На улице уже темнеет, когда я покидаю дом двух "бразильцев", наведя еще некоторые справки в двух-трех соседних квартирах. Темнеет, но я еще не закончил свои дела. Мне предстоит еще одна встреча, назначенная на этот день. Сажусь в троллейбус и покорно даю ему доставить меня к новому жилому комплексу "Восток".
Опуская раздражающие, но излюбленные многими писателями и доходные для них описания всем известных улиц и самых обычных лестниц, скажу только, что помещение, в котором я теперь нахожусь, счастливо контрастирует с беспорядком и неухоженностью квартиры Моньо: обширный зал, застланный бежевым паласом, красивая и хорошо расставленная мебель, светлые стены с несколькими изящными бра, две картины, о которых, по своей неосведомленности, не берусь судить, и широкий стол в углу, заваленный чертежами, - таковы в общих чертах неодушевленные предметы. Что же касается живых объектов, то здесь на первом плане хозяин квартиры - Марин Манев, 35 лет, архитектор, холост и не судим, а на втором - и последнем - Дора Денева, 24 года, студентка, тоже не судимая и представленная мне как невеста уже упомянутого Манева.
Хозяин предлагает мне стул, садится сам на диване рядом с Дорой и, поскольку уже имеет представление о моей профессии, обращает ко мне вопрошающий взгляд.
- Хорошо вы тут устроились, - замечаю добродушно, словно не понимая его молчаливого вопроса.
- В общем да, - соглашается хозяин. Ему уже ясно, что без вступления к разговору не обойтись. - Я против деления квартир на несколько комнат. Люди часто гонятся за количеством комнат, не зная, в сущности, что с ними делать. Человек обычно проводит все свое время в одной комнате, значит, надо, чтобы она была достаточно большой и уютной. Удобная и просторная гостиная и спальня, чего же больше?
- Совершенно верно, - соглашаюсь я. - Плохо только, что, когда пойдут дети, картина изменится…
- Тут есть и другие помещения, - вставляет Дора. - Так что, если вам нужно поговорить с глазу на глаз, я могу выйти.
Она, очевидно, по-своему истолковала направление, которое я придал разговору, но чувствуется, что ей вовсе не хочется покидать гостиную.
- Не беспокойтесь, - говорю. - Я пришел не для секретных переговоров. Речь идет о некоторых самых банальных сведениях, которые я хотел бы получить.
После этого я вкратце рассказываю о неприятном поводе моего визита. Манев слушает меня, нахмурив брови, что вряд ли так уж необходимо, потому что красивое лицо его и без того несколько мрачновато. Может быть, это следствие постоянного и напряженного вглядывания в чертежи? Он высок, строен, с уверенными и энергичными жестами, не вполне соответствующими его тихому, слегка глуховатому голосу, вероятно, атрофировавшемуся из-за постоянного молчания. Лицо Доры также не излучает благодушия.
Какая-то едва заметная тень лежит на ее красивом лице, какая-то замкнутость таится в ее темных глазах и легком изгибе губ.
- Честно говоря, этот поступок Филиппа меня удивляет, - замечает Манев, выслушав меня. - Мой брат, может быть, и не безупречен во всех отношениях, но скандалистом он никогда не был.
- Я просил бы вас пока что абстрагироваться от того, что Филипп - ваш брат.
- Именно это я и делаю, - отвечает Манев резковато, но не повышая голоса. - Филипп как раз принадлежит к тому роду людей, которые больше всего заботятся об изысканности своих манер.
Хозяин посматривает на Дору, словно ожидая, что невеста его поддержит, но она продолжает сидеть с безучастным лицом. Вообще она слушает так, словно все это ее не касается, однако эта маска плохо скрывает ее напряженное внимание.
- Ваши слова звучат немного двусмысленно, - говорю я. - Можно истолковать их так, что Филипп относится к тем людям, для которых внешняя сторона поступков важнее, чем их содержание.
Манев не отвечает, из чего следует, что я попал в точку.
- Вообще говоря, по справкам, которые я навел, получается, что жизнь вашего брата вряд ли можно считать образцом для подражания.
