Митч охотно потолковал бы с парнем, который его нанял. Задумался, не тот ли все это проворачивает, и мотнул головой. Паренек прилично управляется с лошадками, но с Бранко ему не управиться, а чтоб он сумел наложить руку на такого костолома, как Гас Уолдрон, и думать нечего. Нет, это хищник из крупных. И Митч понимал: чтобы добраться до этого типа и сделать из него лепешку, придется начинать с того, кто уговорил его ввязаться в это безумное предприятие. Беда в том, что связи с ним не было. Он даже не знал парня по имени.
Он услышал, как папаша портит воздух. "Господи, - подумал он, - не могу я здесь сидеть. Надо что-то делать".
Хоть при свете дня, хоть в темноте, надо начинать двигаться. Он сказал отцу, что вернется через несколько часов. Старик будто не расслышал, но, натягивая пиджак, Митч услышал его стонущий голос:
- Пива и сигарет.
Это была едва ли не самая длинная фраза, с какой обратился к нему отец с воскресного утра, когда Митч заявился к нему прямо из Центрального парка, где они посдирали с себя доспехи и разошлись по сторонам. Ему выпала работенка - покидать барахло в грузовичок и оставить его потом в собственном гараже в двух кварталах отсюда. Арендная плата выплачена на год вперед, так что еще целый год никто и не подойдет к запертому гаражу.
Он вышел из квартиры, спустился по лестнице и, тщательно осмотревшись, вышел на темнеющую улицу.
Дождь начался, когда Митч осторожно пробирался по переулку к черному входу семиэтажки в Астории, где находилась его квартира. При нем был бумажный пакет с упаковкой пива "Курс" и блок "Винстона" для старика. Он промок насквозь. Надо бы держаться подальше от собственного дома, но чтобы исчезнуть, необходимо прихватить кое-какие вещички.
Прежде чем ухватиться за откидную секцию пожарной лестницы, он пару минут простоял неподвижно. Митч время от времени смазывал шарниры - на всякий случай, и сейчас лестница порадовала его, опустившись совершенно бесшумно. Он полез вверх, нервно оглядываясь на переулок под собой. Оказавшись против окна своей спальни, запихнул бумажный мешок за ступеньку и провел пальцами между стеной и лестницей, нашарив спрятанную в углублении стальную полоску. Минутой позже, отжав оконную защелку, он спрыгнул внутрь.
Света не зажигал - по знакомой комнате можно было пробираться на ощупь. Вытащил из шкафа брезентовый рюкзачок, потом нащупал в глубине полки четыре коробки патронов и кинул их в рюкзак. Перебравшись в туалет, вытащил из бачка нейлоновый мешочек. Внутри оказался большой полиэтиленовый сверток, из которого он достал "кимбер" калибра .45 и маленькую девятимиллиметровую "берсу". Проверил их, зарядил "берсу" и сунул за пояс, а "кимбер" положил к патронам. Захватил одежду, любимую пару рабочих ботинок и решил, что достаточно.
Выбравшись из окна спальни, он закрыл его за собой, поправил рюкзачок за плечом и потянулся за оставленным пакетом.
Пакет исчез.
Митч на мгновенье застыл, потом осторожно вытащил пистолет. Первым делом осмотрел переулок. Ни малейшего движения. В такую погоду даже кошки не бродят, а крыс сверху не разглядишь.
Кто мог взять мешок? Ребятня? Пожалуй, что так. Тот, кто за ним охотится, не купился бы на пиво и курево. Однако проверять свою теорию ему не хотелось. Митч решил подняться на крышу, откуда можно перебраться на соседнее здание и спуститься на землю в сотне ярдов отсюда. Ему уже приходилось такое проделывать, но тогда крыша была сухой.
Он медленно, настороженно стал двигаться вверх, выбираясь на крышу. Он уже ухватился за трубу вентиляционной шахты, когда нога наткнулась на стальной стержень, оставленный здесь халтурщиками-строителями после снятия лесов. Стержень вывернулся из-под подошвы, и Митч растянулся ничком, уткнувшись носом в лужу. Поспешно вскочил и подбежал к низкому, не достававшему и до пояса парапету. Перекинул через него одну ногу и тут же почувствовал резкую боль в колене другой: кто-то пнул его сзади под коленку. Нога подогнулась.
