* * *
Аврамов, выйдя из наркомата, почти бегом пересек двор, сел в машину на заднее сиденье, с треском захлопнул дверь. Глядя в стриженный под бокс затылок Сапрыкина, строго велел:
- Дамирев (Даешь Мировую Революцию!) Кузьмич, рвани-ка на Щебелиновку, в гостиницу.
Затылок Кузьмича струил "Шипр" и стойкую уверенность, что ежели тихо ехать, то дальше будешь. Машина сонно урчала, брезгливо переваливаясь на колдобинах, и Аврамов с немалым напрягом удерживал собственную руку, норовившую с треском шлепнуть невозмутимую потылицу.
В номере не было ни вещей Ушахова, ни его самого. Аврамов, плюхнувшись уже на переднее сиденье, бросил Дамиреву Кузьмичу сквозь зубы:
- Гони в Хистир-Юрт!
Сказано это было так категорично, с упором на "гони", что носитель лозунгового имени, покосившись на раскаленного шефа, рванул с места со скрежетом и колесным визгом, как и полагалось доблестной оперативной милиции.
В райотделе Аврамов захватил с собой двух бойцов-новобранцев. Начальник, как и следовало ожидать, сегодня не прибывал. Дома Ушахова тоже не было - ключ лежал, как всегда, под половиком на крыльце. Аврамов, изнывая сердцем, беспомощно оглядел холостяцкое тусклое запустение. "Да где же Шамиль? Не дай бог…" Дальше он додумывать не стал: похолодела спина в предчувствии.
Тут полковника опалила догадка: Фаина! Он толкнул спиной дверь, вымахнул в коридорную полутьму. Пробегая, зацепил лбом колесо висевшего на стене велосипеда, и тот, с грохотом и звоном обрушившись, рванул педалью карман на груди.
Он слушал Фаину, чувствуя, как слабеют, отпускают его тиски безысходности. Изумленно напитываясь целебной благодарностью к этой женщине, которая доверилась ему, позволила наконец избрать себя, он услышал торопливую плотную дробь сапог на крыльце. Растущий грохот уже вспухал в сенях. И когда осязаемая, жуткая реальность этого грохота распахнула дверь в комнату, Ушахов осознал: явилась беда, о которой он успел почти забыть.
Беда стояла на пороге: Аврамов и два бойца. Полковник был бледен, встрепан, полуоторванный карман на гимнастерке воинственно торчал углом вперед. Замнаркома в упор смотрел на капитана. И, отброшенный этим взглядом в недавнее прошлое, готовясь к самому худшему, сказал Шамиль сквозь примерзшую к лицу улыбку:
- Нашел, значит, и здесь. Тонкий нюх у тебя, Григорий Васильевич.
- Не жалуюсь, - согласился Аврамов. - Тебе было приказано находиться в гостинице. Почему нарушил приказ?
- Что же вы с ним делаете? - надорванно вскрикнула Фаина. - Он трижды бандитами стреляный! Неужто вся служба, кровь его не в зачет для Советской власти?
- Мы тут сами разберемся, Сазонова. Выйдите, - приказал Аврамов. Смотрел он, не отрываясь, на кобуру капитана.
- Это куда мне выходить из своего дома? Может, выселишь?…
- Не заставляйте применять силу, - едва заметно поморщился полковник. Под глазом явственно дергалась жилка.
Уже не сдерживая себя, ненавистно крикнула хозяйка в каменно-замкнутое лицо наркома:
- С бабами-то легче справиться, начальник! Ты бы с немцем шел так воевать, как с нами воюешь! Ничего, есть еще правда, осталась! Я до Кремля, до самого Калинина, дойду, я…
- Уходи, Фая, - попросил Шамиль.
- Да что же это, Господи! Он от позора стреляться собрался. Если б не я… Таких, как Шамиль, по трибуналам растолкаете, с кем фашиста бить станете, командир? Мало вы крови людской невинной пролили, мало?! Оттого и фашист под Москвой вас уму-разуму учил!
Она выбежала. За дверью что-то звякнуло, грохнуло, покатилось по полу. Затем, перекрывая все, выплеснулся из сеней надорванный воющий плач, ознобом мазнувший по спинам мужиков.
- Сдай оружие, Ушахов, - велел Аврамов. Все чаще дергалась у него жилка под глазом.
