- Мне предстоит доказать факт убийства при отягчающих обстоятельствах. Именно это - наиболее тяжкое преступление, в котором от лица государства я обвиняю того, кто сидит на скамье перед вами… - Прокурорша всем бюстом величаво развернулась к Лудову, глядевшему на нее с любопытным безразличием. - Но убийство это, как говорят юристы, неочевидное. По этой причине мы начнем с изучения тех мотивов, по которым подсудимый убил своего бывшего партнера Александра Пономарева…
- Я возражаю, ваша честь, - встряла адвокатесса. - Прокурор не имеет права говорить об убийстве как о доказанном факте.
- Но прокурор же должен изложить фабулу обвинения, - примирительно сказал судья. - Продолжайте, Эльвира Витальевна. Но вы уж там уж как-нибудь, чтобы не забегать.
- Я также обвиняю гражданина Лудова в хищении совместно с убитым им гражданином Пономаревым денежных средств государства в форме систематической неуплаты таможенных платежей в форме мошенничества при оформлении ими телевизоров "Панасоник" из Китая…
Подсудимый, для которого слова прокурорши не были новостью, должно быть, медитировал по-китайски, прикрыв глаза, чуть покачивался в своем аквариуме из стороны в сторону, и когда при этом он чуть шевелил губами, то становился и вовсе похож на неторопливую глубоководную рыбу. Адвокатесса косилась на присяжных. Большинство слушало внимательно и бессмысленно, как студенты-новобранцы первую лекцию декана. Но Журналиста с хвостиком абракадабра прокурорши явно забавляла, и он даже пытался записать, продолжая жевать жвачку.
- Мошенническими действиями Лудова государству нанесен ущерб на сумму… - прокурорша сделала паузу и выдохнула: - Двадцать миллионов долларов! Уважаемые присяжные! Я буду показывать всю преступную деятельность подсудимого с самого начала. А начата она была еще в конце восьмидесятых годов в форме контрабанды из Китая, которой Лудов занимался в преступной группе с Пономаревым, впоследствии им убитым…
- Я возражаю!
- Не сбивайте меня! С эпизодов контрабанды мы и начнем. Я буду представлять вам документы, мы будем допрашивать здесь свидетелей, которых будет много. Вам придется набраться терпения…
Виктория Эммануиловна тоже присматривалась теперь к каждому присяжному по отдельности и записывала впечатления в блокнотик рукой со свекольным на этот раз маникюром: "Синий бюстгальтер Эльвиры под белой блузкой. Пусть КГБ ей скажет, чтобы надела белый". Она заметила, что старшина под номером "1" разглядывает прокуроршу с восхищением, но учительница под номером "5" - скорее иронически, как и похожая на любящую дерзить школьницу веснушчатая Скребцова (№ 11 во втором ряду). Крайний справа (№ 12), похожий на медведя, мучился с похмелья, у него явно пересохло во рту. Запасная Мыскина (№ 14), кутая плечи в платок, несмотря на жару, со смесью сожаления и осуждения смотрела на женщину ее же возраста, сидевшую в зале, в которой она безошибочно угадала мать Лудова. Седой интеллигент в очках под номером "10" крутил головой с благожелательным интересом, а болезненно худой запасной № 13 на последнем кресле справа, делая вид, что что-то записывает, видимо, решал кроссворд.
Представительница потерпевшего сделала пометку в блокноте, но она чуть-чуть не угадала: № 13 решал задачку в шахматном журнале. Журналист (№ 2), который мало что мог выудить из прокурорской бессмыслицы, делала записи в блокноте: "Борис Лудов, Китай… Лудов Борис Анатольевич (?) 1965 (?)… Контрабандные телевизоры в 2003-м?" Заметив, что сидевшая справа у него за спиной фирмачка Роза (№ 7) косится в блокнот, он жирно зачеркнул последнюю фразу и стал рисовать в блокноте рожу. Обезьянка (№ 8), увидев рожу, улыбнулась, а присяжная Швед (№ 3), похожая на Гурченко, пришла в негодование.
