Ни один из планов так и не был реализован. Я ехал по Москве, а они ехали за мной. Я уже начал уставать от "погони", но они не форсировали события. Просто далеко меня не отпускали. Сначала я думал, что еду домой, но оказалось, что на квартиру к Павлу Сгорбышу. Я знал, что этот месяц проплачен, и квартирная хозяйка еще не объявилась. Ключей у меня не было. Их не было и у любознательной соседки. Но мне необходимо делать хоть что-нибудь.
Поэтому я остановил машину у подъезда, в котором жил Павел Сгорбыш, и вошел в дом. Взлетел на второй этаж и посмотрел в окно. Тут же увидел заляпанные грязью номера. Из машины с тонированными стеклами никто не вышел. На пятый, последний этаж я поднялся пешком. Постоял на лестничной клетке, пытаясь выровнять дыхание. Прислушался. Меня никто не преследовал. Я хотел было пойти самым длинным путем. Позвонить в дверь любознательной соседке, узнать у нее телефон квартирной хозяйки, поехать к ней, достать ключ при помощи магии своей улыбки либо притащить женщину сюда. Чтобы она открыла дверь, и я бы вошел. Я готов был измотать и себя, и своих преследователей, проделав бесполезную работу. Что-то мне подсказывало, что она бесполезная. По этой причине я и подошел к двери квартиры, которую снимал Павел Сгорбыш. Дверь была закрыта, но не заперта. Потому что, когда я ее толкнул, она открылась.
Они взломали замок. Когда это случилось? До того, как я приходил сюда и спрашивал, где Сгорбыш? Да. Но после того как я получил конверт. Они не добились от Сгорбыша главного: где находятся снимки? И разумеется, негативы. Они убили его. И приехали сюда. Они обшарили всю квартиру. Я в этом убедился, как только открыл дверь.
В маленькой однокомнатной квартирке все было вверх дном. Сюжет развивался, как в боевике. Мне незачем это описывать, картина известная. Подушки вспороты, шкафы распахнуты, из сахарницы высыпан сладкий песок. Они не оставили ни единого потаенного уголка. Даже линолеум в одном месте был вспорот, а половицы разобраны. Проявочная, в которую была переоборудована кладовка, разгромлена. Все залито реактивами, пленки засвечены, CD поцарапаны. Если бы Сгорбыш был жив, квартирная хозяйка выставила бы ему такой счет, что на компенсацию убытков ушли все его сбережения.
Мой визит сюда бесполезен. В отличие от них я не профессионал. Я понятия не имею, где искать и что искать. И как искать. Мне И в голову не придет опрокидывать сахарницу! Я представил себе липкий негатив и передернулся. Какое варварство! Все фотографии, сделанные Сгорбышем, уничтожены! Все, что составляло смысл его жизни, порвано на мелкие кусочки! Хорошо, что он уже умер. Если бы он это увидел, то его сердце разорвалось бы. Как вовремя это случилось. Его жизнь пришла к логическому завершению. Сгорбыш выработал свой ресурс и умер.
Жаль только, что от него ничего не осталось. Был человек, и нет человека. Имущество, принадлежащее ему, уничтожено. Снимки, сделанные им, порваны. А ведь среди них были и гениальные! Но один неудачный (или удачный?) кадр перечеркнул всю его жизнь. Стоило ли оно того? Во имя чего Павел Сгорбыш пожертвовал всем? Ради денег? Не верю! Я хорошо его знал. Я не могу поверить, что причиной были деньги. Тем не менее… От гениального фотографа не осталось ничего. Мне нечего было спасать. Разве что те снимки и негативы, которые остались в редакции, да кое-что у меня дома.
Я чувствовал себя опустошенным. Важная часть моей жизни уничтожена. Я потерял человека, к которому был привязан, я возненавидел работу, которую еще две недели назад обожал. Кто это сделал и зачем? Неужели оно того стоило? Я должен разгадать ребус Павла Сгорбыша. Машинально я погладил полу пиджака, за которой находился внутренний карман, а в нем заветный конверт. Надо идти.
