Бирюков вновь посмотрел на Кротова:
- Вот еще одна загадка - ремень Жаркова на ногах утопленника…
Кротов развел руками - дескать, что поделаешь.
- Эту загадку я больше полвека разгадать не могу, - опять заговорил Хлудневский. - Но еще загадочней для меня - смерть кузнеца Степана Половникова. Каким-то образом связана она с исчезновением Жаркова. Вот послушай, Антон Игнатьевич, основные факты и поразмышляй над ними. Первое… В последний свой вечер Жарков зачем-то приезжал к кузнецу, а когда следственные работники стали искать Афанасия Кирилловича, у Половниковых среди поленницы дров нашли порубленные костыли…
- Порубленные? - заинтересовался Бирюков.
- В том и дело… Степана увезли в райцентр, вроде бы арестовали, однако быстро выпустили. Мужик он был неразговорчивый - ковал молча в кузнице да ковал. Если бы ему помогал молотобоец из посторонних, тогда, возможно, Степан о чем-нибудь и проговорился. Но Половников держал у себя в подручных своего сына Федю, у которого сейчас моя Агата библию слушает. Надо сказать, в кузнечном деле равных Степану не было… Прошло, таким образом, много месяцев. Я уже говорил, в тридцать втором году мы собрали богатый урожай и колхозники обеспечились зерном сверх необходимых потребностей. Зимой того года, после ледостава, собрался Половников на кузнечной лошадке монгольской породы в Томск, чтобы продать несколько мешков зерна. Тут, напрямую, по хорошей санной дороге световой день езды. Отправился Степан в поездку с сыном Федей и уже среди ночи другого дня вернулся в Серебровку, не продав ни мешка. Вот вторая загадка… Почему так быстро они вернулись? Почему не стали продавать зерно и привезли его назад?.. Сразу выскажу третью загадку. Спиртного Степан Половников не употреблял, а когда приехал из Томска, вроде бы кто-то из соседей видел, как Федя вытаскивал его из саней будто смертельно пьяного. А утром он уже богу душу отдал… И тут заключается последняя, четвертая, загадка. Сразу после смерти тело покойника обязательно обмывают. Зовут для этой цели, в зависимости от пола усопшего, либо соседских женщин, либо мужчин. Для обмывания Степана Половникова никого не позвали. Почему?..
- Вероятно, сами управились, - сказал Бирюков.
Хлудневский отрицательно повел головой:
- Нет. По христианскому обычаю близким родственникам мыть покойника не дозволяется. Меланья - Степанова супруга была женщина очень религиозная. Она такого отступничества от принятого обряда ни за какие коврижки не позволила бы. Почему же положили Степана в гроб без обмывания?..
Бирюков, раздумывая, помолчал:
- Да, дед Лукьян, назагадывали вы загадок…
- Сам, Антон Игнатьевич, много лет над ними маюсь. Потому и побежал вчера к Ерошкиной плотине, когда услышал, что там чьи-то косточки разрыли…
Хлудневский хотел еще что-то добавить, но через открытую дверь в сенях послышались шаркающие шаги и в горницу заглянула бабка Агафья - остроносая старушка, повязанная черным платком.
- Чего так рано? - удивленно спросил дед Лукьян бабку, когда та приветливо поздоровалась с Бирюковым и Кротовым.
- Федя сёдни не в настроении. Принялся читать Новый Завет, да запинается на каждом слове, - ответила старушка.
Закончив разговор с Хлудневским, Антон Бирюков вместе с Кротовым направился к Федору Степановичу Половникову. Солнце уже клонилось на закат, когда они вошли через калитку в просторную половниковскую усадьбу. На двери дома висел большой амбарный замок. Кротов, обойдя сеновал, заглянул в огород и, не увидев там хозяина, высказал предположение, что Половников отлучился до магазина и вот-вот вернется домой. Решил подождать.