Лудову было скучно слушать прокурора, и он с улыбкой, все время скользившей тенью по его губам, стал разглядывать теннисистку (№ 6), стараясь перехватить ее взгляд. Это ему не удавалось: Ри отводила глаза, как только появлялась опасность встретиться взглядом с подсудимым. Рыбкин под номером "8", сидевший рядом с учительницей сольфеджо, был занят какими-то своими мыслями: он хищно, с прищуром, поглядывал слишком близко посаженными глазами то на аквариум с подсудимым, то на прокурора, то на судью. Наконец, не удержавшись, он прикрыл один глаз, сделал рамочку из пальцев и сквозь нее нацелился на Лудова за стеклом. Его манипуляции не ускользнули от судьи, который отрывисто стукнул по столу деревянным молоточком:
- Извините, товарищ прокурор… Господин присяжный, э-э-э… ом сверился со списком, - Рыбкин Арнольд Михайлович, с вами все в порядке? Что это вы делаете?
- Я? Э-э-э… Ничего, - сказал Рыбкин, пряча руки в карманы.
- Вы, кажется, делали подсудимому какие-то знаки… Вы с ним знакомы?
- Нет, это не знаки, извините, товарищ судья. Это я по привычке. Я, знаете ли, фотолюбитель, интересные кадры по привычке ищу, знаете ли…
Виктория Эммануиловна, подумав, все же сделала об этом пометку в блокноте, не очень понимая, зачем ей может пригодиться такая информация.
- Ну, это вы уж совсем уж! - возмутился Виктор Викторович с нарочитой строгостью пионервожатого. - Во-первых, по спискам вы радиоинженер. Во-вторых, тут вам не кружок по фото. Вы в суде, вы судья, уважаемый, извольте не нарушать порядок судебного заседания… Продолжайте, Эльвира Витальевна…
- Я надеюсь доказать, - передохнув от возмущения, продолжила прокурорша, - что добытые преступным путем деньги подсудимый отмывал через различные финансовые операции, что образует отдельный состав преступления…
Лудов в аквариуме поднял в ее сторону золотые очки. Смотревшая теперь прямо на него Ри отметила полуулыбку, скользившую по его губам как бы не нарочно, так что и нельзя было утверждать, что это, собственно, улыбка. Он определенно не был похож на бандита, если, например, сравнивать с ее собственным мужем.
Старшина Зябликов мечтательно рассматривал прокуроршу. Представительница потерпевшего отметила это и усмехнулась, но причин восхищения знать она не могла. А Зябликов, глядя на бюст прокурорши, вспоминал докторшу в одном из госпиталей, где ему довелось лежать после ранения. Та тоже была грудастая и страшно суровая на вид. Но кто ее только не драл, ребята рассказывали, от капитана и выше; и контуженые ее драли, и безрукие, и безногие, но он-то тогда даже с койки еще встать не мог, не то что теперь.
Вторник, 20 июня, 13.30
Судья объявил перерыв на обед, и Елена Львовна Кац получила возможность накоротке через окошко в стеклянной клетке обсудить позицию с подзащитным.
- Я так и думала, - сказала она. - Они не хотят сразу выходить с убийством, там будет много вопросов. Сначала они измотают их эпизодами контрабанды, так можно тянуть до бесконечности. Потом, когда присяжные начнут уже дохнуть со скуки, можно будет ввернуть что-нибудь про хищение, а потом уж про труп.
- У нас есть возможность как-то перехватить инициативу? - спросил Лудов.
- Нет, никакой, только реплики. Она заставит нас держаться в этом русле, сколько ей будет нужно. Она этими таможенными декларациями, которых двадцать томов, может так уморить присяжных, что они вообще разбегутся: лето ведь, отпуска. Свидетелей она будет вызывать в том порядке, в котором они захотят их находить, а тут опять же отпуска. Так что наберитесь терпения, скоро не получится.
- Тяжеловато, - сказал Лудов. - Мне в изоляторе каждый день в пять утра вставать и в двенадцать ложиться, да по три часа на сборке, да эта труповозка с заездами через пробки тащится до тюрьмы три часа. Ну что же, решились так решились, буду теперь каждый день бриться и терпеть.
- Только не молчите, - одобрительно сказала Елена Львовна. - Присяжные, они же люди, они хотят с вами общаться, вы им интересны.