Здесь нечего было делать. Я стоял на пороге единственной комнаты и смотрел на мусор, которым был усеян затоптанный пол. Прямо передо мной лежал старый журнал. Кажется, "Работница". Или "Крестьянка". Я не мог сказать этого с полной уверенностью, потому что обложка отсутствовала. Ее варварски оторвали, а сам журнал отбросили в сторону. Машинально я поднял журнал, глянул на страницу с выходными данными и также машинально отметил дату выхода: тысяча девятьсот семьдесят какой-то год, октябрь. Старье! Я бросил журнал обратно на пол, где валялись обрывки фотографий и прочая дребедень. Потом развернулся и вышел на лестничную клетку. Позвонил в соседнюю дверь. По ту сторону раздались шаги, кто-то долго смотрел в глазок, потом мне, наконец, открыли.
- Что случилось? - спросила соседка. Ее уже не удивляли мои частые визиты сюда.
- Я и сам хотел бы это знать. Скажите, милиция не приходила?
- Милиция? Зачем?
- К Сгорбышу. Дело в том, что он умер.
- Да что вы говорите! - она всплеснула руками. Потом припечатала: - Опился. Кто ж его будет хоронить?
- Я.
- А вы ему кто? - с любопытством спросила она и посмотрела на мои волосы.
- Мы вместе работали.
- А! Вспомнила! Он говорил! Надо же! Неужели ж на работе и похороны оплатят?
- Оплатят, - с уверенностью сказал я.
Потом подумал, что надо бы заявить права на тело Павла Сгорбыша. Как бы его труп не сочли невостребованным и не бросили в общую яму. Нужно наведаться в морг. Я вспомнил машину с тонированными стеклами, стоящую у подъезда, и передернулся. Вот как раз в морг спешить и не стоит. Такой случай они не упустят. Как войду, так и не выйду.
- А вы разве не слышали, как за стенкой ходят люди? - поинтересовался я у соседки Сгорбыша. - Громко говорят, двигают мебель?
- Да кто ж нынче ее не двигает? Надо мною чуть не каждую ночь оргии устраивают! Пока линолеум на полу лежал, было терпимо, а как во время ремонта ламинатом застелили, хоть караул кричи! Вилку уронят - и то слышно! Я уж и участковому жаловалась, в местное отделение милиции ходила! Аж в городскую управу! Да кому до этого есть дело? Там молодежь гуляет. Послали меня куда подальше. "Иди, - говорят, - бабка, не мешай нам". Хорошо, не побили. Я на шум внимания уже не обращаю. А за стеной ли, наверху ли, мне без разбору. Я, как шум услышу, петь начинаю.
- Как-как? - удивился я.
- Караоке. Врубаю на полную громкость и пою во весь голос. Они мне танцы, я им - пение. Хотите послушать?
Я не успел сказать "нет", как она затянула:
- "А я девочка-зима, а я девочка-лето…"
Стены панельной пятиэтажки содрогнулись. Акустика здесь была, как в главном зале консерватории! А петь женщина привыкла громко, дабы перекричать дискотеку на верхнем этаже. Слышно аж в соседнем подъезде! Если не в соседнем доме, который стоит вплотную. Я чуть не расхохотался. Думал, наивный, она их давит русским народным "раскинулось море широко", но пенсионеры нынче пошли продвинутые. Веселые же здесь ночки! Я начинал понимать участкового. "Девочка-лето" допела припев и счастливо улыбнулась:
- Ну, как?
- Супер! Мне нравится репертуар.
- Спеть еще? - с готовностью предложила она.
- Теперь моя очередь вас развлекать. На вашем месте я позвонил бы квартирной хозяйке Сгорбыша и попросил ее приехать, - сказал я женщине. - Похоже, что у нее проблемы.
Я распахнул дверь. Соседка заглянула в квартиру и ахнула:
- Господи!
- Вот именно.
- Говорила я Вальке! - с торжеством сказала женщина. - Предупреждала! Не сдавай квартиру! Какие ж люди до денег жадные! Расхлебывай теперь! Сейчас я ее обрадую! Вот уж обрадую! - И она исчезла за дверью своей квартиры.
Что касается меня, я вышел из подъезда и направился к машине. Моя миссия была выполнена.
