- Ты мой сын.
- Откуда такая уверенность?
- Ты мой… О, Господи! Что-то с голосом.
- Ничего-ничего, это пройдет, папа. Хорошо, что у меня есть здравомыслящая мать. Она меня очень любит. В отличие от тебя.
- Уходи.
- Я переночую здесь. И не надо так переживать.
- Ты еще не знаешь, что я тоже могу… Могу быть жестоким и… и решительным.
- Да ну? Ну что же, попробуй. Но, в конце концов, это несправедливо: почему это тебе должно достаться столько денег, а мне ничего? Ты их тоже не заработал. Чем ты занимался всю жизнь? Ну, чем? Дедушка, художник Эдуард Листов, не без помощи бабушки Липы пристроил тебя по блату в престижный институт на факультет, по окончании которого, пардон, навоз из стойла вычищать не пришлось. Чистенькая непыльная работенка за хорошую зарплату. Что ты делал в то время, когда другие работали? Заводы строили, землю пахали? Копался в рухляди да писал книги, которые никому не были нужны. Ведь я знаю, что большинство этих изданий были безгонорарными. Несколько тысяч бесполезных экземпляров, которые осели где-то в хранилищах. Они и сейчас никому не нужны, потому что читать их - тоска. Ты же никакого научного открытия не сделал, переписал из нескольких книг в одну, и то "от сих до сих", куда пальцем ткнули. Если бы ты еще разбирался в антиквариате! Ты делаешь вид, что разбираешься, а на самом деле… На самом деле тебе кропала эти книжонки вкупе с кандидатской диссертацией умная тетя Нелли.
- Замолчи!
- Да ладно! Вот она в антиквариате разбирается, я у нее консультировался пару раз, прежде чем продать мамины фамильные побрякушки. А ты только делаешь вид. Чтобы тебя никто не трогал.
- Мамины фа… Да как ты… как ты…
- Да хватит уже! Ты бездельник, и я бездельник. Спасибо, что выучил, только время, когда можно было заниматься тем, чем ты занимаешься, и получать за это большие деньги прошло. Кандидаты наук нынче не в цене. То-то ты бросил преподавать в институте. Как же! Мало платят. Так почему не поделиться наследством? Хватило бы на всех.
- После того, что ты сказал, я лягу костьми, но денег ты не получишь. Я тоже кое-что могу. Ты даже не знаешь, как и твоя мать, что я для вас делал все эти годы!
- Да ладно! Для нас. Ты все делаешь для себя, для своего спокойствия. Кстати, спроси свою мнимую сестренку, как там на самом деле обстояло с ее мамочкой. А я пойду объяснюсь с девушкой Настей.
Сын уходит, а Георгий Эдуардович еще долго не может прийти в себя. Неужели же это и в самом деле не его сын? Сердце подсказывает, что его. Эдик внешне очень похож на своего знаменитого деда, кровь Листовых, тут уж ничего не поделаешь. Но будто бы все дурное, все тайные и явные пороки, что были в роду, смешались, словно черные чернила с красными, и получилось ядовитое вещество неприятного цвета, которое и наполнило Эдуарда-младшего. Как же все это неприятно!
- Георгий? Все в порядке?
- Это ты, Нелли? Зайди.
- Что случилось?
- Где Маруся?
- Ушла к себе. Что-то с Эдиком? Он опять проигрался в карты?
- Послушай, ты кому-нибудь говорила, что писала… помогала мне писать диссертацию?
- Нет, не думаю. Просто все видели, как мы вместе работаем.
- Но там стоит только мое имя. И на книгах тоже.
- Какие пустяки!
- Ты покупала меня, Нелли? Я был сыном твоего мужа, и ты меня покупала. Потому что у тебя детей быть не могло. Зачем?
- Ты говоришь это таким тоном… Хочешь, чтобы я ушла из этого дома?
- Да. Наверное, хочу.
- Но это жестоко.
- Разве тебе жить негде? Или не на что? Ты же умная женщина! В антиквариате разбираешься, как сказал Эдик. Найдешь, чем жить.
