- Это? - обернулся Славик. - Лестница-стремянка. Там еще объявления, клей в бидончике, кисть, скребок…
"Запорожец" задрожал, выпустил клуб сизого дыма и покатил. Машину Славка водил неплохо, ловко сокращал путь, сворачивая в глухие переулки.
- Скребок зачем?
- Увидишь… Приехали. Вылезай, я вещички подам.
Первой появилась складная лестница-стремянка, потом бидончик с клейстером и кистью, скребок на длинной ручке. Заперев машину, Славка повел к кирпичному забору, густо заляпанному квадратиками бумаги.
- Биржа! - ухмыльнулся он. - Ставь лесенку и соскребай.
- Зачем? - Юрка, задрав голову, рассматривал объявления.
- Экий ты! Чужая реклама, а нам свою наклеить надо. За это деньги платят. Понял? - схватив скребок, он начал очищать забор. - Тут стихийный рынок, можно скрести. С нашими тоже так поступят, не волнуйся. Там, где клеить официально разрешено, соскребаем только сверху и наклеим, чтобы никто заклеить не мог. Лезь наверх. Я буду мазать и подавать.
Через несколько минут они заклеили пространство от тумбы до тумбы забора объявлениями Икряного и его знакомых.
- Порядок, - удовлетворенно крякнул Славка. - Кстати, - по дороге к машине просветил он Фомина, - поглядывай, чтобы постовой не прищучил: могут в отделение отволочь. Там пиши, что от Мосгорсправки подрядился, и называй чужой адрес. Документов с собой не таскай: штраф могут взять, а это идет из нашего кармана. Когда чужих расклейщиков увидишь, мне скажи. Лучше не связываться, если их много.
- Почему? Они клеят, и мы тоже, - удивился Юрка.
- Засекут, что соскребаешь, могут по шее, - неохотно пояснил Славка, отпирая машину. - Грузи, сейчас к школам проскочим. Через час-полтора пошабашим…
- Ну вот… - порывшись в кармане куртки, Славка вынул две мятые пятирублевки и протянул их Фомину. - Зарплата за сегодня. Извини, старик, подбросить не могу, мне в другую сторону. Завтра звякну с утреца, будь дома.
VII
Постепенно Фомин приучился спать до полудня, потом завтракал, смотрел телевизор и ждал звонка от Славки. Встречались вечером и ехали расклеивать объявления. Каждый день Юрка давал себе слово узнать насчет работы.
Проходя по улицам, он смотрел на доски объявлений: требовались токари, фрезеровщики, плотники, водители автобусов, но всему этому надо учиться, а учиться хотелось только в институте. А пока Славка каждый вечер выдавал по червонцу, и Юрка обнаружил, что у него уже образовалась некоторая подкожная сумма. Учитывая оставленное сестрой и выданный родителем "откуп", это было кое-что.
В тот вечер они, как всегда, встретились у метро.
- Куда поедем? - спросил Юрка.
- Недалече. Сегодня по центру придется мотаться. Михал Владимыч просил побольше сделать, зато по полтора червонца на нос. Думаю, стоит попотеть, а, старичок?
Наклеили объявления на забор у здания института и отправились дальше. Следующее место пришлось оставить без афишек - по улице расхаживал парный милицейский патруль, а на мостовой торчал гаишник. Славка чертыхнулся сквозь зубы и покатил дальше, поминутно вспоминая недобрыми словами московскую милицию:
- Когда надо, их с огнем не сыщешь! - кипятился он. - А тут - гуляют, голуби. Волки в красных шапочках! Почитай, как про них в газетах пишут: то они герои, то сами отлупят кого-нибудь или не того посадят. Авторитета у них нет. Посмотришь видик, так там, на Западе, полиция - сила. А у нас кто их боится? Да никто. Я своего участкового лет десять не видел.
- А сейчас испугался, - заметил Фомин.
