Оказалось, что стены загородки, в которой сидел Штромм, вовсе неслучайно были сделаны стеклянными. Через них был прекрасно виден торговый зал с огромными чёрными досками, испещрёнными записями мелом, которые сообщали о выставленных на торги лотах и величине котировок. Два служителя в ливреях ходили с мелками и тряпками вдоль досок и вносили изменения, согласно распоряжениям, отдаваемым третьим служащим, принимавшим листочки с заявками, которые подавались клерками из зала.
Сыщики присели на стулья и не без любопытства принялись наблюдать за технологией торгов. Штромм, отслеживая изменения котировок на досках, на небольших листках с банковской печатью писал распоряжения, с которыми один из молодых людей, выполнявший роль своеобразного курьера, стремглав бежал в торговый зал и подавал распорядителю торгов. Если его никто не опережал и сделка успешно проходила, Штромм уже на большом листе со всеми банковскими реквизитами записывал параметры совершённой операции, а именно - количество купленных бумаг, их стоимость, время совершения сделки, код поручителя - и отдавал документ другому молодому человеку, который выполнял функции секретаря, т. е. заверял его своей печатью, присваивал номер и вносил в реестр сделок. Контора работала подобно хорошо отлаженному часовому механизму, клерки трудились в почти полной тишине, понимая друг друга без слов. Лишь иногда Штромм, отдавая карточку-распоряжение, давал курьеру краткие пояснения: "Брянские рельсы лот в четыреста тридцать акций берём… Котировку лота в тысячу акций Франко-Русского завода поднимаем на десять копеек…".
В торговом зале, хорошо видимом из брокерской конторы, царило сосредоточенное оживление. Почти в полном молчании солидного вида мужчины подходили к распорядителю с листками-заявками, отдавали их и отходили в сторону, уступая место другим. Некоторые переговаривались, но на ходу, почти не задерживаясь. Люди выглядели солидно; каждый знал своё дело и не мешал другому.
За последние десять минут торгов Штромм провёл не меньше дюжины сделок, добросовестно трудясь, не разгибая спины над столом. Когда в торговом зале ударил гонг, чей звук оказался похож на звон корабельной рынды, Аркадий Венедиктович распрямил спину и удовлетворённо пробормотал:
- Что ж, очень даже ладненько поработали!
Он вышел из-за стола и, жестом указав сыщикам на выход, проговорил:
- Можем поговорить в нашем буфете.
- Давайте лучше пройдём на улицу. - предложил Гаевский. - Погода чудная, весна, солнце припекает, что может быть лучше?
Троица двинулась через торговый зал на выход, но уже в самых дверях какой-то представительный мужчина задержал Штромма:
- Аркаша, "Пароход" откатился на полтора процента за утреннюю сессию, я же просил меня поддержать!
А Штромм с неожиданным раздражением выдернул рукав и огрызнулся:
- Я же сказал тебе, что у меня на "Пароход" все заявки конкурентные, а из своих денег я его поддерживать не стану!
Гаевский и Иванов не без удивления переглянулись: темперамент брокера в этой мимолётной вспышке раздражения проявился неожиданно ярко.
Сыщики в сопровождении Штромма вышли к колоннаде биржи. Подставив припекающему весеннему солнцу спины, все трое оборотились лицом к петроградской стороне, хорошо видимой в этот час.
- Аркадий Венедиктович, а что такое "конкурентная заявка"? - полюбопытствовал Агафон Иванов.
- Поручение на покупку или продажу ценных бумаг с ценой, оговоренной поручителем заранее, - ответил Штромм, не задумываясь. - Если цена в поручении не оговорена, то такая заявка именуется "неконкурентной". А что, господа полицейские, хотите поучаствовать в биржевых торгах?
- А какая минимальная сумма для этого потребна? - в свою очередь поинтересовался Гаевский.
- Ну-у… для вас от двадцати тысяч…
- Рублей? - уточнил Иванов.
- Разумеется, рублей, а не грецких орехов.
- Стало быть, у Александры Васильевны Мелешевич - или Барклай, как она себя называла - были двадцать тысяч рублей свободных денег?