Они меня дождались. Я уже начал к ним привыкать. Кивнул издалека и хлопнул дверцей машины. Поехали!
Я решил не откладывать дело в долгий ящик и направился в редакцию. Машина с тонированными стеклами по-прежнему следовала за мной на почтительном расстоянии, но я не обращал на нее внимания. Привык. Этот день был насыщен событиями. В редакцию меня пропустили беспрепятственно, хотя, пока я мотался по московским пробкам, рабочий день подошел к концу. Половина сотрудников уже разошлась. Лето, кому ж охота в офисе сидеть? Все ищут предлоги, чтобы время, проведенное на работе, сократилось до минимума. Тетя Клава, сидевшая на вахте, спросила только:
- Решил к нам вернуться, Леня?
- Подумываю об этом, - улыбнулся я.
- А здесь без тебя скучают.
Я вспомнил об обманутых женщинах, которые сделали альбом для холеной блондинки, предназначенный в подарок директору комбината. Месяца не прошло, а нет уже ни Сидора Михайловича, ни блондинки. Значит, и я свободен от обещаний. Я шел по коридору и машинально улыбался. Мне было больно: я вспомнил Сгорбыша, который никогда уже не пройдет на свое рабочее место по этому же коридору. "От боли плачут". Кто бы меня этому научил?
В студии ничего не изменилось. Шушукался задник, раскачивались стулья, хрустели карандаши. "На птичьих правах" высиживали на жердочках до упора, ведь все они мечтали сделать карьеру. А вот начальство уже разбежалось: в офисе я никого из них не приметил, а двери кабинетов были в положении "заперто". Не надо быть Штирлицем, чтобы определить это, и не дергая за ручки. К моему удивлению, на нашей со Сгорбышем половине горел свет. На мой взгляд, его было многовато, и он был слишком уж ярким. Я вошел. На высоком табурете, похожем на те, что стоят у стоек в барах, неестественно выпрямив спину, сидела приглашенная звезда. К интервью, которое ей предстояло дать, полагались фотографии. Возле нее суетился Длинношеее.
Девочку я знал. Мы раньше встречались на тусовках. Хотя "девочку" - это мягко сказано. Она была солисткой поп-группы, образовавшейся в тот год, когда я сорвался и пустился в бега. Во времена моих дальних странствий и взошла ее звезда, но света от нее было так мало, что он терялся вблизи долгожителей шоу-бизнеса. За эти годы я поумнел, а она располнела и потеряла свое место в девичьем трио. Теперь звезда пыталась сделать сольную карьеру, но денег не хватало. Немного их и у ее спонсора, раз она пришла давать интервью в наш заштатный журнал. Рейтинг его, конечно, вырос, но были издания и покруче. Знающие себе цену звезды предпочитали заплатить больше, но зато намозолить глаза всем. Месяц красоваться на видном месте во всех киосках страны и собрать на своё лицо всю шелуху от семечек нашей необъятной страны. Я лично видел, как на мою мать, сидя на лавочке в сквере, плевалась очистками неопрятная особа с сальными волосами. Но с этим ничего не попишешь. Они за тебя заплатили, могут хоть с кашей съесть. Можно лишь сделать вид, что не имеешь к этому никакого отношения. И улыбаться. Но пустившейся в свободное плавание "девочке" такая дешевая популярность нужна до зарезу. Между нами не было даже намека на роман, тем не менее она считала себя вправе интимно целовать меня в щечку и с намеком гладить мою руку. Вот и сейчас, едва я вошел в студию, она вскочила с радостным воплем:
- Лео! Привет! - И бросилась мне на шею.
Я попал в неловкое положение. Меня облизывали на глазах у парня, чья шея от любопытства все увеличивалась и увеличивалась в размерах, так он тянул ее в нашу сторону. Слава богу, я здесь больше не работаю, и мне нет надобности шифроваться. Пусть узнают наконец, кто я такой. Облобызав меня, звезда тем не менее сказала:
- Тебе придется подождать. Моя очередь. - Видимо, она подумала, что я пришел за тем же: запись интервью и фотосессия. Вдруг я решил запеть? - Но я скоро освобожусь. Подкинешь до дома?
