Нельзя ли поинтересоваться, как идут дела, потому что, если Олег Константинович собирается кого-то арестовывать, то он, Головкин, был бы очень признателен, если бы его - как начальника следственной части - хотя бы в общих чертах ввели в курс событий. До конца рабочего дня прокуратуры осталось, если быть точным, два часа пятнадцать минут, и он - как начальник следственной части - должен успеть согласовать с прокуратурой все, что положено в таких случаях.
Проявляя ангельское терпение, Вознесенский молча дослушал монолог Головкина до конца. Да, он понимает, он надеется не позже чем через два часа разобраться, что к чему.
Головкину для согласований было отведено пятнадцать минут. Старик укоризненно вздохнул, но ничего, покорился.
Время! Время! Время!
Наконец-то звонок из Павлова.
- Плохо слышу, говорите громче! Что значит - не беспокоиться? На днях полугодовая ревизия? Ну, это будет, а сейчас что? Я говорю, меня не интересует, что будет, меня интересует, что есть. Черновые записи самоучета? Я вас правильно понял: недостача? Слышу, слышу, небольшая. На какую сумму? Так. Чего не хватает? Какого товара не хватает, говорю? Пуговиц к блузкам. Ясно. Согласен, ерунда, могли за полгода рассыпаться. Спасибо большое. Что? Спасибо, говорю! ("Просто горло сорвешь".) О ходе следствия вам сообщим. Со-об-щим.
Уф!
- Лютый! Как там, посчитали пуговицы? Ну, чудесно! Теперь, голубчик, не в службу, а в дружбу, вызовите из "Галантереи" товароведа оценить их... Ну да, пуговицы.
Эти чертовы пуговицы только мозги засоряют, мешают думать. Он уже давно чувствует, что лежат какие-то два нужных факта в мозгу совсем рядом и никак не могут соединиться. Ведь брюнетка, по ее словам, хотела ехать за город вместе с Барабановым. Его билет Чугунов отобрал, а ее?..
- Вас задержали после того, как вы с Барабановым отошли от железнодорожных касс, верно? В таком случае где ваш билет?
- Странный у вас тон, будто вас все обманывают... Пожалуйста.
"Москва - 3-я зона. Туда и обратно".
Два картонных прямоугольничка с черными цифрами наверху у каждого билетика - порядковый номер. До чего удобно! Да, билеты брались вместе, но... Между номерами разница в единицу!" "Кто же это между ними втерся у кассы?.. Кто-то из пятерки, или я не Вознесенский, а болван! Но кто же третий?"
Что-то в мозгу не срабатывает. Хватит бегать! Сели. Выключились. Забыли о чемоданах, о билетах, о наколках. Вон газончик под окном. Еще не стриженный. А вон трамвай заворачивает. Этот дом красный, а тот желтый...
Тем временем мысль, освобожденная из-под гнета воли, требовавшей немедленного решения, заструилась своенравным ручейком, выделывая причудливые петли...
Красный дом кирпичный. Желтый дом деревянный. Крыша облупленная...
...обтекала препятствия, где-то, стиснутая с обеих сторон неизвестностью, ускоряла бег, где-то медлила, впитывая в себя лужицы частных догадок. Ручеек рос, полнился, размывал казавшуюся непреодолимой плотину...
По крыше голуби ходят...
...И вот Вознесенский уже видел, как ее сметает высокой волной, слышал гул, видел взлетавшие брызги.
"Ай да Вознесенский, ай да сукин сын!"
Все выстроилось, все заняли свои, единственно возможные места.
Теперь только одно. Крошечная самопроверка. В каком-то месте выстроенной мысленно системы он должен ткнуть пальцем и сказать: здесь находится вот что. И если оно там впрямь окажется - значит, верна вся схема, значит, можно действовать.
Он встал и быстро пошел к Стрепетову. У Стрепетова сидел снабженец, "зыбучий песок". Вознесенский спускался по лестнице, стараясь не расплескать свою глубокую сосредоточенность. Резко толкнул дверь и быстрыми тяжелыми шагами пошел на снабженца. Уже на ходу вытянул руку.
