- Но мне уже двадцать пять, и я знаю, чего хочу. Если только вы попробуете шпионить за Бадом…
- Мне это и в голову не приходило!
- Я люблю его, - сказала Мэрион напряженным голосом. - У меня к нему глубокое чувство. Знаете ли вы, что это значит - иметь, наконец, любимого человека?
- Мэрион, я…
- Так вот, если вы сделаете что бы то ни было - слышите, что бы то ни было - и заставите его почувствовать себя здесь нежеланным гостем… я никогда вам этого не прощу! И, клянусь вам, никогда в жизни больше с вами не заговорю!
Она снова повернулась к окну.
- Но я и не думал ни о чем подобном, Мэрион… - снова сказал отец, глядя с несчастным видом на казавшуюся ему враждебной спину дочери, и со вздохом опустился в кресло.
Через несколько минут у входной двери раздался звонок. Мэрион оставила свой наблюдательный пост и направилась в холл.
- Мэрион, - позвал Кингшип, вставая.
Она остановилась, вопросительно посмотрела на него. Из холла доносились приглушенные голоса.
- Предложи ему зайти на минуту, выпить что-нибудь.
- Хорошо.
После секундного колебания Мэрион добавила:
- Мне жаль, что я так говорила с вами.
Кингшип проводил ее взглядом, потом подошел к камину и посмотрел на свое отражение в висящем над ним высоком зеркале. Он увидел элегантно одетого мужчину на фоне роскошного интерьера.
Расправив плечи, он заставил себя улыбнуться и, с заранее протянутой рукой, направился к двери.
- Добрый вечер, Бад!
5
День рождения Мэрион пришелся на первую субботу ноября. С утра она на скорую руку убрала квартиру и в час дня входила уже в ресторан на Парк-авеню. Отец поджидал ее у входа. Он нежно поздравил ее, расцеловав в обе щеки. Улыбающийся метрдотель проводил их к заказанному заранее столику и отрекомендовал меню с чисто галльским лиризмом. Пышный розовый букет украшал стол. Садясь, Мэрион обнаружила под своей салфеткой белый пакетик, перевязанный золотой тесемкой.
Кингшип делал вид, что поглощен выбором вин. Мэрион, порозовевшая, с блестящими глазами, вынула из пакетика футляр, открыла его и увидела золотую с жемчугом брошку. Радостно вскрикнув, она горячо поблагодарила отца и погладила его руку, как бы случайно оказавшуюся рядом с ее собственной.
Брошка была тяжеловата, вычурной формы, но радость Мэрион была неподдельна. Ее растрогал не подарок, а сам поступок отца: до сих пор в день рождения своих дочерей Лео Кингшип неизменно преподносил им чек на сумму в сто долларов, заполненный рукой его секретарши.
Из ресторана Мэрион отправилась в институт красоты, потом вернулась к себе. В конце дня в передней раздался звонок. Она нажала на кнопку, открывавшую дверь первого этажа. Через минуту появился маленький посыльный из цветочного магазина с коробкой в руках. Он усиленно делал вид, что запыхался, но щедрые чаевые немедленно вернули ему дыхание.
Мэрион открыла коробку - там лежала прекрасная белая орхидея. На карточке стояло одно слово: Бад. Подойдя к зеркалу, Мэрион приложила цветок к лицу, потом, обрызгав водой мясистые лепестки, снова убрала в коробку и поставила ее в холодильник.
Он явился ровно в шесть часов. Позвонил два раза, снял одну из своих серых замшевых перчаток и смахнул с синего плаща пушинку. Дверь отворилась. Сияющая Мэрион стояла на пороге. На ее черном пальто выделялась своей белизной орхидея. Поздравив Мэрион, Бад поцеловал ее в щеку, чтобы не стереть помады, более яркой, как он заметил, чем в начале их знакомства.
Они направились в небольшой ресторан на Пятьдесят второй улице. Цены здесь были более скромные, чем в том ресторане, где Мэрион завтракала с отцом, тем не менее они показались ей высокими, так как она видела их глазами Бада. Они заказали коктейли с шампанским, луковый суп, отбивные… Когда после обеда Бад положил на поднос официанта восемнадцать долларов, Мэрион нахмурила брови, но Бад с улыбкой заметил, что они не каждый день празднуют ее рождение.
Чтобы не опоздать в театр - давали "Святую Иоанну" Шоу - они взяли такси. Билеты в шестом ряду Бад купил заранее. Во время антрактов Мэрион оживленно говорила о пьесе, об игре актеров, указывала Баду на присутствовавших в театре знаменитостей. Ее газельи глаза ярко блестели.