Он хотел выхватить пистолет, но руку перехватили и вывернули. Пистолет выскользнул из пальцев и загремел по покатой крыше. Митч вырывался изо всех сил. На мгновенье он почувствовал себя свободным, возликовал - и, не удержав равновесия, сорвался с парапета.
Вывернувшись отчаянным усилием, он успел ухватиться обеими руками за кирпичный бортик. Противник немедленно поймал его за запястья, удерживая на весу и не давая сорваться к верной смерти. Митч поднял голову, увидел незнакомое лицо.
Он готов был отдать этому человеку все.
- Вытащи меня, - извиваясь, взвыл он, - вытащи!
Человек, словно исполняя просьбу, медленно подтянул его вверх, пока Митч не уткнулся лицом в парапет. Половина туловища все еще оставалась на весу. Он почувствовал, что незнакомец выпустил одну руку, потом перед глазами что-то блеснуло. "Нож!" - решил было Митч, но тут же узнал медицинский шприц.
Ни черта не понимая, он попытался откатиться, но не успел и дернуться, как игла вонзилась в напряженный мускул, тянувшийся от плеча к голове.
Незнакомец попросту сделал ему укол в шею.
ГЛАВА 31
Уставившись на распечатку, лежавшую на столе в его номере, де Анжелис играл золотой статуэткой взметнувшегося на дыбы коня, искрившейся рубинами и бриллиантами.
Лично ему статуэтка представлялась безвкусицей. Он знал, что это дар Русской православной церкви, преподнесенный святому отцу по случаю аудиенции в конце девятнадцатого века, и знал, что она бесценна. Вульгарная, уродливая вещица и тем не менее бесценная.
Он внимательнее взглянул на изображение. Эту распечатку Рейли передал ему при первой встрече, когда интересовался, какую ценность представляет многодисковый механический шифратор. Каждый раз, когда он видит этот кадр, его сердце бьется быстрее. Расплывчатая фотография неизменно пробуждала в нем волнение, которое он испытал, впервые увидев на Федеральной площади запись видеонаблюдения музея.
В двадцать первом веке рыцари в сияющих доспехах громят манхэттенский музей.
"Какая изобретательность! - восхищался он. - Воистину замечательно".
Распечатка изображала всадника - де Анжелис уже знал, что это четвертый, тот, что унес шифратор. Он уставился на него, стремясь проникнуть сквозь краску и бумагу в мысли рыцаря. Снимок был сделан сзади слева, в три четверти оборота. Вокруг всадника виднелись разбитые витрины. А в левом углу снимка из-за витрины выглядывало женское лицо.
"Ученая дама, подслушавшая латинскую фразу, произнесенную всадником, - думал де Анжелис. - Чтобы услышать голос, она должна была находиться совсем рядом. Наверняка та самая".
Он рассматривал лицо, стянутое ужасом, застывшее. Насмерть перепуганное.
Наверняка она.
Он положил снимок и статуэтку на кровать рядом с подвеской, взял в руки медальон. Изумруды в серебряной оправе, дар Низама Хидерабадского. Стоит княжеского выкупа, да им и была в свое время. Раскачивая подвеску на цепочке, он мрачно размышлял о тупике, в котором оказался.
Человек, за которым он охотился, хорошо замел следы, как и следовало ожидать от столь смелого противника. Найти, допросить и убрать с дороги его подручных, мелких подонков, оказалось нетрудно, но допрос ничего не дал.
Установить противника не удавалось.
Ему нужен был свежий след. Своего рода божественное вмешательство.
А теперь еще эта… досадная помеха.
Отвлекает.
Он снова взглянул на женское лицо, достал сотовый телефон и нажал клавишу быстрого набора. Всего два коротких гудка, и хрипловатый грубый голос ответил:
- Кто говорит?
- А вы многим давали этот номер? - раздраженно огрызнулся монсеньор.
Слышно было, как собеседник выдохнул в трубку:
- Рад слышать вас, сэр.
