Вдруг всем одновременно понадобилось запастись солью, сахаром, крупой, мукой, и полки магазинов стали быстро пустеть. Начали передавать регулярные сообщения от Совинформбюро о положении на фронтах, и несмотря на внушающие оптимизм рассказы о героических подвигах солдат и офицеров, эти сводки вселяли тревогу - война все ближе подбиралась к Киеву.
Затем по квартирам стал ходить участковый, переписывая жильцов, и Любу, как представителя семьи Ройтман, отправили на три недели на рытье противотанкового рва на Сырце. Работа была тяжелая, но время от времени приезжали нервные военные и кричали, что надо еще быстрее и лучше работать. Правда, кормили сносно. Это был хоть отдаленный, но район Киева - множество частных домов с крошечными огородиками, недалеко - кладбище. Эти места не понравились Любе - слишком мрачно, да еще здесь были глубокие яры, которые использовали как продолжение противотанкового рва.
- Местность знаешь, как называется? - спросил у Любы хулиганистого вида юноша лет шестнадцати, почти ее одногодок. Он на этих работах не перетруждался, часто отлучался перекурить - после от него воняло самосадом.
- Сырец, ну и что? - с вызовом ответила Люба, ей не нравилось, что этот сопляк ее все время задевает.
- Бабий Яр! - Подросток рассмеялся. - Бабы, как сюда попадут, то сразу что-то из-под юбки теряют. Может, пройдемся в ярок? - и он ей подмигнул.
- Дурак! - разозлилась Люба, решив больше с ним не разговаривать и не отвечать на вопросы - все равно он ничего умного не скажет.
Вернулась Люба домой лишь в конце августа и застала своих хозяев решающими все тот же вопрос: "Надо им эвакуироваться или нет?" Шай Израилевич считал, что сделать это надо немедленно - и так много времени потрачено зря. Роза Генриховна говорила на это, что Киев - все равно что мощная крепость, и немцы ее не возьмут. Ведь они уже сунулись и в Боярку, и в Глеваху - но не взяли же. А уедут - останется квартира без присмотра, чем обязательно воспользуются грабители. О ночных налетах был полон слухами Новый рынок, бывший Евбаз. Всезнающие продавцы даже сообщали шепотом, что эти грабители - китайцы. Днем торгуют дешевыми бумажными игрушками и веерами, а ночью собираются в банды.
Шай Израилевич чрезвычайно обрадовался возвращению Любы и по этому случаю достал припрятанную бутылку сладкого шартреза. Как оказалось, то, что домработница вернулась, решило спор в его пользу - они с семьей эвакуируются, а Люба, как прописанная в этой квартире, останется ее охранять и ожидать их возвращения. Началась суматоха подготовки к отъезду. Роза Генриховна, как женщина практичная, вспоминала то об одном, то о другом, что обязательно надо было взять с собой, пока неожиданно они не поняли, что опоздали. Выехать на транспорте из почти полностью окруженного Киева было невозможно, а покидать город пешком - бессмысленно.
- Ничего, побудем при немцах - им тоже надо зубы делать, - оптимистично заявил Шай Израилевич за стопкой вишневой наливки. - В восемнадцатом году они уже были здесь, - так установили порядок: улицы стали чистыми, а бандитов они расстреливали на месте без суда. Культурная, умная нация. Нам чего бояться? В партии мы не состояли, ни в чем таком замешаны не были. У нас даже домработница - не комсомолка. Ничего, через две недели после вступления немцев в город жизнь здесь нормализуется. Даже твой театр откроют.
- Артисты давно эвакуировались. - Роза Генриховна нахмурилась, не разделяя оптимизма мужа.
- Других найдут. Вот Люба - чем плохая артистка? Ты с ней столько месяцев занималась, так что пора выпускать на сцену.
- В наших спорах я всегда упрямо доказывала свою правоту, но сейчас это тот случай, когда я хочу, чтобы ты оказался прав, чтобы при немцах здесь установился порядок и Люба имела возможность стать артисткой.