Рядом с усадьбой Половникова стоял кирпичный жилой дом. Таких домов в Серебровке насчитывалось больше десятка. Строил их колхоз для молодоженов и для приезжих горожан, надумавших работать в сельском хозяйстве. Во дворе, густо заросшем высокими лопухами, разбитная полнотелая молодка в пестреньком безрукавном халатике сжигала на костре большие картонные коробки, разбросанные по двору в самых разных местах. Вокруг костра суетились черноголовые мальчишки, один другого меньше. Пробираясь через лопухи за очередным ящиком, женщина беззаботно напевала:
На дальней станции сойду - трава по пояс.
Войду в траву, как в море, босиком…
Участковый показал взглядом на женщину:
- Шура Сластникова, по прозвищу "Веселая вдова". Дояркой работает.
- Откуда у нее столько ящиков? - спросил Антон.
- Из магазина. До Указа по преодолению пьянства Шура выпивкой увлекалась, за детьми доглядеть некогда было. Купит в магазине полную коробку вермишели, выставит ее утром своим "козлятам" - они до вечера этот полуфабрикат, как лакомое угощенье, до дна схрумкают.
- Это все ее дети?
- А чьи же. "Семеро козлят" Шура их называет. Приехала в Серебровку из города с мужем и четырьмя мальчуганами. Муж в первый год, упав с лошади, разбился насмерть. Похоронила его и с приезжими строителями-шабашниками еще троих прижила. Любопытно: одни мальчишки рождаются… - Кротов подошел к изгороди и окликнул женщину: - Шура!..
- Чего, Федорыч?.. - оглянувшись, с удивлением ответила Сластникова.
- Ты почему сегодня не на ферме?
- Детский садик на профилактику закрыли. Чтобы не растерять "козлят", уже третий день работаю заместителем бригадира по половой части.
- Что?..
- Пол в бригадной конторе мою!
- Тьфу, твою-занозу!.. - осуждающе сплюнул участковый. - И зачем при своем легкомыслии такой приплод завела?
- Назло капиталистам! Начнут вот американцы СОЮ сыпать, кто тебя, старого, защитит? А у меня, погляди… - Сластникова белозубо улыбнулась. - Вон сколько ракетчиков подрастает!
- Что-то ты веселая сегодня. Случаем, не выпила?..
Шура опять блеснула улыбкой:
- Не, сливового компота наелась.
Кротов погрозил пальцем:
- Смотри, доулыбаешься.
- Не боись, участковый, не загуляю. После Указа я сама себе односторонний мораторий объявила.
- Не болтай, что попало!
- Ты чо, Федорыч, совсем шуток не понимаешь?
- Я все понимаю… - многозначительно сказал Кротов и сразу спросил: - Где твой сосед, Федор Степанович?
Сластникова полной рукой махнула в сторону Ерошкиной плотины:
- В тот конец села недавно завихорил.
- Не говорил, куда пошел?
- Не-е-е, мы с ним в контрах.
- Почему?
- Разного вероисповедания. Федор Степанович с утра до ночи богу молится, а я вспоминаю божью мать только тогда, когда бригадир на меня лайку спускает.
Шура с треском разорвала очередную коробку на четыре части, к восторгу мальчишек бросила куски картона в огонь и опять беззаботно запела:
На дальней станции сойду - трава по пояс…
Глава 7
Прождав Половникова около часа, но так и не дождавшись, Бирюков и Кротов вышли из ограды половниковского дома на сельскую улицу. Вечерело. Сентябрьское солнце уже скрылось за горизонтом, подсвечивая снизу багровыми подпалинами кучевые облака. Участковый предложил доехать из Серебровки до Березовки на мотоцикле, однако Антон отказался. Хотелось побыть одному, спокойно обдумать в дороге полученную за день информацию.
Когда он подошел к Ерошкиной плотине, вечерние сумерки заметно потемнели. Пойма речушки едва дымилась сереньким туманчиком. От нее тянуло луговой сыростью. Перед бывшей плотиной вдоль русла речки отсвечивали похожие на лужицы небольшие озерца, образовавшиеся на местах глубоких речных омутов.
