- Какие причины? - заинтересовался Иванов.
- Да очень просто. Дело молодое, горячее, кровь играет. Или вы не влюблялись никогда? - встречный вопрос прозвучал не без сарказма.
- Вы что же, намекаете на женщину?
- Да не намекаю, а прямо говорю, что Аркадий Венедиктович - человек большой душевной щедрости. Я, знаете ли, почитаю щедрость в мужчине одним из главнейших достоинств. Конечно, речь не идет о мотовстве… - принялась было рассуждать домовладелица, но Иванов, быстро переглянувшись с Гаевским, прервал её:
- И что же, Анна Марковна, много он тратит на женщин? Может, и долги делает?
- Послушайте, господин сыскной агент, не переиначивайте мои слова. Я не говорила, что он тратит" на женщин". Я уверена, что Аркадий Венедиктович не опускается до кафешантанных актрисок или белошвеек, как многие его сверстники. Нет, у него отменный вкус. А особенная женщина требует особенного подхода. Вот что я имела ввиду.
- Иначе говоря, у него есть дама сердца, которая требует больших расходов. Возможно, он даже её содержит. И кто же она, Вы случайно не знаете?
Анна Марковна поморщилась:
- О, господин полицейский, как приземлённо работает Ваша мысль. Ну, почему обязательно содержанка? Почему Вы не допускаете возвышенных отношений, не окрашенных меркантильными соображениями?
- Гм, но Вы же сами только что сказали, что Штромм - человек большой щедрости. А это значит подарки и всё такое…
- Подарки, но не содержание! Нет, я имела ввиду, что вряд ли она на содержании господина Штромма. Он тогда не ночевал бы дома каждую ночь, как Вы думаете? А подарки… Что ж, это знаки внимания и любви. И это вовсе не то же самое, что любовь за деньги.
- Так кто же эта дама?
Анна Марковна пожала плечами и загадочно посмотрела на полицейских:
- Уважающий себя мужчина не станет трепать имя возлюбленной. Так что я эту женщину не знаю и имени её не слышала. То, что она есть в его жизни, для меня очевидно - стоит понаблюдать, как он собирается по вечерам. Так готовятся только ко встрече с обожаемой женщиной. А недели две назад он спросил моего совета, что лучше подарить женщине на день ангела. Я уточнила, что за женщина, насколько это близкий человек. Он говорит - близкий друг, но не родственница. Тут уж мне всё стало понятно. Говорю, подарите крестик нательный, она его будет носить на груди, подальше от посторонних взглядов. Вижу, глаза у него загорелись - это как раз то, о чём ему мечталось. А на другой день показал мне крестик женский, золотой, на цепочке. Необыкновенной красоты, скажу я вам, с изумрудом и бриллиантами в оконечностях.
- И дорогой?
- Помилуй Бог, о цене подарков в приличных домах не расспрашивают, - поджав губы ответствовала Анна Марковна, - Но уж поверьте моему опыту - не дешёвый. Я в этих делах знаю толк.
- Анна Марковна, а как ваш жилец относится к картам? Не игрок ли? - снова подал голос Гаевский.
- Ой, да что Вы, - замахала она руками. - Ну, по маленькой - это ведь все играют, даже мы с ним иной раз вечером в вист перекинемся, но ведь это же баловство только.
- А по-крупному?
- Нет, он не азартен. Вот муж мой покойный, тот подвержен был, упокой Господь… Глаза горят, руки ходуном ходят, аж вспотеет весь, рубашку после игры хоть выжимай… А Аркадий Венедиктович - нет. Играет, а по глазам вижу - только чтоб мне доставить удовольствие, а самому и скучно даже. Вообще, он как-то сказал, что тот, кто играет на бирже, в казино никогда не пойдёт.
- А скажите, кредиторы его не осаждали? Может, Штромм делал долги?
- Кредиторы? Фу… какая гадость. Нет, господа, он этого никогда не допустил бы. Он очень умный и предусмотрительный человек.
- А вы не слышали о том, что он вещи в ломбард носил?
- Хм, слышала, конечно! Это его обычная практика. Многие его клиенты хотят играть, особенно когда "рынок растёт" и практически все акции выходят "в плюс", да только денег свободных не имеют. Они ссужаются деньгами у Штромма, оставляя в залог ценности. Аркадий в свою очередь под их залог берёт большие суммы у знакомых ростовщиков. Понятно, что большой заем он получает на более льготных условиях. Опять же, знает у кого брать, а у кого никогда.
- То есть, ценные вещи потом к нему возвращаются?
- Конечно. Биржевой ажиотаж проходит, люди выходят из акций, из полученной прибыли расплачиваются с Аркадием и получают ценные вещи назад. Всё это прекрасно отработано и сбоев не даёт, - заверила домовладелица.