- Время попусту терять не хочу. Бояться мне их нечего, я не ворую, - обозлился Славка. - Прибыли…
Юрка вылез из машины и огляделся. Глухой переулок, здание института на углу, где-то в стороне прогремел трамвай. Тихо, темно в окнах - теперь в центре мало жилых домов, народ переселили на окраины.
Чужих объявлений на стене было мало, и, пошаркав по ним скребком, Юрка принялся клеить свои, принимая от приятеля смазанные клейстером листки. Внезапно рука Славки застыла в воздухе.
- Ты чего? - сердито окликнул его Юрка.
- Слезай, влипли! - Славка отбросил объявление, не заметив, что оно приклеилось к его штанине. Кинулся собирать в сумку листки, закрывать бидончик.
С высоты стремянки Фомин увидел, как недалеко от их "Запорожца" остановились два мотоцикла. На каждом, кроме водителя, сзади сидел пассажир. С другой стороны улицы, отрезая путь отступления, остановился еще один мотоцикл. Парни слезали с железных коней неспешно, лениво расстегивая ремешки больших мотоциклетных шлемов.
Так же неспешно они подошли к спустившемуся со стремянки Юрке и готовому заскулить от страха Славке.
- Может, обойдется… Ты только не лезь, - шепнул тот.
Фомин незаметно расстегнул армейский ремень с большой латунной пряжкой - получать по шее не хотелось.
- Здорово! - ухмыльнулся один из парней, державший в руке мотоциклетный шлем. Остальные полукругом встали за его спиной.
- П-привет… - чуть заикаясь, ответил Славка.
- Клеите? - словно не видя, чем они только что занимались, сплюнул себе под ноги парень со шлемом.
- Деньги нужны… - жалко скривился Славка.
- Ну да, вижу… - посочувствовал парень. - А я тебе говорил, чтобы ты здесь не клеил? Говорил?
- Говорил, - обреченно подтвердил Славка.
- Ты кто, участковый? - тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Юрка. Не боялся: такие шустры только при беззащитности жертв, а получив отпор, бегут. Он уже вытянул из брюк ремень и намотал его на кулак, оставив свободный конец с тяжелой пряжкой.
- Что? - недоуменно повернулся в его сторону предводитель мотоциклистов.
- Паренек один. Попросил его помочь, он тут ни при чем… - зачастил Славка, но его грубо оборвали:
- Заткнись! - и мотоциклетный шлем с размаху опустился на Славкину голову. Тот охнул и согнулся.
Больше тянуть не имело смысла. Резко шагнув вперед, Фомин рубанул пряжкой ремня по плечу предводителя. Мотоциклист взвыл и, как ошпаренный, отскочил назад.
- А-а-а! - дико заорал Юрка, кидаясь вперед. Отмахнулся от нацеленного в голову удара ногой и пошел крестить налево и направо, размахивая концом ремня с армейской пряжкой, как кистенем, не разбирая, куда приходятся удары.
Окружавшие их парни, не ожидавшие такого поворота событий, кинулись врассыпную. В два прыжка догнав мотоциклиста в кожаной куртке, Юрка ухватил его за воротник и, сильно дернув, приложил спиной об мачту уличного фонаря. Предводитель бросился к мотоциклу, остальные бежали по улице туда, где гремел трамвай.
Славка уже успел подхватить вещи, кинул их в машину и, сев за руль, развернулся. Вскочив почти на ходу, тяжело дышавший Фомин захлопнул дверцу. Славка выжал из "Запора" все его лошадиные силы. Натужно завывая мотором, помятый автомобиль понесся по темным улицам, ныряя в подворотни, проезжая через дворы и пересекая перекрестки широких магистралей.
Наконец остановились у кромки тротуара.
- Ну ты дал… - восхищенно повернулся Славка к Фомину. - Я уж думал, отделают нас, как Бог черепаху.
- Сегодня уже не работа… - Фомин зевнул, потягиваясь: наступила разрядка, возбуждение уступало место слабости. - Подбрось до дома.
- Конечно, конечно… - Славка с готовностью завел мотор. - Я тебе, старичок, по гроб обязан.