- А Настя? Ты же не можешь выгнать меня и оставить Настю?
- Я никого не выгоняю.
- Девочка привыкла здесь жить.
- Девочка! Да ей уже двадцать восемь лет! Хватит ее опекать!
- С каких пор ты стал таким резким? У тебя женщина, да? У тебя появилась женщина? И она ни с кем не хочет делиться? Не Наталья ли запустила свои цепкие коготки в наследство Эдуарда Листова?
- Как ты можешь думать, что я сойдусь снова с Натальей?
- Кто знает. Уж не с Верой же.
- Я хотел поговорить с этой девочкой, с… с Марусей. Почему-то она не просит краски. Тебе не кажется это странным? Ведь ее мать писала, что девочка не расстается с красками ни днем, ни ночью, и рисование - единственная ее страсть.
- Родители склонны преувеличивать.
- Я все-таки зайду к ней. Как думаешь, я ей не помешаю?
- Ты меня расстроил, Георгий. Очень расстроил. За что?
Он выходит из кабинета, обойдя Нелли Робертовну, словно неодушевленный предмет. Словно вещь какую-нибудь, старую вещь, вышедшую из употребления и потерявшую свою ценность.
- Ну, уж нет, - качает головой она. - Разговор еще не закончен.
Вторая половина дня,
Олимпиада Серафимовна подстерегает сына в коридоре:
- Жора, задержись на минутку, пожалуйста.
- Да, мама?
Олимпиада Серафимовна возмущенно встряхивает огромными серьгами.
- Тебе не кажется, что девочка слишком много ходит? Ей надо лежать и лежать, а она бродит по дому, по саду. Меня это беспокоит.
- Боишься, что догадается, сколько здесь дорогих вещей и оценит, наконец, истинные размеры наследства?
- Это не смешно. Ты должен как можно дольше держать ее в неведении и при разделе наиболее ценные вещи оговорить в свою пользу.
- Откуда такая жадность, мама?
- Я пожилая женщина. Я хочу прожить остаток дней, ни в чем не нуждаясь. Вместе с тобой.
- А если я вдруг снова женюсь? И моя жена тоже захочет жить вместе со мной? Как-то вы с ней поладите?
- Что?!
- Мне только пятьдесят лет, я еще не потерял надежды на семейное счастье.
- По-моему, Веры Федоровны и Натальи было достаточно.
- На тебя не угодить мама. Две женщины, обе такие разные. Впрочем, что я говорю? Какие же они разные!
- Георгий, не вздумай делать глупости!
- Мама, я хочу поговорить, наконец, с Марусей.
- Что ж. Иди, сын. Но помни!
Серьги возмущенно звенят, и Георгию Эдуардовичу хочется зажать уши. Давно уже этого хочется. Ну, как можно это носить? Мало того, что полная безвкусица, так еще и массу неудобств доставляют!
Он поспешно идет по коридору к двери Марусиной комнаты. Остальные члены семьи живут на втором этаже ив летних комнатах мансарды, но девушке по лестнице подниматься нельзя, и ей отвели место в одном из служебных помещений. Георгию Эдуардовичу неловко, что будущую хозяйку поселили на том же уровне, что и прислугу, и он все еще не верит сыну. Эдик постоянно врет, поэтому мог и оговорить девушку? Это настоящая Маруся, такая милая, чистая, какой он себе ее и представлял. Ведь такой талант! Почему же она до сих пор не попросила краски?
Он осторожно стучится в дверь.
- Да-да! Войдите!
Девушка сидит на кровати и смотрит в окно. Просто смотрит в окно.
- Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, хорошо.
Как чужие. А чего он ожидал?
- Тебе не принести краски, мольберт, холсты? Из окна прекрасный вид. Да и в саду красиво. Не хочешь что-нибудь написать? Пейзаж, например? Я видел твои рисунки. Это просто чудо. Тебе надо учиться. Я позвоню Эрасту Валентиновичу и приглашу его приехать. Он давно хотел с тобой познакомиться. Это известный искусствовед, критик, друг моего покойного… нашего покойного отца. Так как? Сходить за красками?
- Нет!
- Но почему?