Постояв в задумчивости, Бирюков присел на сухую валежину и, занятый своими мыслями, стал рассеянно глядеть на ближнее озерцо, наполовину прикрытое тенью вершины расположенной неподалеку ветлы. Мысли были невеселые. Большей частью вертелись они вокруг странного поведения Федора Степановича Половникова, который, по словам бабки Агафьи Хлудневской, оказался сегодня не в настроении и запинался на каждом слове в Библии. Куда он ушел из дому, глядя на ночь?..
Внезапно почти над самой головой Антона пронесся частый посвист утиных крыльев, и на озерную лужицу, заложив крутой вираж, плюхнулся шустрый чирок. Почти тотчас из-под ветлы вырвался язык пламени и раскатисто бабахнул ружейный выстрел. Подброшенный всплеском от заряда дроби, чирок беспомощно затрепыхался по воде. Из-за куста вышел пригнувшийся охотник. Длинной хворостиной он стал подгребать к себе подстреленную утку. Бирюков, поднявшись с валежины, громко сказал:
- С удачей, земляк!..
Охотник, видимо, от неожиданности резко выпрямился. Приглядевшись к Бирюкову, неуверенно проговорил:
- Антон Игнатьевич…
- Сергей?.. - узнав по голосу шофера Тропынина, на всякий случай уточнил Бирюков.
- Ну! Лихо я чирушку в хвост долбанул?
- Лихо.
- Здесь иногда и кряквы садятся… - Тропынин, нагнувшись, поднял с воды чирка и подошел к Бирюкову. - А вы как здесь ночью оказались?
- Из Серебровки домой иду. Федора Степановича Половникова сегодня вечером не видел?
- От самой серебровской поскотины вместе с ним досюда шли. Я к привычному своему скрадку свернул, а Федор-батькович вроде в Березовку подался.
- Зачем?
- Кто его, молчуна, знает. Сегодня он хоть малость, но поговорил со мной.
- О чем?
- Про моего дядю Колю спрашивал.
- Николая Дмитриевича?..
- Ну, который в НКВД когда-то работал.
- Он жив?
- Не знаю. Между нами давно родственные связи оборвались. Может, и умер. Как маманя рассказывала, ему теперь уже за семьдесят с лишним перевалило.
- И последнего адреса его не знаешь?
- Нет. Между делом от родственников как-то слышал, что перед Отечественной войной его из нашего района в Томск перевели, а потом он вроде бы в Москве учился.
- Почему Половников заинтересовался Николаем Дмитриевичем?
- Молчуна с ходу не поймешь. Мямлил что-то такое, мол, здоров ли дядя Коля и где теперь проживает?..
- Испортил я тебе сегодняшнюю охоту?
- Нет, норму выполнил. Я больше одной утки за вечер не стреляю. Солить их, что ли?
- Ружье как?
- Зарегистрировано по закону.
- Я - не о том. Бьет хорошо?
- Мировецки! С семидесяти метров чирка навылет вторым номером дроби прошивает. Шестнадцатый калибр. Двуствольная штучная тулка выпуска тридцатого года. У деда Лукьяна Хлудневского за сотню купил. Теперь таких ружей уже не выпускают. Серийную штамповку шуруют.
- В райцентр часто ездишь?
- Каждый день по десятку груженых рейсов с зерном на элеватор гоняю.
- Завтра меня попутно не захватишь?
- Какой разговор! Куда и во сколько за вами заехать?
- В шесть часов вечера буду у Кротова.
- Лады!..
После разговора с Тропыниным поведение Федора Степановича Половникова стало для Антона Бирюкова еще более загадочным. Почему этот богомольный "молчун" вдруг заговорил о старом чекисте?.. Какая новая загадка в этом скрывается?..