- Опять? Что это моя хлопушка именная вам покоя не дает? - вкрадчиво осведомился Ушахов, мягко, по-кошачьи, пружиня торсом.
- Разоружить! - хлестнул приказом Аврамов.
Молоденькие конвойные, серея лицами, шагнули к капитану, поднимая винтовки, но встали, наткнувшись на бешеный окрик, на смотрящий в упор наган:
- Стоять! Смир-но! Охотнички за капитанским мясом… Ну-ка, телок… Ты, ты, к тебе относится. Кру-угом! Винтовку в угол. Вот так. И ты тоже. Лицом к стене! Руки на стену! И не шевелиться, пуля нервных обожает.
И, убедившись, что конвойные уже не помешают ему, высыпал капитан перед полковником каленные горечью вопросы:
- Ты думал, я бараном перед тобой стоять буду, повязать себя дам? Легко жить хочешь, полковник. Ну, что делать будем, начальник? Мне теперь назад хода нет.
- Не дури, Шамиль, - одними губами сказал Аврамов, завороженно глядя в зияющий зрачок нагана.
- Смотри, даже имя вспомнил! - удивился Ушахов. - Продал ты Шамиля с потрохами, продал генеральским лампасам и писульке той из Москвы. Как ни крути, мне теперь на вас три пули истратить придется. И в горы, к абрекам. Что, не хочется помирать, полковник?
- Не время, дурак, не время стрелять, когда не знаешь, зачем командир пришел, - холодно сказал Аврамов, с большим нажимом на "не знаешь" сказал.
Его слова притушили неукротимое бешенство на лице капитана, начал пробиваться к его сознанию тайный смысл сказанного. По-прежнему двумя обомлевшими от страха пеньками торчали у стены с поднятыми руками конвойные.
- Не время, значит, а меня трибуналом шваркнуть, по-твоему, время? - дозревал Шамиль. - Только я, в отличие от тебя, шкуру свою на бывшую дружбу не меняю. На, держи! - бросил Шамиль наган Аврамову.
Запоздало вскинув руку, не удержал оружие полковник. Сорвавшись с ладони, упал наган на пол, грохнул выстрелом, крутнулся под ногами. Пуля, хряснув в плинтус, перебила его, ушла в кирпичную стену, выбив из-под рейки фонтанчик пыли.
Конвойные оторопело дернулись, выворачивая шеи, уставились на все еще вертевшийся наган. Аврамов придавил оружие сапогом, не спуская с Шамиля глаз, хрипло скомандовал конвойным:
- Марш на крыльцо, вояки! Обеспечить охрану дома, чтоб таракан в щель не пролез. Не впускать сюда никого!
Проводив взглядом бойцов, обессиленно опустился на лавку, вынул платок, промокнул обильный пот на лбу:
- Дуролом, черт бешеный… Так и знал: накуролесишь - расхлебывай потом. Вовремя поспел.
- Что, коленки дрожат? - раздувая ноздри, осведомился Шамиль, притулился плечом к стене, сунул в карман руку.
- А ты как думал? С тебя все станется. Не мозоль глаза, сядь.
- Постою.
- Садись, когда командир велит! - рявкнул Аврамов, уперся кулаками в лавку.
Шамиль сел.
- Ты что, в самом деле на тот свет собрался? - поинтересовался Аврамов.
- А как бы ты на моем месте?…
- А я бы на твоем месте погодил, - перебил полковник. - Я бы начальства тихо-мирно дождался и наедине спросил: что ж ты, начальник, скурвился, дружка своего продаешь?
- Считай, спросил, - ошарашенно отозвался Ушахов. - Дальше что?
- А дальше мы с тобой в подсадную утку сыграем.
- Это как?
- А вот так. На сей момент Ушахов - саботажник. А к утру ты у нас очень крупной сволочью станешь, Шамилек. Шпионом экстракласса, таким, что некоторые пальчики оближут. Так надо, капитан Ушахов, - жестко подытожил Аврамов.
- К-кому надо? - заикаясь, спросил Ушахов. - Ты, Гришка, ясней выражайся, а то отупел я что-то в последнее время.
- Нам надо, нам и всей России вдобавок.
- Значит, там в наркомате все… туфта была? А Серов? Гачиев?