- Я… Настроения нет.
- Как же ты похожа на мать!
- Да. Все так говорят.
Девушка чуть не плачет. Сидит, уставившись в окно, плечи вздрагивают. Что он такого сказал?
- Майя?
- Да?
- Ведь тебя Майей зовут?
- Откуда вы знаете?
Она чувствует облегчение: наконец-то!
- Эдик сказал. Он встретился в поезде с настоящей Марусей Кирсановой.
- Я знаю. Она забыла в поезде сумочку с письмами, а у меня на вокзале украли все документы. Вот Нелли Робертовна и подумала, что я - это Маруся. Мне сейчас уже вещи собирать?
- Куда же ты пойдешь?
- Если дадите денег на билет, поеду домой.
- Я как-то… Не могу прийти в себя. Зачем же было врать?
- Я боялась, что вы за лечение не заплатите. А у моих родителей денег нет. И мама больше никогда не пустила бы меня в Москву, если бы все узнала.
- Далась тебе эта Москва!
- Вы не понимаете. Только здесь и есть настоящая жизнь. Здесь все: театры, университеты, музеи, выставки. Здесь Красная Площадь, Александровский сад, Третьяковская галерея. Когда едешь в поезде, кажется, что он уносит тебя не куда-нибудь, а в сказку. Я виновата. Не подумала. Сама не ожидала, что могу жить в чужой семье и откликаться на чужое имя. Хотя мама всегда называла меня Марусей.
- Майя, мы пока никому ничего не скажем. До завтра. А завтра я что-нибудь придумаю. В конце концов, тебя сбила наша машина, и Миша виноват.
- Это я виновата, я! Дуреха, растяпа. И врушка к тому же.
- Майя, а как же портрет?
- На портрете моя мама. Это правда.
- Не понимаю. А кто же мать Марии Кирсановой? Что, у отца в том провинциальном городе был не один роман, а два?
- Не знаю. Мама никогда ничего не рассказывала.
- Послушай, а ты не знаешь, где сейчас настоящая Маруся Кирсанова?
- Не знаю. Они сдернули стоп-кран и сошли с поезда. Эдик и Маруся.
- Какой мерзавец! Ну, ничего, я найду на него управу! Пусть даже придется опозориться. Ты отдыхай и пока никому ничего не говори. Сиди в своей комнате.
- Спасибо вам. Вы хороший.
- Да и ты славная девушка. Надо было с самого начала рассказать все Нелли. Она не злодейка, не оставила бы тебя без помощи.
- Я все равно бы призналась. Не выдержала бы. Хотелось только немного подлечиться.
- Отдыхай.
Он вышел из комнаты, с облегчением вздохнув. Все-таки, славная девушка, жаль, что она не Маруся Кирсанова. Надо как-то осторожно поговорить с Нелли, ведь она добрая, все поймет. А вот остальные… Собственно, из-за них придется молчать до завтра. Вера Федоровна и мать способны устроить скандал. Что уж говорить о Наталье! Георгий Эдуардович поморщился - да, тут без поддержки Нелли не обойтись. Потом вспомнил о старшем сыне и содрогнулся. Если Эдик успеет обработать Марию Кирсанову, и этому дому, и покою в нем придет конец. Будет скандальный раздел наследства, будут бесконечные суды, ссоры, а как же новая любовь? Как же женщина, которую он рассчитывает ввести в семью? Разве она выдержит все это? Наконец-то встретилось доброе, чистое создание, разделяющее его идеал скромного существования в уединении, в работе над новой книгой, на этот раз, действительно, великой. Господи, дай силы! Как все запуталось! Отец, зачем ты все это сделал?…
…- Ты все поняла, мама?
- Эдик, но как же так?
- А вот так. Он, похоже, все знает.
- Что ж будет?
- Не знаю. Ты пока попробуй все это переварить, а мне надо позвонить. Кто-то должен позаботиться о моем будущем, раз так все обернулось.
Он не решился воспользоваться одним из телефонов в доме. От этих дам всего можно ожидать, слишком уж любопытные. А свидетели ему сейчас не нужны, и вообще никто не должен знать, кому и куда он звонит. Черт, что ж она так долго не берет трубку!