Когда они вышли из театра, Мэрион предложила пойти к ней, оправдываясь перед собой тем, что Бад и так истратил много денег.
- Я чувствую себя странником, впервые проникающим в святилище, - пошутил Бад, пропуская Мэрион перед собой.
- Вы увидите, у меня очень просто, - поторопилась сказать она, - квартира совсем небольшая.
Она открыла дверь, вошла и включила электричество. Затененные абажурами лампы мягко светились. Бад последовал за ней. Мэрион смотрела на него, ожидая его реакции, в то время как он разглядывал светло-серые стены, дубовую мебель, длинные, белые с голубым, полосатые занавеси.
- У вас прелестно, положительно прелестно.
Она отвернулась, чтобы отколоть орхидею, и неожиданно почувствовала себя так же неловко, как в первую их встречу. Бад помог ей снять пальто, потом стал рассматривать картины. Мэрион прикрепила цветок у ворота платья. Пальцы ее дрожали.
- А вот и наш старый друг Демут, - заметил Бад, любуясь картиной, висящей над низким книжным шкафом.
- Вы любите его?
- Очень.
Они стояли совсем близко друг от друга. Мэрион, смутившись, спросила:
- Хотите что-нибудь выпить?
- С удовольствием.
- У меня есть только вино.
- Вот и прекрасно… Но раньше, чем вы выйдете из комнаты, я хотел бы еще раз вас поздравить от всей души…
Он вынул из кармана небольшой футляр, обтянутый шелком.
- О, Бад, вы не должны были! Спасибо, спасибо, они очаровательны! - воскликнула Мэрион, вынимая из футляра серебряные серьги простой, но изысканной формы.
Она подбежала к зеркалу, чтобы их примерить. Бад пошел за ней, и когда она прикрепила их к ушам, обнял ее.
- Очаровательны не они, а вы, - прошептал он… - А где же вино, о котором шла речь? - смеясь, добавил он после долгого поцелуя.
Мэрион вернулась из кухни с оплетенной бутылкой итальянского вина и двумя бокалами на подносе. Бад тем временем снял пиджак и сидел по-турецки перед книжным шкафом, держа в руках открытую книгу.
- Вот не знал, что вы любите Пруста, - сказал он.
- Я обожаю его!
Мэрион наполнила два бокала и один из них протянула Баду. Потом сняла туфли и села на пол рядом с ним.
- Мне хочется прочесть вам одно место, которое мне особенно нравится, - предложил Бад, перелистывая томик.
- Я предпочла бы немного музыки, - откликнулась Мэрион.
- Слушаюсь, - ответил он, подходя к проигрывателю.
Он нажал на кнопку. Автоматическая ручка мягко поднялась, потом опустила на край пластинки свою змеиную головку. Закрыв крышку проигрывателя, Бад подошел к дивану и сел рядом с Мэрион. Раздались глубокие аккорды Второго концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова.
- Мне именно это хотелось послушать, - прошептала Мэрион.
Удобно прислонившись к пышным подушкам, Бад рассматривал гостиную, освещенную интимным светом единственной лампы.
- Здесь все прекрасно, - сказал он. - Почему вы не приглашали меня раньше?
- Не знаю… Боялась, что вам не понравится.
- Неужели вы думали, что мне может не понравиться квартира, обставленная по вашему вкусу?
Ловкие пальцы расстегнули ее платье. Своими теплыми руками она накрыла его руки и задержала их у груди.
- Бад, я никогда… никому не принадлежала…
- Знаю, дорогая. Вы могли мне этого не говорить.
- И никого до вас я не любила.
- Как и я. Я не знал любви, пока не познакомился с вами.
- Вы не любили даже Эллен?
- Даже Эллен.
Она больше не противилась.
6
"Нью-Йорк Таймс", 24 декабря 1951 г., понедельник.
МЭРИОН КИНГШИП ВЫХОДИТ ЗАМУЖ
Мисс Мэрион Джойс Кингшип, дочь мистера Лео Кингшипа, Манхэттен, и покойной Филлис Хэтчер, выходит замуж в субботу 29 декабря за мистера Бартона Корлиса, сына миссис Джозеф Корлис из Менасета, Массачусетс, и покойного мистера Корлиса.
Мисс Кингшип, выпускница Колумбийского университета, до последнего времени работала в рекламном агентстве Кэмден и Гэлбрайт.
Ее будущий муж, участник второй мировой войны, прервал занятия в университете Колдуэлл в Висконсине и недавно поступил на работу в торговый отдел медеплавильной компании Кингшип.