- Гачиев в нашей с тобой хитрой игре не участвует. Он свое дело сделал, тебя к трибуналу пришпилил, поскольку зуб на тебя имеет большой. А генералу вечером я обо всем доложу подробно.
- О чем доложишь? - вконец запутавшись, спросил Шамиль.
- Меня в приемную вызвали, помнишь?
- Ну?
- Там посыльный дожидался из фронтовой разведки. Они связника Исраилова перехватили с письмом в Берлин. Копию письма к нам переслали. Ознакомься, весьма любопытный документ.
Ушахов завороженно взял мятый, с темными стеариновыми пятнами листок, потертый на сгибах. Четким размашистым почерком там было написано:
Вождю, императору Европы Адольфу Гитлеру
Копии: господам рейхсминистрам
Геббельсу, Гиммлеру, Герингу
Мы, представители кавказских народов, собрались в Чечне для того, чтобы обсудить программу и устав ОПКБ (Особой партии кавказских братьев).
Современная немецкая национал-социалистская партия Германии вполне отвечает интересам кавказских народов по расовым и идейным признакам. Поэтому ОПКБ будет руководствоваться в своих действиях программой и уставом Вашей партии, являясь кровно-арийской, семейно-родственной единицей ее.
Мы горячо приветствуем создание империи Соединенных Штатов Европы под Вашим руководством и управлением.
Мы преследуем цель: создание на Кавказе новой свободной федеративной республики с включением ее в состав Германской империи в числе ее передовых штатов.
Мы, братья кавказских племен от Хазарского моря до Черного, во имя ускорения гибели Советской власти ведем непрерывную борьбу с большевиками.
Вы, дорогой Адольф, вместе с Вашими соратниками имеете на Кавказе постоянно действующий вспомогательный фронт в виде сплетенной мною агентурной сети. Нас не страшат невиданные репрессии большевистских головорезов, наша партия растет и крепнет по всему Кавказу, во всех его уголках, имея хорошо законспирированную агентуру в большевистских учреждениях. В нужный час по Вашему сигналу я сделаю ее той взрывчаткой, которая взорвет изнутри большевистский тыл.
Дорогой вождь! Всем опытом своей борьбы мы чувствуем первоочередность летнего наступления вермахта на Кавказ. Одна из насущных его задач - взять у русских "Грознефть" и "Азнефть", тем самым заглушить большевистские моторы на всех фронтах.
Верим, что Ваш гений уже подсказал Вам это решение.
Цель этого письма: установить с Вами постоянно действующий контакт - связными и рацией. Мы просим Вашей помощи и ждем радиста. У нас накоплен значительный объем ценной для Германии экономической, военной, политической информации по Кавказу.
Связник сообщит пароль и способы контактов с нами.
Да здравствует великая непобедимая Германия!
Да здравствует мудрый вождь Европы Адольф Гитлер!
Хасан Исраилов, председатель ОПКБ
- Вот оно что! - ошеломленно проговорил Ушахов. - Ай да Хасан! Аппетит у шавки волчий. Значит, фашистскую федерацию из Кавказа для Германии готовит, связника выпрашивает.
- Теперь понял, почему я тебя в предатели после приемной затолкал? Это вес по аулу разнесется. Для начала ты теперь бандпособник. Ночью явимся брать тебя для трибунала - все чин чинарем, как у нас водится. - Мимолетная судорога пробежала по лицу Аврамова. - Троих ты должен ухлопать в перестрелке. А потом мы у тебя под полом рацию обнаружим и в шпионы произведем. Должен на такую фигуру, как ты, Исраилов клюнуть. Дружок как-никак.
- Чего? - не понял Ушахов.
- Клюнет, говорю, твой кореш. В балку его без единого выстрела пустил? Удрать через хребет дал?
- Я перед этим две ночи не спал! Операцию вел вроде как под наркозом! - взвился Ушахов.
- Ты ему об этом не докладывал, - добивал Аврамов. - Ты ему в качестве шпиона-радиста позарез нужен, поскольку зуд у него на Адольфа, сам понимаешь, нестерпимый.
- Костолом ты, Аврамов, - плачущим голосом сказал Ушахов. - Я же тебя, родимого, чуть не порешил.
- Сдуру, - холодно уточнил Аврамов.
- Ты что, не мог хотя бы намекнуть в наркомате? Хотя бы подмигнул…
- Стали бы мы на людях комедию ломать… У Гачиева нюх на это собачий, а из тебя артист, как из меня балерина.