…- Алло?
- Маша? Привет.
- Эдик? Классно, а?
- Как ты там? Что делаешь?
- Скуча-а-ю.
- Займись чем-нибудь.
- Можно я схожу в магазин?
- Зачем? В доме полно еды.
- Я куплю краски. Ну и чего там еще положено.
Краски! Как же он об этом не подумал! О наркотиках подумал, а о том, что можно было бы поступить гораздо проще и загрузить ее работой, не догадался. Она бы сидела целыми днями дома и писала, писала, писала… Художница, как же! Талант.
- Послушай, Маша, ты заблудишься.
- Язык до Киева доведет, корнет. На свете полно симпатичных мужиков, которые с радостью укажут мне дорогу. Сомневаешься?
- Нисколько.
Зачем он оставил ей ключ? Дурак!
- Корнет, ты чего такой? Злой, да?
- Да тут возникли некоторые проблемы. Я должен задержаться и ночевать не приеду.
- Как? Мы еще не поженились, а ты уже не приходишь домой ночевать?
- Дела, Милая, дела. Между прочим, не столько мои, сколько твои. Так что постарайся меня дождаться.
- Не бойся, не убегу. Если, конечно, не встретится мужик покруче, чем ты. Но это вряд ли.
Надо было все-таки посадить ее на наркотики!
- Маша, я завтра буду. Целую. Я позвоню еще.
- Проверяешь? Ту ти, ту-ту-ту. Пока, корнет!
Гудки. Чертова девица! Если бы на ее месте была эта Майя, все было бы гораздо проще. Та просто в рот смотрит, как очарованный кролик. И хорошенькая к тому же. Не такая броская, как Маруся, но зато на любителя, просто цветочек. А может?… Тьфу ты! Какая глупая мысль! Если бы можно было навсегда оставить ее Марией Кирсановой! Но ведь есть же ее родители и Алевтина Кирсанова. Родители! Отец вполне может вызвонить мать Маруси и та кинется искать свою блудную дочь. Ну и что? Пусть ищет. Ладно, утро вечера мудренее, что-нибудь да придумается.
- Эдик!
Нашла все-таки! Он спрятался в саду, чтобы никто не слышал, как он разговаривает по мобильному телефону с настоящей Марусей, а Настя все-таки выследила.
- Привет, - кисло сказал он.
- Здоровались уже. Эдик, как же так?
- А что случилось?
- Ты не звонишь, не объявляешься, а в твоей квартире снимает трубку какая-то девица. Разве ничего не случилось?
- Видишь ли, Настя, у меня проблемы.
- Проблемы? Но почему, как раньше, не рассказать все мне?
- А чем ты можешь помочь? Денег достанешь?
- У меня нет своих денег, - потерянным голосом говорит девушка. - Я раньше думала, что тетя… Я с ней поговорю.
- Поговори, поговори.
- Эдик, ты не хочешь со мной погулять по саду?
- Знаешь, я устал. Не выспался и вообще.
- Ты какой-то…
- А если меня завтра убьют?
- Убьют?!
- Я должен кучу денег, у матери больше ничего нет, а отец… лучше бы его не было, такого отца!
- Все так серьезно?
- Более чем. Поэтому оставь меня в покое.
- Эдик, но я же люблю тебя!
- По крайней мере, хоть кто-то придет поплакать на мою могилу.
- Эдик!
- Ну, что еще?
- Я все сделаю. Я что-нибудь придумаю.
- Что ты можешь придумать?
- Я… я… я…
- Настя, не надо. Я женился бы на тебе, честное слово, но…
- Сколько тебе нужно?
- Чем больше, тем лучше. Хотя бы несколько тысяч долларов. Пять, десять.
- Пять или десять? А сроки?
- Сроки кончились. Можно продлить их только под получение наследства.
- Наследство, наследство. Эдуард Олегович дурно поступил с тетей. Как же теперь?
- А никак. Пойду, прилягу. Мне надо подумать о своих проблемах.
