Он отошел к окну, на ходу взглянул на дисплей продолжавшего звонить телефона, где высветилась надпись: "Шкулев". Кузякин нажал на прием.
- Алло, - сказал голос Шкулева. - Кузя, ты где?
- Я в суде.
- Что ты там делаешь? Мы вроде сейчас ни с кем не судимся.
- А кто это "мы"? Я же вроде больше у тебя не работаю.
- Ну ладно, ладно, - примирительно сказал голос в трубке, - Мы же все равно все связаны по жизни. Так что ты там делаешь?
- Меня выбрали в присяжные.
- О! - сказал Шкулев с фальшивым энтузиазмом. - Сделаешь репортаж?
- Ты не понял: я присяжный, - сказал Кузякин, - До окончания процесса я не имею права тебе даже ничего об этом рассказывать.
- А… - разочарованно сказал Шкулев. - Но вечером-то ты сможешь заехать? Мне с тобой надо насчет одной халтурки потолковать, слышь, присяжный.
- Хорошо, - сказал Кузякин, - Заеду, когда смогу.
В комнате присяжных было душно, потому что солнце било сюда как раз к вечеру, и Кузякин хотел отворить окно, но у рамы не оказалось ручки, только квадратный шпенек. Подошел еще один присяжный, который некоторое время наблюдал за его манипуляциями, потом тоже пощупал шпенек.
- Меня зовут Арнольд, - представился этот подошедший. - Арнольд Рыбкин, такое у меня имя. Вас там Старшина просит вернуться.
- Значит, так, - рубил ладонью воздух Зябликов. - Курим в туалете, "Мэ" и "Жо" там вместе, чайник без различия полов, кружки кому не нравятся, можно принести из дому, на пряники и чай мы скинемся в общий котел. По сто рублей пока хватит?
- Да вы что - по сто? - испуганно сказала запасная с вязаньем, - Я у себя в химчистке как раз почти столько и получаю в день. Я лучше с собой принесу.
- С подсудимого взыщем! - сказал Зябликов тоном балагура, не очень вязавшимся с его малоподвижным и обгоревшим лицом, - Мы бы каждый день тут и чай с коньяком пили, и пирожные ели. У него денег - лом.
- Я думаю, деньги в чужом кармане пока рановато считать, - неожиданно сказал до сих пор молчавший седой, хотя и не старый еще мужчина в очках.
- А я кофе пью, принесу с собой растворимый, - сказал присяжный Рыбкин. - Мне чаю вообще не надо. Я пятьдесят сдам на печенье, ладно?
- Ладно, решим, - сказал Зябликов, понимая, что с такой разношерстной публикой у него могут быть проблемы, - Выберем старосту, он же казначей. Есть желающие?
- Ну, я могу, - вызвалась Тома, действительно похожая на старосту школьного класса в своих нелепых очках, - Я вообще-то медсестра, я у нас в клинике всегда чаем заведую. Так по сколько сбрасываемся?
Этот вопрос произвел некоторое замешательство в рядах присяжных.
- У нас всегда, кто сколько сможет, кидают, в экспедициях, - сказал седой в очках и вдруг улыбнулся примиряющее и уютно, - Вот тут коробка из-под сахара, нам от предшественников, видимо, досталась. Кладем и отходим.
Он первым положил в коробку сотню и деликатно отошел. Зябликов тоже положил сто рублей, еще по сотне кинули Журналист, Ри и Кудинова с телефоном на шее. Остальные вертелись у стола, стараясь не подглядывать, кто сколько сунет в коробку. Алла подумала и положила пятьдесят, Рыбкин поколебался, пошуршал в кошельке и все-таки тоже аккуратно сунул полтинник.
- Я еще ручку завтра принесу, - пообещал он неизвестно кому.
Никто не понял, о какой ручке речь, но присяжная с лицом обезьянки вежливо кивнула. Как только Рыбкин отошел от стола, она вдруг подмигнула седому в очках и так точно скопировала жест, с которым Рыбкин сунул в коробку свою денежку, что седой радостно изумился и заулыбался.
Понедельник, 19 июня, 20.00
В фитнес-клубе из динамиков бормотал бодрый рэп, под который размахивали руками и ногами девушки и тетки разных возрастов и размеров, а в другом углу Ри поднимала рукоятки тренажера.