- Они мне тоже, - сказал подсудимый. - Конечно, они люди, они же не юристы. Ну ладно, у меня законный обед, кипятка, правда, нет внизу, но конвой меня сейчас задушит, у них-то все в порядке с кипятком.
Вторник, 20 июня, 14.00
Столовая в суде представляла собой не такой уж большой зал со столиками и стойкой, по которой двигала свои подносы разношерстная судейская публика: дерганые истцы и ответчики по гражданским делам, наигранно-добродушные адвокаты, прокурорские в синей форме и просто случайные свидетели.
Веснушчатая маленькая Тома встала в очередь за Ри.
- "Куир де рюс", - сказала она ей в спину, принюхавшись. - Двести долларов флакон. Мне больные обычно дарят за тридцать, а вот завотделением месяц назад тоже подарили такие же, чтобы она одного нового русского положила от психа полечить. Угадала?
- Ну и что? - повернулась разоблаченная Ри.
- А так. Ты думаешь, если маечка просто желтенькая, то никто не просечет, сколько она стоит? Мы же с тобой одним и тем же местом зарабатываем, а получаешь ты больше меня. Это несправедливо, это… как его… неправосудно, вот.
Присяжная Звездина, похожая на обезьянку, стоявшая позади медсестры, слышала этот разговор, и он ей не понравился.
- На ваш медицинский взгляд, это можно есть? - спросила она у Томы.
- Ну, не отравят же нас здесь, - сказал стоявший следом за ней седой очкарик. - Мы же на государственной службе.
- Запросто отравят! - сказала Тома, но салат взяла. - Мне полборща, пожалуйста…
Из-за освободившегося столика им махнул рукой Старшина Зябликов, и трое пошли с подносами к нему. Ри гордо ушла дальше и села за столик к Розе, доедавшей бульон в компании Фотолюбителя. Кузякин обедал с преподавательницей сольфеджио, Слесарем, который из экономии ел только винегрет, и Медведем, с похмельным отвращением хлебавшим суп.
- Зовите меня Игорь, - сказал Зябликов, принимаясь за салат, - Нам надо всем познакомиться, недели три вместе жить. Вы, кажется, Тома? Вы где работаете, я забыл?
- В клинике неврозов, в мужском отделении, - сказала веснушчатая. - Сестрой.
- Как же я забыл! - сказал Зябликов. - Уж по госпиталям я навидался медсестер, два года из госпиталя в госпиталь переезжал, не к обеду будь сказано.
- Медсестры разные бывают! - фыркнула Тома, отставляя тарелку из-под салата, - Это мужики все одинаковые, когда вы по ночам пристаете, а утром стоите в очереди в кабинет и одной рукой поддерживаете штаны, - Она подняла вверх пальцы, изображая шприц, - А попкой делаете вот так: жим-жим-жим… - Она и это тоже изобразила с помощью кулачка.
"Обезьянка", до сих пор смотревшая на Тому без симпатии, вдруг весело расхохоталась:
- Да вы, милая, просто великолепно изобразили! Видел бы вас наш Шнейдер!
- А кто это? - спросила веснушчатая.
- Ах, да там… один режиссер.
- Режисе-ор? - уважительно переспросила присяжная Скребцова. Она даже чуть не уронила в борщ дымчатые очки, к которым, видимо, еще не привыкла.
- А вы где работаете? - спросил Зябликов обезьянку, - Не буду притворяться, что забыл, хотя мне кажется, я вас где-то видел. Нет, правда…
- Вы могли меня видеть в каком-нибудь старом фильме. Вообще-то я актриса, меня Лена зовут. Старые фильмы крутят, а денег уже не платят. У меня характерные роли, в героини меня уже не зовут, кому я, старая, нужна. То есть я актриса без ангажемента.
- А я телевизор не смотрю, но догадался, - сказал пожилой очкарик. - Вы очень здорово тогда показали с коробкой… И походка у вас такая, вы словно танцуете.
- Спасибо, - сказала обезьянка, берясь за второе. - А вы, наверное, ученый.
- Ну, в общем, где-то как-то, - сказал очкарик. - Я океанолог.
- Ни фига себе! - сказала медсестра. - Океанологи у нас в нервной клинике пока еще не лежали.