Ушахов глубоко, до дрожи в животе, вздохнул и, окончательно осознав все происшедшее, потрясенный невиданным зигзагом в своей судьбе, который, как всегда, прочертил Аврамов, недоверчиво спросил:
- Это что, на настоящее дело выходим?
- Ну. И к нему я абы кого не подпущу.
- Валла-билла, тут Ушахов нужен, - хищно ощерился Шамиль, погладил себя нежно по голове. - Он храбрый, хитрый! И вообще оч-чинна маладэц! Он в подсадных утках покрякает!
- А-те-те, воскрес покойничек!
Они смотрели друг на друга размякшие, возбужденные, в чем-то очень друг на друга похожие, подобравшись перед прыжком в неведомое, сдержанно усмехались. Потом, не выдержав, обнялись, блаженно ощущая неистовую, лихими годами совместной работы накопленную близость.
Ушахов вдруг вздрогнул, отстранился, болезненная озабоченность смяла лицо.
- Гриш, а как с Фаиной быть? Мы ведь тут, перед тобой, считай, свадьбу перед войной назначили. Ей бы хоть полслова, полнамека…
- Ты соображаешь, о чем просишь? - на глазах заледенел Аврамов. - На тебя Москва работать станет, черт знает какие силы задействовать придется. Я Иванова, Кобулова, Гачиева ни имею права в это посвящать, все на Серове замкнется. На большой крови оно замешано.
- Понятно, вопрос снят, - подавленно отозвался Ушахов.
- Ночью тебе доставят всю разработку: легенду, шифры, каналы связи, пароли, рацию. После побега выберешь в горах пещеру, дашь знать о себе. Помни, ты теперь, после провала у нас, - волк-одиночка, которому чудом удалось удрать. Ты резидент, давно осевший на Кавказе. Ясно?
- Моя цель - без мыла в штаб Исраилова влезть.
- Соображаешь, - одобрительно кивнул Аврамов, зычно позвал: - Сизов! Ягодин! - Полоснув косящим взглядом по испуганным лицам караульных, напористо и грозно велел: - Увести арестованного! Держать под стражей дома. А за сегодняшнее ротозейство семь шкур спущу с каждого. Опосля, - успокоил ядовито.
Глава 11
Снеделю назад предгорья обметало свежей травой. Бурмастер Свиридов, дописывая отчет в вахтенном журнале, время от времени откладывал ручку и смотрел в окошко: глаз отдыхал от зелени. Другое окошко, за спиной, выходило на буровую. У буровой возились двое: сын Петька и помощник бурмастера, дружок Петькин Керим.
Ровно, мощно гудел мотор. Пол под ногами, изрезанный щелястый столик под локтем мерно дрожали. Сегодня ночью Свиридов собирался дежурить сам: бур ушел вглубь на проектные три тысячи, каждый час мог проколоть нефтяной пласт.
Хорошо прошла неделя, хоть и не отлучался мастер домой ни на час. Получили письмо с фронта от старшего - жив. На младшем - Петьке - бронь, все время на глазах, под присмотром, мать спокойна. Понятливый пацан растет, буровое дело хватает в полуслова. Керим постарше, уже заменял мастера во время недолгих отлучек. Подкормить бы парней, считай, с самого Нового года перебиваются с голодухи на проголодь. Хорошо хоть по буграм щавель конский выпростался из-под земли, крапива полезла, варево из кукурузной муки от души заправляли свежей зеленью.
Недавно в петлю попался суслик. Смаковали мясной отвар почти три дня. Ничего, можно жить, проколоть бы пласт скорее, сдать скважину эксплуатационникам. Тогда подбросят деньжат, с оплатой наладила контора дело без задержек. Первым делом купить Петьке ботинки, потому как старые…
Дважды за стеной конторки грохнуло, затрещали выстрелы, пронзительный истошный голос затянул: "Ал-л-ла!"
Мастер подпрыгнул на табуретке, дернулся встать - с перепугу отказали ноги. Бухнуло в тамбуре. Дощатая, легкая, на ременных петлях дверь отлетела, хряснула о стену. Вломились один за другим трое в папахах - чеченцы.
Передний выдернул кинжал, наклонился к Свиридову, оскалился и неожиданно подмигнул:
- Сильно боисси? Жить хочешь?