- Дайте мне билет, который вы брали вместе с Барабановым!
Снабженец тупо, ошарашенно полез в карман и вынул билет.
Билет с промежуточным номером.
* * *
Итак, можно действовать. Пойти обычным путем? Ревизии, экспертизы?.. И дело размажется, как холодная манная каша по тарелке. А ведь можно начать красиво, по-гроссмейстерски! Соблазн велик. Одним ударом разрубить узел. Получить показания, которые сразу дадут главное, решающее!
В последний раз - мысленно - прошелся Вознесенский по кабинетам, делая окончательную прикидку. Конечно, любого из пятерых можно прижать к стене; приоткрыть краешек того, о чем догадался, - это удар настоящий. Но надо выбрать оптимальный вариант.
Прохорчук - злой, упрямый, с уголовным опытом. Сейчас не с ним надо связываться.
Снабженец? Бездонная балаболка. На такого, что ни обрушь, все будет булькать и пузыриться. Слишком много возни.
Барабанов. Не прост. Он станет петлять до последней крайности. А время жмет.
Пышная палаточница, а? Послабее других, бесспорно. Но от нее особых открытий не жди. Главного она вообще не знает.
Филимонова. Вот Филимонова... Не глупа. В данном случае это для нее минус, для нас - плюс. Умный способен воспринимать логические доводы. А дураку какие резоны ни приводи, он не понимает их силы. Открещивается от очевидности и стоит на своем... А кроме того, Филимонова знает всю подноготную с учетом...
Решено. Филимонова.
Он попросил Головкина собрать у себя всю бригаду.
- Товарищи, у нас мало времени, я буду краток. Речь идет об организованном хищении "левой" продукции на швейной фабрике в Павлово. Продукция - женские блузки - изготавливается из неучтенного синтетического сырья, которое производится на шелкоткацкой фабрике в Москве. Реализация блузок осуществляется через промтоварную палатку на вокзале. Место, сами понимаете, чрезвычайно удобное: покупатели уезжают, свидетелей нет. Каким образом совершается хищение сырья? У шелкоткацкой фабрики есть загородный цех. Там ткани проходят последний этап обработки. На всех подобных производствах ткани, поступающие в последний - выпускающий - цех, учитываются по количеству тюков. Выпуск же из цеха учитывается по весу обработанной ткани. Насколько точно поступление в тюках соответствует выпуску в тоннах, никто толком не проверяет. Те из вас, кто вел хозяйственные дела, с этим сталкивались. Если бы выпускающий цех был на территории Московской фабрики, хищение было бы затруднено, потому что надо как-то миновать охрану. Но Павловская швейная фабрика, как я выяснил, получает сырье прямо из загородного цеха без предварительного завоза на московский склад. "Во избежание лишнего бюрократизма", как они объясняют... В хищении участвуют: завскладом и инженер-технолог шелкоткацкой фабрики, кладовщик и снабженец Павловской фабрики и продавщица вокзальной палатки. Разумеется, по предварительным данным... Теперь о пуговицах. Из выпускающего цеха завозится лишняя ткань, шьются "левые" блузки, идут лишние против нормы пуговицы. Образуется недостача. Перед ревизией наводится ажур: добываются в Москве пуговицы - появляется таинственный чемодан.
- И это вы все дедуктивным методом, Олег Константинович? - не выдержал Кока Светаев.
- Им самым, - улыбаясь, отмахнулся Вознесенский. - Теперь последнее - ссора на площади, Я думаю, делили дивиденды и в чем-то не поладили. Психология известная: крадут тысячи, дерутся из-за рубля. Итак, история заурядная, с типовой психологией и технологией. - Вознесенский позволил себе маленькое заключительное кокетство.
- Олег Константинович, - Головкин посмотрел на часы, - вы не забываете о том, какое расстояние бывает между "догадаться" и "доказать"?
- Не забываю. Попрошу товарищей из ОБХСС срочно организовать следующее: опечатать палатку, опечатать оба склада - загородного цеха и швейной фабрики - и завтра начать там инвентаризацию. А через час у нас будут показания о всей механике хищения. Для этого Раисе Власюк немедленно нужна машина.