Иванов с Гаевским переглянулись и последний, приняв самый невинный вид, спросил извиняющимся полушепотом:
- Анна Марковна, уж извините за нескромность, а где у вас тут… клозет?
Домохозяйка отнеслась к возникшей проблеме с пониманием и любезно ответила:
- Из передней налево по коридору, вторая дверь.
Гаевский вышел почти беззвучно, стыдливо прикрыв за собой дверь. На его лице было конфузливое выражение, как у нашкордившего котенка. Словно бы он досадовал на себя, хотя на самом деле никакой досады не испытывал и в помине. Надо было совсем не знать сыскного агента, чтобы поверить в то, что такой человек может всерьёз переживать из-за такой мелочи.
А Иванов, между тем, переключил всё внимание Анны Марковны на себя. Сделав паузу, призванную подчеркнуть важность нового вопроса, он спросил:
- А скажите, пожалуйста, где находился Аркадий Венедиктович утром двадцать третьего апреля?
- Его не было в городе.
- А двадцать четвёртого?
- Господин Штромм уехал из Петербурга двадцатого апреля, а вернулся сюда, в свою квартиру, вечером двадцать четвёртого. Примерно в половине восьмого вечера. Его брат приехал чуть раньше, часам, эдак, к шести.
- Брат..? - переспросил Агафон.
- Да, родной брат Александр. Младше Аркадия на полтора года. Во время своих приездов в Петербруг останавливается здесь, мы ему стелем на диване в кабинете. Он переночевал здесь в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое апреля и уехал из города.
- Благодарю за исчерпывающий ответ. А подскажите мне, пожалуйста, как часто Александр Штромм приезжает в Санкт-Петербург?
- Довольно часто. Регулярно. Может, раз в три месяца, может, даже чаще.
Агафон Иванов с важным видом поднялся и кивком поблагодарил домохозяйку:
- Я очень признателен вам вам за содействие в наших розысках…
- Да вы можете, наконец, объяснить что случилось? Что вы ищете, господа? - поинтересовалась Самохина.
- Единственное, что я могу вам сейчас сказать, так это только то, что Аркадий Венедиктович Штромм проходит по делу об убийстве госпожи Мелешевич, она же Барклай, как важный свидетель. Пока что как свидетель, - многозначительно подчеркнул Агафон, хотя, пожалуй, это был явный перебор.
Произнеся эту зловещую фразу, Иванов заметил, как обмерла Анна Марковна.
Гаевский уже дожидался напарника в прихожей. Распрощавшись с хозяйкой, сыщики вышли из квартиры и направились вниз по лестнице.
- Ну-с, как получилось? - полюбопытствовал Иванов.
- По-моему, отлично, - ухмыльнулся Гаевский. - Сейчас отпустим квартального, сам посмотришь.
- Ты не наследил туфлями?
- Обижаешь, Агафон, я ведь сыскной агент. Я снял туфли и шмыгнул в комнатку Штромма как мышка. На кухне гремела посуда, так что никто ничего не заметил. И никаких следов ног.
На углу дома они простились с урядником, который маялся от безделья, будучи простым сопровождающим сыскных агентов и не принимая ни малейшего самостоятельного участия в чужом расследовании. Отойдя подалее от дома Самохиной, Владислав запустил под сюртук руку и извлёк на свет небольшой фотопортрет в рамке.
- Ты сейчас крякнешь, - сказал он не без толики самодовольства и протянул вещицу Иванову.
- Ах ты ж… скажи на милость! - Агафон, взглянув на фотопортрет, даже остановился посреди тротуара.
На хорошей, очень чёткой фотографии были изображены два молодых человек, стоявшие вполоборота друг к другу и склонившие навстречу головы. Было совершенно очевидно, что это братья, не близнецы, конечно, но очень похожи как чертами лиц, так и общим сложением. Один из них, тот, что выглядел постарше, был Аркадием Штроммом, второй, как нетрудно было догадаться, Александром.
- Ты только посмотри… - покачал головой Иванов. - Наверное, погодки.
- Ты знаешь, о чём я подумал?
- Владислав, мы с тобой думаем об одном и том же! Один братишка сделал alibi другому.
До "яковлевки" было рукой подать - всего-то пройти пару кварталов по Офицерской, а потом по набережной Екатерининского канала. Менее чем через четверть часа сыскные агенты уже разговаривали с Петром Кондратьевичем Анисимов, домоправителем "яковлевки".
- Нам нужны все дворники, которые работают в доме и находились здесь в первой половине дня двадцать четвёртого апреля, - поставил перед домоправителем задачу Владислав Гаевский. - И разумеется, место, где мы могли бы спокойно поговорить с каждым.
- Вы можете расположиться прямо в моей конторе, - предложил Пётр Кондратьевич, указав на стулья возле своего стола. - Соблаговолите подождать десять минут, я покамест соберу дворников.