7
Мисс Ричардсон вытянула руку и с видимым удовольствием стала рассматривать золотой браслет, украшавший ее округлое запястье. Да, решено, она оставит себе этот браслет, явно предназначенный для молодой женщины, и подарит матери что-нибудь более скромное.
Неожиданно в поле ее зрения появилось что-то синее с белыми полосками. Готовая улыбнуться, она подняла глаза, но так и застыла, узнав посетителя, вторгшегося в ее владения.
- Добрый день! - весело произнес тот.
- Мистер Кингшип еще не кончил завтракать, - сказала мисс Ричардсон ледяным тоном и погрузилась в изучение совершенно чистого листа бумаги.
- Бог с вами, милое дитя! Он пошел завтракать в полдень, а сейчас три часа. Человек это или слон?
- Если вам угодно встретиться с ним на следующей неделе…
- Нет, я хотел бы получить аудиенцию у его преосвященства сегодня же.
- Завтра Рождество, - с некоторым раздражением сказала мисс Ричардсон. - Мистер Кингшип прервал уик-энд, для того чтобы уладить самые срочные дела. Он распорядился не беспокоить его ни по какому поводу.
- Значит, он кончил завтракать?
- Ни по какому поводу…
Посетитель вздохнул. Он вырвал страничку из блокнота мисс Ричардсон, сказал постфактум: "Разрешите?", взял ее же авторучку и что-то написал, подложив под страничку толстую синюю книгу, которую держал в руках.
- Ну и ну! - воскликнула мисс Ричардсон. - Вот уж действительно…
- Пожалуйста, передайте ему это, - сказал нимало не смущенный посетитель, складывая вчетверо свое послание и протягивая его секретарше. - Если не будет другой возможности, подсуньте под дверь.
Мисс Ричардсон смотрела на него, не говоря ни слова. Потом хладнокровно развернула записку и прочла.
- Дороти и Эллен?.. - взволнованно сказала она, поднимая голову. - Но он категорически запретил мне беспокоить его. Как о вас доложить?
- Просто передайте записку, дитя мое. Будьте ангелом.
- Хорошо, - мрачно согласилась мисс Ричардсон. - Но он строго приказал… Вот увидите…
Вернувшись через минуту, она казалась удивленной.
- Войдите, - просто сказала она и отошла в сторону.
Проходя перед ней, посетитель прошептал:
- Убедились?
Услышав стук закрывшейся двери, Лео Кингшип отвел глаза от бумаги, которую держал в руке. Он стоял без пиджака перед письменным столом, очки его были сдвинуты на лоб. Слегка прищурившись, он посмотрел на посетителя.
- О, так это вы! - воскликнул он, когда тот был достаточно близко, чтобы его можно было узнать.
Он смял лежавшую перед ним записку с видимым облегчением, которое тут же сменилось выражением досады.
- Добрый день, мистер Кингшип, - произнес посетитель, протягивая ему руку.
- Понимаю теперь, почему вы отказались сообщить мисс Ричардсон ваше имя, - сказал Кингшип, слабо ее пожимая… - Мистер Гант, если не ошибаюсь.
- Совершенно верно, - подтвердил посетитель и опустился в кресло. - Гордон Гант.
Кингшип продолжал стоять.
- Я очень занят, мистер Гант, - твердо заявил он и указал на заваленный бумагами письменный стол. - Поэтому, если ваши "сообщения, касающиеся Дороти и Эллен", ограничиваются теми же теориями, которые вы изложили мне в Блю-Ривер…
- Частично, - сказал Гант.
- В таком случае, очень сожалею, но у меня нет времени для того, чтобы выслушать вас.
- Я так и думал, что не буду встречен с распростертыми объятиями.
- Поверьте, однако, это вовсе не означает, что вы мне несимпатичны… Напротив, я нахожу, что у вас были прекрасные намерения. Вы отнеслись к Эллен, как друг, и проявили чисто юношеский энтузиазм… Но мне это причинило дополнительные страдания. Поймите сами: ворваться в мой номер так скоро после смерти Эллен… Ворошить прошлое в подобный момент… Как вы полагаете - разве мне самому не было бы легче думать, что Дороти не покончила с собой?
- Она и не покончила с собой.
- Но ее письмо… - устало произнес Кингшип.
- Две двусмысленные фразы, которые могут относиться к чему угодно… К тому же, не исключено, что ее заставили их написать… Дороти оказалась в ратуше, потому что собиралась вступить в брак. Предположение Эллен было правильно, потому ее и убили.