- Разве ты не на машине?
- Ну, это не проблема! Хочешь - поедем на твоей.
- Боюсь, что у меня дела.
- А у меня сегодня день рождения!
- Поздравляю.
- А подарок?
- Запиши на мой счет, - небрежно сказал я.
- Хотелось бы натурой.
- Милая, я не форме.
- У тебя что, месячные? - хихикнула она.
- Годовые.
Я начал злиться. С некоторых пор пустой треп меня утомляет. Ну что им всем от меня надо?
- А я слышала, ты свободен.
- Информация устарела. Я женюсь.
- Ах вот оно что! И на ком?
- Есть одна девушка.
Я был уверен, что есть. Только где?
- Что ж… - разочарованно протянула певица. - Но если ты передумаешь…
- Я знаю, где тебя найти.
- Ну, что ты стоишь? - набросилась она на Длинношеее. - Тупица! Долго я буду ждать?
- Сейчас, сейчас. - Он начал суетиться, неумело возиться с зонтиком, дабы по месту направить свет. Ему требовался помощник.
Глядя на это, я невольно поморщился. Кто его сюда впустил? Достойной замены не нашлось? Это же варварство!
- Дай сюда! - не выдержал я и отобрал у него фотокамеру. К счастью, она была цифровая. Будет Длинношеее возиться с пленкой! - Отойди в сторону. С зонтом отойди, идиот! Левее. Правее. Ниже. Стоп! Замер! И ты замерла.
- О! - только и сказала "девочка".
Меня она слушалась беспрекословно. Уж я-то знаю, как обращаться со звездами!
- Расслабься, милая.
- O!
- Подумай о чем-нибудь приятном.
- О! - Она сладко зажмурилась, я мстительно щелкнул затвором. Получилась "свинка": прищуренные глаза и толстые щеки. Потом опомнился: надо спасать Длинношеее и наш гламурный журнал. Его репутацию. Я нежно улыбнулся враз поплывшей модели.
- Я знаю, о чем ты думаешь. Я здесь, рядом. В такие моменты не надо закрывать глаза. Распахни их пошире. Я хочу это видеть. Не на меня смотри. Вдаль. Дрожи ресницами. Твои глаза влажны от избытка чувств. Парень, в сторону с зонтом. Опустил. Чуть выше. Подбородок вверх. Чуть ниже. Стоп! Оба застыли! - Я раза три щелкнул затвором и протянул ему фотоаппарат: - На, держи. Чудовище!
Длинношеее быстренько просмотрел сделанные кадры и завопил:
- Класс! Ну, прямо как Горб! Вам нравится?!
Звезда спрыгнула с табурета и подскочила к нему:
- А ну, дай! - И, обращаясь ко мне, сказала: - Супер! Лео, а я и не знала, что ты этим балуешься! Где ты этому научился?
- В МГИМО, - раздраженно ответил я.
- А кто будет снимать тебя?
- На сегодня с меня уже хватит съемки.
Я пережил Лену, почти пережил эту особу, у которой сегодня день рождения, мне надо подумать и о деле. К счастью, у нее зазвонил мобильный телефон. Минут пять она с кем-то ворковала. Я собирался с мыслями. Длинношеее просматривал фото.
- Ну, вылитый Горб! - с чувством сказал он. - Мастер!
- Да, я кое-чему у него научился, - небрежно ответил я.
- А вот у меня не получается, - вздохнул парень.
- Зато у тебя другое получается. Шпионить.
Я подошел к столу и выдвинул ящик. "Девочка" закончила разговор по телефону и нетерпеливо спросила Длинношеее:
- Ну, все?
- Я думаю, этого достаточно, - важно ответил тот.
- Тогда я полетела. Лео, пока!
- С днем рождения, - усмехнулся я.
- Что? Ах да, - спохватилась она.
Так и есть: соврала. День рождения у нее где-нибудь в январе. Но вдруг да прорежет?
Как только "девочка" исчезла, Длинношеее захихикало:
- Я так и думал, что ты тот самый Леонид Петровский. А мне никто не верил.
- Что значит - тот самый? - грозно спросил я.