Домоправитель вышел, а Владислав принялся рассуждать вслух, анализируя захватившую его новую идею:
- Если бы убивал сынок, он бы прихватил египетсткую коллекцию мамаши. Там ведь такие вещицы, что впору в Золотые кладовые Эрмитажа их сдавать! Места много они бы не заняли, да и весят всего ничего. Открыл саквояж, сгрёб с полки всю эту мелочёвку и уже, почитай, разбогател. Но Штромм ничего не знал о египетских древностях, ха-ха! Его интересовали те ценности, о существовании которых он был осведомлён наверняка, то есть банковские облигации и наличные деньги. Он же сам предложил Барклай конвертировать именные облигации в облигации на предъявителя.
Иванов, как человек более эмоционально сдержанный, урезонил коллегу:
- Владислав, ты ставишь телегу впереди лошади. Сначала надо разрушить alibi Штромма. Хотелось бы, конечно, чтобы дворники его вспомнили. Но нет никакой уверенности, что так случится. А без опознания все твои рассуждения писаны вилами по воде, пустое сотрясание воздуха.
Домоправитель сдержал слово: не прошло и десяти минут, как в конторе появились четверо дворников во главе с Петром Кондратьевичем.
- Вот что, братцы, - Иванов строго осмотрел явившихся, давая почувствовать важность того, что намеревался сказать. - Сейчас вам будет предложена для опознания фотографическая карточка. Вы будете рассматривать её по одному; пока один смотрит, остальные стоят на лестнице. Между собою не переговариваться, мнениями не обмениваться. Кто посмотрел - уходит, кто ещё не посмотрел - его не останавливает и вопросов не задаёт. Дело серьёзное, потому не дурковать! Всё ли ясно?
- Так точно, вашбродь! - по-военному чётко хором ответили дворники.
- Пётр Кондратьевич. - Иванов обратился к домоправителю. - Я попрошу вас побыть вместе с дворниками на лестнице, направлять их к нам по одному и проследить за точностью выполнеия моего распоряжения.
Домоправитель вытянулся по стойке "смирно":
- Будет сделано в наилучшем виде, господин сыскной агент!
Однако, с опознанием по фотографии ничего не вышло. Никто из дворников не мог припомнить факт появления Аркадия Штромма рядом с "яковлевкой" двадцать четвёртого апреля. Сыщики даже закрывали листом бумаги вторую фигуру на фотографии, дабы её присутствие не сбивало дворников с толку, но на конечном результате это никак не сказалось.
Распрощавшись с последним дворником, Иванов в расстроенных чувствах присел было к столу, но Гаевский предложил позвать домоправителя:
- Давай спросим у него…
- Домоправитель ничем помочь не сможет, если уж дворники Штромма не опознали, - возразил Агафон, но Владислав настоял на своём. Он пригласил домоправителя в контору и положил перед ним фотографию.
- Петр Кондратьевич, взгляните на этот фотопортрет. Постарайтесь припомнить, не встречали ли вы кого-либо из этих людей в утро убийства госпожи Барклай? Возможно, вы видели кого-то из них накануне? Быть может, кто-то из них попадался вам где-нибудь поблизости - около дома, на лестнице, во дворе? - пока домоправитель рассматривал карточку, Гаевский испытующе вглядывался ему в лицо.
Пётр Кондратьевич взял портрет в рамке двумя руками и, подойдя для надёжности поближе к окну, некоторое время его изучал. Затем поднял глаза и посмотрев куда-то вдаль, повыше крыш домов напротив, проговорил:
- Мне кажется, я его видел в то утро. Но было ещё довольно рано, ещё до девяти, водовозы только уехали со своими бричками, а они всегда примерно в половине девятого уезжают, редко задерживаются… Я вышел на Садовую, на тротуар, значит, надо было проверить, как дворники подмели, и увидел этого господина… Дай Бог памяти! Думаю, это был именно он, тот, что постарше. Этот человек за афишной тумбой стоял, на дом смотрел.
Сыщики переглянулись.
- А вы ничего не путаете? - строго спросил Иванов. - Именно тот, что постарше и именно в день убийства?
- Господа агенты, ну, не казните меня, если я чего не того сказал… Но кажись, он. Мужчины на этом фотопортрете весьма похожи, можно ведь и спутать! Пальто такое… длинное, чёрное, драповое, недорогое… Без всяких знаков чиновной принадлежности.
- И долго он за тумбой стоял?
- А кто ж его знает? Кабы я знал, что убийство будет и вы его искать станете, уж я бы проследил! Я вдоль дома прошёлся, тротуар осмотрел, да и к себе повернул.
- А дальше?
- В контору к себе пошёл, делами занимался. А отсюда, из окна, мне улица не видна. Сами полюбуйтесь.
