Этого не случится! Семьдесят дивизий нацелены на Москву. Гитлер не может скрытно повернуть такой бронированный утюг на Кавказ, успеем выставить заслон. Готовились к войне, потом обороняли Москву, было не до Кавказа. Ослабил внимание, нажим, и горцы остались в горах, вцепились в камни, как сорняк с оборванной верхушкой, не были охвачены контролем, не испробовали "ежовых рукавиц", а значит, не выработался рефлекс безоговорочного подчинения. Дикое осиное гнездо. Увильнули от тотальной чистки в тридцатых, теперь поголовно гниют в бандитском сепсисе. Вся нация заражена. Российское крестьянство просеяли через сито, ссыпали кулацкий мусор в топи Сибири. А эти отсиделись в каменных ущельях, теперь вылезают на черноземную перину предгорий, жалят ненасытными клопами.
Собственно, что помешало тогда фактически выдрать их из ущелий? Кто зудел под руку? Конечно, кавказские адвокаты: Орджоникидзе, Киров, Андреев, Микоян. Напомнили про отборную деникинскую армию, которую Чечня схватила "пастью за курдюк", придержала, оттянула наступление на Москву, дала России передышку. Адвокаты все-таки выцыганили щадящий режим для малых аборигенов. История Македонского, Бонапарта, Батыя многократно учит: нельзя удерживать топор на замахе, вместо полена рубанешь по ноге. Доадвокатились, сволочи… Спросить теперь не с кого.
Если спустить на Чечню Лаврентия?… Нельзя, резко полезла вверх добыча нефти, выработка бензина. И потом, кого на место Иванова? Нужен спец по национальным и нефтяным вопросам с тяжелым кулаком. Сочетание, а? У нас никогда не было легкого выбора в кадрах. Если смышлен, способен, то почему-то еврей, сначала лезет в душу, потом, как скунс-вонючка, в нору - в оппозицию. И норовит непременно обрызгать оттуда. Если заглядывает в глаза и все исполняет с полуслова, обязательно туп, наломает дров с усердия, от такого больше вреда, чем пользы. Если смышлен и предан… Такие почему-то быстро исчезают. Их не любит Лаврентий.
А ты любишь таких?" - напоследок спросил он сам себя и обнаружил, что отвечать на это не хочется. "Такие перевелись", - оправдался он.
Распахнулась дверь, и государственную торжественность кабинета, насыщенного сгустками державных мыслей, пронзительно проткнул какой-то хулиганский выкрик:
- Посмотри, что вытворяет эта карла!
Сталин вздрогнул, с мгновенно вспыхнувшим гневом, не оборачиваясь, сказал:
- Я тебя не звал.
Но повод, толкнувший наркома в кабинет, был столь нестерпимо важен для него, что временно заглушил постоянно тлеющее чувство самосохранения.
- Иосиф Виссарионович!
Сталин обернулся. Наркома прожгли и вышвырнули из кабинета тигриные глаза, едва отпустив ему время для покаяния:
- Виноват, товарищ Сталин!
Верховный зашагал вдоль стола. Злое раздражение медленно опадало в груди осенним листом. Вызвал Поскребышева, глухо, неприязненно сделал внушение:
- Почему пускаешь без доклада?
- Товарищ Берия всегда входил без доклада…
- Иногда - не значит всегда. Я недоволен вами.
- Виноват, товарищ Сталин, больше не повторится. - Естественная поза и формула тотальной виноватости перед ним начали успокаивать.
- Пусть войдет.
Берия вошел, сдавленный жесткими тисками ритуала:
- Здравия желаю, товарищ Сталин. Разрешите?
- Что у вас?
- Я прошу арестовать заместителя наркома внутренних дел Серова ("Серая гюрза!" - ненавистно мысленно выплюнул он).
Сталин чуть отпустил себя: на миг проступил на лице интерес:
- Для ареста моего бывшего представителя на Кавказе должны быть веские причины.
- Они есть. Прошу ознакомиться с его запиской по ВЧ.
Сталин прочел записку, тут же ухватил суть настырности наркома: его заместитель вытворял на Кавказе несусветное, выламывался из сталинской установки - карать! Это безумное своеволие шевелилось для наркома лакомым кончиком хвоста, за который он теперь намеревался извлечь из норы прежде недоступную для него "серую гюрзу".