- Считайте, что я распорядился, - согласился Головкин.
- Побежали, Раечка, побежали, - полуобнял ее Вознесенский. - Я вас провожу до машины и объясню, что надо делать. Мне нужен ключ к Филимоновой. Слава богу, живет она рядом. Вы едете к ней домой и допрашиваете сына, кто у нее сегодня ночевал. Знает он имена - прекрасно! Не знает - достаточно примет. Если заметил чемодан, с которым утром уходили, совсем хорошо. Вот и все. Сущие пустяки. На десять минут работы. Только вам надо заехать переодеться, а то в форме и парня напугаете, и толку не добьетесь, да и разговоры по двору пойдут - нам это сейчас ни к чему. И умоляю, голубушка, в темпе!
Он открыл перед ней дверцу машины и даже помахал вслед рукой.
Вот теперь Вознесенский почувствовал лестницу. Но-но, рано уставать. Ему предстоит сегодня еще коронный рывок - с Филимоновой. Правда, когда она прочтет показания сына... Он вспомнил лицо женщины во время разговора по телефону. Да, расчет железный.
У дверей своей комнаты он столкнулся с Кокой.
- Слушайте, Светаев, уважьте усталого человека. Человек хочет чаю.
Кока принял позу услужливого официанта.
- Мигом-с!
Сегодня Кока готов был ботинки чистить Вознесенскому.
Но чаепитие было испорчено. В кабинет влетел начальник райОБХСС.
- Товарищ Вознесенский, что ты тут затеял?
- Затеял чай пить, разве не заметно? - Меньше всего сейчас хотелось разговаривать именно с этим человеком.
- Да я не о том, о деле. Ты мне скажи...
- Присядьте, - холодно прервал Вознесенский.
Он всегда игнорировал попытки майора к этакой "милицейской простоте" и каждый раз старался дать ему почувствовать, что хотя тот горланит всем: "Здоров, товарищ такой-то, как житуха?" - но вовсе не становится от этого "своим в доску". И вообще, какой он милицейский работник? Заявился сюда без году неделя то ли из райисполкома, то ли из обкома профсоюза. Был "помзавом" или "замначем", а теперь, как говорит Райкин, "бросили меня на милицию". А тут, брат, одного того, что умеешь на трибуне воду из стакана пить, - мало. Ох мало!..
- Пойми, товарищ Вознесенский, - круглым румяным голосом пионервожатого убеждал майор, - дело-то простое. У кладовщика в Павлове недостача. Чего? Пуговиц. А в чемодане что? Пуговицы! Ясно?
- Не очень, - отозвался Вознесенский.
Высокий лоб майора засветился мыслью.
- Он эти пуговицы стащил и намеревался передать продавщице промтоварной палатки на предмет реализации.
- Такую версию я как-то упустил, - со скрытой иронией протянул Вознесенский.
- А что я и говорю! - обрадовался майор. - Зачем нам сложности разводить? Недостача в Павлове - пускай и расследуют в Павлове. В соответствии с законом. Не надо, товарищ Вознесенский, преувеличивать организованность преступных элементов. Это я тебе как старший товарищ хочу подсказать.
"Знаешь ведь: не поверю, будто ты такой дурачок. Но тебе все едино, только бы спихнуть лишнее дело с плеч. Лишнее дело - лишние заботы, лишние аресты, лишние неприятности. Привык в своей конторе - или где там - сплавлять кляузные бумажки от стола к столу. Эх!.."
- Я вам советую согласовать вопрос с Головкиным, - серьезно сказал Вознесенский.
"В чем, в чем, а в этом на старика можно положиться. Предательства не учинит".
* * *
Даже не отдышавшись, Раиса позвонила. Тотчас из глубины квартиры послышались веселые, вприпрыжку шаги. "Наконец-то!" - покровительственно проворчал за дверью мальчишеский голос. Но улыбка, которую мальчик нес навстречу этому звонку, разом поблекла и сменилась досадливым недоумением. Поймав себя на невежливом выражении лица, он сказал:
- Я думал, мама, - это было полуизвинение-полувопрос.