VIII
Всю жизнь Нина Николаевна интриговала, стремясь получать первые роли, и, надо отдать должное, иногда ей это удавалось. Интриговала со знанием дела, с любовью, обольщая дураков, которыми считала практически всех, и расчетливо, словно опытнейший ростовщик, торгуя молодостью, как самым выгодным товаром. Молодость дала ей высокооплачиваемого мужа, но и сыграла злую шутку, когда они разошлись из-за ее супружеской неверности.
Остались дочь и алименты. Первое время Нина Николаевна не могла прийти в себя, но потом, поразмыслив, решила пойти по стопам Пигмалиона: тот создал себе прекрасную Галатею, она решила создать себе мужа. Вскоре определился подходящий объект - Коля Филатов. Зарплата у него была маленькая, но зато имелось большое желание вырасти, импонировавшее Нине Николаевне. Она умело и жарко взялась за дело.
Сочетались законным браком, и новоиспеченная Филатова начала лепить мужу карьеру. Делала она это ловко, так, что волки были сыты и овцы целы - урок первого замужества не прошел даром, тем более детей теперь стало двое.
Потихоньку Коля пошел в гору, стал Николаем Евгеньевичем. Опираясь на расчетливую поддержку жены, ковавшей себе обеспеченное будущее, он продолжал упорно карабкаться по служебной лестнице, заботливо подсаживаемый со ступеньки на ступеньку приятелями жены, которых она тщательно отбирала среди людей полезных, имеющих реальные возможности.
Временами ловила себя на мысли, что ее Коля не такой уж слепец и наверняка о многом догадывается, понимает: не только за красивые глаза жены его двигают выше и выше. Но муж ни разу не дал ей понять, что ему известны тайные пружины этого движения или характер ее отношений с мужчинами, которых Нина Николаевна вводила в дом под именем "друзей семьи".
Муж молчал, и Нина Николаевна начинала подозревать, что ее Коля в свое время тоже сделал безошибочную ставку на нее, которая принесет ему вожделенный приз в виде значительной заработной платы, персонального автомобиля и руководящего кресла. И для него не важно, каким образом она все это ему достанет - интригами, изменой, подкупом, шантажом или убийством - он сам всегда будет чист. Получилось так, что Николай Евгеньевич начал жить сам по себе, а Нина Николаевна сама по себе. Сначала ее это устраивало, однако с годами стало нравиться меньше, поскольку Коля выглядел еще хоть куда, а ей уже не помогали ни густые тени на веках, ни яркая помада, ни ультрамодные роскошные туалеты. Более того, Николай Евгеньевич вдруг проявил несвойственную ему ранее строптивость. Заняв высокий пост, наотрез отказался участвовать в устройствах дел родственников и знакомых "друзей семьи". Это был удар.
Убедившись, что Колю она бездарно проморгала, Нина Николаевна предложила компромисс: они сохраняют семью, нормальную и дружную внешне, дают торжественное обещание не оставить друг друга в старости, пристроить детей и, по возможности, помогать один другому в делах. Скрепя сердце, она признала за мужем равное партнерство, даже согласившись считать его старшим компаньоном. Ей пришлось стиснуть зубы, понимая: муж олицетворяет собой обеспеченную старость - когда женщине под пятьдесят и за ее плечами весьма бурная молодость, приходится думать и об этом.
Дочь Ирина выросла, стала невестой, а посему всячески поощрялись выходы "в свет", в компании молодежи "их круга", как выражалась Нина Николаевна. С сыном пока было проще - его переводили из школы в школу, поскольку к мальчику "несправедливо придирались тупые преподаватели".
Нина Николаевна буквально набилась, чтобы дочь пригласили в некую компанию. И там, на вечеринке, малознакомый молодой человек предложил ей купить старинный перстень с бриллиантом. Ирина позвонила домой. Мать согласилась субсидировать покупку, обещав выжать деньги из отца, даже из двух отцов - приемного и родного. Счастливая дочь взяла обтянутый кожей футляр с перстнем, спрятала его в сумку, в присутствии свидетелей написала расписку на очень крупную сумму и побежала ловить такси.