- Ну еще р-раз-зок! - командовала Регина, которая с удовольствием играла тут роль деспота, готового, впрочем, и уступить. - И еще р-раз-зок! Н-ну!!!
- Не могу, что-то сегодня не в кайф, - сказала Ри, роняя лязгнувшую рукоятку.
- В бассейн? - спросила Регина, критически посмотрев на подругу.
- Да, поплаваю минут двадцать, потом в баню! - крикнула Ри.
- Я к тебе приду. Массаж? Тебе сегодня кого позвать, Длинного? Эй!.. - Она догнала Ри на полпути к раздевалке, тронула за плечо, - Ты что? С одноглазым опять поцапалась? Длинного тебе позвать в баню или Толстого?
- Не знаю, все равно, - сказала Ри, думая о чем-то своем.
- Ладно, я обоих позову, как в прошлый раз, поплавай и погрейся…
Ри вышла из парной, окунулась в маленьком холодном бассейне, ойкнула, но скорее как будто по обязанности, и села в предбаннике, завернувшись в халат. Регина, полуголая и уже распаренная, откупоривала бутылки с пивом.
- Ну что, как суд-то, я все забываю спросить? Выбрали тебя сегодня?
- Выбрали, - буркнула Ри, касаясь губами краешка стакана.
- И что ты там будешь делать теперь?
- Ничего особенного. Просто сидеть и слушать.
- Интересно? - Регина жадно выпила пиво и, чмокнув, высосала пену.
- Не знаю пока. Там люди разные…
- Где? - спросила Регина, наливая себе новый стакан.
- В суде, - нехотя объяснила Ри. Какой-то там был совершенно другой мир, и представить себе этих присяжных у них в фитнесе было просто невозможно, и даже говорить о них тут было не к месту. - Присяжные разные. Люди, ну. Есть один Журналист даже довольно известный, а Старшина у нас Майор без ноги, он на мине подорвался в Чечне. И училка по музыке. Целая компания. Я уже, знаешь, отвыкла от таких. Это как там, в Алма-Ате.
- Что ты говоришь! - сказала Регина. - И кого же вы все будете судить?
- Убийцу, - объяснила Ри, увлекаясь и делая глоток, - Он человека убил, а с виду такой интеллигентный, в очках, представляешь?
- Ужас! - сказала Регина, - Я бы таких сразу расстреливала, собственной рукой.
- Ну нет, - возразила Ри. - Сначала надо все-таки разобраться. Надо судить.
- Ну, судить так судить, - согласилась Регина. - Пошли на массаж.
В небольшом зале с топчанами их ждали два веселых массажиста, в самом деле - толстый и длинный. Девочки легли на полотенца, расстегнув верх купальников, Толстый сразу взялся за Регину, а Длинный - за Ри.
- В хрюшек сегодня будем играть? - весело спросил Длинный, зачерпывая крем из банки и кошачьим движением намазывая ей на спину. - Как в прошлый раз?
- Не знаю, - ответила Ри в сторону, под топчан, но по задумчивому выражению ее лица было уже понятно, что "играть в хрюшек" она сегодня не в настроении.
- Что-то у тебя спина напряженная, - сказал массажист, работая руками. - Ты, наверное, нервничала сегодня; не надо нервничать, это вредно, не парься.
На соседнем топчане в нескольких метрах от них Толстый массировал Регину, но это был совсем другой массаж: видимо, Регина была не против "сыграть в хрюшек". Ри не глядела в ту сторону и только чуть гримасничала, когда массажист слишком сильно мял ее сухожилия. С соседнего топчана донесся смех Регины, и Ри повернула голову. Регина вставала на колени, поднимая зад, Толстый огромной лапой тискал ее грудь, а другой рукой уже стаскивал трусики. Ри опять повернула голову в другую сторону.
- Как в Алма-Ате, - сказала она сама себе под топчан.
- Что? - удивленно переспросил Длинный и как будто невзначай тоже погладил ее по груди, зацепив ловким пальцем сосок.
Регина на соседнем топчане уже хрипло задышала и начала постанывать. Длинный увереннее цапнул Ри за грудь и потянулся к трусикам.