Вожди всех племен и народов владели преимуществом перед смердом и вассалом - своим количеством знаний. Знать больше всех напрямую означало быть сильнее всех, поскольку знание многих вариантов и возможность выбрать из них нужный, соответствующий моменту, всегда было династической, правящей форой.
Сталин изучающе смотрел на Берию. Мингрела поджаривало нетерпение: "Моя "гюрза", моя!" Он не ведал одного: на столе у Верховного лежал обзор ситуации в Чечено-Ингушетии, подписанный Ивановым. Из него наглядно, как пружины из старого дивана, выпирали выводы, которые открытым текстом давал Серов: горцам нужны льготы и послабления.
Две докладные записки, составленные разными людьми, подводили к одному. Это заставляло задуматься и предостерегало от скорого решения, которого жаждал нарком: убрать Серова и выдавить Исраилова из кавказского тела, как гнойную пробку фурункула, - с хрустом и кровью.
Но, во-первых, Верховный не терпел никаких подталкиваний. Во-вторых - а будет ли результат? Напрашивался ответ: не будет.
Сталин никак не желал поддаваться:
- Что тебя не устраивает в записке Серова?
- Коба, я сошел с ума, да? - горько возопил сбитый с толку нарком. - Я выполняю твое задание по ликвидации политбандитизма в Чечне, ночи не сплю, лично разрабатываю каждую крупную операцию с Кобуловым. Кобулов рискует жизнью, истребляя корни бандитизма в горах, а этот…
- Кто дал право оскорблять? - негромко, предостерегающе перебил Сталин.
Но, не вняв этому предостережению, продирался нарком в яром азарте к, казалось бы, неоспоримому:
- Считаю докладную записку генерал-майора Серова разлагающей, сознательно вредной. Просить льготы и отмену налогов для республики, зараженной сверху донизу бандитизмом, - это хуже, чем политическая близорукость, это сознательное вредительство!
- Политически близорукого вредителя Серова послал на Кавказ Сталин. Давай арестуем Сталина, - заинтересованно предложил вождь.
- Товарищ Сталин, вы не могли предвидеть… - все еще недопонимал ситуацию нарком. И с маху наткнулся на стену, расплющив о нее коршунячье свое пике.
- Я всегда и все предвижу на столетие дальше всех вас! - в тихом бешенстве оборвал Сталин. - Серов усмотрел корневую причину бандитизма. Царские держиморды издевались, грабили чеченца, ингуша. Советские держиморды, среди которых подавляющее большинство бывших врагов, оказались для горца ничем не лучше царских. Ты никогда не мог этого понять в своей примитивной истребительности. Выводы Серова подтверждает докладная записка Чечено-Ингушского обкома. Возьми, потом ознакомишься.
- У Кобулова другое мнение, - изнемогал в разочаровании нарком. Серов выскальзывал из рук.
- Дойдем и до твоего Кобулова. Предложения Серова и Иванова заслуживают серьезного внимания. Что касается Кобулова, тебе придется стать из-за него наркомом утильсырья.
- Поясните, товарищ Сталин, - стоял уже навытяжку нарком.
- Калинин передал мне твое утверждение о награждении боевыми орденами оперативников Кобулова. Наш староста привык кушать всякое. Но на этом даже он поперхнулся. - Сталин взял со стола лист, стал читать: - "Кобулову - Героя Советского Союза, Лухаеву, Жукову, Валиеву - орден Красного Знамени, шести офицерам - орден Красной Звезды". За что? Эта десятка во главе оперативного отряда ликвидировала четырех нищих горцев. Если ты все-таки настаиваешь на наградах, мы пойдем навстречу. Будем делать эти награды для твоего наркомата из самоварного золота. Но самовары в таком количестве придется добывать наркому утильсырья. По совместительству.
- Я все понял. Немедля сделаю выводы, - действительно опомнился и осознал ситуацию нарком.
- Больше ничего не хочешь сказать?
- Я и так слишком много болтаю. А главное дело, которое ты поручил, не сделано до сих пор. Меня давно пора гнать в шею.
