевский крестовик догнивает. Наследники Осипа давно Серебровку покинули.
Бирюков недолго помолчал:
- А какие колхозные деньги пропали вместе с Жарковым?
- Ничего с Афанасием Кирилловичем не пропало, кроме жеребца с упряжью, колхозной печати да ключей от сейфа.
- Что за сейф был?
Хлудневский растерялся. Тонкие старческие пальцы его мелко задрожали, а на лице мелькнуло выражение, словно он неожиданно для себя высказал такое, чего совсем не следовало говорить. Наступила затяжная пауза. Поспешность в подобных случаях была ни к чему. Кротов, видимо, тоже заметил растерянность деда Лукьяна. Он тихонько кашлянул и отвернулся к окну. Наконец Хлудневский тяжело вздохнул:
- Вот, Антон Игнатьевич, и уложил ты меня на лопатки. Коль уж проговорился, придется выкладывать правду до конца. Признаться, еще вчера возникло желание рассказать это товарищу прокурору, да в присутствии Ивана Торчкова не стал говорить из осторожности. Торчков ведь мигом все с ног на голову перевернет и пущ Брониславы Паутовой сплетню по селу распустит… - дед Лукьян, схватившись за поясницу, медленно поднялся со стула и вдруг предложил: - Пройдемте в сенцы, покажу вам бывший колхозный сейф.
Бирюков и Кротов вышли за стариком в светлые сени, заставленные немудреной крестьянской утварью. В одном из углов, у небольшого оконца, стоял средней величины сундук, выкрашенный потрескавшейся от времени красной эмалью и окованный потускневшими латунными полосками. Крышка сундука была расписана затейливым разноцветным орнаментом с полуовальной белой надписью "Мастер Г. С. Сапогов".
- Вот тот сейф, - указывая на сундук, сказал Хлудневский. - Изготовил его по просьбе Жаркова в тридцатом году Григорий Семенович Сапогов, живший в селе Ярском. Мастер был - золотые руки. Замок у сундука внутренний и… двойное дно, с секретом.
- Как он у вас оказался? - спросил Антон.
- Году в шестидесятом, когда построили новую колхозную контору, Игнат Матвеевич привез из райцентра настоящий, металлический, сейф. А этот сундук за ненадобностью отдал мне. Агата в нем пряжу хранила. И до сего дня стоял бы он у нас в избе, если бы не внучка Лариса, приехавшая к нам на житье после училища. Не понравилась Ларисе наша старинная мебель. Уговаривала, уговаривала и уговорила купить новый гарнитур, Сама в райцентр съездила с Толиком Инюшкиным и привезла полный грузовик новья. При современных полированных шкафах да серванте сундучок этот оказался, как не у шубы рукав. Перетащили мы его в сенцы. Стал я в угол сундук пристраивать - дно вывалилось. От старости доски рассохлись. Гляжу, вместе с досками газетный сверток, выпал. Развернул - понять не могу. Первоначально подумалось - облигации. Когда разглядел, мать родная!.. Это ж деньги, которые считались пропавшими с Афанасием Кирилловичем. Не поверите, оторопь меня взяла. Ни внучке, ни бабке Агате не стал рассказывать. Зачем лишние слухи по селу распространять? Жаркова этим уже не оправдаешь, а легкомысленные языки станут на селе лишь бестолку перемалывать его косточки, неведомо где упокоившиеся…
- Выходит, о том, что сундук с секретом, кроме мастера да Жаркова, никто не знал? - снова спросил Антон.
- В том и дело. Если б знали, сразу эти деньжата обнаружили. Сундук мы открыли - кузнец Половников быстро ключ к нему изготовил. Все документы в сундуке перебрали - ни одна бумажка не потерялась. А деньги, собранные с народа, как испарились. Вот лишь когда секрет выявился…
Хлудневский с трудом нагнулся и поднял крышку сундука. Подозвав поближе Бирюкова, он нажал на середину одной из днищевых досок. Половинка доски, словно на пружине, тотчас откинулась кверху. Дед Лукьян запустил в образовавшееся отверстие руку и вытащил из тайника газетный сверток. Протягивая его Антону, сказал:
- Вот они, общественные денежки. При них ведомость имеется с указанием, кто сколько внес. Сто восемьдесят один рубль до рублика сохранились…
Все трое вернулись в горницу. Опять сели у стола. Бирюков осторожно развернул на столе ветхий листок газеты с необычным для наших дней названием "Штурм пятилетки".