- Убери лапы, урод! - сказала она, резко садясь на топчане. Регина на соседнем топчане уже стонала в голос, - Скажу Сашку - он тебя убьет, урода, на хрен.
- Сначала тебя, - обиженно сказал Длинный. - Он же твой муж, а не мой. Слушай, что это с тобой сегодня?
- Ну, не убьет, так уволит, - задумчиво сказала Ри, - Вообще-то ему все равно.
"Ну чё тебе надо, Ри, в натуре? Ну, правда, чё тебе еще надо?"
Понедельник, 19 июня, 20.00
Кузякин прошел по длинному, как взлетная полоса, коридору телестудии и отворил дверь монтажной, где склеивал свою криминальную передачу Шкулев. На множестве телевизионных и компьютерных экранов двигались разные кадры, и монтажер по указаниям шефа подгонял их по звуку. В кадре был опять же Шкулев, который говорил с экрана: "…отмены смертной казни. Да, в последние годы половая преступность в нашей стране приобрела какой-то особый размах…"
- Вот отсюда, - сердито командовал монтажеру Шкулев. В противоположность своему бывшему сотруднику он был выбрит, холен и причесан как-то словно навечно. - Со слова "Да". "Да, в последнее время" и так далее. Я скажу, когда остановить. Или не брать это "Да"? А, вот и наш Кузякин! Как ты думаешь, Кузя, брать тут "Да" или нет?
- Главное, чтобы половая преступность не иссякла, куда же мы без нее, - сказал Кузякин, - А монтировать все равно как. Ты же не Феллини.
- Почем знать, - сказал Шкулев, подправил волосок в вечной прическе и скомандовал монтажеру: - Ладно, ты перебивки тут налепишь без меня. Пошли.
Они устроились в кабинете, украшенном многочисленными плакатами, дипломами, автографами и фотографиями, на которых лицо его бывшего шефа казалось еще крупнее чертами и целеустремленнее, чем даже на экране телевизора.
- Наташа, кофе! - крикнул Шкулев секретарше, разгребая край стола от сценарных планов и кассет, - Давай, Кузя, садись. Коньячку?
- Я на машине, - сказал Кузякин, отводя свои красноватые глаза от заманчивой бутылки, - Так что за работу ты мне хотел предложить?
- Ну, ты как хочешь, а я выпью, - сказал Шкулев, наливая коньяк в стопку, на донышке которой еще не просохли какие-то прежние остатки, - То есть я тоже на машине, но с водителем, мне положено. А был бы и за рулем, так меня каждый мент знает в лицо. Работу, говоришь? Да просто работу. Приходи и лепи сюжеты.
- Про половую преступность? - спросил Кузякин, проследив, как Шкулев конвульсивно проглотил свой коньяк и, скривившись, запил кока-колой, - Сам лепи. У тебя получается.
- А у тебя комплексы, - огрызнулся Шкулев, - У всех у вас, ханжей, не в порядке с сексом. Половая-то она всегда. Ну и кого ты там судишь, присяжный ты наш?
- Бизнесмена какого-то. Говорят, за убийство, но мы по существу только завтра слушать начнем. Лудов его фамилия, на двери написано, вспомнил! А тебе зачем?
- Лудов? Погоди-ка, погоди-ка… - Шкулев старательно морщил лоб, что-то вспоминая, но Кузякину, который изучил его повадки очень давно и досконально, было ясно, что шеф играет, откуда-то он уже знает про этого Лудова.
- Ну? И кто же он такой? - спросил он у Шкулева.
- Так это ты мне про него больше можешь рассказать. Ты же про него сюжет снимал три года назад.
- Я? Про него? - удивился Кузякин. Он действительно не помнил сюжета.
Шкулев включил компьютер и набрал фамилию "Лудов" в поисковике.
- Ну вот же, я помню, у меня память профессиональная на компромат. Март две тысячи третьего. Партия контрабандных телевизоров из Китая. Вот смотри.