- А кто не хочет? - пришел в себя, резонно рассудил старик.
- Делай, что гаварим, тагда пайдешь дамой целый, - велел налетчик. - Как это ломать? - Ткнул большим пальцем куда-то за спину.
- Что ломать? - не понял бурмастер.
- Буровая ломай, патом иды дамой! - нетерпеливо пояснил бандит, со стуком вогнал кинжал в ножны.
- Железо руками ломать, что ли? - заметно отходил, креп в настырности старик.
- Жить хочешь - паламаишь! Делай эт дело, сабак! - зарычал бандит. Схватил мастера за грудки, вздернул, поставил перед собой.
- Сам собака, - неторопливо отозвался Свиридов. Подумал, изумился: - Это буровую из строя вывести, что ли? Ты соображаешь, дурья башка, о чем речь? Ей цены нет, она не сегодня завтра нефть…
Свиридов осекся. Едва успел поймать взглядом руку бандита. Она выдернула из-за пояса плеть, взмыла кверху - темя, затылок мастера со свистом обвила раскаленная змея, слизала волосы, просекла кожу.
- Гавари, как ломать! - взревел главарь, впился взглядом в переносицу Свиридова. По ней воровато скользнула красная струйка, скатилась по щеке к губам. - Одна минута тибе даю, - осадил голос чеченец. Заткнул плеть за пояс, вынул пистолет. - Потом дырка в тибе делаю.
И опять грохнуло за стенами. Теперь подальше. Железным горохом посыпалась, вспарывая тишину, перестрелка.
Трое, пригибаясь, метнулись к двери, вымахнули в тамбур. Снаружи в нарастающий грохот боя вплелось разбойное "ура", стук копыт. Стрельба откатывалась, глохла.
Свиридов, слепо шаря по стене, шагнул к выходу. Кровь заливала глаза, огнем пекло голову, подкашивались ноги, распирала жгучая тревога: где Петруха, Керим, что там у них…
В тамбуре каморки - торопливый перестук шагов. Кто-то вошел, стал ругаться густым баритоном:
- Сволочи, бандитская мразь! И сюда добрались… Что с тобой, отец?
Свиридов вспомнил про платок в кармане. Достал, вытер глаза трясущейся рукой. Перед ним стоял лейтенант милиции, глаза карие, участливые.
- Мерзавцы, и здесь напаскудили, на старость руку подняли! Потерпи, батя, сейчас обработаем.
Выудил из кармана вату, бинт, будто заранее для такого случая приготовлено было. Приложил вату к ране, сноровисто и ладно перебинтовал, пропуская бинт внизу подбородка.
- Ну как?
- Вроде жив… командир, - отозвался Свиридов. Прошипел сквозь зубы - огнем пекло рану, болючими тычками отдавало в мозгу.
- Тогда порядок, - отодвинулась, оценила дело своих рук милиция. - Возвращались с ночной засады, слышим - выстрелы. Что творят, бандиты! Война идет, народ гибнет, а эти, шакалы, на чужом горе жируют. Что им здесь надо было?
- Заставляли буровую из строя вывести, - тянул шею, порывался к окну бурмастер.
- Буровую? - рявкнул лейтенант. - На фронте каждый литр бензина на счету! Предатели, фашистские наймиты, стрелять таких, как бешеных псов… Ты куда? - жестко достал вопросом командир.
Старик мелкими шажками двигался вдоль стены к окну. Добрался, сунулся к стеклу, ахнул:
- Петьку с Керимом убили!
Двое лежали неподвижно. Голова Керима, облитая красным, уткнулась в бок сына.
Лицо лейтенанта перекосила досадливая гримаса.
Свиридов сунулся в низенькую дверь, зацепил теменем за косяк, слабо вскрикнул: боль черным пламенем полыхнула в глазах. Выбежал к буровой, упал на колени, приложил ухо к сыновьей груди. Сердце сына молчало. Старик выпрямился. Цепенея в ужасе, спросил у мертвого:
- Петруха, сынок… Как же так? Что я матери скажу? Не сберег, старый пес. Куда ж мы без тебя?…
Две жесткие руки подняли его с земли. Сзади пахнуло одеколоном. Над самым ухом заурчал густой баритон:
- Отомстим. За все отомстим, отец.