- Так почему ты не согласен с Серовым?
- Когда какой-то политический недоносок, вонючая падаль Исраилов называет отца всех народов, моего вождя лжецом и интриганом, а мой заместитель пускает розовые сопли, жалеет аборигенов, которые укрывают этого Исраилова, я не могу реагировать спокойно. Письмо Исраилова к тебе жжет мою совесть, гложет мое сердце. Пошли меня на Кавказ, Коба! Я привезу этого подонка, ядовитую гиену в клетке, голого, намазанного собственным дерьмом!
Сталин размеренно похлопал в ладоши:
- Надо попросить, чтобы пристроили тебя в МХАТ, в фронтовую бригаду.
Еще по Грузии он знал цену этому набору из "совести" и "сердца". Гораздо лучше ему импонировала клетка. Он представил в ней Исраилова, каким его изобразил нарком. Стало легче. Почти хорошо. Собеседник обладал незаменимым качеством: облекал в слова непотребные желания и площадные мысли вождя - те, которые не полагалось высказывать вслух.
- Что я должен ответить Серову? - между тем ждал решения нарком.
- Пусть занимается своим делом, - через паузу ответил Сталин. - Мы рассмотрим его предложения о льготах горцам на Политбюро.
- А… Кобулов?
Сталин долго раскуривал трубку. Наконец ответил:
- Пусть тоже занимается своим делом. Нехорошо, неправильно, когда бандита Исраилова кормят и укрывают бандпособники. Неважно, какого они пола и возраста.
Грозное, непостижимое время. Можно было принимать одновременно два решения, взаимно истребляющих друг друга. Можно было поднять на дыбы отечественную промышленность, мудро, по-государственному готовясь к неизбежной войне, и… расстрелять лучших полководцев. Можно было создать лучшую в мире разведку и не верить ее донесениям, сажать мать-кормилицу в тюрьму за килограмм подобранных в поле колосков и отправлять тысячи вагонов хлеба злейшему врагу России, залить страну черным горем вырываемого с корнями крестьянства и заставить их славить жизнь.
- Разрешите действовать? - спросил нарком, сыгравший баш на баш с самим вождем.
- Не разрешаю - приказываю, - уточнил вождь.
Заместителю наркома внудел Кобулову
Совершенно секретно
ЗАПИСКА ПО ВЧ
30.5.42. Приказываю истреблять без жалости и сомнений бандитскую сволочь и тех, кто ей помогает, независимо от пола и возраста. Обеспечить в горах мертвую зону для Исраилова любой ценой.
Берия
Заместителю наркома внудел Серову
ЗАПИСКА ПО ВЧ
30.5.42. Занимайтесь своим делом. Ваши предложения рассмотрим.
Берия
* * *
И вновь крики детей, стариков и женщин наложились на треск автоматов и сполохи пожарищ. "Бандитская сволочь" истреблялась вместе с гнездовьем. Обезумев в слепой и горькой ярости, горцы мстили как могли, как подсказывал кипящий в ненависти мозг: вырезали целые отряды и гарнизоны.
Не зарубцевавшуюся со времен Ермолова и Воронцова национальную обиду расковыривали снова, на новом витке истории. Вайнах укреплялся в тотальной ненависти к русскому, к тому, кто столетиями подставлял свою плоть под смертный напор тевтонских, татаро-монгольских и вот теперь фашистских орд, защищая малые нации генетическим рефлексом наседки.
Сами же славяне, вскормив и взвалив на плечи двуглавого цербера, расплачивались за безоглядную доверчивость свою миллионами собственных жизней - затравленных, усохших в дурмане разрушительства "старого" мира. Цербер, лютуя на Кавказе именем русского народа, воспалял в них слепую ненависть, которую не загасили десятилетия.
И долго еще предстоит нам предъявлять взаимные счета и обиды, слезами и кровью гасить взаимное горючее недоверие, постигать нетленную истину: нет плохих или виноватых народов. Есть преступные главари.
Глава 20
Звонок поднял Аврамова в пять утра. Приглушенный голос дежурного радиста сообщил о шифровке от Восточного - Ушахова.
Жена Софья, приподнявшись на локте, встревоженно, заспанно спросила:
- Что… что там, Гриша?