Кузякин отметил, что Шкулев нашел материал что-то уж больно быстро, да и странно, что он помнит спустя три года какой-то проходной сюжет. Но все-таки он обошел стол и встал рядом с креслом шефа перед большим плоским экраном. На экране пошла заставка, затем Шкулев пропустил самого себя и нашел сюжет про Лудова. В кадре появился Кузякин. Он сидел там, в студии, и перед ним на столе стоял большой телевизор "Панасоник". Он заговорил профессионально бодро и заговорщицки, тыкая в кнопки телевизора: "Такой телевизор вы можете купить в любом магазине. Но вы ошибаетесь, если думаете, что эти "Панасоник" собирают в Японии… Мэйд ин Чайна! Но самое интересное, что, по версии продавцов, их собирают даже и не в Китае, а ближе, в городе Тудоеве…" Тут на экране возник дорожный указатель "Тудоев", какой-то завод, потом пошли кадры движущегося конвейера, но почему-то пустого, а голос Кузякина за кадром продолжал гнуть свое: "Вам бы захотелось купить китайский "Панасоник" из Тудоева? Если у вас уже есть такой, не волнуйтесь, собирали их все-таки в Китае, а цех в Тудоеве - обыкновенная потемкинская деревня…"
- Вспомнил! - сказал Кузякин, и на его лице выразилось отвращение к самому себе. - Так это про него, ты уверен?
Он наклонился к мышке, потыкал в стрелку внизу экрана, и по экрану пошли уже кадры с Лудовым, который выглядел тут, впрочем, лучше, чем в аквариуме в суде, несмотря на низкое качество съемки скрытой камерой. Он куда-то шел на экране, брал у кого-то какие-то бумаги, а Кузякин продолжал бубнить за кадром: "На этой оперативной съемке видно, как бизнесмен Борис Лудов передает на таможне инвойс якобы на детали для телевизора "Панасоник"…"
Кузякин с отвращением нажал стрелкой мыши на крестик, означающий выход из программы.
- Выходит, это я его и посадил три года назад, так, что ли?
- Ну, это ты о себе возомнил! - довольно сказал Шкулев. - Просто менты нам слили, для чего-то это им было нужно. Это же их оперативная съемка, а мы только текстом обвязали. Точнее, ты.
- Вот из-за таких сюжетов я и не могу с тобой больше работать, - сказал Кузякин.
Он опять обошел стол и сел, по пути вытащив сигарету из пачки на столе у шефа.
- Ты из себя борца за идею не строй. Тебя не за это выгнали, а по сокращению штатов, - сказал Шкулев, налив себе еще коньячку. Он ловко выплеснул коньяк в горло и на этот раз даже не поморщился, - А что тебе не нравится, Кузя? Все подтверждается, его судят, ты же сам его и судишь теперь. Вот сюжетец! А я тебе за это даже и заплатил три года назад, наверное, долларов четыреста. Ни за что фактически, за монтаж. А ты мне теперь вроде какие-то претензии предъявляешь. Не понимаю тебя, Кузя… У тебя что, угрызения совести? С чего это вдруг? Его же за убийство судят, там все доказано.
- Может, и доказано, - сказал Кузякин, закуривая и кашляя. - Но как-то не хочется мне иметь ко всему этому отношение. Испоганили мы профессию. Все-таки то, что мы показывали когда-то вначале, имело хоть какое-то отношение к истине…
- Это ты говоришь мне об истине? - захохотал шеф демонически, но вроде как даже искренне, - От кого я это слышу? Это ты, журналюга продажная?
- Да, может, я и продажный, - сказал Кузякин, - хотя и не до такой степени, как ты. Но истине-то не жарко и не холодно от того, что мы тут ею вроде как торгуем. Это нам с тобой от этого должно быть жарко или холодно.
- Что это ты, Кузя, испугался, что ли, чего? - посмотрел на него уже с настоящей, откуда-то вдруг вырвавшейся злобой Шкулев. - Ложь - это наша профессия, а на истине пусть зарабатывают в Патриархии. Или, может, ты тоже в церковь сходил? Нет, брат, если про Бога все не выдумки, то мы с тобой уже в аду, и нам оттуда обратной дороги нет. Ну, разве что все отдать - и в монастырь, но я к этому не готов. А ты, может, созрел? Только я думаю, что это все выдумки, Кузя. Так что приходи и приготовь мне винегрет из правды и вранья, тут ты мастер, и ты мне нужен.
- Да пошел ты! - с такой же искренней злобой ответил Кузякин, встал и вышел вон.
Шкулев подумал, еще раз мельком посмотрел сюжет на экране, выпил еще стопку и позвонил по телефону.