Дома она достала заветную коробочку. Нина Николаевна выхватила ее из рук дочери и раскрыла - перстня с бриллиантом там не было. С Ириной сделалось дурно. Приведя дочь в чувство, мать устроила ей допрос: каков был перстень, когда она его видела в последний раз, точно ли бриллиант? Дочь, икая и всхлипывая, заверяла, что перед тем, как положить футляр в сумку, она раскрывала его, дабы еще раз полюбоваться на изумительную работу ювелира, и только потом убрала в сумку и больше не выпускала ее из рук.
Нина Николаевна тут же позвонила хозяйке дома, где дочь была в гостях: молодой человек, предложивший перстень, уже ушел, но его рекомендовали с самой лучшей стороны. Более того, драгоценность оказалась знакомой и хозяйке дома - она сама хотела купить и даже оценивала в ювелирном, но муж отказал в деньгах. Все видели, как Ирина взяла перстень, при всех она писала расписку, обязуясь выплатить деньги.
После этого Нина Николаевна позвонила знакомому юристу, рассказала о неприятности и услышала в ответ, что деньги могут истребовать по суду: есть расписка, свидетели, готовые подтвердить передачу вещи и ее стоимость. Дело, конечно, не уголовное, но в случае иска платить все же придется.
Разговор с первым мужем, отцом Ирины, был тягостным и безрезультатным - сухо и очень вежливо тот категорически отказал в помощи. Услышав в трубке короткие гудки отбоя, Нина Николаевна обозвала бывшего супруга скотиной и, кусая губы, упала на диван. Все плохо, куда ни кинь! Даже если выплачивать частями, это долгая кабала, отказ от запланированного к приобретению себе, дочери и сыну, а все они сидят на шее у Коли.
Голова у Нины Николаевны просто разламывалась от боли. Она приняла анальгин и прилегла на диван, положив на лоб полотенце, побрызгав валокордином на ковер. Если муж заглянет к ней, то сразу учует резкий запах сердечных капель, увидит полотенце на голове супруги. Это поможет избежать неприятного разговора, оттянуть его, а там посмотрим. Не может быть, чтобы не родилась спасительная идея в ее изворотливом, привычном к интригам уме.
IX
Вечером Николай Евгеньевич Филатов, как обычно, работал дома: просматривал квартальную сводку, условными значками помечая на полях те моменты, о которых надо будет потом поговорить с главным инженером, со снабженцами, с группой народного контроля…
Стоявший на краю стола телефон слабо тренькал - жена кому-то названивала с параллельного аппарата. Потом раздались длинные звонки. Поначалу Николай Евгеньевич не обратил на них внимания - подойдут домашние, но телефон не унимался, и ему пришлось снять трубку:
- Слушаю.
- Николай Евгеньевич? - осведомился приятный баритон.
- Да, - Филатов отложил карандаш.
- Хорошо, что слушаете. Слушайте внимательно, - хохотнули в наушнике. Николай Евгеньевич хотел рассердиться, но последующие слова заставили его действительно быть внимательным.
- Надеюсь, уже знаете о серьезных финансовых затруднениях, возникших в вашей семье?
- Простите, не понимаю.
- Значит, не знаете, - огорченно вздохнул баритон. - Ваша дочь - кажется, Ирина? - потеряла кольцо, взятое под расписку с обязательством выплаты крупной суммы денег.
- Какое кольцо?
- С камушком. Бриллиант называется.
- А вы кто? По-моему, вы так и не представились?
- Поверьте, дорогой Николай Евгеньевич, это сделано не от недостатка воспитания. Мне лучше сохранять инкогнито.
- Вы думаете? Но как разговаривать с неизвестным человеком о семейных делах? Не зная ни человека, ни того, насколько он правдив.
- Правдив, очень правдив, - заверил баритон. - Сумма, о которой идет речь, весьма приличная, а ваша семья давно живет в долг. Вы, наверное, и об этом не знаете?