Штромм помрачнел, поджал губы, но очень вежливо ответил:
- У Александры Васильевны было куда более двадцати тысяч рублей…
- Вы её консультировали… - продолжил Гаевский.
- Да, я действительно консультировал Александру Васильевну, - проговорил медленно и как бы нехотя Штромм.
- … осуществляли сделки по её поручениям…
- Да, был её брокером.
- …и были в курсе её финансовых дел, - закончил свою мысль Гаевский.
- В известной мере, - согласился Штромм.
- Тогда вы должны знать, держала ли Александра Васильевна в своей квартире крупные суммы денег и ценных бумаг на предъявителя.
Штромм молчал, явно не имея намерения давать быстрый ответ. Сыщики буравили его взглядами с обоих сторон, а брокер, словно не замечая этого, смотрел куда-то вдаль, в крыши домов Петроградской стороны. "Что-то уж больно долго он соображает," - с неожиданно возникшей острой подозрительностью подумал Иванов. Агафон не смог бы толком объяснить, откуда взялось вдруг это необъяснимое недоверие, но оно в эту минуту тревожно зацарапало ему душу. Наверное, это было сугубо интуитивное восприятие молчания Штромма, иррациональное, внерассудочное, но Агафон был склонен всегда верить душе более чем разуму.
- Что, очень трудный вопрос? - осведомился Иванов.
- Я просто вспоминаю, что мне говорила по этому поводу Александра Васильевна. Да, она держала дома и ценные бумаги бумаги на предъявителя, и наличные деньги. Её интересовал не столько доход, сколько сохранение капитала. В этом отношении облигации наших крупнейших банков предпочтительнее акций. Я точно знаю, что у неё должны были быть банковские облигации. Я настоятельно советовал ей облигаций на предъявителя перевести в именные, то есть с указанием фамилии владельца, поскольку так их безопаснее хранить. Но не у всех банков есть именные облигации. И потом, таковые облигации имеют меньшую доходность, так как менее ликвидны. Так что подобная конвертация требовала от владельца и затрат времени и определённых финансовых потерь, хотя и незначительных. Александра Васильевна сказала, что подумает над моими словами.
- Извините, господин Штромм, из ваших слов я так и не понял каковые суммы госпожа Барклай держала в своём доме. - заметил Гаевский.
- В точности я и сам не знаю. С её слов я могу предположить, что облигаций "Петербургского международного банка" у неё было, эдак, тысяч на девять рублей серебром, а "Учётно-ссудного банка" тысяч на пятнадцать серебром. Наверное, было что-то ещё. В любом случае сумма высоколиквидных ценных бумаг и наличных денег превышала двадцать пять - тридцать тысяч рублей. И полагаю, превышала намного.
- А расскажите нам, Аркадий Венедиктович, что Вы делали утром двадцать четвёртого апреля? - внушительно спросил Иванов.
- До какого часу?
- Скажем, до полудня.
- Меня не было в городе. Я возвращался из Ревеля на пароходе, прибыл в столицу в одиннадцать часов утра. Сразу же поехал на биржу и принял участие в торгах на послеобеденной сессии.
- Можете сообщить нам название парохода?
- "Александр Второй" - лучший корабль "Рижской пароходной компании". Номер каюты точно не скажу, но это был первый класс, с выходом на прогулочную палубу. Мою фамилию вы найдёте в росписи пассажиров.
- Благодарим вас за любезность, Аркадий Венедиктович. - Гаевский кивнул, записывая сообщённые Штроммом сведения в блокнотик.
- Ваше любопытство продиктовано событиями в доме Барклай? - уточнил брокер.
- Именно.
- Я невиновен.
- Разумеется. Было бы очень странно, если бы вы сейчас признались в убийстве. - пробормотал Иванов.
- Что Вы хотите этим сказать? - Штромм с негодованием уставился на сыщика.
- Решительно ничего. Если бы Вы знали, сколько раз нам приходилось слышать от самых закоренелых негодяев слова об их полной невиновности, вы бы поостереглись произносить то, что сейчас сказали.
