- Это Жан, таксист. Извините за шум. Мы собираемся за ракушками. Вы не раздумали ехать в Ла Бриер?
- Нет.
- Я спрашиваю, потому что уже десять и скоро начнется большой отлив. Ракушки не ждут. Я не разбудил вас?
- Нет, - соврал я.
- Я буду около отеля через десять минут.
- Через пятнадцать.
- Ладно, через пятнадцать, но не позже, - отозвался Жан.
Я повесил трубку. В дверь постучали. Вошла приветливая женщина с подносом в руках.
- Чай?
- Прекрасно, - снова соврал я.
- Я не разбудила вас?
- Нет.
- Из-за телефонного звонка я подумала, что вы встали. Жан-таксист сказал, что вы должны быть в Ла Бриере к одиннадцати, поэтому я соединила вас.
- Благодарю. Я уеду через десять минут. А счет…
- Не беспокойтесь. - Она посмотрела на кровать, с которой я даже не снял покрывала.
- Извините, я помял ее.
- Не беспокойтесь, - повторила она. - Обидно, что вы не спали.
- Уверяю вас, немного поспал…
- Но не так, чтобы платить полностью. Оплатите половину, чай бесплатно. Вернетесь, когда будет все в порядке. Не так ли?
- Откуда вы узнали, что у меня что-то не в порядке?
Она уже выходила и вместо ответа заметила:
- Поблагодарите старика в черном. Он - хозяин.
Прежде чем телефон снова зазвонил, я успел принять душ, переодеться и выпить чай.
- Такси прибыло.
Я схватил свои пожитки.
- Надо поднажать!
Жан-таксист сел в машину и исчез под серой хозяйственной сумкой, поставив ее на колени. Из-под сиденья торчала пара огромных голубых резиновых сапог. В красно-белой шапчонке таксист казался еще меньше, чем накануне.
- Мне некогда было переодеться. За время отлива мы успеем доехать только до Красной башни и вернуться. Надо торопиться, - повторил Жан.
- Иду, иду.
Я подошел к старику в черном. Похоже, он так и просидел всю ночь, не пошевелившись. Перед стариком дымилась чашка чая. Я протянул ему руку.
- Благодарю вас за скидку.
Он улыбнулся.
- Не за что.
У него был легкий акцент и мягкий низкий голос. Прежде чем уйти, я спросил:
- Как вы узнали, что у меня не все в порядке?
- Ничего удивительного. Жан сказал нам сегодня утром, что у вас умер друг. Вы приехали сюда собраться с мыслями?
- Да, - ответил я.
- Позвольте дать вам совет. Так горя не забудешь.
- Что это значит?
Он опустил глаза, уставившись в чашку:
- Здесь, я думаю, вы не найдете ничего, даже покоя.
- Возможно.
Таксист метал громы и молнии. Я с сожалением попрощался с "Негой" и ее хозяином.
- Вы решили, что хотите посмотреть?
Жан едва сохранял хладнокровие. Я увидел на сиденье ведра, заполненные матерчатыми сумками и ржавыми ножами. Что я хочу посмотреть? Слова старика с чашкой чая звучали как пророчество. Здесь я ничего не найду, поскольку не имею понятия, что искать.
- Ну, куда вас везти?
- Ти Гвен, знаете?
- Знаю ли я! - Он обрадовался и развернул машину. - Поднажмем, - процедил Жан сквозь зубы.
Я пытался читать на лету названия деревень, которые мы проезжали, но разглядел только "направление Геранд, 3 км". Машина свернула направо и въехала в Ла Бриер.
Если бы не соломенные крыши домов, Ла Бриер казался бы таким же пригородом, как и все другие.
- А где болота?
- Дальше, - ответил Жан.
Я выворачивал шею, чтобы рассмотреть подробности пейзажа, описанные Марселем Мессином, но увидел только длинную прямую линию придорожных распятий и вдалеке колокольню, белой стрелой взмывающую в небо.