Тревожное предчувствие подсказывало Любе, что прежняя жизнь ушла безвозвратно, и сидящие за столом полный мужчина и статная женщина это понимают, хотя пыжатся показать, что готовы к грядущим переменам. Ей было жаль, что пришла осень, а она так и не поступила в пролеткульт-училище, и через два года не поступит в театральный институт, а, значит, ее мечта стать актрисой теперь в прошлом.
3
Немецкие войска вошли в Киев 19 сентября. Произошло это крайне неожиданно - улицы города, казалось, совсем недавно были заполнены отступающими советскими войсками, измученными боями. Еще вывозили раненых на автомобилях и на простых конных повозках, а уже слышался шум мотоциклеток разведки 6-й армии генерала Вальтера фон Рейхенау.
Подобно большинству жителей города, семейство Ройтман решило не выходить на улицу, пока ситуация не прояснится. Оставаться в неведении, сидя в четырех стенах, было ужасно, и Роза Генриховна начала заводиться по пустякам. Поняв ее состояние, Люба вызвалась пойти на разведку, и ее никто удерживать не стал.
Выйдя на улицу Чкалова, Люба поразилась: эта улица, где она прожила почти год и, кажется, знала каждый камень мостовой, стала совсем незнакомой. И все из-за непривычной безлюдности, придающей домам хмурый, даже враждебный вид. А ведь эта улица, несмотря на спуски и подъемы, ей так нравилась! Отсюда и до Нового рынка недалеко, а там можно купить все, что душа пожелает, надо лишь спуститься к площади. А если нужны только овощи и фрукты, по ступенькам можно подняться к Сенному рынку. Рядом с домом зеленел скверик, а напротив стояло очень красивое здание, в котором до революции, хозяйка рассказывала, располагался женский университет святой Ольги. Центральный фронтон здания украшало изображение Афины Паллады, античной богини мудрости. Когда Люба ходила за покупками на Сенной рынок, то домой возвращаться не спешила - устраивалась на скамеечке полузгать семечки, что Роза Генриховна категорически запрещала делать в квартире. Люба частенько разглядывала профиль греческой богини, словно это могло приобщить к мудрости. Однажды та даже приснилась ей.
Поднявшись на Ярославов Вал, Люба наконец встретила людей, испуганно жавшихся возле своих домов. Она спустилась к Владимирской. Здесь было больше народа, слышался нарастающий гул моторов, и вскоре со стороны университета показались бронетранспортеры с пулеметами, полные солдат в непривычной форме и касках. Большинство людей как ветром сдуло с улицы, в их числе была и Люба. Она вернулась домой и сообщила:
- В городе немцы!
* * *
Новая власть не дала времени на раскачку, сразу стала издавать приказы, которые, как по волшебству, появлялись каждое утро на стенах домов, несмотря на то что в вечернее и ночное время был объявлен комендантский час. Приказы регламентировали все, даже количество продуктов, которое можно было держать в квартире, - не больше чем на сутки. Излишки следовало сдать, иначе - расстрел. Впрочем, расстрел стал обычным наказанием за неисполнение любого приказа, это все усвоили быстро. В начале бульвара Шевченко - теперь он назывался Ровноверштрассе - соорудили виселицы для показательных казней партийных и гэбистских работников.
- Так что ты говорил о немецкой культуре и порядке? - издевалась над мужем Роза Генриховна. - Ты должен вынести из дома все ценности и провизию, стать на учет на бирже и трудиться, чтобы заработать на скудный паек, которого вряд ли нам будет хватать. Одним словом, "орднунг" - новый порядок!
Через неделю взлетела на воздух гостиница "Континенталь", где размещался штаб немецкого гарнизона и находилось много немецких офицеров. Затем начались взрывы по всему Крещатику и прилежащим улицам. Взрывы продолжались несколько дней. С удивительной избирательностью взрывались здания в центре города, облюбованные немецкими офицерами для жилья и работы. "Сатиновое радио" Евбаза распространило слух, что взрывы производятся дистанционно, как только подпольщики узнают, что в заминированный дом вселились гитлеровцы.