Аврамов положил трубку, несколько секунд сидел неподвижно на краю кровати. Весть принесла облегчение: отозвался! Что там у него? Расшифровать немедленно, сейчас. Стал торопливо одеваться. Затянув ремень, обернулся к Софье:
- Ты, Соня, досыпай за меня.
Расшифровав радиограмму, снедаемый тревогой, он позвонил Серову. "Был на грани провала… Это же надо додуматься - разрыть могилы! Сколько лет этот оборотень нас учит, за нос водит, а все никак цены настоящей ему не дадим. Зарыть пустые гробы, идиоты!"
Серов ходил по кабинету, с хрустом разминая пальцы за спиной:
- Ну ладно, тебе по штату положено дальше носа не видеть. Но я-то, стреляный воробей, как мог эту вашу мякину с пустыми гробами прошляпить, не подстраховать? Как?!
- Штат - не фиговый листок, вы им мой срам не прикрывайте, - насупился Аврамов. - Готов нести ответственность…
- Ты еще слезу покаянную пусти, пожалею! - раздраженно зыркнул Серов. - Ему не слезы твои, прикрытие нужно. Что с подтверждением из-за кордона делать будем? Две недели…
- Шамиль гениальный ход сделал, сказал, что все связники у нас в руках. Значит, выход за кордон у Хасана только через него, - стал напряженно прикидывать Аврамов.
- Не один, два хода гениальных. Правильно отказался от предложения Джавотхана встретиться.
- А я что говорил? - не удержался, ехидно вспомнил Серову его генеральский взбрык Аврамов.
- Ну! О тебе вся Москва в лапоть звонит, - не остался в долгу генерал. - Самолет с оружием и связником отсюда не осилим, кишка тонка.
- Зачем нам осиливать? Москва осилит, - удивился Аврамов. - Звоните в Москву.
- Такие дела звонками не решаются. Закажи у Иванова самолет. Хуже татарина туда явлюсь, в самоволку.
- Без вызова? Когда здесь все на волоске зависло?! - похолодел Аврамов.
- Ладно, не пугай. Бог не выдаст… - сцепил зубы Серов. Отошел к окну, застыл там - крепенький, фактуристый.
- Чего вы добьетесь? Пришлют другого вместо вас, начнут они с Кобуловым землю под собой рыть, войска задействуют, облавы - и конец всему, - изнывал в недобром предчувствии Аврамов. - Нельзя на Исраилова с облавами. Его о всех наших действиях загодя предупреждают.
- Кто?! - изумленно крутнул головой Серов. - Договаривай! На кого думаешь?
- А вы сами прикиньте. Восьмая облава коту под хвост. То вместо банды пустая сакля с дерьмом на полу, с издевательской запиской, то обстреляют из засады на подходе. Потери - тридцать два бойца за месяц. Бездарные потери. Башку нам надо оторвать за такие потери.
- Придет время - оторвут, - недобро успокоил генерал.
- Разрабатываем операции у Иванова. Кто присутствует? Иванов, Кобулов, вы, я, нарком Гачиев. Секретарь обкома в банды доносит? Вы? Я?
- Бред, - нетерпеливо отмел Серов.
- Кому выгодно, Кобулову?
- У него здесь та же задача, что и у меня, как бы мы с ним ни собачились, - с отвращением двинул челюстью замнаркома. - Он теперь на бандпособниках специализируется.
- "А" и "Б" сидели на трубе. Кто на трубе остался? - опростался от гнетущей мерзости подозрения Аврамов. Надолго замолк, впившись взглядом в москвича. У того светлели в неистовом, нетерпеливом гневе глаза, будто выедало их хлоркой.
- Та-а-ак.
- Фактики для размышления подбросить? - передохнул, повел дальше Аврамов.
- Слушаю, - замкнул себя на ключ генерал.
- Из тюрьмы исчезли трое братьев политбандитов Гуциевых. Обстоятельства побега идиотские: наручники валяются на полу, охрана ничего не видела и не знает. Приказом Гачиева расследование прекращено.
