В середине 1952 года Сталин стал особо подозрителен. Я слишком хорошо его знал, чтобы не понимать: в любой момент он может нанести удар. Я понял, что ждать ареста легкомысленно и начал готовить бегство из СССР. Со времен войны у меня были личные связи с самыми важными нашими агентами. На встречи с ними ходил я лично через окна, которые подготовил сам и про которые кроме меня никто не знал. Теперь эти окна были законсервированы, но не ликвидированы. Летом я проверил два окна, работали они безотказно.
Я связался со своими личными агентами, это были испанцы, вывезенные после разгрома испанской республики в СССР и потом возвращенные нами для нелегальной работы в Европу. Нескольких из них знал только я и мог им доверять. Я решил проверить, не остались ли какие-нибудь средства в швейцарских банках.
Оказалось, что остались довольно внушительные суммы в трех банках, куда Сталин не рекомендовал переводить деньги в конце войны. Кроме того, к своему великому изумлению, я узнал, что ценности, перевезенные в Испанию, реализованы не все. Операции были приостановлены в 1942 году, так как человек, которому мы доверяли, тяжело заболел. Умер он в 1945 году. Завещание он оставил, как и было договорено, на несуществующего человека. Сделать паспорт и документы на имя такого человека не представляло труда.
Тогда же я составил план ухода. В центральном аэропорту в Москве всегда дежурил самолет для "генерала Багрова". Этот самолет доставлял меня на объекты, связанные с выполнением задач по ядерной программе, в том числе на урановые разработки в Чехословакии. Там в маленьком городишке размещался исследовательский центр, куда мы после войны свезли некоторых ученых из Германии. Позже туда привозили ученых, готовых с нами сотрудничать, но не выразивших желание переезжать в СССР.
5 марта 1953 года умер Сталин.
К лету стали накаляться мои отношения с Хрущевым. В первый раз я увидел его злые ликующие глаза 10 июня, когда я потребовал, чтобы он дал команду послу в Штатах посетить государственный департамент и потребовать по крайней мере отложить казнь Розенбергов, назначенную на 19 июня. Тогда я понял, что он сделает все возможное, чтобы от меня освободиться.
В середине июня я стал получать сведения о готовящемся против меня заговоре. О дате меня предупредил маршал Жуков через своего ординарца. Тот назвал дату: 26 или 27 июня.
26 в пятницу отменили заседание правительства, и я уехал обедать домой. Семья была на даче. Во время обеда я увидел, как во двор въехали два бронетранспортера. Я понял: пора уходить.
В одной из комнат еще в начале войны был оборудован хорошо замаскированный выход в коридор, который вел в подвал соседнего дома. Этим выходом я пользовался, когда для выполнения особых задач мне нужно было уйти незамеченным.
Я открыл дверь и вышел в коридор. На полке слева лежали карманный фонарь, парик и очки. Через несколько минут я был в подвале соседнего дома и, убедившись, что в подъезде никого нет, через потайную дверь, смонтированную в начале войны, вышел на улицу.
Еще через десять минут я входил в дом на улице Чайковского. Там в углу двора есть подъезд с лифтом, где на каждом этаже всего по одной квартире.
Снова став после смерти Сталина руководителем спецслужб, я с удивлением узнал, что мой самолет "для генерала Багрова" не контролировался никем. Я сохранил это положение. Сохранил распоряжение об условных знаках для пропуска этого самолета через границу. Тогда же с одним из новых руководителей спецслужб Чехословакии, назначенным на эту должность по моей протекции, договорился о формальностях, связанных с моим возможным посещением этой страны.
Мне потребовалось всего десять минут для того, чтобы подготовить документы: проставить штампы с нужным числом и доделать внешний вид.
Я позвонил по телефону для связи с самолетом и приказал приготовить его для "генерала Багрова". Вылет через час.
Потом спустился, вышел на Садовое кольцо и пошел в сторону Маяковской. На полпути поймал такси и попросил отвезти меня в Центральный аэропорт. Последний мой день в Москве был солнечным, народу на улицах мало. При подъезде к аэропорту я попросил подвезти меня к запасной калитке.
Самолет стоял в положенном месте. Летчик доложил о готовности к полету. Все как обычно. "Взлетаем немедленно. Направление скажу при взлете".
Самолет оторвался от земли. "Летим в Чехословакию".
После двух посадок и заправок на Украине летчик взял курс на Чехословакию.
Там приземлились рано утром. "Заправляйтесь и возвращайтесь", - приказал я летчику.
Как и было оговорено ранее с чехословацкой стороной, "генерала Багрова" с территории аэропорта выпустили без выполнения каких-либо формальностей. Я попросил таксиста отвезти меня на вокзал и через час уже сидел в вагоне поезда, направлявшегося в Прагу.