- У каждого есть какая-то своя драма… - уклончиво замечает Манев.
- Правильно. Думаешь об одном, выходит другое. Но это общие положения. А меня интересуют вещи конкретные. Брат ваш раньше, если я не ошибаюсь, жил с вами?
Хозяин кивает утвердительно. Взгляд его, бесцельно и устало блуждавший в пространстве, снова направлен на меня.
- И почему вы расстались?
- Как вам сказать… Мелкие недоразумения. В общем-то главная причина та, что Дора переезжает ко мне. Квартира, как вы видите, больше двоих не вмещает.
Он снова оборачивается к невесте, словно ждет от нее подтверждения своим словам, но женщина продолжает безучастно молчать.
- Понятно. Не так давно от вас поступило заявление о пропаже вашей машины, а спустя два дня вы его забрали. Имеет ли ваш брат какое-нибудь отношение к этой истории?
- Не допускаю, - почти уверенно отвечает Манев. - Просто спустя два дня я обнаружил машину на том самом месте, откуда она исчезла. Вероятно, какие-то подростки угоняли ее, чтобы порезвиться.
Он снова обращает взгляд в пространство, словно думает о чем-то другом.
- В таком случае мне остается только поблагодарить вас за беседу, - говорю я, поднимаясь со стула.
Хозяин тоже встает и смотрит на меня так, словно хочет сказать: "Не думай, что я буду клеветать на своего брата". Дора в свою очередь встает, как бы стряхнув с себя оцепенение, и оба они провожают меня до выхода.
- Может быть, нам еще придется увидеться, - улыбаюсь я. - Не люблю затруднять людей, но в данном случае вина лежит не на мне.
И отправляюсь в обратный путь, думая, что допрос некоторых типов людей в строгой обстановке служебного кабинета куда эффективнее разговоров в атмосфере домашнего уюта. Марин, понятно, как брат, имеет известное оправдание. Но эта малютка… Впрочем, как говорит архитектор, у каждого есть какая-то своя драма.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вопреки всем рассуждениям о пользе проведения допросов в служебной обстановке и вопреки тому, что некоторые коллеги в шутку прозвали меня "инкассатором", я снова начинаю с раннего утра свои хождения по мукам. Потому что, как я сужу и пб другим причинам, "инкассаторство" имеет и свои хорошие стороны - оно сулит выгоды, значительно превышающие расходы на починку сношенных подметок. Ты не только собираешь сведения, но и аккумулируешь впечатления от обстановки, от окружающей среды, не говоря уже о полезности чистого воздуха и йоговского дыхания, сопровождающего хождения по мукам.
Лиза Тенева. Стоп! Ошибка. Искомая гражданка уже не Тенева, а Стефанова, и ее скоро не будет тяготить холостяцкий налог, если судить по округлившемуся животу, выпирающему из полуоткрывшейся двери. Предъявляю привычным жестом свое удостоверение, и дверь растворяется до степени, открывающей доступ внутрь.
- Извините, пожалуйста, только что занялась уборкой, - оправдывается Лиза, снимая фартук и ставя веник в угол прихожей. - Знаете, конечно, эти веники, которые сделаны из перьев и которые поднимают пыли больше, чем собирают. Но не будем заниматься вопросами быта.
Хозяйка вводит меня в светлый холл с неизбежными для каждой хозяйки извинениями "не успела убраться" и "еще не обставились как следует", на что я отвечаю столь же обязательными "что вы, что вы" и "все еще успеется". Потом я сажусь и прошу разрешения закурить.
- Курите, - пожимает плечами хозяйка. - Раз уж нет воли бросить… Мой муж тоже курил, но я его заставила бросить, и вы даже не представляете себе, как он теперь хорошо себя чувствует.
- Завидую ему, - бормочу, пытаясь скрыть сострадание к этому несчастному. Иметь такую командиршу в доме и вдобавок быть лишенным права утешить себя сигаретой… Хорошо еще, что есть люди, которые считают это семейным счастьем.
Закуриваю и, чтобы не сердить хозяйку, вдыхаю дым по возможности глубже, чтобы ликвидировать его у себя внутри.