Де Анжелис ясно представлял, как человек тушит окурок и сейчас же тянется за следующей сигаретой. Отвратительная привычка, однако приходилось терпеть ради его многочисленных талантов.
- Мне нужна ваша помощь, - произнося эту фразу, он нахмурился. Ему не хотелось вовлекать посторонних. Де Анжелис снова уставился на лицо Тесс. - Мне нужен доступ в базу данных ФБР по делу "Штурма Метрополитен", - и добавил: - Только поаккуратней.
Ответ последовал незамедлительно:
- Нет проблем. Светлая сторона войны с террором: мы все братья и готовы делиться. Скажите только, что вам нужно.
ГЛАВА 32
Тесс свернула с извилистой кладбищенской дорожки на усыпанную гравием тропинку между могилами.
Было чуть больше восьми утра. Над могильными плитами пробивались весенние бутоны, подстриженная трава блестела после ночного дождя. Утром немного потеплело, и между деревьями висели клубы тумана.
Над головой пролетела одинокая галка, разорвав торжественную тишину призрачным криком. Несмотря на потепление, Тесс, проходя между могилами, дрожала в своем теплом пальто. Прогулки по кладбищу никогда не вызывают веселья, а сегодняшняя заставила ее вспомнить отца и задуматься, сколько же она не была на его могиле.
Остановившись, она сверилась с планом, который распечатала в киоске у больших готических ворот. Кажется, она шла в верном направлении, но уверенности уже не было. Кладбище раскинулось более чем на четыреста акров, и заблудиться было нетрудно, тем более что она пошла пешком. Она проехала подземкой от центра до станции на Двадцать пятой улице в Бруклине, прошла квартал на восток и через главный вход попала на кладбище.
Тесс огляделась в поисках примет, задумалась, стоило ли вообще сюда приходить. Положение ни в каком случае не сулило выигрыша. Если Венс здесь, она вторгнется в очень личное. Если он не придет, она только даром потратит время.
Тесс, поколебавшись, пошла вперед. Эта часть кладбища явно была старой. Проходя мимо фигурного надгробия со склонившимся гранитным ангелом, она услышала сбоку какой-то звук. Вздрогнув, всмотрелась сквозь туман. Ничего не было видно, кроме смутных темных очертаний деревьев. Ей стало не по себе, и она ускорила шаг, остро сознавая, что уходит все дальше от людей.
Наскоро заглянув в план, она решила, что идти уже недалеко. Определив, где она находится, Тесс рискнула срезать путь через лужайку по скользкой траве. Споткнувшись о камень бортика, она ухватилась за угловой столбик, чтобы не упасть.
Тогда-то она и увидела его.
Он стоял примерно в пятидесяти ярдах от нее, один, перед небольшой надгробной плитой. На плите лежал букетик красных и белых гвоздик. Он стоял, склонив голову. В стороне одиноко ждал серый "вольво".
Тесс не сразу решилась подойти к нему. Она медленно, тихо приблизилась и взглянула на плиту, разобрав слова "Марта" и "Венс". Он не обернулся, даже когда она оказалась в десяти шагах от него, хотя кроме них двоих кругом было пусто.
- Профессор Венс, - с запинкой проговорила она. Он на секунду окаменел, затем медленно повернул к ней лицо.
Перед ней был другой человек.
Густые волосы поседели, лицо обтянуто кожей. По-прежнему высок и строен, но спортивная осанка сменилась легкой сутулостью. Он стоял, спрятав руки в карманы темного плаща с поднятым воротником. Тесс заметила, как вытерлись у него манжеты, увидела пару пятен на ткани. Она отметила про себя, что весь он выглядит каким-то потрепанным. Чем бы он сейчас ни занимался, положение, как видно, было не одной ступенью ниже прежнего. Пожалуй, встретившись на улице, Тесс его не признала бы, но здесь, при таких обстоятельствах, сомнений у нее не было.
Он настороженно смотрел на нее.
- Простите, что прерываю, - смущенно заговорила Тесс, - надеюсь, вы меня извините, я понимаю, это очень личное, и поверьте, если бы был другой способ с вами встретиться… - Она замолчала, заметив, что его лицо чуть заметно просветлело.