- Деревня Мадлен, - сообщил Жан, - дальше - ничего. - Я узнал это название. Мессин упоминал его 12 сентября 1943 года. Согласно его записям, Мадлен находилась рядом с лагерем партизан. У меня вспотели ладони. - Приехали. - Жан повернул налево, и через минуту машина остановилась. Мы были на перекрестке с очень красивым распятием. В двадцати метрах я увидел деревушку с разноцветными хижинами. Ти Гвен разросся и изменился. - Ну, вот! - Жан указал на дом с голубыми ставнями и каменными стенами, выбеленными известью. - Это первое строение деревни. Теперь гостиница. Там можно хорошо поесть. Советую попробовать свинину. Дальше по дороге деревня Керине. Тоже красивая. После свинины прогуляйтесь. Чтобы привести мозги в порядок, нет ничего лучше прогулки.
- А болота?
- Пешком далековато. В ресторане, наверное, есть велосипеды. Спросите. Хозяйка - прелесть. - Жан и тут наладил контакты. - Я узнал про ваш поезд. Места есть. Я заеду за вами в четыре. Будьте вовремя! Поезд - не такси!
К нему вернулось хорошее настроение. Ракушки! Господи, ракушки!
Я помахал ему на прощание. В ответ он погрозил пальцем. Я стоял один на перекрестке. Что я здесь ищу? Услышав звонок велосипеда с молодыми людьми, промчавшимися мимо, я вздрогнул и отскочил в сторону. Так могли бы проехать Марсель, Пьер и Симон. И что дальше? Я пошел к дому с голубыми ставнями на краю Ти Гвена.
Над дверью было написано: "Здесь можно поесть и переночевать". Я вошел, хотя время не подходило ни для первого, ни для второго приглашения.
Место оказалось очаровательным: зал был украшен безделушками, которые годами лежат на чердаках, не зная, придет ли день, когда они понадобятся. Здесь было все. В центре зала висела хрустальная люстра с подвесками, закапанными желтым воском. Сквозь низкие окна проникал свет из сада. Лучи солнца оживляли лица фарфоровых кукол, расставленных в нише выбеленной известью стены. Буколические картинки, изображения животных старые портреты, раскрашенные фотографии были развешаны между плотными занавесками. Комната с низким потолком напоминала старые кухни - владения предупредительных женщин. Букеты живых цветов и пучки лаванды подтверждали это. Глаза постепенно привыкли к полутьме, и я увидел серебряные подсвечники, выставленные в ряд флаконы, желтую, голубую и оранжевую посуду. В камине жарился молочный ягненок, благоухающий чесноком и тмином. Хозяйка улыбнулась мне, и я ответил ей улыбкой.
- Смогу ли я пообедать у вас немного погодя?
Мадлен (так звали хозяйку) кивнула.
- Не очень задерживайтесь. В полдень будет отлично.
- Хорошо, я послушный. Хочу посмотреть Ла Бриер.
- Вам здесь нравится?
- Еще не знаю.
Мадлен подошла, все еще улыбаясь. Она будет улыбаться так целый день.
- Остался только час до обеда. Что же вы успеете посмотреть? - Она подумала, положив руку на лоб, повернулась и нежным голосом позвала: - Луи! - Раздался грохот кастрюль на плите. Я представил его толстым, надменным и старым. Он вошел. - Мой муж Луи, - представила его хозяйка. - Мы проведем для вас экскурсию.
Луи стиснул мою руку. Мы сели за стол. Мадлен достала стаканы, а Луи бутылку белого молодого вина без этикетки. Следуя программе экскурсии, они рассказали мне о Ла Бриере, который искренне любили. Когда-то супруги уезжали искать место под солнцем, но вернулись, и уже навсегда. Им нравился этот дом, и Мадлен, смеясь, называла его "театрик". Как бы ни бурлил мир за окном, здесь ничего не меняется.
Они рассказывали об угрях, сверкающих при луне, о коростели, о сражающихся рыцарях, о выдрах, об утках, гнездящихся в сухой траве. Передо мной вставали образы, описанные Марселем Мессином, и казалось, я снова приближаюсь к тайне.
- Здесь можно заблудиться. Нужны лодка и человек, знающий болота.
Луи поднялся. Кухня не ждет. Оставшись наедине с Мадлен, я улучил момент и заговорил о том, что привело меня в Ти Гвен.
- Вы ничего не рассказали мне о жителях.