Дым от пожаров заслонил солнце, им буквально пропитались и стены, и обстановка квартиры. Было трудно дышать, одолевала головная боль. Люба не удержалась, вышла из дому и дошла до Прорезной. Внизу бушевало пламя, казалось, что главная улица города, Крещатик, навеки исчезла в огне. Испугавшись, что пламя перекинется на другие здания и дойдет до Чкалова, она поспешила вернуться в квартиру, чтобы рассказать о надвигающейся беде. За спиной она услышала шум моторов и взрывы.
Пожар до дома Ройтманов не дошел - немецкие саперы действовали с грациозностью слона в посудной лавке - они локализовали пожар, подорвав соседние дома, и тысячи людей остались без жилья.
- Немецкая культура! - гневно бросила Роза Генриховна, вернувшись с улицы и неся в руках сорванный со стены очередной приказ. - Ты только послушай: "Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник, 29 сентября 1941 года, к восьми часам утра на угол Мельниковой и Дегтяревской улиц (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и пр. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит вещи, будет расстрелян". О какой культуре можно говорить после таких выражений в официальном документе? Немецкая культура - это Гете, Гейне, Фихте, но не эта листовка. Кстати, этот приказ не подписан - может, это фальшивка?
- Мне уже сообщил о нем Борис, - как всегда оптимистично настроенный, заявил Шай Израилевич. - Он сказал, что раввины Киева подготовили совместное воззвание, в котором призывают к спокойствию, а также выполнению данного приказа. Нас как элитную расу переселят в другой район, более безопасный.
- Саша, - Роза Генриховна предпочитала мужа называть этим именем, а не Шаем, - ты думаешь, что говоришь? Тон этого приказа угрожающий - какая элита и какие безопасные места?!
- Не волнуйся, Роза, я вначале поеду сам, а когда там обустроюсь - вызову тебя с Мишей.
- Глупый ты, Саша. Я пойду с тобой, все там выясню и в случае чего вытяну тебя оттуда. Мне надо оформить "фольксдойче" - не забывай, у меня германские корни, ведь моя бабушка - Вайсман. Не зря я не захотела брать твою фамилию. Документы, доказывающие мое происхождение, у меня есть. "Фольксдойче" - это масса преимуществ, даже перед такой элитной нацией, как ты.
Роза Генриховна задумалась, затем внимательно посмотрела на Любу:
- Ты на биржу труда сегодня ходила?
- Да, Роза Генриховна. - Оформилась?
- Да, Роза Генриховна. Я получила мельдкарт. - Какую профессию указала?
Люба покраснела и тихо произнесла: - Актриса театра.
- Что?! - Всегда невозмутимая Роза Генриховна была поражена. - Актриса?
- Так вышло, - еще тише сказала Люба. Неожиданно Роза Генриховна улыбнулась.
- Да, кое-чему я тебя научила. Только не знаю, то, что ты назвалась актрисой - пойдет тебе на пользу или во вред? - Конечно на пользу! - горячо воскликнула Люба.
- Я тебе этого желаю!
В дверь квартиры громко постучали - это оказался дворник Евсеич. Всегда предупредительный и вежливый, он теперь глядел волком, в руках у него был лист бумаги с фамилиями.
- Приказ знаете о регистрации и переселении жидов? - спросил он, по-хозяйски осматривая квартиру.
- Да, знаем, - вежливо ответил Шай Израилевич. - Евсеич, рюмочку водочки не желаете?
- Некогда мне с вами, жидами, водочку распивать! - внезапно разозлился дворник. - Вот здесь распишитесь, что всем семейством в количестве трех человек пойдете на регистрацию.
- Моя жена - "фольксдойче", а сын еще мал. Я, когда устроюсь, вызову их на новое место.