- Я сказал всего лишь, что невиновен. Почему я должен этого не говорить, ежели это на самом деле так?!
- Для людей нашей профессии эта фраза пустой звук. Кстати, где вы живёте? - Иванов, задавая этот вопрос слукавил: в действительности место проживания Штромма было известно сыщикам из справки адресного стола. Но Агафон специально спросил брокера о месте его жительства дабы подразнить его, заставить немного понервничать. Штромм, однако, никакого беспокойства не выказал и просто ответил:
- На Офицерской улице в доме госпожи Самохиной.
- А откуда вы узнали о смерти Александры Васильевны? - продолжал спрашивать Иванов.
- Прочитал некролог. Насколько я понимаю, её убийство тайны не составляло.
- Ну да, разумеется. - вмешался Гаевский. - А почему не явились на похороны?
- Это не моя обязанность. У меня обслуживаются десятки клиентов. При всём моём внимании к их персонам, я не могу посещать их дни рождения, крестины, годовщины свадеб и похороны. Как ни странно, я вынужден зарабатывать для них деньги, чем и занимаюсь с десяти утра до шести пополудни. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство? Признаюсь, я ещё хотел бы успеть отобедать… - в интонации Штромма явственно прозвучали нотки раздражения.
- Да, разумеется. Всего наилучшего… - сыщики синхронно кивнули на прощание и двинулись по ступеням вниз, в сторону стрелки Васильевского острова.
Штромм же, развернувшись, отправился внутрь здания, очевидно, в биржевой буфет.
- По-моему, Владислав, он тебя здорово отбрил, - не без сарказма заметил Иванов.
- Да уж, - ухмыльнулся Гаевский. - "Это не моя обязанность!" Каков фрукт! Отменное самообладание, на всё готов ответ. Ни одной оговорки, ни одного лишнего слова!
- И шикарное alibi…
- Не то слово. Корабль в море, как и тюремная камера - наилучшие места для всякого, желающего иметь alibi. Прям как на заказ постарался.
- Ну-с, Владислав, с чего начнём: с порта или квартиры?
Сыскные агенты начали с Офицерской улицы. Дом госпожи Самохиной оказался трёхэтажным, в меру ухоженным; кованый узорчатый козырёк над парадным крыльцом и массивная дубовая дверь с латунной ручкой придавали ему вид неброской респектабельности. Арка, украшенная резным камнем, вела во внутренний двор, чисто выметенный и прекрасно ухоженный. До блеска намытые оконные стекла в бельэтаже свидетельствовали о внимании домоправителя к мелочам.
Пока сыщики в сопровождении урядника искали местного дворника, тот выскочил им навстречу из подъезда с большой маслёнкой в руках. Увидев полицейских, он встал навытяжку и стащил с головы картуз.
- Вот, Силантий, господа из сыскной полиции пожаловали. - представил сыщиков квартальный. - Дело до тебя имеют. Веди-ка, брат, в дворницкую.
Силантий с готовностью повёл незваных гостей во двор и через небольшую дверку впустил их в низкую, ушедшую в землю пристройку, которая оказалась занята одной-единственной комнатой со сводчатым потолком. В ней было парко от пыхтящих в углу двух ведёрных самоваров. На табурете у слепого оконца сидел мальчик и мастерил что-то из желудей и спичек. Увидев среди вошедших синий мундир полицейского, мальчонка моментально ретировался за печку, прихватив свои нехитрые игрушки, однако, дворник велел ему идти во двор.
Оставшись без лишних ушей, дворник представился:
- Силантий Глушкин, села Мотовилино Псковской губернии. Служу дворником у госпожи Самохиной уже пять лет. До этого был в солдатах. Шишнадцатый гренадерский в память Кегскольмского сражения полк.
- Скажи-ка, Силантий, а Штромм Аркадий Венедиктович давно ли в этом доме живет? - спросил без обиняков Иванов.
- Давненько. Я приступил к службе, а он уж здесь жил.
- Один живёт?
- Один. Но не всегда. Брат его родной наезжает временами.