- Ничего подобного! - бросил Кингшип. - Это никак не связано. Вы ведь знакомы с мнением полиции.
- Взломщик!
- А почему бы и нет? Почему бы и не взломщик?
- Потому что я не верю в совпадения. В такие, по крайней мере.
- Что свидетельствует о вашей незрелости, мистер Гант.
- Оба раза действовала одна и та же личность, - уверенно провозгласил Гант после короткого молчания.
- Зачем снова перебирать все это? - грустно спросил Кингшип, обеими руками опираясь на письменный стол. - Зачем вмешиваться в жизнь других людей, если они сами об этом не просят?
Он опустил очки, полистал свои бумаги.
- А теперь, прошу вас, оставьте меня.
- У меня сейчас каникулы, - сообщил Гант, не поднимаясь с места, - и я их провожу дома в Уайт-Плейнс. Как вы считаете, стал бы я тратить время только для того, чтобы повторить уже сказанное в марте?
- В таком случае? - спросил Кингшип, утомленно глядя на собеседника.
- Сегодня утром я прочел сообщение в светской хронике "Таймс".
- Относительно моей дочери?
Гант утвердительно кивнул и вынул из кармана пачку сигарет.
- Что вы знаете о Баде Корлисе? - неожиданно спросил он.
- Что я знаю о нем? - медленно повторил Кингшип, не отрывая от него глаз. - Он скоро станет моим зятем. Что именно вы имеете в виду?
- Вам было известно, что он встречался с Эллен?
- Ну, конечно. А к чему вы клоните?
- Это длинная история, - ответил Гант, устремив на Кингшипа внимательный взгляд из-под густых светлых бровей. - И я сумею лучше рассказать ее, если вы не будете стоять надо мной, как статуя Свободы.
Кингшип сел, но руки по-прежнему держал на столе, как будто с минуты на минуту собирался встать. Гант закурил и начал свой рассказ. Его мягкий голос звучал убедительно.
- Приехав в Стоддард, - сказал он, - Эллен написала Баду Корлису письмо. Я имел возможность с ним ознакомиться, и оно поразило меня, тем более что Эллен подозревала в убийстве своей сестры похожего на меня парня. Я прочел письмо два раза и с большим вниманием, как вы, вероятно, догадываетесь.
В ночь убийства Эллен комиссар Элдор Чесер, ничего кроме фактов не признающий, спросил у меня, была ли Эллен моей возлюбленной. Думаю, что за всю его карьеру у него не появлялось более блестящей мысли, так как его вопрос напомнил мне о письме и о его адресате - Баде Корлисе.
В то время я обратил внимание только на имя - "дорогой Бад" - и на адрес на конверте: Бартон Корлис, улица Рузвельта, Колдуэлл, Висконсин. Но в письме содержались и некоторые указания, которые теперь представляются мне важными.
- Продолжайте, - попросил Кингшип, когда Гант остановился, чтобы поднести зажигалку к погасшей сигарете.
- Во-первых, - снова заговорил Гант, устраиваясь поудобнее, - Эллен писала этому Баду, что ее занятия не пострадают за время отъезда, потому что, вернувшись, она сможет воспользоваться его записями. А ведь Элен была на четвертом курсе и посещала лекции, на которые не допускаются студенты двух первых курсов. Если Бад ходил на те же лекции, значит, он учился на третьем или четвертом курсе.
Во-вторых, в своем письме Эллен намекала на образ жизни, который она вела в течение трех предыдущих лет учебы в Колдуэлле, и подчеркивала, что она очень изменилась после смерти Дороти. "Такой ты меня не знал", - писала она. Это неопровержимо доказывает, что он не был с ней тогда знаком. В этом не было бы ничего удивительного, если бы речь шла о таком большом учебном заведении, как Стоддард, но тут мы как раз подходим к моему третьему пункту.
Колдуэлл - совсем маленький университет, студентов в нем в десять раз меньше, чем в Стоддарде. Я проверил цифры еще сегодня утром: Стоддард насчитывает больше двенадцати тысяч студентов, Колдуэлл - едва ли восемьсот.
Подведем итоги. Бад, который учился, как минимум, на третьем курсе, не был до этого знаком с Эллен, и это в университете, где спорт и общественная жизнь играют очень заметную роль. Единственным объяснением, на мой взгляд, может служить следующий факт (в марте он не привлек моего внимания, но теперь я придаю ему исключительное значение): Бад Корлис перевелся в Колдуэлл в сентябре 1950 года, когда Эллен перешла на четвертый курс, то есть после смерти Дороти.
Лео Кингшип нахмурил брови.
- Не вижу, почему…