- Нет, - вынужден был признаться Филатов. - Объясните, что значит "в долг"? И почему именно вы сообщаете об этом?
- О, у меня собственные интересы, - баритон негромко рассмеялся. - А в долг и значит в долг. Ваша жена любит жить не по средствам и многим должна, причем немалую сумму, а тут еще такая неприятность. Поверьте, я искренне хочу вам помочь.
- Дадите взаймы? - съязвил Николай Евгеньевич.
- Зачем же, - нисколько не обиделся неизвестный собеседник. - Я не бросаю денег на ветер. У вас нет к ним должного уважения, поэтому заем не решит проблем. Все равно потом придется отдавать, а сейчас дают только под хорошие проценты. Понимаете?
- Нет, не понимаю. И давайте прекратим этот разговор! - Филатов хотел повесить трубку, но баритон быстро сказал:
- Подождите! Могу предложить обоюдовыгодное соглашение, и ваши проблемы будут решены. Ручаюсь.
- Послушайте, вы! Я не занимаюсь обоюдовыгодными сделками ни за свой счет, ни за государственный! Прощайте! - и Николай Евгеньевич бросил трубку. Он ждал: сейчас телефон вновь затрещит и сочный баритон опять начнет плести словесную паутину, полную неясных намеков, вызывающих в душе тревожный холодок. Но телефон молчал.
Николай Евгеньевич взял квартальную сводку, однако цифры путались в глазах, не шел из ума странный разговор. Филатов встал и пошел в комнату жены. В конце концов надо внести ясность: кто-то звонит, намекая на финансовые затруднения, а сам он, не без основания считающий себя главой семьи, пребывает в полном неведении. Пусть Нина потрудится объяснить, в чем дело.
Заглянув в ее комнату, он увидел супругу лежащей на диване с полотенцем на голове. Резко ударил в ноздри запах сердечных капель. Начинать тягостные объяснения на ночь глядя, а потом встать утром с тупой головой, ехать на работу со встрепанными нервами, сидеть там целый день, как китайский болванчик, ничего не соображая. Да она сейчас толком ничего и не скажет: привычки Нины Николаевны хорошо ему известны.
Филатов, ничего не спросив, прикрыл дверь.
X
Глеба всегда возмущало, почему при широко декларируемом всеобщем равенстве некоторые категории трудящихся имеют возможность лежать в закрытых больницах с цветными телевизорами и телефонами в палатах, получать самые дефицитные лекарства, отдыхать в лучших курортных местах, а другие трудящиеся лечатся в обычных поликлиниках, лежат на койках в коридорах, часами ожидая сестру или врача?..
Мысли мыслями, но человек слаб, и, когда маме пришлось ложиться на операцию, Глеб, скрепя сердце, начал обивать пороги, чтобы устроить ее именно в закрытую больницу, где есть любые специалисты и лекарства. С большими трудами, но удалось. Весь тот день, когда мать оперировали, Глеб кругами ходил вокруг телефона и, только узнав, что все хорошо, немного успокоился.
Сегодня был день посещений. Он шел по шоссе, петлявшему между стройных берез: новые корпуса больницы располагались на окраине города. Надо ехать на метро, потом на автобусе и шагать по шоссе. Но, поскольку сюда преимущественно приезжали люди на персональных или собственных автомобилях, транспортные проблемы их не волновали. И ни разу ни одна из машин не притормозила, никто не предложил Глебу подбросить его, хотя все прекрасно знали, что одиноко идущий по шоссе человек может направляться только в больницу.
Обогнал очередной автомобиль - черная персональная "Волга" - и неожиданно остановился. Когда Глеб поравнялся с машиной, передняя дверца распахнулась и сидевший рядом с водителем мужчина лет пятидесяти спросил:
- В больницу? Садитесь, подвезу…
Это было так неожиданно, что в первый момент Глеб просто растерялся. Бормоча слова благодарности, он устроился на заднем сиденье.
- Поехали! - скомандовал мужчина водителю и, повернувшись к Глебу, поинтересовался: - У вас кто лежит?
- Мама.