- И каков он жилец? порядок соблюдает ли?
- Насчёт оплаты или чего такого - это я не знаю, это пусть Анна Марковна вам расскажет, я только знаю, что никогда ни скандалов каких, ни происшествий с ним не случалось. Порядочный господин. Впервые вот слышу, что полиция им интересуется. Вот только больно уж поздно возвращается иной раз. Да оно и понятно - дело молодое, холостое, так сказать.
- Так, интересно… Что ещё можешь о нём сказать? Что-нибудь подозрительное замечал? - продолжал расспрашивать Иванов.
- Не понимаю, господин сыскной агент, об чём это вы? - Силантий захлопал глазами.
- Может, кредиторы к нему приходили, его искали, а он от них прятался, может, в карты господин Штромм тайно играет, может в ломбард вещи носит, а может, женщина к нему приезжает секретно… - Иванов спокойно стал перебирать примеры подозрительного поведения.
- Кредиторы - к Штромму? Хм, нет… у него денег выше крыши. А вот в ломбард, да, вещи носит постоянно. Недавно, например, заложил часы старинные, золотые, с малиновым звоном и пару дорогих дуэльных пистолетов. Знаете, такие… в коробке плюшевой. И ещё на пистолетах чеканка такая… очень старинная и надпись не по-нашему.
- Молодец, Силантий, только откуда ты всё это знаешь?
- Моя невестка у того держателя ломбарда в поломойках служит. А недавно брат и она были у меня на именинах, она увидала Штромма через окошко и говорит, вот, значит, наш лучший клиент. Ну, и рассказала историю, как он с очередным закладом приходил.
- А где этот ломбард и кто держатель? Расскажи поподробне. - попросил Агафон.
- Да тут же, недалеко, сразу за Императорскам театром, на Никольской набережной, в доме Хвостова. Держатель - господин Махалин. А сноху мою зовут Прасковья Глушкина. Да не сумлевайтесь, она врать не станет. Обстоятельная баба, аккуратная…
Иванов покосился на Гаевского, торопливо записывавшего в свой блокнотик прозвучавшие фамилии.
- А скажи-ка, Силантий, был ли дома Штромм, скажем, двадцать третьего апреля? Наморщи ум.
- Нет, не было, - уверенно ответил дворник. - Он ещё двадцатого уехал на родину свою, в Эстляндскую губернию, стало быть.
- А приехал?
- Возвратился ввечеру двадцать четвёртого.
- Почему ты так уверен? - задал уточняющий вопрос Иванов. - А может, двадцать пятого?
- Никак нет, двадцать четвёртого. Я в тот день машинное масло покупал, чтоб петли, значит, смазывать. Хозяйка дала полтиник, я десять копеек зажал, потому день этот запомнил. Только вы ей не говорите.
- Молодец, Силантий, - похвалил Агафон. - Хозяйке лишнего не скажем, а тебе за хорошую память большое спасибо! А теперь веди-ка нас к хозяйке дома или к домоправителю… кто вас тут всем заведует?
- Сама же госпожа Самохина и заведует, - ответил квартальный. - Дом принадлежит ей, она в нём и живёт.
Анна Марковна Самохина оказалась дородной дамой с высокой причёской и черными усиками над верхней губой. Вдова коллежского асессора, прагматичная и очень деятельная по своей натуре, она после смерти мужа уволила управляющего, беззастенчиво запускавшего руку в её карман, и сама энергично впряглась в управление непростым домовладением. Эта "обязанность поневоле" со временем стала ее подлинной страстью. Женщина не только самостоятельно постигла все тонкости коммунального быта, связанные с текущей кровлей, засоряющимися дымоходами, регулярной помывкой окон, дворов и лестниц, но и провела на свои деньги центральный водопровод и канализацию, что было самым последним словом в городском хозяйстве того времени. Домовладелица доподлинно знала не только о занятиях своих квартирантов и их финансовом положении, но даже о том, какое белье - шелковое или батистовое - предпочитает бывшая прима Александринки мадам Филиппова из одиннадцатой квартиры и сколько платит полковник Маркелов из квартиры номер шесть на содержание своего внебрачного сына.