- Мне нужны сведения о некоторых ваших знакомых. Точнее, о ребятах из "Бразилии".
- Из "Бразилии"? Лучше и не напоминайте! Я о них давно забыла, - отвечает Лиза.
- И Моньо забыли?
- Моньо забыла раньше всех. Хотя он, может быть, самый приличный из них. Но какой безвольный, боже ты мой!
- Пристрастился к табаку, да?
- К табаку? - Она смотрит на меня презрительно, скрестив руки на груди. - Здесь речь не о табаке, а о его будущем. Я не удивлюсь, если он совсем сопьется.
- Идет к тому. А остальные?
- Про остальных не могу сказать, что перебарщивают.
- Но вы только что заметили, что Моньо - все же лучший из них.
- Это да. Потому что он не испорчен. Филипп и Спас не пьют, но они испорченные люди.
- Неужели?
- Да, да. Если Спас подцепит какую-нибудь, обязательно переправит ее Филиппу, потому что Спас не очень падок на это дело. Ему довольно драк и болтовни о легковых машинах.
- А Магда?
- И Магда испорчена, как все они. Если Филипп велит ей пойти с первым встречным, она пойдет, не думая, лишь бы показать, какая она покладистая.
- А другая?
- Та разыгрывает из себя жертву. Вываляются в грязи, а потом прикидываются униженными и оскорбленными.
- Ясно, - говорю, - ну а еще что?
- А что может быть еще? Шляются, бездельничают и языком треплют. Особенно тот, наш философ, Моньо. Дай ему только жевать эту жвачку: "Жизнь как бессмысленное существование", "Развитие как движение к самоубийству"… - Лиза высокопарно произносит эти фразы, пытаясь подражать голосу Моньо. - Наизусть знаю все его словечки. "Тогда кончай с собой, - говорю, - а мне предоставь идти своей дорогой, дурак ты этакий". Вот точно так ему сказала, и больше ноги моей не было в этой "Бразилии". И надо сказать, что я и вправду уже забыла их.
- Я верю вам. И очень сожалею, что заставляю вас вспоминать. Но иначе нельзя, дело требует. А что это была за история с Асеновым?
- Глупая. Как все их истории. Филипп задумал выдать Магду за Асенова. "И чтобы помнила, - говорит, - что это я устроил твою жизнь. Короче, когда уедешь в Мюнхен, не забудь пригласить меня в гости…"
- Так и сказал?
- Ну, не так, но это подразумевалось. Филипп не из тех людей, которые называют вещи своими именами.
- Ну и…?
- И ничего. Она пошла с Асеновым. Не все ли ей равно, с кем пойти. Перепадет ей там кофточка, другая, а остальное…
- А потом?
- Про "потом" не знаю. Я как раз с тех пор больше не была в "Бразилии".
- Ну и правильно сделали, хотя там подают хороший кофе, как я слышал.
- Ой! Ну и хороша же я! Можно, я вам косре приготовлю?! - восклицает вдруг Лиза, истолковав, по-видимому, мою фразу как намек.
- Да нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду, если разрешите.
Хозяйка провожает меня до дверей, не без гордости демонстрируя свой выпуклый живот. Миловидная женщина с природным даром быть хозяйкой, матерью и командиршей в доме. Непонятно, как она попала в ту компанию бездельников. Наверное, в поисках мужа.
- Вы еще придете? - осторожно спрашивает Лиза, провожая меня.
- Не думаю. Зачем?
- Я не против, но понимаете… Я не хотела бы вести эти разговоры в присутствии мужа.
- Будьте спокойны, - говорю. - И следите, чтобы он снова не закурил.
- А за это уж будьте спокойны, - улыбается самодовольно Лиза.