Прибыв туда вечером, я переночевал в гостинице, где знали с трудом объясняющегося по-немецки "генерала Багрова", а утром из этой гостиницы вышел так же с трудом объясняющийся по-немецки турецкий бизнесмен и попросил отвезти его в аэропорт.
Действующая итальянская виза в паспорте турецкого бизнесмена была проставлена мною на улице Чайковского. Я купил билет в Париж. Штамп в паспорте о въезде в Чехословакию не вызвал подозрения у пограничного контроля, и к концу дня я приземлился в Париже. Показав итальянскую визу, попросил французскую транзитную визу. Мне ее дали сроком на три дня. Все, как я запланировал.
В шесть часов я заполнял по-немецки бланк в гостинице "Ориоль". Потом дошел до почты. В воскресенье телеграф работает до семи вечера, но я успел. Я послал телеграмму в Буэнос-Айрес: "Я в Париже. Отель "Ориоль"". Потом вернулся в номер, разделся, лег в кровать и проспал до утра.
По моим подсчетам, если Мария вовремя получила телеграмму, в Париже она должна быть через два дня. Каково же было мое удивление когда утром, спустившись на завтрак, я увидел за ближайшим ко входу столиком Рамона! Прекрасный подпольщик сделал вид, что не знает меня. Я подошел к нему. Поздоровался. Он мне рассказал, что ночью звонила Мария и попросила найти меня.
- Она будет в Париже завтра вечером. Чем я могу вам помочь?
Рамон, Пабло - это друзья Марии, он были вывезены детьми в Советский Союз из Испании после поражения республики. Теперь они живут в Европе, в Латинской Америке. Они планировались как агенты для выполнения особых заданий. Связь с ними поддерживал я. И только я. Теперь у них своя организация. А с Марией у нас особые отношения.
Мария появилась вечером следующего дня.
В среду 1 июля мы пришли в аргентинское посольство. Через два дня пастор посольства принял турецкого бизнесмена в католичество. Я стал Лоренцо. А еще через день новообращенный католик сочетался сначала гражданским браком в консульстве посольства, потом церковным браком у посольского падре с гражданкой Аргентины Марией Иглезиас и к своей турецкой фамилии добавил фамилию жены.
Сразу же после оформления брака я получил аргентинскую визу и вместе с Марией отбыл в столицу Аргентины.
В августе через Рамона я вышел на Хрущева. Он и его друзья думали, что я увез какой-то компрометирующий их архив. Никаких документов у меня не было. Они просто не понимали, что публикация подобных документов нанесла бы удар по авторитету партии, а этого я допустить не мог. Однако я не стал их разубеждать. Было достигнуто соглашение. Я исчезаю и никаких документов не публикую. Они не будут меня искать и оставят в покое мою семью.
Через год у меня родился сын. Мы назвали его Лоренцо.
В октябре 1964 года прогнали Хрущева. Однако радости по этому поводу я не испытываю. Те, кто занял его место, еще дальше отходят от марксизма. Боюсь, отход этот уже необратим.
Первые ошибки были сделаны еще при Ленине: не была выработана система замены руководящих кадров. При Сталине идея всемирной революции для блага трудящихся была заменена стремлением укреплять одно государство. При Хрущеве от марксизма остались одни слова. Брежнев - никакой не марксист.
В последнее время я думаю о том, что ошибочной была и идея о возможности построения социализма в одной стране, тем более в такой, как Россия.
Сегодня 60 лет революции. Увы, она не победила. Но я верю в ее идеалы. Верят и мои друзья. У нас очень большие финансовые возможности, и мы используем их, когда поймем, что где-то в мире создались предпосылки для третьей революции. Французская буржуазная, Октябрьская антикапиталистическая - будет и третья, социалистическая. Где и когда, не знаю. Но будет. И ей нужны будут средства.
Да здравствует коммунизм!"
27. Открытки
- Все это очень интересно, - констатировала Мальвина, - но интересно с исторической точки зрения…
- С практической тоже, - добавил я. - Мы знаем, что у людей есть деньги…
- И очень большие, - уточнила Мальвина.
- Огромные, - согласился я. - Но неизвестно, как к ним подобраться.
- Давай подытожим, что мы знаем?
- Главному фигуранту сейчас должно быть девяносто три года. При всем уважении к кавказскому долголетию трудно предположить, что он продолжает заниматься активной политической деятельностью. Остается думать, что главное действующее лицо теперь - Лоренцо Иглезиас.
- Как его найти?
- Вопрос стоит иначе: можно ли его найти. Давай с самого начала. Почему мы должны верить, что записки сделал сын наркома и действительно ли он его сын? Если это так, то вправду ли его отец оставил воспоминания? И самое главное: точно ли наркому удалось бежать из Москвы?