- А мы не нервные, - улыбнулся он какой-то, в самом деле, особенно спокойной улыбкой и повернулся к Актрисе: - Меня зовут Вячеслав Евгеньевич. Институт наш давно захирел, денег нет, поэтому я тоже фактически бездельничаю, а с августа до Нового года уйду в рейс с рыболовами через Японию. Буду там ишачить на путине, заработаю на год. Как вы думаете, Игорь Петрович, мы к августу-то закончим?
- Конечно! - уверенно сказал Старшина. - Судья же сказал, что за три недели управимся. Дело-то ясное: убийство, контрабанда. Да и так видно, что вор.
Океанолог обменялся взглядом с Актрисой, потом подумал и сказал:
- Нет, Игорь Петрович, мне этого пока не видно. Более того, судя по редкой фамилии и отчеству Анатольевич, я знаком с его отцом. Профессор Лудов, если это он, - довольно известный географ. Мы работали вместе в экспедициях.
- Почему вы об этом не сказали, не взяли самоотвод? - строго спросил Старшина.
Океанолог выпил разом полстакана компота и опять обезоруживающе улыбнулся своей детской, но одновременно и какой-то умудренной улыбкой:
- Во-первых, я не на отборе, а только сегодня сообразил, когда разобрал его фамилию и отчество. Во-вторых, меня об этом никто не спрашивал и спрашивать не будет, если вы никому не скажете. В-третьих, вы никогда не слышали про теорию четырех рукопожатий? В мире нет человека, с которым каждый из нас не оказался бы так или иначе знаком хотя бы через четвертого знакомого своих знакомых. Я проверял даже на эскимосах, так оно и есть. Человечество едино, мы все кому-то кем-то приходимся. И с этой точки зрения вряд ли вообще возможно собрать двенадцать людей в абсолютно беспристрастную коллегию присяжных. Ну и что ж, что я знаком с его отцом? Если сын невиновен, я его оправдаю, а если виновен, тем строже я буду его судить.
- Ясно, - сказал Зябликов, который выслушал все это очень внимательно и даже в одном месте порывался возразить, но что-то вспомнил и промолчал.
- А сын его, то есть подсудимый, мне вспоминается, был китаевед, профессор Лудов рассказывал, - сообщил Океанолог.
- Ну и что! - сказала Тома, - Я, между прочим, тоже по хинди могу. Пять лет, как дура, учила в кружке в Симферополе. Потом СССР грохнули, и хинди тоже не стало. Ну и мама удрала со мной в Москву, в Центральный военный госпиталь, а папа был военный хирург, он тогда еще не умер.
- Я вас так и буду звать: Хинди, - сказала Актриса. - Вам пойдет. Можно?
- Можно, - согласилась Хинди, - А еще я тоже в театральное пыталась поступать, но куда мне, - Она важно поправила на носу дымчатые очки в немыслимой розовой оправе, но веснушки-то она никуда деть не могла. И чем ей было еще гордиться, девочке из Симферополя, кроме умения сказать "здравствуйте" по хинди?
Вторник, 20 июня, 14.15
Кириченко и прокурорша тоже стояли в это время в очереди с подносами, потому что в столовую для судей их все-таки не пускали.
- Вон он, этот Кузякин, видите? - сказала Эльвира полковнику, с которым обрела свой обычный фамильярный тон, - Не думаю, что с ним у нас будут какие-то проблемы. Вон хвост, как у осла, с красной резинкой, видите, товарищ чекист? Стрелять бы их всех, да ладно, пускай живут, пока я добрая.
- Ну не знаю, не знаю, - сказал руководитель следственной группы. - Они там все с хвостами в своих газетах. Это такие твари…
- Ну, пусть Тульский этому с телевидения… как его… позвонит, раз вызвался.
- Я, пожалуй, целый борщ съем, - сказал Кириченко, как и все люди из его ведомства, не страдавший отсутствием аппетита. - В суде завсегда борщ вкусный. Да он уже позвонил. Будут у вас с ним проблемы, товарищ прокурор. Ты Вике своей передай, пусть деньги готовит. Будут проблемы.