- В Бриере, - сдержанно заметила она, - рассказывают мало.
Дрожа от нетерпения, я спросил:
- Во время войны в Ти Гвене шли бои?
Мадлен расправила скатерть.
- Этот дом был базой партизан. Больше я ничего не знаю. - Открылась дверь, вошли посетители. Улыбаясь, Мадлен направилась им навстречу. Я осушил стакан. Вежливые гости тоже не приоткроют завесу тайны. - Возьмите свинину! - Мадлен склонилась надо мной. Вскоре зал заполнился. Почти детская доброта хозяйки создавала теплую и уютную атмосферу, но насладиться этим не придется. Кусок не лез мне в горло, и Мадлен забеспокоилась: - Вам не нравится наша свинина? - Нравится, но… Что еще я мог сказать? Пора приниматься за десерт. Надо все попробовать. Мадлен была очень занята. Я мог уехать разочарованным и голодным, но благожелательность посетителей заставила меня задержаться. Зал опустел. За одним столом переговаривались, за другим сонно обсуждали политические события. Мадлен вернулась ко мне. - Ух! Час пик прошел. Долго ли вы здесь пробудете?
- До вечера.
Она печально улыбнулась:
- Вам не нравится в Ла Бриере?
- Мне нужно вернуться. У меня встреча в понедельник, кроме того… Я должен закончить книгу.
- Вы пишете? О чем же? - заинтересовалась Мадлен.
- О Сопротивлении, поэтому и спрашивал о партизанах. Собираю сведения, но вы, кажется, не можете помочь мне.
Она хлопнула себя по лбу:
- Какая же я дура! Совсем забыла. Когда я обслуживаю клиентов, у меня только одна задача: сказать им что-нибудь приятное. Но с этим народом… - Мадлен подошла ближе. - Вы не первый, кто задает мне вопросы о партизанах Ти Гвена. Сюда уже приезжал один человек со странным именем.
У меня перехватило дыхание.
- Клаус Хентц?
- Да! Вы встречались с ним?
- Он тоже пишет, - ответил я.
- Исторические книги, конечно? Он знает много всего. Он обедал у нас не так давно. Очень милый парень, оставил нам сувенир.
Мадлен указала мне на пожелтевшую фотографию на стене. Я подошел. На фотографии были запечатлены три юноши лет двадцати, в стороне, на обочине дороги, лежали три велосипеда. В глубине виднелся дом Мадлен, а еще дальше - распятие на перекрестке. Почти уткнувшись носом в фотографию, я внимательно разглядывал лица. В центре был Марсель Мессин. Молодой, тощий, но узнаваемый, даже в сравнении с портретом, висящим на почетном месте в холле издательства Мессина. Я повернулся к Мадлен:
- Клаус… Тот, кто дал вам эту фотографию, ничего больше не говорил?
Она отступила. Должно быть, я походил на сумасшедшего.
- Больше ничего… Разве только…
- Что же, Мадлен?
- Он просил нас сохранить это фото, потому что когда-нибудь оно, возможно, пригодится кому-то другому. - Я стиснул кулаки. Это были те же слова, что сказала старушка Гено. Клаус говорил обо мне, он продолжал вести меня за руку. А не толкнул ли меня Клаус на этот путь, чтобы посмеяться надо мной? - И вот, - добавила Мадлен, - он оказался прав. - Я предположил, что теперь она улыбнется и скажет: "А доказательство тому то, что вы здесь". Или что-нибудь в этом роде. Но я ошибся. - Несколько дней назад к нам заходил один человек, - продолжала она. - Он видел это фото. Догадайтесь, что дальше?
- Режьте меня на куски, - сказал я так спокойно что сам удивился.
- Ладно, он узнал троих юношей на фотографии. Больше того, это был внук вот этого парня!
Мадлен указала на Марселя Мессина. Я был ошарашен.
- К вам приходил Поль Мессин?
Она пожала плечами:
- Пьер, Поль, Жак - какая разница. Я знаю одно: он дорого бы дал за это фото, но я сказала ему, что подарок не продается. Фотография висит здесь, пусть здесь и останется. Не так ли?
- Разумеется. - За минуту до этого я надеялся, что она отдаст ее мне. - Можно?