- Втроем пойдете на регистрацию - там разберутся! Выходит, ваша квартира высвобождается?
- Никак нет! - зло ответила Роза Генриховна, сверля взглядом хама. - Любочка остается в квартире хозяйкой - она в ней прописана, ей и хозяйничать.
- Нечего ей одной в таких хоромах делать! - так же зло сказал дворник, радуясь, что не надо больше подхалимничать ради рюмки водки и рубля на праздник.
- Ты приказ читал? - Роза Генриховна была непривычно груба. Она прочитала вслух выдержку из листовки: - "Кто из граждан проникнет в оставленные квартиры и присвоит вещи, будет расстрелян!" Ты понял?!
- Откуда у тебя приказ? - насторожился дворник. - Сорвала?
- Ты свою тыкалку побереги для жены, а со мной давай-ка на "вы" - навсегда! - угрожающим тоном произнесла Роза Генриховна, так что даже Любе стало страшно. Никогда она не видела хозяйку такой разгневанной. - А приказ я получила как "фольксдойче" - немка я, хоть и родилась здесь! Потому что это моя армия вошла в мой город, а ты - мразь, можешь только слизывать пыль с моих туфель!
Дворник побледнел, попятился и вышел. Уже на пороге снял шапку и сказал елейным голосом:
- Желаю здравствовать!
- Шапку снимают на пороге, когда входят, а не выходят! - прогремел голос Розы Генриховны, и дворник исчез, бесшумно закрыв за собой дверь.
Роза Генриховна посмотрела на испуганную Любу и улыбнулась, ее лицо просветлело:
- Помнишь мои уроки, Любочка? Актер должен быть готов к любой роли, даже если для нее не написан текст. Я сейчас продемонстрировала, как надо общаться с хамом, - и ты этот язык запомни. Потому что я пойду с Шаем Израилевичем на регистрацию, а ты останешься с Мишей. Будешь за него перед нами в ответе. Неизвестно, может, нас сразу куда-то отправят, поэтому оставим тебе деньги и квартиру. Будешь здесь полной хозяйкой.
- Как, я?… - поразилась Люба.
- Ты справишься - я в тебя верю. Хоть тебе и семнадцать лет, но ты барышня смекалистая и все хватаешь на лету. Те уроки, которые я тебе преподала, а ты выучила, другие и за долгие годы не усвоили бы, а ты - за несколько месяцев, причем очень хорошо!
- Спасибо, Роза Генриховна, - смутилась Люба - хозяйка не часто ее хвалила.
- О чем тебя еще спрашивали на бирже?
- Умею ли я петь и танцевать.
4
Ранним утром 29 сентября Роза Генриховна и Шай Израилевич собрались идти на регистрацию, но перед этим, по славянскому обычаю, присели на дорожку вместе с Любой.
- Мы постараемся побыстрее сообщить, где наше новое место жительства, - давала последние напутствия Роза Генриховна, - но это может затянуться на недели. Денег мы тебе оставили достаточно - хватит и на месяц, но я предполагаю, что наша встреча произойдет гораздо раньше. Мой статус "фольксдойче", я думаю, в этом поможет.
- Все ценности мы оставили в сейфе, - напомнил Шай Израилевич. - Там уникальный, сверхсложный замок - кстати, делали немецкие мастера, - а ключ от него один. Поэтому я его оставлю - в дороге может всякое случиться, а потом ломай голову, как вскрыть сейф. Видишь, как мы тебе доверяем…
- Стыдно, Саша, - резко оборвала его Роза Генриховна. - Мы Любе оставляем самое дорогое, что у нас есть, - Мишу. Все ценности мира не стоят его. А Любочка все и так понимает - не надо лишний раз заострять на этом ее внимание.
- Тогда на дорожку по рюмочке шартреза - осталась последняя бутылка. А в следующий раз выпьем по возвращении.
- Не знаю даже, - заколебалась Роза Генриховна, - тебе на регистрации надо будет с кем-то разговаривать, а у тебя запах изо рта. Все же неприлично.