Размашистым шагом Антон меньше, чем за полчаса дошел от Ерошкиной плотины до светящейся окнами домов Березовки. Ночную тишину нарушало лишь отдаленное потрескивание электросварочного аппарата у механической мастерской. Через неширокий проулок Бирюков вошел в село напротив дома Инюшкиных и разминулся со встретившимся сутулым стариком, чем-то похожим на Половникова. Остановившись, Антон несколько секунд поглядел вслед удалявшейся фигуре и негромко окликнул:
- Федор Степанович…
Старик не обернулся и вроде бы зашагал быстрее, словно хотел поскорее скрыться в темноте. Догонять его, по крайней мере, было смешно. Решив, что обознался, Бирюков посмотрел на освещенную яркой лампочкой застекленную веранду Инюшкиных. Там, будто на экране, сидел усатый Арсентий Ефимович и решал какую-то "проблему" с разгоряченным Торчковым. Антону вдруг захотелось просто так, без всякой цели, посидеть со стариками, которые наверняка отмочат что-нибудь смешное. Миновав калитку, он взошел на высокое резное крыльцо. Предварительно постучав, открыл дверь веранды и спросил:
- Можно войти?
- Милости просим! - шевельнув гусарскими усами, разулыбался Арсентий Ефимович. - Гости на гости - хозяину радости.
- Что-то сурьезное, Игнатьич? - сразу насторожился Торчков.
- Нет, ничего, - ответил Антон. - Просто заглянул на огонек.
- Вот молодец! С тобой-то мы быстро разберем наш вопрос. Представляешь, Федя Половников только что тут присутствовал. Битый час промолчал, как сыч, и воспарился не солоно хлебавши. Щас об заклад бьемся с Арсюхой: зачем Федя из Серебровки до Березовки сапоги топтал?..
- И ни к какому выводу не пришли? - усевшись на предложенную Арсентием Ефимовичем табуретку, спросил Антон.
- Выводов получилось два. Я убеждаю Арсюху, что богомольный Федя молчаливым гипнозом обращал нас в православную веру. Арсюха же доказывает, будто Половников в моем присутствии испужался заводить разговор об очень сурьезном для него деле. На чьей стороне твое мнение в нашем споре?
Бирюков улыбнулся:
- На вашем месте, я спросил бы самого Федора Степановича.
- Этот конкретный вопрос Арсюха ему и задавал. Федя в ответ - ни бэ, ни мэ. Надвинул на рыжий кум-пол картуз и - поминай как звали. Чудак ненормальный, а?.. Чего, спрашивается, по темноте семь верст киселя хлебал?..
- Правда, Антон Игнатьич, - сумрачно поддержал Торчкова Инюшкин. - Чую, тяжко у Феди на душе. Ты поговорил бы с ним…
- Встретил я его, когда к вам шел. Окликал, Федор Степанович не отозвался, - сказал Бирюков.
- Разве подозрительный богомолец отзовется начальнику уголовного розыска! - воспрял Торчков.
- Ваня, побереги патроны, - с укором проговорил Арсентий Ефимович.
- Чо ты, Арсюха, постоянно чужой боеприпас жалеешь?! - заершился было Торчков, однако быстро сник.
Разговор складывался невеселый. Видимо, странное поведение Половникова выбило стариков из привычной колеи. Недолго посидев с ними, Бирюков поднялся. Торчков тоже натянул на всклокоченную голову свою серую кепку. Выйдя от Инюшкиных на темную улицу, они какое-то время шли молча. Но неуемная натура Торчкова не переносила длительного молчания. Минуты через две Иван Васильевич заговорил:
- Аккурат перед твоим приходом, Игнатьич, мы с Арсюхой выясняли еще один сомнительный вопрос. Почему Федя Половников без памяти ударился в религию? Арсюха доказывает, будто Федю с малолетства воспитала в своем духе богомольная мамаша. Я же хочу тебе сказать другое. Арсюха, по сравнению со мной, пацан. Я знаю Федю на четыре года раньше и вполне сурьезно могу доказать, что в малолетнем возрасте Федька чрезмерно религиозным не был. Молиться он стал после похорон своего отца, Степана. С чего бы такое наваждение на него вдруг свалилось, а?..