Ушел. Как же быть? Так ждала, так ждала, а он холоден, словно бы ничего и не было: обещаний, жарких поцелуев, красивых слов, которые он говорит, словно плетет тончайшие кружева, и узоры эти можно хранить в памяти бесконечно и любоваться ими бесконечно. Никогда больше не будет такого, как Эдик, и вообще больше не будет никого. Кто она такая? Некрасивая, а теперь еще и небогатая наследница. Что тетины деньги? Их мало, слишком мало для такого, как Эдик. Он привык к роскошной жизни. Еще бы! Должно быть, ни одна женщина готова отдать все свои деньги, чтобы только оставался рядом, говорил, что любит, пусть даже это заведомая ложь.
- Настя! Погоди. Куда ты так спешишь?
Шофер Миша тут как тут, глаза у него, словно у теленка, которого ведут на бойню.
- Дай пройти.
- Опять он! Да не женится он никогда на тебе, не женится! Зуб даю, что не женится! Выходи за меня.
- Нет.
- Почему?
- Не хочу. Дай пройти.
- Почему не хочешь? Из простых, да? Образования нет, да? Хочешь, все будет? Образование, деньги, дом свой.
- Не говори глупостей. Тебе неоткуда все это взять, как будто я не понимаю.
- А по-простому нельзя? У меня квартира есть. Будем жить, я работать пойду. Водителем автобуса -могу, им, говорят, хорошо сейчас платят.
- Сколько?
- Ну, тысяч десять - двенадцать. Может, и больше.
- Рублей?
- Какая ты.
- Такая. Дай пройти.
- Ну не вечно же будет такая жизнь! Мне Ольга Сергеевна говорила, будто все скоро изменится. Будто в доме будет новая хозяйка.
- Будет. Маруся.
- Да не Маруся, в том-то и дело.
- Что-что?
- Что слышала.
- Ты что-то знаешь?
- Знаю, не знаю, тебе какая разница? - усмехается Миша. Глаза у него темно-карие, как у Эдика, только нет в них ни обволакивающей ласки, ни печали, от которой сердце так сладко замирает, что хочется из кожи вон выпрыгнуть, и голенькой, беззащитной, обжигаясь до боли, пройтись по матушке-земле.
- Дай пройти!
- Ты помни только: попросишь - все сделаю.
Все? Ты простой шофер, не подпольный миллионер, не владелец заводов, газет, пароходов, и денег-то у тебя нет. А сейчас ой как нужны деньги, чтобы спасти Эдика. А вдруг его и в самом деле убьют? Настя холодеет. А в такие минуты ей, как всегда, хочется бежать к тете, просить помощи.
- Тетя! Тетя Нелли!
- Девочка, что случилось?
- Мне надо денег.
- Много?
- Пять тысяч долларов. А лучше десять. Наличными.
- Наличными? Ты с ума сошла! Такие деньги! Зачем?
- Надо.
- Я, кажется, понимаю. Эдик опять проигрался в карты. Или в рулетку. Тебе лучше о нем забыть.
- Но как же? Я думала, что мы поженимся.
- И я думала, что вы поженитесь. Что муж оставит деньги мне, Георгий поможет сыну, и у вас все будет, и вы будете жить хорошо. Но все осложнилось. Как бы не пришлось вообще уехать из этого дома.
- Как уехать?
- Это все Георгий. Георгий Эдуардович. Он отчего-то ополчился против меня. Я так думаю, что тут не без женщины.
- Вера Федоровна? Наталья Александровна? Но разве они так плохо к нам относятся?
- Боюсь, что тут какая-то другая женщина. Все-таки, он сын своего отца. Покойный Эдуард только после пятидесяти почувствовал вкус ко всем этим романам с молоденькими девицами, и, как видишь, одна из них родила Марусю, из-за которой теперь столько проблем.
- Марусю? Но, может быть, она заступится?
- Не знаю. На первый взгляд, девушка хорошая, добрая.
- Мы можем о ней заботится. А она… Она поможет Эдику.
- Попробую еще раз поговорить с Георгием. И ты его попроси.
- Хорошо, тетя Нелли.