- Я навел справки, - по-взрослому сказал он. - И мне стало понятно, почему она тебе дала.
- Стоп! - скомандовал я. И схватил его за грудки. Тряханул, а потом толкнул в темный угол, на стул: - Сидеть. Значит, это твоих рук дело?
- Ка-ка-какое дело? - залепетал он.
- Фотографии в Интернете? Звезда сериала. Обнаженка. Я понял, почему Сгорбыш начал запирать ящик. Ты их выкрал, так?
- Я то-то-только карту.
- Карту памяти?
- Я ве-ве-вернул.
- После того, как дал скопировать. За сколько ты ее продал?
- Пя-пя-пять штук.
- Доллары?
- Да.
- Дешевка!
Мне захотелось его убить. Вот она, английская булавка! Павел Сгорбыш здесь ни при чем. Тут я сообразил: подозрительно тихо. "Задник" молчит. Даже стулья не скрипят. Но молчать они не умеют. Значит, внимательно слушают. Не хватало только при них устраивать разборки! Я еще разок тряхнул Длинношеее:
- Слушай сюда. Сейчас ты мне выдашь все. После Сгорбыша остались снимки. Я хочу их все. И негативы. Ты наверняка что-нибудь выкрал. Где они?
- До… - он икнул. - Дома.
- Дома где?
- У меня.
- Один живешь?
- С… с мамой.
- Все?
- И с папой.
- Женат?
- Нет.
- Братья, сестры есть?
- Нет.
- Дети?
- Ка-какие дети?
- Понятно. Сам еще ребенок. Сейчас у меня нет времени. Ты что-то скопировал?
- Да.
- Что?
- Я не… не помню. Там было много интересного.
- В ящике стола?
- Да.
- В основном тебя интересовала обнаженная натура. Так?
- Да. Модели. - Он облизнул губы.
- А трубы?
- Ка-какие трубы?
- Строящиеся особняки?
- Ка-какие особняки?
- Твою мать!
А с другой стороны…
Я посмотрел на него повнимательнее и подобрел. Ведь это мой шанс! Интересно взглянуть на снимки, которые он выкрал. Похоже, об этом никто не знает. Ну, кто мог предположить, что любознательный молодой человек из категории "на птичьих правах" настолько интересуется фотографией? Но с ним все понятно. Его интересуют девочки, вот он и залез в ящик стола Павла Сгорбыша. Копировал снимки моделей, топлесс. А однажды наткнулся и на мою фотосъемку. Разве он мог удержаться?
- Что было здесь? И что есть? - вцепился я в Длинношеее.
- Я не понял.
- Пойдем-ка, посмотрим.
Мы направились к столу. Теперь верхний ящик не был заперт. Я вытащил его и вытряхнул содержимое на стол. Все снимки были мне, в общем-то, знакомы. Здесь и те, которые мы делали для трех фотоальбомов по заказу фирмы. И, что меня порадовало, строящийся особняк! Тот самый, возле которого нас завернул бдительный охранник! Всего один снимок. Но ведь был! И как я это проморгал? Снимок затерялся среди десятков других. Длинношеее смотрел на меня, и его шея все больше вытягивалась. Он пытался понять: что я ищу?
- Я все это забираю, - небрежно сказал я.
И сгреб фотографии в полиэтиленовый пакет. Потом направился в закуток, где Сгорбыш занимался фотопечатью. Львиную долю работы он делал на дому, но и здесь кое-что имелось. Цифровые фотографии я предпочитал обрабатывать лично и у себя дома. Поэтому компьютер даже не включил: там не было ничего интересного. Меня интересовали негативы, которые имелись у Сгорбыша. К моему удивлению, студию не тронули. Они сюда не добрались. Охрана, что ли, помешала? Ай да тетя Клава! Я ее недооценил. Думал, сидит на вахте для проформы. А она завернула профессионалов! Силами одной боевой единицы женского пола. Либо они были уверены: негативов здесь нет. Тех, которые их, собственно, и интересуют. Кого "их", я пока не знал. Мне уже казалось, что это тайная организация. Подпольный синдикат. Воображение рисовало картины пыток, перевозку наркотиков и даже работорговлю.