Мадлен кивнула.
Я снял фотографию и перевернул ее. На обороте было написано: "Писать - значит лгать". Я узнал автора. Клаус Хентц дошел до того, что нарисовал на обороте силуэт Марселя Мессина. Слова он нацарапал рядом. Ясно, что они обращены к Мессину. Это его Клаус считал лжецом.
- Человек, который приходил, сделал то же самое, - пояснила Мадлен. - Он прочел эти странные слова и побледнел как полотно. Потом задал мне кучу вопросов: кто подарил это фото, кто еще о нем знает, часто ли сюда приходят люди, знакомые с партизанами… Матерь Божия, какой болтун! Он очень нервничал.
- И что вы ответили ему?
- То же, что и вам… Ничего я не знаю. В этих местах люди мало рассказывают. - Тут Мадлен сообразила, что сама рассказывает слишком много. - Счет?
Я расплатился и вышел, поблагодарив Мадлен и Луи. которые проводили меня до дверей. Погода портилась. Я присел на камень у распятия и уставился в землю, надеясь увидеть там стертый временем знак и восстановить благодаря ему путь Марселя Мессина. Дерево у дороги, что оно помнит? Сточная канава, что она знает? В этих местах народ все больше помалкивает. Можно с ума сойти! Я зашагал по дороге, ведущей в Керине, и попробовал собраться с мыслями, чего мне не удавалось с пятницы.
Дело представлялось мне таким образом: случай помог Клаусу убедить меня, что между автором и издателем существует тайна. Тайна так значительна, что издателю пришлось убить автора. Тайна была вымыслом до тех пор, пока я не прочел книгу Марселя Мессина, где, по словам Клауса, эта тайна открывалась: "Твоя тайна здесь". И это правда, абсолютная правда, потому что один день из жизни Марселя Мессина исчез. Исчезнувший день, 13 сентября 1943 года, был тем более важен, что накануне погиб Симон, друг Мессина. Я не сомневался в этом, поскольку, расспрашивая о партизанах Ла Бриера, дважды нападал на след Клауса. Сначала старушка Гено и воспоминания ее мужа, а теперь Ти Гвен и фотография трех друзей. Тайну Мессина, раскрытую Клаусом, надо искать в исчезнувшем дне, в смерти Симона. Это правда, окончательная правда, потому что Поль, внук Мессина, объявился в Ти Гвене. Он сгорал от желания узнать как можно больше об этом загадочном дне, в котором крылась их семейная тайна. Поль искал свидетелей, расспрашивал о тех, кто мог помнить его деда, выяснял, остались ли следы событий тех дней. Больше всего меня терзал вопрос: до какой степени мой вымысел соответствует правде? Иными словами, убил ли Поль Мессин Клауса из-за тайны или из-за моей выдуманной истории?
Странные болота Ла Бриера. Интуиция подсказывала мне, что они ни о чем не расскажут. Болото так же немо, как и жители. Мадлен без конца повторяла, что в этих местах все помалкивают. Тайны утонули в болоте. Ответы на вопросы я мог найти в Париже, в глазах Поля Мессина. Теперь я был уверен в этом.
Солнце снова показалось над дорогой в Керине. Я посмотрел на часы: четыре. Жан-таксист уже ждет меня. Ни за что на свете я не хотел бы опоздать. Я сяду в парижский поезд и буду там в понедельник. Не только ради Клауса, но и для того, чтобы посмотреть в глаза Полю Мессину. Чтобы покончить со всеми вопросами, надо задать один-единственный молодому наследнику. Вопрос, который поставит точку в романе и объяснит всю историю. Ускорив шаги, я пытался сформулировать его. Необходимо застать Поля Мессина врасплох и, не колеблясь, спросить его напрямик. Увидев машину Жана, я помахал ему рукой. Он подъехал.
- Хороший денек?
- Прекрасный.
- Я знал, что все наладится.
Правильно. Я только что придумал, какой вопрос задать Полю Мессину: "Секрет, позорящий вашу семью, так страшен, что Клаус заслуживал смерти?" Ему придется ответить.
- Пробовали свинину? - поинтересовался Жан.
- Нежная.
- Я говорил вам.
- А как ракушки?