- Я не бабка-угадка, - ответил Антон. - Сами вы что по этому поводу думаете?
- Тут можно по-разному думать. И дураку понятно, мамаша, конечно, повлияла на Федино поведение, но весь секрет не в этом. Подозрительно мне: не чокнулся ли Федя от смерти отца?..
- Почему?
- Потому, что ходил вроде слушок, будто Степан не своей смертью помер.
- А какой?..
- Объясню. В тридцать втором году зимой, когда Федя с отцом возили на продажу в Томск зерно, у нас в округе сильно буйствовали волки. Стаями по полям и лесам бродили. Понятно, чтобы отбиться от волков при их нападении, наши деревенские мужики, отправляясь в путь, брали с собой оружие. Иными словами, без ружьев далеко от села не ездили. При таких сурьезных обстоятельствах Степан Половников перед поездкой в Томск непременно положил в сани ружьишко. Допускаешь такую мысль?
- Допускаю.
- Вот тут и собака зарыта! Отбиваясь от волков, не пальнул ли Федя по нечаянности в отца?.. Арсюха с моим выводом не согласен. У него одна песня - чуть чего, сразу: "Побереги патроны". А вот ты, Игнатьич, как считаешь?..
- В жизни много случайностей бывает, - уклончиво ответил Антон, чтобы не ввязываться в бесплодный разговор, и протянул Торчкову руку. - До свидания, Иван Васильевич, я уже у дома.
- Будь здоров, - с явным огорчением попрощался Торчков.
Когда Антон вошел в родительский дом, стол на кухне был накрыт к ужину, и вся семья находилась в сборе.
- Где, сынок, целый день пропадал? - встревоженно спросила Полина Владимировна.
- В Серебровке, - ответил Антон и посмотрел на уставленный едой стол. - Ух, и проголодался я сегодня!
- Умывайся да садись к столу. Только тебя и ждем.
- Ты, ядрено-корень, Антошка, не тощай, а то Маринка хилого любить перестанет, - назидательно проговорил дед Матвей, по-стариковски неловко умащиваясь за столом.
- Не завались, философ, - сказал ему Игнат Матвеевич.
- Чо гришь?..
- Щи, говорю, из тарелки не вылей!
- Не повышай голос, командир. Не в конторе командуешь…
За ужином, как издавна велось в семье Бирюковых, разговор зашел о насущных делах. Мать озабоченно заговорила о предстоящей копке картофеля в огороде.
- Выкопаем, не паникуй, - склонившись над тарелкой, сказал отец. - Сына со снохой призовем в помощь.
- Урожай хороший. Не знаю, куда девать будем.
- Ныне агропромовские заготовители станут прямо в селах принимать картошку. Без заботы сдадим.
- Значит, создание агропрома начинает сказываться? - спросил Антон.
- Задумка хорошая, но в зародыше гибнет.
- Почему?
- Кадры у нас слабыми оказались для увеличившегося объема работы. В армии, скажем, никому в голову не придет назначить командира взвода командиром дивизии. Формально, конечно, можно лейтенанту присвоить генеральское звание, но генералом от этого он не станет. В районном, же и областном агропроме получилось, что на полковничьи да генеральские должности сели люди, которые в бывших сельхозуправлениях еле-еле тянули, а теперь в десять раз. больше забот на их головы свалилось. Разве они вытянут этот воз…
- Вечно ты, отец, не доволен и собой, и другими, - сказала Полина Владимировна.
- Самодовольство, мать, только верхоглядам да очковтирателям свойственно.
Все замолчали. Сосредоточенно принялись за еду. В конце ужина, за чаем, Игнат Матвеевич спросил Антона:
- У тебя как дела?
- Вообще или в частности?
- И в том, и в другом смысле.
- Вообще - работаю не на генеральской должности. А в частности… Хотел выяснить судьбу Жаркова, но залез в архивные дебри. Строить по нему какие-то версии - все равно, что на кофейной гуще гадать.
- Ты все-таки погадай.
- Постараюсь, - невесело вздохнул Антон.