- Тесс. Тесс Чайкин. Дочь Оливера.
Она глубоко вздохнула и протяжно, с облегчением, выдохнула. Его лицо смягчилось, глаза вспыхнули ярче, и она различила следы прежнего обаяния, очаровавшего ее десять лет назад. И с памятью у него все было в порядке, потому что он сказал:
- Теперь я понимаю, почему не сразу узнал. Ты тогда была беременна. Помнится, я еще думал, что тебе в твоем положении не место в турецкой глуши.
- Верно, - Тесс расслабилась. - У меня дочь. Ким.
- Ей должно быть…
Он подсчитывал в уме.
- Девять, - подсказала она и смущенно отвела глаза. - Прости… Мне не следовало приходить сюда.
Тесс увидела, как погасла его улыбка, и ей захотелось тихонько исчезнуть. Лицо его словно потемнело, когда он взглянул на могильный камень. Он тихо сказал:
- Моей дочке Энни сегодня исполнилось бы пять.
"Дочери?" Тесс ошеломленно взглянула на него и перевела взгляд на надгробие. Изысканно простая белая плита с вырезанной надписью. Буквы крупные:
МАРТА и ЭННИ ВЕНС
Пусть их улыбки осветят лучший мир
Сперва она не поняла. Догадка обрушилась как удар.
Его жена умерла при родах.
Лицо ее залила краска стыда. Как жестоко было выслеживать человека у могилы жены и ребенка! Она подняла глаза на Венса и увидела, что он смотрит на нее. Лицо его глубоко прорезали скорбные морщины. Сердце у нее упало.
- Прости, - пролепетала она, - я не знала.
- Понимаешь, мы заранее выбрали имена. Мэттью, если бы родился мальчик, и Энни, конечно. Мы придумали их в ночь нашей свадьбы.
- Что… как они… - Она не закончила вопроса.
- Это случилось на половине срока беременности. Ее наблюдали с самого начала. Она была… да мы оба были староваты для первого ребенка. И склонность к повышенному давлению в ее семье. Так или иначе, у нее начались преждевременные схватки. Причины врачи не знали. Сказали, что это довольно распространенное явление, но может оказаться губительным. Так и случилось с Мартой…
Он остановился и с трудом перевел дыхание. Смотрел в сторону. Заметно было, что ему больно вспоминать, и Тесс хотелось, чтобы он замолчал. Она была готова провалиться сквозь землю, чтобы избавить его от себя. Но было поздно.
- Врач сказал, ничего нельзя сделать, - мрачно продолжал он. - Они сказали, Марте придется сделать аборт. Энни была слишком мала, чтобы выжить даже в инкубаторе, а шансы Марты пережить беременность таяли с каждым днем.
- Аборт не…
Его взгляд был устремлен внутрь себя.
- При обычных обстоятельствах у нас и мысли не было об аборте. Но тут было другое. От него зависела жизнь Марты. И мы поступили так, как всегда поступали. - Лицо его застыло. - Мы обратились к нашему приходскому священнику, отцу Маккэю, и спросили, что нам делать.
Тесс сжалась, предчувствуя дальнейшее. Лицо Венса стало жестким.
- Его позиция, позиция Церкви, была совершенно ясна. Он сказал, это было бы убийством. Понимаешь, не просто убийством, а самым преступным из всех убийств. Немыслимое преступление. Да, он был очень красноречив. Сказал, что мы нарушаем заповедь Господню "не убий". Сказал, что речь идет о человеческой жизни. Мы оборвали бы в самом начале жизнь человеческого существа, невиннейшей из жертв. Жертвы, еще не сознающей, жертвы, не способной воспротивиться, молить о пощаде. Спрашивал, как бы мы поступили, если бы могли слышать ее плач, видеть ее слезы. И, если этого мало, он привел последний аргумент: "Если бы у вас был годовалый ребенок, убили бы вы его, пожертвовали бы им ради собственного спасения? Конечно, нет. А если бы ему был всего месяц? Всего один день? С какого мгновения часы начинают отсчитывать жизнь?" - Он помолчал, тряхнул головой, отгоняя воспоминания. - Мы последовали его совету. Отказались от аборта. Мы положились на Господа.