- Олег Афанасьевич? - сказал он в трубку. - Приветствую!.. Да, был он у меня, его настроение мне не нравится. Что?.. Ну, заклинило его, какие-то, может быть, личные счеты, я не знаю. Упрямый как осел… Но в крайнем случае, я думаю, этот вопрос можно будет решить с помощью зеленых, если уж там припрет… Что?.. Да куда он денется, тем более он же сейчас безработный… Сколько-сколько!.. - Он задумался, подняв глаза к потолку. - Ну, вопрос все-таки серьезный, это же суд, это же все-таки, сами понимаете, подкуп, наверное, тысяч шесть или семь…
Если бы его телефонный собеседник мог увидеть лицо, он бы, конечно, сразу понял, что из этих пока предполагаемых шести или семи тысяч Шкулев собирался взять себе четыре.
Часть вторая
ПРЕНИЯ
Вторник, 20 июня, 10.00
Ри проехала мимо главного подъезда суда и оставила свой розовый джип за углом у магазина. Там ее внимание привлекло странное поведение присяжного Петрищева. Он зашел в магазин и остановился у прилавка: сквозь витрину Ри была видна его спина. Поглядев на полку с бутылками, Медведь отошел, опять подошел, потом спина его приподнялась во вздохе, и он направился к выходу. Ри подождала, пока он пройдет мимо, и открыла дверцу. Когда она выходила из джипа, рядом остановилась красная "Тойота", и оттуда выпорхнула складная присяжная Роза Кудинова.
- Привет! - весело затарахтела Роза немного в нос и расставляя ударения так, как будто она переводила с английского и говорила русскими словами все же не совсем по-русски. - Какая у тебя тачка! Я тоже одно время на джипе рассекала, но уж больно смешно я в нем смотрюсь, я же маленькая. Ну что, пошли судить?
- Пошли, - сказала Ри, обрадованная тем, что вот и нашлась ей тоже подружка.
- А ты почему в присяжные согласилась? - спросила Роза, шагая рядом с ней немного вприпрыжку. - Скучно тебе, что ли, в теннис играть?
- Не то чтоб скучно. Я на юридический, может, осенью буду поступать. Ну, что-то же надо в жизни делать. Вот ты, например, что делаешь?
- А я, наоборот, отдохнуть решила, - сказала Роза. - У меня фирма по евроокнам, семь лет уже, ну, знаешь, дело уже само крутится, а я замоталась совсем…
Как будто подтверждая ее слова, мобильник у нее на шее зазвонил, и Роза на ходу стала отдавать кому-то распоряжения: "По двести за метр! Как? Этим, я сказала, по двести за метр!.. Так то там скидки, а этим по двести, и все".
Она дала отбой и продолжила свою мысль, обращаясь к Ри:
- Дай, думаю, отдохну на законном основании, заодно посмотрю, как это бывает. В жизни ни от чего не зарекайся, бизнес есть бизнес, тебя вон вообще взорвали. Да еще и прикольно - где еще такой аттракцион, чтобы людей судить? Сигарету дать?
- Нет, спасибо.
- Свежевыжатый сок, обезжиренный кефир, кофе без кофеина… - прощебетала Роза, притормаживая свою рысцу у входа, - А вон и еще один. С-слесарь ш-шестого рразряда…
- Зд-дравствуйте, - сказал слесарь угрюмо.
- А ты чего такой грустный-то, а? - Роза загнула английской интонацией свой вопрос так витиевато, что слесарь Климов не сразу его понял.
- Ж-жену вот в больнице навещал, - объяснил заика. - Я почему согласился в п-присяжные: с работы каждый день не отп-про-сишься, а тут рядом.
- А что с ней? - участливо спросила Ри. - Может, помочь чем, лекарство какое, может быть, нужно?
- Ей уже нельзя п-помочь, - буднично объяснил слесарь, посмотрев мимо.
Вторник, 20 июня, 11.00
Прокурорша произносила свое вступительное слово, расхаживая в расстегнутом синем кителе перед скамьей присяжных. Они сидели за барьером в два ряда с прицепленными к груди бумажными номерами и старались слушать внимательно. От жары и от напряжения под мышками у прокурорши выступили пятна пота.