Раиса промолчала, оглядывая его. Худенький, но широкоплечий мальчик в майке и спортивных тапках на босу ногу. Чем-то похож на мать.
- Вы к нам?
- Если ты Сережа Филимонов, то к вам.
- Проходите, мама скоро вернется.
Он отступил назад ровно настолько, чтобы освободить ворсистый коврик, постеленный перед дверью - ждал, когда гостья вытрет ноги. Раиса нетерпеливо поскребла ногами, и мальчик снова сказал: "Проходите".
Коридор был неширокий, но длинный, правую стену его целиком занимали стенные шкафы, и Раиса машинально подумала, что если сегодня придется здесь делать обыск, то провозишься до утра.
- Садитесь, пожалуйста.
Она мельком взглянула на предложенное кресло и села за стол, положив перед собой папку, где лежали пустые бланки для допроса.
Сережа не оправдал маминых надежд: все, за чем ехала Раиса, было прямо перед глазами - к дивану прислонена сложенная раскладушка, на кресле стопкой два свернутых одеяла, две подушки, две простыни. Олег Константинович, как всегда, прав. Звериное чутье!
Проследив за ее взглядом, мальчик счел нужным объяснить:
- У нас тут ночевали... Я сейчас.
Он унес раскладушку в коридор, и там скрипнула дверца стенного шкафа. Потом появился снова и, натужившись, потому что трудно было сразу все обхватить, потащил туда же одеяла и подушки. Опять скрипнула дверца.
Раиса потянула тесемку папки... и вдруг остановилась. Несовершеннолетнего можно допрашивать только в присутствии взрослых - родителей, педагога, на худой конец кого-то из соседей. Она совсем забыла за всей этой спешкой. "Позвонить в домоуправление? Седьмой час, наверно, поздно. Пойду позову кого-нибудь из квартиры напротив. Лучше мужчину - меньше потом болтовни". Она двинулась, собираясь встать.
- Извините, - снова сорвался мальчик с места.
"Какого лешего он копается теперь?" Он вернулся в наглаженной рубашке с отложным воротником. Это неожиданно кольнуло Раису. Она вздохнула, поднялась и шагнула к двери.
- Вы уходите? - спросил мальчик, и в голосе прозвучало облегчение. - Вы забыли папку...
- Нет, не ухожу. Кто живет в соседней квартире?
- Петрухины... - удивился он. - Вы их знаете?
- По вечерам они дома?
- Наверно... Я с их Сашкой вчера подрался! - вдруг сказал он, и в неуверенной улыбке воспоминание о вчерашнем азарте смешалось с неловкостью. Физиономия у парнишки была славная.
Следующий шаг Раисы к двери замедлился.
"Надо было сразу сказать, зачем я пришла. С самого начала. Этот дурацкий коврик..." Почему-то казалось, что именно коврик у входа, этот мохнатый коврик, о который было молчаливо предложено вытереть ноги, сбил ее с темпа. Она мчалась сюда, пущенная рукой Вознесенского, полная азарта и нетерпения, - и вот что-то застопорилось.
"Время, время! - подгоняла она себя. - Времени в обрез, там все ждут".
Мальчик сидел у стола, стесняясь заняться чем-то своим, стесняясь молчать, стесняясь заговорить. Присутствие Раисы сковывало его.
- Что-то мамы все нет... - томясь, сказал он. - Ушла на минутку - и провалилась...
"Сюда надо было не меня посылать. Надо было Чугунова". Она прикрыла глаза и вызвала в памяти Филимонову: уклончивые запаздывающие ответы, хрипловатый голос, который звучал почти искренне, произнося заведомую ложь, ее платье, туфли, кольцо на пальце - от всего пахло деньгами, - ее звонок сыну, так жалобно выпрошенный у Раисы и использованный для попытки скрыть ночевку посторонних людей в квартире... значит, уже допускала возможность обыска? Потом Раиса припомнила всю эту компанию жуликов... Ей нужна твердость. Она не имеет сейчас права ни на какие чувства. Да, мальчика ждет сокрушительный удар, но вина за это не на Раисе - на матери. Но неужели нельзя обойтись без того, чтобы не использовать показания сына для изобличения матери? Когда она ехала сюда, эта мысль ей и в голову не приходила. А теперь...