Агафон подошёл к окну. Действительно, отсюда был виден только вход в подворотню, под арку. Другой же конец арки с выходом на Садовую улицу, был скрыт от глаз. Зато хорошо просматривалась ближайшая часть двора, куда выходили две черные лестницы от парадных подъездов и еще две лестницы внутриквартальной части обширного дома. Кроме этого двора "яковлевка" имела ещё три: у одного из них был свой отдельный выезд на улицу через арку, а два других связывались переходами с первыми дворами, но своих выездов на улицу не имели. Соединённые между собою, застроенные сараями и флигелями, эти дворы образовывали довольно сложную систему переходов со множеством проходных подъездов и тупичков, что делало их весьма привлекательными для всякого, кто хотел бы запутать след и оторваться от преследования.
- Н-да, - крякнул Иванов. - А это, часом, не окна ли барклаевской квартиры?
Он указал на окна в бельэтаже в той части "яковлевки", что стояла под прямым углом и хорошо просматривалась из конторы домоправителя.
- Так точно-с. Это кухня, там далее. где глухой простенок - чуланы, а это окно - спальня хозяйкина. Когда окно во двор - оно лучше, оно, знаете ли, всё же потише будет, чем на проезжую улицу.
Сыщики, покончив с опознанием по фотопортрету, помчались было в порт, но потом изменили решение и направились в главную контору "Рижской пароходной компании" на Невском проспекте. Рабочий день уже близился к концу, так что велик был риск не застать управляющего, однако, на удачу сыскарей тот оказался на месте. Пожилой седовласый немец Иоганн Кейтель немало разволновался при появлении полицейских, через минуту на его столе уже появились несколько толстых подшивок "судовых росписей" парохода "Александр Второй", которые управляющий бестолково перелистывал, сбивчиво отвечая на вопросы сыщиков.
- На маршруте Рига-Гапсаль-Ревель-Санкт-Петербург у нас ходят три корабля: "Леандр", "Адмирал" и "Александр Второй". Рейсы через день, - бормотал Кейтель. - Маршрут весьма популярен. Самый лучший из кораблей "Александр Второй", он как правило полон всегда.
- Вот что, господин Кейтель, нас интересует список лиц, перевезённых "Александром Вторым" рейсом, окончившимся двадцать четвёртого апреля сего года, - без долгих околичностей заявил Владислав Гаевский. - Таковой у вас есть?
- Безусловно, есть. После каждого рейса капитан сдаёт нам свою "судовую роспись", то есть сводную ведомость о всех грузах и лицах, находившихся на борту за время плавания на маршруте.
- Посмотрите, был ли на борту корабля некий Штромм?
- Так-так… - управляющий развернул на весь стол длинную, склеенную из нескольких листов, "простыню" и углубился в её изучение. - Вот вижу! Каюта первого класса, палуба "А", третья по левому борту. Хорошая каюта, кстати, спальня, кабинет, уборная. Господин Штромм поднялся на борт в Гапсале в пять часов пополудни двадцать третьего апреля. Сошёл с корабля в пассажирской гавани Санкт-Петербурга в одиннадцать часов десять минут.
- Как имя-отчество господина Штромма? - поинтересовался Иванов.
- Э-э… тут только инициалы "А. В.", уж извините… Просто, видимо, вахтенный переписал фамилию с посадочного талона, обычное дело…
- Что значит "извините"? - повысил голос Иванов. - Вы должны требовать при посадке предъявление паспорта! Посадочный талон заполняется в кассе со слов покупателя. который может назвать любые имя и фамилию! А если в талоне будет написано "Государь Император", то вы так и запишите в своей "судовой росписи", что дескать, Государь Император изволил плыть на вашем корабле? Бар-р-р-дак!
С досады Агафон ударил кулаком по столу. Лоб управляющего покрылся испариной, а щёки и подбородок пошли пятнами. Господин Кейтель не знал, что именно случилось, но уже понял, что над его компанией сгущаются тучи.
Сыщики поднялись со своих мест. Владислав Гаевский, свирепо покосившись на управляющего, мрачно проговорил:
- "Судовую роспись" беречь как зеницу ока. И упаси вас Бог что-то в ней исправить после нашего ухода! Скоро её затребует прокуратура окружного суда, так что будьте готовы предоставить по первому требованию…
Сыскные агенты вышли на улицу, синхронно посмотрели на небо, где собирались тучи первой весенней грозы.
- Куда поедем? К Путилину или Эггле? - спросил Гаевский.
В кабинете Ивана Дмитриевича Путилина явственно чувствовалось напряжение. Казалось, им заряжен сам воздух помещения; оно ощущалось в позах присутствующих, в том как они разговаривали. Начальник Сыскной полиции Путилин и товарищ прокурора окружного суда Эггле заслушивали рассказ сыскных агентов Иванова и Гаевского о результатах их розысков; то, что они говорили во многом меняло прежние выводы следствия.