Венс смотрел на могилу. Видно было, что в нем закипают скорбь и ярость.
- Марта держалась, пока не начались конвульсии. А Энни… Что ж, ее маленьким легким не пришлось наполниться нашим мерзким воздухом.
- Мне так, так жаль… - Тесс говорила еле слышно, но это уже ничего не значило: Венс ушел в собственный мир.
Заглянув ему в глаза, она увидела, что печаль отступает, поглощенная яростью, поднявшейся из глубины души.
- Как глупы мы были, отдав свои жизни в руки безграмотных, высокомерных шарлатанов. Больше это не повторится. Ни с кем. Я об этом позабочусь. - Он смотрел в пустоту, окружившую их. - Мир очень изменился за тысячу лет. Жизнь возникла не по воле Божьей и не в результате козней дьявола. Жизнь - это научный факт. Пора людям это понять.
И тогда-то Тесс поняла.
Кровь застыла в ней от ясного, без тени сомнений понимания.
Он - тот человек из музея. Четвертым всадником был Уильям Венс.
В памяти вспыхнул охваченный паникой музей, скачущие рыцари, выстрелы, давка и крики.
- Veritas vos liberabit.
Слова застревали у нее в горле.
Он смотрел на нее, и его серые глаза вонзались в нее яростно и понимающе.
- Именно.
Надо было уходить, но ноги у нее налились свинцом. Она окаменела, и в эту секунду подумала о Рейли.
- Прости. Не надо было мне сюда приходить, - с трудом сказала она.
Снова вспомнился музей, сколько людей умерло из-за того, что он сделал. Она оглядывалась, надеясь увидеть других посетителей, или туристов, или любителей птиц, часто захаживавших на кладбище, но час был слишком ранний. Они были одни.
- Я рад, что ты пришла. Я всегда любил общество, а ты лучше других должна понять, к чему я стремлюсь.
- Прошу тебя… я… я только хотела…
Она заставила свои ноги вернуться к жизни, неловко шагнула назад, бросая по сторонам испуганные взгляды, отчаянно пытаясь вычислить путь к спасению. И тут зазвонил сотовый.
Глаза у нее обратились в блюдца, не отрывая взгляда, продолжая пятиться от медленно наступающего на нее Венса, она вскинула одну руку, а другую опустила в сумочку за телефоном.
- Пожалуйста… - умоляюще шепнула она.
- Не надо, - сказал он.
Теперь она увидела у него в руке что-то вроде пистолета. Похожий на игрушечный пистолет с желтыми полосками на коротко срезанном стволе. Она не успела ни двинуться с места, ни крикнуть, она только нащупала пальцами телефон в сумочке, когда он нажал курок, и в нее полетели две стрелки. Они ударили ее в грудь, и ее пронизала горячая волна боли.
Ноги подогнулись, она была беспомощна, парализована.
Упала наземь.
Без чувств.
Стоявший за ближайшим деревом, пропахший табаком мужчина, глядя, как падает Тесс, испытал прилив адреналина. Сплюнув комок жвачки "Никоретт", он достал свой сотовый телефон и надавил кнопку быстрого набора, нащупывая второй рукой сдвинутую за спину кобуру с компактным УСП "Хеклер и Кох".
Де Анжелис отозвался немедленно:
- Что у вас?
- Я еще на кладбище. Девушка… - Джо Планкетт помолчал, всматриваясь в лежащее на сырой траве тело. - Она встретилась с каким-то типом, и он только что выстрелил в нее из шокера.
- Что?
- Говорю, она в нокауте. Мне что делать? Хотите, я его уберу?
Он уже составил в уме план действия. Шокер не в счет. Он понятия не имел, есть ли у седоволосого, стоявшего над девушкой, другое оружие, но это роли не играло: тот и опомниться не успеет, тем более что, похоже, старикан здесь один.
Планкетт ждал приказа. Сердце уже наращивало удары, готовясь к рывку, и он, казалось, слышал, как вертятся мысли в голове у де Анжелиса. Наконец монсеньор заговорил негромко и спокойно.