- Вы не против, если я пока немного приберусь?
- Приберись, - машинально ответила Раиса, продолжая думать, нет ли какого другого способа выполнить задание Вознесенского. Без допроса мальчика. Но решительно ничего не придумывалось.
Она взглянула на часы. Пора, а то будет поздно. Если Вознесенский не получит сейчас признания Филимоновой, дело закиснет, затянется. Начнется изнурительная бумажная волокита, в которой следствие будет барахтаться не один месяц. Решение все не приходило. Раиса следила за мальчиком, складывавшим на окне какие-то гвозди и планки. Потом он вытирал пыль с телевизора и что-то передвигал с места на место, а она все еще сидела и смотрела, как он снует по комнате, пока не увидела, что мальчик в третий раз переставлял одну и ту же вазочку с серванта на шкаф.
- Ты всегда такой хозяйственный?
- Надо привыкать, - поспешно ответил он. - Мы через месяц в туристский лагерь поедем. И с мамой и с папой, уже путевки есть.
- Уже путевки... - сказала Раиса, пугаясь его просветлевшего лица и неожиданно для себя снова садясь за стол.
"Не надо мне к нему приглядываться, - твердила она, теребя тесемки папки. - Я должна пойти к соседям и..."
- Вы вместе с мамой работаете?
- Нет, Сережа.
"Вот сейчас и сказать, зачем я пришла. И сразу все будет сделано... Ну!.."
Он сел напротив нее, положил на стол два исцарапанных мальчишеских кулака.
- А... откуда вы знаете, как меня зовут?
Он спросил это через силу, и Раиса вдруг поняла, что на него давно уже тянет тревогой и непонятной опасностью от нее, от ее канцелярской папки, с какой не ходят в гости, от долгого странного молчания.
И тогда она решилась.
- Запри за мной, Сережа, я ухожу.
- Тридцать пять минут, - укоризненно сказал Сашка, постучав по циферблату.
- Ну и уезжал бы на здоровье, - отрезала Раиса, яростно захлопнув дверцу и швыряя на заднее сиденье ненужную папку.
...Боже мой, как будет бушевать Вознесенский! "Раечка, где вы запропали?" - спросит он ласково, а потом... Он ее в порошок сотрет, изничтожит! Скандал неслыханный, каких не бывало!
"Да как вы смели! - загремит он. - Когда наконец до вас дойдет, что недопустимо соваться в соцзаконность с бабскими штучками?! (Нет, "бабскими" он все-таки не скажет, скажет "дамскими".) Вы юрист или массажист? Откройте алфавитный указатель к кодексу на букву "Ж". Есть там понятие "Жалость"?.."
А может, он просто побагровеет и гаркнет: "Немедленно пишите рапорт о невыполнении задания, я доложу руководству!" И добьется, чтобы ей вкатили выговор. А потом не будет ее замечать месяца три.
Нет, и это, пожалуй, не по-вознесенски. Скорей всего он с ледяным презрением начнет публично вправлять ей мозги. Бр-р, хуже не придумаешь!
Что скажет она? Конечно, не смолчит, будьте уверены.
...Если разговор пойдет на басах, она выложит всю правду.
"Вы, Олег Константинович, - скажет она, - гонитесь за тем, чтобы показать себя! Чтобы опять по району шел звон: "Ах, Вознесенский!", "Ух, Вознесенский!" Ваша цель - провести следствие с блеском и треском".
"Моя цель - истина", - слышит Раиса голос, подающий нужную реплику для ее внутреннего монолога.
"Ага, - подхватывает она, - а думали вы когда-нибудь о том, сколько может стоить истина? Если истина - цель следствия, то все ли средства допустимы для ее достижения?"
"Для ее достижения допустимы те средства, которые установлены законом".
Да, у него есть, чем ее сбить. Допрос несовершеннолетних предусмотрен законом. В случае необходимости. Но необходим ли он в данном случае?