Следующий мой визит - на чердак. Когда я говорю "чердак", не думайте, что это какая-нибудь дыра под крышей с выбитым слуховым окошком и хлопьями паутины по углам. Может быть, этот самый чердак выглядел когда-нибудь именно так, но это уже давно пройденный этап. Сейчас здесь просторное помещение с добротно оштукатуренными и свежевыкрашенными стенами, с натертым до блеска полом, с широким окном, которое открывает панораму соседних крыш, и со старинной, хорошо сохранившейся мебелью. Веселые занавески в синих и белых цветочках. Роскошная репродукция картины "Шильонский замок", такая заманчивая, что так и хочется стать шильонским узником. Горшок с нежно вьющимся растением, которое ласкает своими зелеными листочками всю стену.
Старичок, который вводит меня в эту студию на чердаке, - низенький, но гибкий и подвижный человечек из породы тех, кто живет до глубокой старости. Когда я гляжу с высоты своего роста на хозяина, я просто не могу себе представить, как ему удавалось заключать в свои объятия массивный стан гражданки Гелевой. К счастью, это не та проблема, которая меня сейчас занимает.
- Очень миленько вы тут все устроили, - пользуюсь одной из своих дежурных банальностей, располагаясь в предложенном мне кресле.
Истинное наслаждение сидеть в таком кресле. Так и чувствуешь, как оно поглощает твою усталость, как ты весь расслабляешься, и приходится мобилизовать все свои волевые центры, чтобы не впасть в сладкую дремоту. Ничего удивительного. Мебель, как я уже сказал, старинная…
- Да, уютненько у вас, - повторяю свою банальность в новом варианте.
- Что же остается старому человеку, как не наводить уют в своем гнезде, - отвечает Личев, скорее обеспокоенный, чем обрадованный моими похвалами.
Хозяин, видно, из тех людей, которые, когда их хвалят, непременно ожидают подвоха. Закуриваю сигарету. Старичок тут же вскакивает, подносит мне пепельницу и щелкает каким-то включателем в стене, у которой я сижу. Слышится тихое жужжание, и, к моему удивлению, дым от сигареты плавно течет по направлению к стене и исчезает в крохотном отверстии, которое я только сейчас замечаю.
- Так вы можете курить, сколько хотите, не отравляя воздуха, - объясняет хозяин. И тут же с удовлетворением добавляет: - Мое изобретение. По принципу пылесоса.
- Хитро придумано. Хотя, если хотите знать мое мнение, форточка проделывает ту же работу.
- А зимой? Откроешь форточку - и снова топи печку. При моей пенсии нужно все учитывать.
- Верно, - киваю, - хитро придумано.
- А вот это?
Он нажимает кнопку у кровати, и радиоприемник в другом конце комнаты отзывается музыкой.
- Этого можно достичь и с помощью розетки, - возражаю я осторожно.
- Да, но розетка-то вон где! Зачем мне делать еще одну у кровати? А тут у меня выключатель - и никаких забот. Лежишь себе, и хочешь - включай, хочешь - выключай!
- Здорово!
- А в кухне вы бы посмотрели… - еще больше оживляется старичок.
- С удовольствием, но попозже, - пускаю я в ход свой переключатель. - А сейчас я просил бы вас рассказать мне кое-что о бывшей вашей жене. Когда вы были у нее в последний раз?
- Когда? Пожалуй, с неделю тому назад.
- А поточнее нельзя?
- Да, точно с неделю, в прошлый вторник. Да-да, потому что я просил у нее денег, а она мне говорит: во вторник я ничего не делаю, а денег тем более не дам.
- Ага. А каковы, в сущности, эти ваши финансовые отношения?
Старичок смотрит на меня не то вопрошающе, не то с опаской и отвечает:
- В долгу она у меня. Настояла, чтобы при разводе квартиру отдали ей, а мою часть она мне, дескать, выплатит. И пять лет все платит… в час по чайной ложке… и всегда с криком. Погубила она меня, ну да что там. Когда женишься на старости лет, так и получается…
- А что вы знаете об Асенове?
- Ничего такого. Знаю, что обосновался там, и все. Я в пичную жизнь моей жены, бывшей то есть, не вмешиваюсь.
- Сейчас я вас спрашиваю не о вашей жене, а об Асенове.
- С Асеновым я встречался раз-другой. У моей жены, бывшей то есть. Человек как человек, приличный. Вчера, как узнал, все равно что громом меня поразило. И кто мог это сделать?