За воровство и распродажу налево продовольствия в особо крупных размерах арестованы нарком торговли Лифшиц, директор Ресторанторга Шойхет, особоуполномоченные СНК по питанию эвакуированных Аитов и Гинзбург. При обыске у всех найдены большие денежные суммы, золото, драгоценности. Охранники, которые везли ценности, исчезли вместе с ними, опись ценностей - тоже. По распоряжению Гачиева розыск прекращен. Мотив наркома: не до этого, война.
Факт третий…
- Иди-ка погуляй, - вдруг подал голос Серов.
- Что? - опешил Аврамов.
- Проветрись, говорю, остынь, - подтвердил генерал. - И охрану убери из коридора. О самолете для меня договорись. Займись делами, Григорий Васильевич.
- Есть, - козырнул, каменея лицом, Аврамов. Вышел.
То, что вдруг открылось Серову, смутно бродило в нем уже немало времени. Неимоверные собственные усилия бесследно таяли, уходили в какой-то местный зыбун. Забрезжила, начала оформляться неясная догадка об утечке внутренней оперативной информации давно. Но лишь теперь все стало на свои места. Предстояло действовать, но так, чтобы не напороть горячки.
Потянулся к телефону - звать Гачиева, отдернул руку: "Не суетись. Лаврентий велит: занимайся своим делом. Займусь. Гачиев - это мое дело, за меня его никто не сделает". Долго сидел неподвижно, сцепив руки на столе. Страшновато он смотрелся: бескровное, посеревшее от усталости, ожесточившееся лицо подергивалось в едва приметных судорогах. Под нависшими кустистыми бровями застыли в невидящей отрешенности глаза.
Поднял трубку, набрал номер, выждал, сказал:
- Товарищ Гачиев, зайдите ко мне, в кабинет Аврамова.
ИЗ ПИСЬМА ГАЧИЕВА ИСРАИЛОВУ (ТЕРЛОЕВУ)
Дорогой Терлоев! После нашей встречи шлю письмо с доверенным человеком. Ради Аллаха, держи клятву, не называй нас никому. Проверь всех своих, есть сведения, что у тебя работает шпион Серова. Я буду "преследовать" тебя, как договорились в предыдущем письме. Что, если сожгу твой дом, арестую кое-кого из друзей и родственников? Для всех мы непримиримые враги…
ИЗ ПИСЬМА ИСРАИЛОВА ГАЧИЕВУ
Уважаемый Орел! Не возражаю против поджога дома и ареста родственников, в том числе и брата Хусейна, тем более что он, как стало известно мне, готов продаться вам. Наша конспирация и стабильные отношения должны крепнуть.
"Лови" меня с умом. Помни о фотографии, твоих письмах ко мне и горских - к генералу. Сообщай нам наиболее ценное: дислокацию гарнизонов, их численность, планы, передвижения.
Особенно интересны совещания у Иванова, старайся излагать их более подробно. О шпионе - спасибо, ведем проверку…
Гачиев шел по вызову генерала. Изнемог в предчувствии беды где-то посередине коридора, прислонился к стене, чтобы отдышаться, унять сердце. Вызывает… Что им известно? Этот вопрос с недавних пор завис над ним неотвратимо, готовый упасть в любой момент и раздробить всю его жизнь.
"Они" - аврамовы, ивановы, серовы - таились в своих кабинетах, незримо плели свои сети для него. То, что ему позволяли еще присутствовать на совещаниях у Иванова, ни о чем не говорило. Там обсуждалась лишь одна проблема: как выловить Исраилова. "Они" были ненавистной и непонятной породы, их пресная, дистиллированная среда обитания плескалась в тесном корыте, в сплаве идей, принципов, чести и прочей шелухи. "Они" сами влезли в это корыто и норовили садистски затащить к себе остальных.
Слава Аллаху, что не вся власть в этом мире принадлежит им, есть и сильны еще кобуловы, папа Лаврентий… Иначе зачем вообще тогда коптить свет, если нельзя взять ту бабу, которую хочешь, раздавить ненавистного тебе и насладиться его визгом, слушать тосты про себя, сладко есть и пить, что пожелаешь? Зачем жить, если мнение твое не становится законом для остальных? На свет рождаются один раз. Кто имеет право запретить делать все, что хочешь?