Прокурорша тем временем поставила на поднос полборща, обернулась и замерла:
- Смотрите-ка…
Присяжная Огурцова, доев, пошла к адвокатессе, которая входила в столовую, о чем-то сухо разговаривая с Викторией Эммануиловной. Присяжная, как видно, о чем-то хотела ее спросить, но адвокат Кац холодно отшила ее и пошла к стойке за подносом. Коллега с маникюром, напротив, улыбнулась поощрительно. Марина, смущаясь, задала ей какой-то вопрос и, получив ответ, испуганно убежала из столовой.
- О чем это она вас спрашивала? - уточнил Кириченко, когда представительница потерпевшего подошла к ним с подносом и встала в очередь перед прокуроршей. - Если это не государственная тайна.
- Не тайна, - усмехнулась Виктория Эммануиловна. - Она у меня спросила, как я могу быть представителем потерпевшего, если потерпевший - труп. Я объяснила, что он, конечно, убит и сожжен, но у него есть жена, которой тяжело самой ходить в суд после такого злодейства. Я подумала и не стала уточнять, что эта жена живет за границей и чихать она хотела на все, кроме денег.
- Ну, ты поосторожнее все-таки, - сказала прокурорша, которой бюст мешал дотянуться до сладкого. - Тем более при этой Кац…
- Мало ли, что она могла у меня спросить. Может, она не знает, где здесь туалет.
Она протянула руку со свекольными ногтями, взяла вазочку с желе и поставила на поднос прокурорше, чтобы та не мучилась.
- Вот эту, с маникюром, было бы нелегко сыграть, - задумчиво сказала Актриса, наблюдавшая за ними от своего стола. - Прокуроршу - эту просто, она дурковатая такая, судью сложнее, но тоже можно. А эта вся остренькая, носик остренький, но все молчком. Если вы не знаете, как сыграть, - объяснила она Хинди, - тогда надо представить себе животное, на которое похож ваш персонаж. Она… На лисичку! На лисичку, как ее рисуют в сказках про Колобка.
Все посмотрели из-за стола и молча согласились: точно!
Среда, 21 июня, 10.00
Убранство комнаты присяжных, хотя все здание суда и было построено недавно, больше напоминало учительскую в школе семидесятых годов. Большой овальный стол, по краям которого они складывали принесенные с собой нужные вещи и тут же ставили чашки, стоял посредине, электрический чайник, уже вполне современный, закипал на мебельной стенке из ДСП, и вся полировка вокруг чайника покоробилась. Три окна выходили на улицу с трамваями, из четвертого было видно кладбище; а между окнами стояло несколько кресел и два журнальных столика, а в углу утробно урчал холодильник.
- Ах да, Игорь Петрович, я же ручку принес! - спохватился фотолюбитель Рыбкин, доставая из портфеля и протягивая Старшине какой-то предмет, аккуратно завернутый в газету и перевязанный веревочкой.
- Какую ручку? - не понял Старшина.
Все присяжные, только что рассевшиеся за столом, заинтригованно разглядывали этот предмет в руках Рыбкина. Фотолюбитель хозяйственно развязал бантик, развернул газету и достал вычищенную наждаком старую ручку от оконной рамы.
- Вот! А то тут душно, - объяснил он, встал, подошел к окну, открыл и опять закрыл его своей ручкой. - Только в раме ее оставлять нельзя, а то унесут и не отдадут.
- Молодец! - поддержал Зябликов, - Присваиваю досрочно звание ефрейтора. Принадлежность сдайте старосте. Хинди, примешь ручку под расписку. Окно пока открыть, а когда пойдем в зал, закроешь, чтобы не залез иностранный шпион.
Медсестра пошла и открыла окно, в которое с улицы ворвался запах лета и шум трамвая. Тут щелкнула кнопка вскипевшего чайника, и, сунув ручку в задний карман джинсов привычным движением, Хинди отправилась заваривать чай в большом чайнике с надписью суриком на белом фарфоровом боку: "каб. 326". Все это так складно у нее выходило, что Старшина залюбовался, стал вспоминать каких-то еще других медсестер, которых встречал он по бесчисленным госпиталям, но тут заметил, что и Журналист интересуется Хинди, и помрачнел. Пока он думал, что бы такое ему сказать, Кузякина тронул за плечо присяжный Ивакин:
- Вы в шахматы не играете?