Старичок впился в меня своими влажными желтыми глазками, словно и впрямь ожидал, что я ему отвечу.
- И другие спрашивают меня о том же, - отвечаю с легким вздохом, думая о полковнике. - А о чем вы говорили с Асеновым?
- О чем я могу говорить с человеком, которого почти не знаю. Спрашивал его, как оно там, ну и такое прочее.
- И ни о чем больше?
- А о чем же больше?
- У вас раньше было собственное заведение, не так ли?
- Какое там заведение… Пивнушка с гулькин нос.
- А потом вы стали официантом?
- Верно.
- И у вас много знакомых среди официантов?
- Полным-полно.
- Однако иногда вы забываете этот факт. И вынуждаете меня изобличать вас во лжи.
Старичок смотрит на меня, раскрыв рот от изумления.
- Два месяца назад, когда Асенов приезжал в Софию, вы обедали с ним в "Балкане". И обед этот продолжался довольно долго, с вином и разговорами, которые навряд ли ограничивались этими "как оно там". Что же это были за разговоры, Личев?
- Ну… разговоры как разговоры… разве упомнишь, что было два месяца назад…
- Личев!..
- Ну… Интимный вопрос был… поэтому мне не очень удобно…
- Удобно-неудобно, но я должен все знать. Все, слышите?
- Ну, все крутилось вокруг этой его… Магды. Попался человек, думал даже жениться, уж так она его обхаживала: дескать, порвала с той компанией, примерно вела себя и прочее. Асенов ей и вещи, и деньги давал, только живи порядочно, а она его обманывала нахальнейшим образом и продолжала якшаться со своей шайкой.
- Откуда вы знаете такие подробности?
- А потому и знаю, что Асенов просил меня следить за ней. Не было у него здесь других знакомых, вот он и доверился мне и поручил все выведывать, потому что был не дурак и хотел знать обо всем досконально, прежде чем решиться на что-то серьезное.
- Когда он возложил на вас эту задачу?
- Еще при первом своем отъезде.
- А за обедом в ресторане вы давали ему отчет, да?
- Ну, какой там отчет! Рассказал ему то да се, словом, все, что узнал.
- И что вы получили за услуги?
Старичок с достоинством задирает свою лысую голову:
- За кого вы меня принимаете? Я же не частный детектив. Оказал человеку услугу, посидели, выпили - и все.
- И поэтому, значит, брак расстроился?
- Какой же сумасшедший женится на шлюхе? Моя жена, бывшая то есть, тоже не богородица, но хотя бы соблюдала какие-то приличия. А эта… Я должен был вмешаться, чтобы спасти человека…
- Спасти-то спасли, да от меньшего зла, - говорю я, поднимаясь.
Личев снова застывает в недоумении.
- Я хочу сказать, что если бы брак состоялся, то убийства, может быть, и не произошло бы, - объясняю я.
И иду к выходу.
Приезжаю на работу к обеду и встречаю у дверей Дору Деневу. Оказывается, женщина ждет меня уже два часа, я, правда, в этом не виноват, потому что не вызывал ее.
- Я рад, что вы пришли по собственной инициативе, - говорю ей ободряюще, пока мы входим в кабинет.
Дора садится на стул, все еще запыхавшаяся от подъема по лестнице и отвечает сухо-, не глядя на меня:
- Инициатива, в сущности, ваша.
- То есть как?
- Тот ваш намек, что вы придете снова, имел только одну цель - вынудить меня опередить вас и явиться самой.
- Слушайте, Денева, - говорю я. - Если бы я решил вас вызвать, то не было бы необходимости в намеках. Существуют повестки, вот такие белые отпечатанные листочки. Я заполняю такой листочек и передаю человеку, вся работа которого только в том и состоит, чтобы разносить эти листочки по соответствующим адресам. А потом я жду, что вы явитесь в определенный час. Ясно вам это?
Голос мой почти добрый, и я сознательно не напоминаю о том, что сама она в прошлом получала такие листочки в количестве достаточном, чтобы хорошо усвоить этот процесс. Дружеский мой тон, однако, не вызывает понимания.