Анна Марковна неспешно выплыла навстречу полицейским и выслушала аккредитацию сыскных агентов, данную квартальным. Сообразив, что к ней явилась серьёзная полицейская власть "из ведомства Его Высокопревосходительства господина Путилина", она пригласила Гаевского и Иванова в просторную гостиную и распорядилась служанке "поднести коньяку". Через минуту коньяк был подан всем, в том числе и квартальному.
- Госпожа Самохина, мы интересуемся Вашим квартирантом Аркадием Венедиктовиченм Штроммом. Он ведь проживает в вашем и доме и даже арендует часть вашей квартиры? - перешёл к деловой части разговора Иванов.
- Да, это так. Но его нет сейчас дома, он на службе, он брокером банкирского дома при бирже служит.
- Мы это знаем. Но мы явились поговорить не с ним, а именно с Вами. Что вы можете сказать о нём?
- Аркадий Венедиктович действительно живёт в западном крыле моей квартиры уже восемь лет. Видите ли, в этой квартире я жила с мужем и детьми, но муж умер, дети выросли и зажили своими домами, а мне одной она слишком велика. Шесть комнат, ну куда мне столько? - взялась объяснять домовладелица. - Вот я и сдаю две смежные, они по правую руку от входной двери в передней. Но вы можете сказать что случилось? Аркадий Венедиктович - образцовый молодой человек. Он очень… умный… дельный… разумный… - дама явно подыскивала самые лестные эпитеты. - Сразу видно - такой человек далеко пойдёт, карьеру сделает. А как воспитан! Настоящий comme il faut. Вы же прекрасно видите, как мельчает ныне молодое поколение - ни одеться не умеют, ни обращения не понимают. Эти нынешние "интеллигенты", потомки "нигилистов" времён Чернышевского, это же ужас: неглаженые сюртуки, немытые волосы, перхоть, уж извините, по плечам сыпется! Аркадий Венедиктович в этом смысле безупречен. Всегда! Манеры самые изысканные, вкус, изящество во всём…
- Скажите, Анна Марковна, а на какие доходы существует Ваш квартиросъемщик? - Иванов нарочито задал вопрос, ответ на который прекрасно знал; ему было важно услышать, что скажет по этому поводу женщина, осведомлённая о делах Штромма намного лучше.
- Он торгует на бирже и весьма прилично зарабатывает. Кроме того, у него есть своего рода частная практика: с ним советуются в важных делах по бухгалтерским и вообще финансовым делам. Его доход вполне законен.
- А наследство? Может, капитал какой или имение родительское, или от других родственников что-то досталось?
- Насколько я знаю - нет. От наследства он и его брат отказались в пользу младшей сестры. Да там и было только, чтоб только отцовские долги раздать. Он из эстляндских немцев: порода древняя, но обедневшая ещё столетие назад.
- Скажите, Анна Марковна, а не было ли у него в последнее время финансовых затруднений? - продолжал настойчиво выспрашивать Иванов.
Хозяйка повременила с ответом. Глаза сделались настороженными, между бровей залегла глубокая вертикальная складка.
- Ну… не знаю… Можно ли считать финансовыми затруднениями то, что он задержал последнюю квартплату? И задержка была пустяковая - всего неделя. Ничего страшного. Зато третьего дня сполна рассчитался и даже за месяц вперёд внёс.
- Удивительно вы рассуждаете для домовладелицы, Анна Марковна, - хитро прищурившись, прокомментировал услышанное Гаевский, до того в разговор не вмешивавшийся. - Своевременное получение квартплаты - это главная забота домовладельца. А вы Штромму не только прощаете задержки, но даже его как бы оправдываете?
- Ну, во-первых, не "задержки", а задержку, единственную за последние три года, - внушительно возразила домовладелица. - А во-вторых, я Аркадию Венедиктовичу верю: коль он обещает, что рассчитается, то непременно, слышите, непременно сдержит слово! - в голосе Самохиной послышался вызов. - В конце концов могут же быть у человека причины личного свойства…