- Дорогая Розочка, ты, всегда такая наблюдательная и умная, не заметила одну деталь в том приказе, - заулыбался Шай Израилевич. - Всех собирают на восемь часов в одном месте. Ты представляешь, какое будет столпотворение? Пусть не вавилонское, но нам придется несколько часов стоять, пока дойдет до нас очередь. Это сколько надо иметь писарей, чтобы заполнить анкету на каждого! Я в этом немного разбираюсь. Поэтому запах после этой рюмочки испарится до того времени, когда я предстану перед писарем, или как он у них там называется.
- Хорошо, Саша. Пожалуй, я тоже выпью - но полрюмочки.
Повеселевший Шай Израилевич сходил в кабинет за ликером, а Люба достала из буфета две рюмки.
- Люба, выпей с нами, - попросила Роза Генриховна. - Ведь ты - член нашей семьи.
Ликер был сладкий, как сироп. А после него слегка закружилось в голове. Люба вышла с супругами Ройтман и проводила их до Львовской площади. Она хотела идти дальше, но Роза Генриховна приказала ей возвращаться - Миша один в квартире, может испугаться.
По Большой Житомирской шли толпы людей всех возрастов, но преобладали старые, малые и женщины - большинство мужчин были в армии. В толпе встречались и инвалиды на колясках, и женщины с грудными детьми.
"Пожалуй, за сегодня они не смогут пройти регистрацию, возможно, вечером вернутся домой, чтобы переночевать", - решила про себя Люба, сравнив эту многотысячную толпу, плывшую непрерывным потоком, и очередь, тоже не маленькую, на биржу, расположенную в здании Художественного института.
Вернувшись в квартиру, Люба увидела заплаканного Мишу и, как могла, его успокоила. Затем дала ему сказки Андерсена на немецком, чтобы он почитал их и к возвращению родителей смог пересказать. Зная Мишину нелюбовь к подобным занятиям, Люба его обманула:
- Чем скорее прочитаешь эти сказки, - указала она на довольно толстую книгу, - тем скорее вернутся твои родители.
- Ты обманываешь, - не поверил Миша.
- Вовсе нет. В сказках, чтобы чего-то добиться, надо преодолеть трудности. Не так ли, Миша? - нашлась Люба.
- Да-а, - нехотя согласился мальчик.
- Вот и сейчас тебе надо преодолеть трудности, чтобы встретиться с родителями. Так что быстрее читай книгу, но только честно - не жульничая. Ты же знаешь, что твоя мама, Роза Генриховна, это сразу определит.
- Да, маму не обманешь, - вздохнул Миша, взял книгу и пошел в кабинет отца - ему нравилось сидеть там за его столом и представлять себя взрослым.
Раздался громкий стук в дверь, и сердце у Любы сжалось - это мог быть только Евсеич, и его визит не сулил ничего хорошего. "Розе Генриховне было несложно показать, как себя вести, но разве я так смогу, если я всего лишь домработница?"
Стук не прекращался, и Люба, чувствуя, как колотится сердце в груди, подошла к двери.
- Кто там? - спросила она.
- Посыльный из биржи, - ответил мальчишечий голос. Вихрастый подросток в большом для него пиджаке, явно с чужого плеча, вручил ей повестку и дал бумагу, чтобы она расписалась в получении.
Когда он ушел, Люба прочитала, что ей надлежит завтра явиться в офицерское казино на Рейтарской для трудоустройства актрисой. Она еще больше разволновалась и даже пожалела, что назвалась актрисой, - а вдруг у нее не получится? Какой будет стыд!
Уверенная, что Ройтманы к вечеру вернутся - Люба не сомневалась в способностях Розы Генриховны добиваться своей цели, - она приготовила обед и на них. Лишь когда стемнело и наступил комендантский час, она уложила Мишу спать и прикорнула сама, на всякий случай не раздеваясь, - а вдруг все же придут?