- Так себе. Хорошие времена закончились.
Жан погрузился в воспоминания. Проехали Ла Бриер.
Луи, муж Мадлен, рассказал мне, что болота появились пять тысяч лет назад из-за оседания почвы, а лесные чащи, покрывавшие эти места, были затоплены вследствие геологических катаклизмов. Иногда из воды торчало дерево тверже гранита и чернее грязи, напоминая о древних временах. Если уж люди молчат, то болото тем более хранит секреты. Но моя тайна увидит свет всего через пятьдесят лет после случившегося.
8
Я возвращался поездом вместе с отдыхающими. Экспресс бесконечно долго тащился до Парижа. Основная причина была в прилагательном "региональный", присвоенном этому поезду.
Региональный экспресс идет со всеми остановками.
На поезд садилось и из поезда выходило столько людей, что их количество, казалось, превышало население кантона. Народ возвращался с сельских собраний, с ярмарки телят, с семейных пикников, из зоопарка, после посещения больниц и умирающих бабушек. Лица менялись, как пейзажи. Время от времени оазисы деревень и поселков сменялись пустынями распаханных полей.
В Дюртале в вагон ввалилась группа молодежи. Положив ноги на сиденья и развалившись, они обсуждали концерт, с которого возвращались. В глубине вагона старик в вельветовых брюках ругал парнишку, носившегося по проходу. Старик не слушал, о чем разговаривала молодежь. В цену его билета были включены неудобства. Наконец молодые люди сошли с поезда, и старик погрузился в газету с местными новостями. По средам на ипподроме в Ла Сюз-сюр-Сарт проходили рысистые испытания.
В купе наступило затишье. Я смотрел через окно на пастбища Мена, потом на Ле Ман и длинную полосу Ла Боса. Я не жаловался. Я обожал этот поезд-корабль, не считающий своих гаваней. Кондуктор представлялся мне капитаном, знатоком географии. Франция была его территорией, и он знал ее, С тех пор как появился кондуктор, путешествие стало организованным. Медленно, но верно мы приближались к порту прибытия. Место в таком вагоне идеально подходило для творчества, и я принялся за дело.
Только раз я отвлекся, когда мимо пронесся скорый поезд на Париж. Парижане спешили вернуться из Ла Боля. На память мне пришли слова Жана: "Хорошие времена закончились".
Мы прибыли в Париж на минуту раньше. Капитан-кондуктор сообщил об этом через громкоговоритель и пожелал нам доброго вечера. Я пишу "нам", хотя остался совсем один.
На платформе гнусавый голос поведал, что скорый поезд задерживается на два часа из-за повреждения электролинии. Такие поезда, как этот, никогда не исчезнут…
Я собрал рукопись, положил ее в папку песочного цвета, купленную в киоске на вокзале в Шартре (остановка три минуты). Пятая глава была закончена. Так быстро я еще никогда не писал.
Добравшись до дома, я обнаружил, что автоответчик забит. Звонила Мари, красивая девушка с газированной водой, владевшая боевыми приемами. Пятница, терраса кафе, журналы, которые я ей отдал, - все это казалось таким далеким. Мари больше не говорила о кино, она сообщала новости и надеялась встретиться. Однако повесила трубку, не назначив свидания. Были и другие звонки. В зависимости от степени симпатии, обо мне беспокоились, волновались, не оставались равнодушными. В общем, пытались понять то, что одни называли моим молчанием, моим отсутствием, а другие - моей отстраненностью. Ребекка была одной из немногих.
- Твое необъяснимое отстранение, твои загадочные намерения…
Такими словами начинался ее первый звонок. Продолжение было крайне холодным. Она требовала, чтобы я позвонил, и повесила трубку, не попрощавшись. Второй раз Ребекка позвонила в воскресенье утром и говорила более доброжелательно. Подумав, она поняла, что я хотел "в некотором смысле" самоизолироваться. Потом Ребекка снова занервничала, и я услышал, как она высморкалась. Тема поменялась. "На похороны мы пойдем вместе?" Она целовала меня и добавила: "Береги себя".
Третий и последний звонок раздался в воскресенье вечером, за два часа до моего приезда. Теперь ее голос выдавал панику: