Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы 13 стр.


– А что с системой аварийного спасения? – спросил Феофанов. И вопрос этот был не в бровь, а в глаз, потому что сколько ни ломал над ним голову Иноземцев, ответа не находилось. В самом деле, с ракетой на старте может случиться всё, что угодно. Она может взорваться на третьей секунде (как это было при запуске одного из спутников-шпионов в 1962 году) или на двадцать третьей (как случилось с пуском двух собачек летом шестидесятого). Когда космонавт находится внутри корабля в скафандре, да ещё и в катапультируемом кресле, имеется пусть небольшой, но шанс его спасти. Если процессы на стартовом столе начинают развиваться нерасчётным и трагическим образом, пускающий, сидящий в бункере, может снять трубку и произнести кодовое слово (в случае с Юрием Самым Первым это было слово "Айвенго"), и тогда катапульта отбросит космонавта от терпящей бедствие ракеты. Разумеется, в самые первые секунды после старта это вряд ли бы сильно помогло: всё равно космонавт, скорее всего, попал бы на кипящий и взрывающийся стартовый стол. Но вот начиная секунды с десятой, когда ракета набрала достаточную высоту, и секунды до сороковой катапульта могла людей вызволить. Когда от неё отказались, любая нештатная ситуация на старте оканчивалась одним: летальным исходом для всех троих космонавтов.

– А что тут сделаешь? – развёл руками Иноземцев. – САС для будущего 7К только в разработке. Сделать мы её явно не успеем. Да и не состыкуется она с существующим "Востоком".

– И, значит, что? – вопросил Феофанов.

– Значит, придётся лететь без неё.

– Да, придётся. Но что поделаешь. Полетим. Я бы рискнул.

– А я нет, – вольнодумно возразил Владик.

– А тебе лететь и не придётся, – припечатал Феофанов. Он очень гордился и цеплялся за то, что Сергей Павлович пообещал ему одно место в будущем корабле – если они, конечно, сумеют сладить трёхместный.

– А я и не хочу ни в какой этот ваш космос. – Но он лукавил, конечно. Космонавтов в те годы окружала такая аура всеобщей любви, обожания, преклонения и всепрощения, что волей-неволей мечталось когда-нибудь стать одним из них. Как грезилось недавно Гале Иноземцевой – и она даже очень близко подошла к исполнению своей мечты, но опалила, бедняга, крылышки.

Через неделю Феофанов и его группа, включая Владислава Иноземцева, представила эскизный проект будущего корабля на три персоны главному конструктору ОКБ-1 Сергею Павловичу Королёву.

Королёв Сергей Павлович

Феофанов доложил Королёву: для того чтобы втиснуть целых трёх космонавтов в крошечный шарик нового-старого корабля, надо прежде всего отказаться от катапультируемых кресел и скафандров. И тогда Эс-Пэ воскликнул: "Правильно! Ведь подводники не плавают на лодках в аквалангах. И на Марс когда полетим – тоже шесть месяцев в скафандре в корабле не просидишь". О будущей экспедиции на Марс Сергей Павлович никому, кроме самых близких соратников, да и то в редкие минуты довольства и мечтательности, не говорил. Будешь распространяться – сочтут прожектёром, безответственным фантазёром. Однако для него сейчас не орбитальные полёты были важны. И даже не Луна: Луна хороша для отработки технологий, и вообще это аттракцион для американцев. Главной, заветной целью для Королёва был Марс – как ещё в тридцатые годы, в ГИРДе, приговаривал Цандер: "На Марс! На Марс!" Бедняга Цандер ни до первого спутника, ни до первого космонавта не дожил. А вот Королёв надеялся, что благодаря его стараниям советский человек ещё при его жизни ступит на поверхность красной планеты. Вряд ли Советский Союз в одиночку с этим справится, но ради столь великой цели можно и на сотрудничество с "американами" пойти. К ближайшему великому противостоянию, в семьдесят первом, успеем вряд ли, а вот к семьдесят пятому году можно угнаться и на ближайшей планете примарсианиться. И будет Королёву в том семьдесят пятом всего лишь шестьдесят девять – запросто можно не просто дожить, но остаться бодрым и деятельным руководителем. Главное – за деревьями, этими сегодняшними пропагандистскими трюками для Хрущёва, – не забывать стратегическую цель. И использовать текущую обязаловку для того, чтобы отрабатывать новые системы. Вот сейчас ребята-проектанты предложили мягкую посадку, чтобы космонавты оставались внутри корабля, – прекрасно! Отладим систему мягкой посадки на "Восходах", а потом переставим её на 7-К. А когда-нибудь используем для того, чтобы сесть на Марс.

– Более подробно: как будем сажать корабль? – поинтересовался Королёв у разработчиков. В этот раз Феофанов пришёл к нему с докладом не один, захватил молодёжь – Иноземцева в том числе, – правильно, надо натаскивать юную смену, тридцатых годов рождения.

– Используем идеи десантников, – сообщил Феофанов, – как они приземляют тяжёлую технику. На стропы парашюта в корабле поставим пороховые двигатели. Срабатывать они будут в последний перед приземлением момент и давать дополнительный тормозной импульс. Тормозные движки станут включаться по сигналу от щупа, около метра длиной. Он будет раскручиваться, как рулетка, под днищем корабля и первым встречаться с Землёй. А кресла экипажа сделаем с пружинными амортизаторами, чтобы смягчать удар.

– Хватит ли этого для мягкой посадки? – испытующе наклонил свою большую голову Королёв, глянул исподлобья.

– Хватит. Мне ведь лететь.

Теперь Феофанов при разговорах с Королёвым, если не было посторонних, всякий раз напоминал об обещании отдать одно место в корабле ему.

– А что с системой аварийного спасения?

И Феофанов спокойно ответствовал: "Ничего. На этом корабле её создать не получится".

– И ты всё равно полетишь?

– Полечу. Мы хорошую ракету сделали. Не подведёт.

– Ладно, – подвёл итог Королёв. – Делаем одновременно и проект, и изделие.

Он прекрасно понимал: случись что с ракетой на стартовом столе или в первые сорок секунд полёта, экипаж из трёх человек не спасёт ничего. Просто ничего, даже теоретически.

И всё-таки главный конструктор сказал: делаем. Что это было – азарт зарвавшегося игрока, который с каждым ходом должен всё увеличивать ставки? Или уверенность в собственной непогрешимости? Или вера в судьбу?

И то, и другое, и третье. А ещё – трезвый расчёт. К началу шестьдесят четвёртого года ракета Р-7 слетала больше пятидесяти раз. Все шестеро космонавтов на ней прекрасно стартовали. Десятки пусков осуществили для военных, с макетом боевой части, то есть бомбы, на полигон Кура на Камчатке. На Луну с её помощью автоматические станции отправили, в сторону Венеры и Марса. Разведывательные спутники отработали. Причем фатальных аварий на первых секундах было только две: когда две собачки летом шестидесятого погибли и когда спутник-шпион "Зенит-второй" не смогли вывести – спустя два года. Поэтому вероятность катастрофы на участке выведения хоть и имеется, но она, согласитесь, весьма мала.

А на всякий случай – программа наша космическая строго секретная. И если, не дай бог, трое наших космонавтов погибнут на взлёте – ни мир, ни страна о трагедии не узнает. Дадут секретным указом три Звезды Героя посмертно, вдовам хорошую пенсию назначат, квартиры выделят. Но он, Королёв, везучий. Ещё с тех пор, как в сталинском лагере выжил на Колыме, хоть половину зубов потерял. И на рейс "Индигирки" опоздал, которая везла зэков из Магадана на материк и затонула.

Сергей Павлович чувствовал: всё пройдёт хорошо и в этот раз, особенно если всех гонять, никому спуску не давать и тщательно ко всему подготовиться.

Королёву крики пропаганды о новом "космическом крейсере" и красивая картина встречи трёх космонавтов на родной земле нужны были, чтобы после этого давали деньги и ресурсы на действительно важные вещи. Чтобы разрабатывать и строить всё тот же корабль 7-К – будущий "Союз". Делать тяжёлую ракету Н-1, с помощью которой и на Луну можно лететь, и на Марс. Учить летать спутник связи "Молния" – прообраз тех, с помощью которых смотрят теперь сотни программ по спутниковому ТВ от Калининграда до Магадана. И работать над боевой твердотопливной ракетой (он чувствовал себя в долгу перед военными, Р-7 не слишком годилась для обороны). А ещё надо было запускать автоматические станции на Луну и Марс, отрабатывая ориентацию и связь. И конструировать корабль для полёта на Красную планету. Поэтому новый, переделанный "Восток" для трёх пассажиров – его назвали "Восход" – для Сергея Павловича был, конечно, важен. Очень важен. И провал, а тем более трагедия были недопустимы. Но этот полёт оставался для него всего лишь одним из десятка проектов.

А для Феофанова – и следом за ним для Владислава Иноземцева – на нём сосредоточилась вся жизнь.

Брежнев Леонид Ильич

О подобных вещах в закрытом помещении не говорили.

Пусть вся прослушка Семичастному, как председателю КГБ, подчинялась. Но в том-то и ужас – он может её использовать, а потом Хрущу его сдаст. Или, может, Никита втихаря использует какую-то свою, совершенно личную службу безопасности, о которой даже он, второй секретарь ЦК, не знает.

Поэтому о сокровенном Брежнев Леонид Ильич (второй секретарь президиума ЦК) и Семичастный Владимир Ефимович (председатель КГБ при Совете министров СССР) говорили, прогуливаясь по дачным дорожкам.

Леонид Ильич, как положено старшему – по возрасту и положению, – серьёзный разговор завёл первым. Молвил:

– Смотри, Володя, как американцы лихо со своим президентом расправились. Один, как они утверждают, ненормальный человек нашёлся, несколько выстрелов по Кеннеди сделал, а потом все концы в воду.

Семичастный промолчал, никак не стал комментировать – ждал, что последует дальше. И Брежнев продолжил:

– Я вот иногда думаю: а нашёлся бы у нас такой смельчак, как этот Ли Харви, как его, Освальд? Избавил бы нас от этого кукурузника, а?

И опять промолчал Владимир Ефимович – молчание к делу не пришьёшь, может, он в этот момент соглашался, а может, компромат на собеседника копил.

– Я к тому, – вынужден был высказаться напрямик (или почти напрямик) Леонид Ильич, – что если бы нашёлся герой, который нашего горячо любимого Никиту Сергеича того-с, – он сделал выразительный жест с откручиванием руками воображаемой головы, – то мы бы, конечно, ему весьма и сильно порадовались. Очень, согласись, Володя, кукурузник всем настогребенил. Всё ему неймётся, всё чего-то изменить хочет, народ дёргает, пересаживает. Выборы намечает устроить из двух кандидатов, и партийные, и советские. Ограничения пребывания на высоких постах решил ввести – по возрасту и по сроку. Совнархозы придумал – не пошло, теперь обкомы с райкомами решил разделить, на городские и сельские, слыханное ли дело? Надоел, сил нет!

– С этим, Леонид Ильич, – наконец-то высказал своё мнение Семичастный, – поспорить трудно, надоел. – Брежнев был почти на двадцать лет старше своего собеседника, поэтому в любом случае согласиться было легче и стратегически правильней, чем возражать.

– Вот! – обрадовался второй секретарь ЦК. – Я и говорю: надо Хрущу шею свернуть. У тебя, Володь, в КГБ есть же эти, хех, заплечных дел мастера. Я понимаю, стрелять у нас, как в Америке, не с руки, да и где простой человек винтовку-то или пистолет достанет? Не Техас. Так ведь ты можешь устроить Никите, я не знаю, катастрофу, что ли, автомобильную? Или авиационную? Вон он как раз в Египет собирается лететь, к Насеру в гости. Удобный шанс.

– Леонид Ильич, – строго проговорил Семичастный, – как вы себе это представляете? Ведь в том самолёте, кроме упомянутой вами персоны, будут другие люди. Наши простые советские люди. Их-то за что?

– Лес рубят – щепки летят, – легкомысленно отозвался Брежнев.

За обедом, перед прогулкой, они приняли по паре рюмок перцовки, и на втором секретаре это сказывалось.

– А потом, – продолжил Семичастный, – давайте рассмотрим фигуру исполнителя. Тоже живой человек. А, не дай бог, предаст? Или когда-нибудь брякнет чего-то? И как мы с вами будем выглядеть? Как убийцы – причём кого? Руководителя первого в мире государства рабочих и крестьян! Представляете, какой скандал на весь мир может случиться? Почище, чем с Бандерой и Сташинским.

– Значит, ты, Володя, умываешь руки? Значит, хочешь, чтобы кукурузник по-прежнему нами командовал?

– Подождите, Леонид Ильич. Давайте мухи – отдельно, котлеты – отдельно. Да, я готов согласиться с вами, что руководство партией и страной со стороны Никиты Сергеевича в последнее время всё чаще заводит нас в тупик. И я тоже считаю, что партию и государство могут и должны возглавить более здравые и более молодые силы.

"Молодые! – мрачно подумал тут Брежнев. – На себя и на своего дружка Шелепина намекает. Хорошо ему, сорокалетнему, говорить. Сам со своим Железным Шуриком к власти хочет прорваться. Но тут шалишь! Дайте только Никиту сковырнуть, а там поглядим, кто кого".

А Семичастный продолжал:

– Однако относительно физического устранения первого секретаря ЦК, да ещё руками КГБ, я не готов согласиться и пойти вам навстречу. Вы ведь не станете отдавать мне письменный приказ о ликвидации Никиты Сергеевича?

– Ещё чего захотел, – буркнул Брежнев.

– Во-от, – назидательно пропел Семичастный. – Но, согласитесь, роль и место КГБ в будущем возможном устранении Никиты Сергеевича всё равно невозможно переоценить. Ведь у него имеется личная охрана, которая числится у нас и которую необходимо будет переменить, плюс спецсвязь, которая также в руках комитета. Поэтому очень правильно, Леонид Ильич, что вы решили заручиться моей поддержкой. Без меня, грубо говоря, ничего у вас со смещением дорогого Никиты Сергеевича не выйдет. А что касается его устранения – тут есть над чем подумать. Давайте вернёмся к этому разговору через недельку-другую.

Брежнев понимал, что за участие в будущем перевороте и за поддержку Семичастный станет что-то просить. Будет торговаться, и уже приготовился к этому. Например, генеральское звание потребует – а то несолидно, председатель КГБ, а всего лишь полковник. В лампасах всем ходить нравится. Или попросит Статус комитета переменить – Никита ведь совсем органы безопасности ниже плинтуса опустил, подчинил совету министров. Или заявит Семичастный, что хочет стать членом президиума ЦК или хотя бы кандидатом в члены президиума. Леонид Ильич заранее приготовился предложения председателя КГБ обсуждать и с ним торговаться.

Однако его собеседник взамен за будущую поддержку ничего не спросил, и Брежнев счёл это дурным знаком. Вряд ли, конечно, Семичастный побежит ябедничать о разговоре Хрущёву – не такой идиот, да и Никита надоел уже решительно всем. Скорее, другое: он Леонида Ильича не воспринимает как серьёзного, важного игрока. Сам со своим Железным Шуриком на высшие посты нацеливается. Хочет Брежнева, в итоге, от власти оттеснить и сам на трон забраться. Ну, это мы ещё посмотрим, ещё повоюем!

Вилен Кудимов

У любого настоящего руководителя – тем более такого важного и серьёзного направления, как Комитет государственной безопасности, – должна быть собственная опричнина. Иными словами, личные легионеры, центурионы. Или, если угодно, самураи. Да как хотите их назовите – главное, чтоб имелись люди, лично председателю обязанные и потому лично ему преданные. Такую группу Владимир Ефимович Семичастный начал формировать сразу после того, как, по протекции друга своего Шелепина, возглавил в шестьдесят первом году КГБ. При этом, в каком управлении служили эти легионеры-центурионы, чем занимались и на какой должности, значения не имело. Главное – ум и личная преданность.

Вилена председатель КГБ заприметил, когда ему принесли на подпись два представления: во-первых, досрочно присвоить Кудимову звание капитана КГБ и, во-вторых, наградить орденом Боевого Красного Знамени за операцию по внедрению к главному противнику (то есть в ЦРУ) двойного агента, известного американцам под кличкой Сапфир. Семичастный заинтересовался, попросил принести личное дело Кудимова, а также подробнее доложить об операции. Исходя из документов, Кудимов ему понравился. Молодой, тридцать пятого года рождения (значит, двадцатидевятилетний). Окончил МАИ, инженер по образованию. Выгодно женился – на дочери генерала МГБ в отставке Старостина. И мало того, он вдобавок свою молодую супругу, тоже бывшую "маишницу", Валерию, подставил американцам как якобы ценный источник сведений о советском оборонном потенциале! И она, Кудимова, уже в течение трёх лет кормит штатовцев дезой.

Чем-то этот Кудимов напоминал Владимиру Ефимовичу его самого в молодости – умением цепляться за нужных людей, что ли, и с их помощью продвигаться и делать карьеру. В любом случае с ним следовало познакомиться. И, к чему мелочиться, Семичастный пригласил капитана Кудимова к себе на дачу.

А там, ровно в стиле Леонида Ильича – прогуливаясь по дорожкам, стал проверять, прокачивать новоиспечённого капитана КГБ и орденоносца. Начал так:

– Анекдот мне тут рассказали. Прилетают, значит, американцы на Луну. Встречают их лунатики. Спрашивают: с чем пожаловали, чем собираетесь тут заниматься? Они в ответ: да ничего особенного, флаг тут установим, пробы грунта соберём, да назад, на Землю, вернёмся. А лунатики и говорят: ну, слава богу, а то прилетал тут от вас один, маленький-толстенький, обещал всю Луну кукурузой засеять.

Вилен сдержанно посмеялся – ровно столько, сколько надо, чтобы и рассказчика не обидеть, и к первому лицу в государстве неуважения не выказать.

Семчастный произнёс задушевно: "А вообще, многие говорят, и на самом верху тоже, что Никита Сергеевич устарел, не тянет больше на своих постах. Надо, говорят, его на молодого, более созвучного духу эпохе, менять".

Председатель КГБ сделал паузу, давая собеседнику возможность или подтвердить, или опровергнуть его слова – однако Вилен, ровно в том же стиле, что несколько дней назад сам Семичастный в разговоре с Брежневым, дипломатично молчал. И тогда Владимир Ефимович продвинулся в своём разговоре дальше:

Назад Дальше