- Это районка на первых порах у нас так называлась, - пояснил Хлудневский. - Немного таких газеток вышло. Потом она стала называться "Социалистическая стройка", а теперь "Знаменем" зовется.
Бирюков и Кротов с интересом стали рассматривать бумажные деньги в мелких купюрах, обращавшиеся во второй половине двадцатых и начале тридцатых годов. Они были потертыми от обращения, но сохранились довольно хорошо.
- Для чего эти деньги собрали? - спросил Хлудневского Антон.
- Планировали общественную кассу взаимной выручки создать, - ответил старик.
- Много ли на такую сумму можно было купить?
- Давай прикинем… - дед Лукьян указательным пальцем правой руки загнул на левой руке мизинец. - Хорошая корова симментальской породы тогда стоила сорок пять рублей, лошадь - сто пятьдесят, добрый конь - двести, баран всего три рубля. Сельхозинвентарь оценивался в зависимости от сложности. Сенокосилка, например, стоила двести пятьдесят, веялка - семьдесят, сортировка - около тридцати, а однолемешный плуг "Красный пахарь" - двадцать пять рубликов. Так что, Антон Игнатьевич, по курсу тридцать первого года деньги эти были хоть и не ахти какими, но и не такими уж малыми.
Бирюков собрал разложенные по столу купюры и посмотрел на участкового:
- Что, Михаил Федорович, думаешь по этому поводу?
Кротов вздохнул:
- Полагаю, побег Жаркова из Березовки с целью хищения общественных денег исключается.
- Никуда Афанасий Кириллович не убегал! Нет, не убегал, - загорячился Хлудневский. - Убили его. Голову даю на отсечение, убили!
- Кто это мог сделать? - спросил Антон.
- Знать бы, кто… - поникшим голосом ответил дед Лукьян. - К тридцать первому году открытые враги Советской власти в наших краях затаились. А затаившийся враг, Антон Игнатьевич, страшнее открытого. Хотя и мирно прошла у нас коллективизация, да не каждый с радостью в колхоз вступал. Ломалось ведь веками сложившееся отношение к частной собственности, землю ведь по существу у крестьянина отнимали. Думаешь, просто так, бывало, то жнейка в самое горячее время забарахлит, то упряжь в конюховке подпортится, а то и крупорушка на Ерошкиной плотине заполыхает…
- Кстати, крупорушку действительно Илья Хоботишкин поджег?
- Конечно! Я собственными руками схватил этого писклявого скопца на месте преступления с поллитровкой керосина.
- А через год, говорят, какого-то утопленника у плотины подняли?
- Было такое, - сухо согласился Хлудневский. - Но дело не в утопленнике…
- Лично вы видели его? - не дал старику увильнуть в сторону Бирюков.
- Видел, но там уже ничего нельзя было определить. По малому росту да армячку предполагали мужики, будто похож на Илью Хоботишкина.
- А какие-нибудь предположения были, как этот человек оказался в воде?
- Чего предполагать, если к его ногам была привязана ремнем негодная вальцовая шестерня от крупорушки.
- Каким ремнем?
Хлудневский потупился. Затем, как и в прошлый раз, когда разговор шел о сейфе, тяжело вздохнул:
- Ремень тот был с моряцкой пряжкой и, кроме Жаркова, ни у кого из наших селян таких ремней не имелось. Возможно, Антон Игнатьевич, подумаешь, что это дело рук Афанасия Кирилловича. Но я уверен, не мог Жарков поднять руку на слабого человека.
- Даже и на врага?..
- С врагами Афанасий Кириллович крутой был… - дед Лукьян, морщась, стал тыльной стороной ладони растирать поясницу. - Однако, по моему убеждению, втихомолку он и с врагом не стал бы счеты сводить.