- Ты хочешь сказать, что записки могут быть подделкой?
- Ты спрашивала себя, зачем они написаны? Нарком - человек, на которого навалено столько, что, если бы он стал писать воспоминания, то в первую очередь попытался бы оправдать себя. Ведь в семьдесят седьмом году ему было восемьдесят восемь. В этом возрасте государственные деятели пишут политические завещания, что-то пытаются объяснить, доказать, а в его положении нужно оправдаться. А он… Подробно описывает свое бегство из Москвы. Неужели это самое важное в его биографии?
- Он просто хотел доказать, что остался жив - и всё.
- Описание бегства занимает вторую часть воспоминаний. В первой он говорит о деньгах. Ему важно рассказать, откуда у него их так много. Мы знаем, что он не блефует и что в распоряжении его, условно скажем, сына большие деньги, вспомни про миллионный перевод Янаеву. Вторая часть - рассказ о бегстве из Москвы. Ему важно объяснить, кому принадлежат деньги. Таким образом, эти заметки - не политическое завещание, а объяснение, откуда деньги, и указание на то, что теперь они законно принадлежат некоему Лоренцо Иглезиасу.
- Что мы знаем о нем?
- Только то, что он или сын Берии, или выдает себя за него. Это для нас не особенно важно. Он претендует на то, чтобы его считали коммунистом. У него или у его товарищей огромная сумма денег. Они готовы потратить их на коммунистическое движение. Но не знают как. Отсюда их неудача с переводом десяти миллионов.
- Но зачем такие секреты с сохранением записок в банке?
- С одной стороны, чтобы доказать политическую чистоту этих денег.
- Относительную.
- Но для марксиста убедительную. С другой, когда появятся люди, которым, по их мнению, следует перевести деньги, они могут дать им путеводную нить, и те пройдут весь путь, который прошли мы. Обрати внимание, рукопись только показывают. Значит, предполагают, что читателей может быть много. Мы преодолели две трети пути… Тот, у кого будет подсказка, пройдет путь до конца и выйдет на Лоренцо.
- И что нам теперь делать?
- Искать человека по имени Лоренцо Иглезиас.
- По открыткам?
- Да.
* * *
Открытки мы изучали недолго. Две поздравительных новогодних без текста. На первой герб города Цюриха и дата 1982, на другой вязью строчки из песни по-немецки "О mein lieber Augustin, Augustin, Augustin" и золотыми вензелями та же дата - 1982.
- Итак, надо ехать в Цюрих, - начала Мальвина.
- Найти там улицу Аугустин, - продолжил я.
- И постучаться в дом номер 1982, - закончила Мальвина.
Я не очень был уверен в том, что дом должен иметь номер 1982, но то, что надо искать улицу Аугустин в Цюрихе, казалось мне очевидным.
На следующий день мы снова отправились пароходом до Лозанны, оттуда поездом до Цюриха.
В гостинице "Ригихоф" на Университетштрассе, где мы остановились, оказался хороший ресторан. Но меню только по-немецки. И так как из всех блюд я понял только "Винершницель", то ни у меня, ни у Мальвины выбора не было.
После обеда посмотрели на часы. Ровно три.
- Вернемся в отель или начнем поиск? - спросил я, зная ответ.
- Будем искать.
Проверить предположение Мальвины относительно дома номер 1982 на Аугустинштрассе не представилось возможным, ибо такой улицы в Цюрихе не оказалось. Стали искать улицу Святого Аугустина. Тоже нет. Очевидно, этот святой в Цюрихе уважением не пользовался.
И путь назад: поездом до Лозанны и пароходом до Эвиана.
- Завтра плывем в Монтрё? - спросила за ужином Мальвина.
- Не знаю, поможет ли нам Миша, но попытаться надо.
* * *
Миша сидел на той же скамейке, где обычно. Как все-таки хорошо, что люди не меняют своих привычек!
- Где вы припарковали ваш новый "роллс-ройс?"
По нашим лицам он понял, что нового "роллс-ройса" у нас нет.
- Ничего не нашли?
- Нашли очередную загадку.
Я показал ему фотоснимки обеих открыток. Думал он недолго:
- Вы уже были в Цюрихе и искали улицу Августин. И не нашли. Вы искали улицу Святого Августина и тоже ничего не нашли.
- Все было именно так.
- Я бы удивился, если бы было не так. Тот, кто задает вам загадки, не любит простых решений. Но его нужно перехитрить. Хотя нет, не надо. Надо просто догадаться, что он придумал. Как я понял по предыдущей загадке, он марксист или хочет им показаться. Это не одно и то же. Если он марксист, то загадка должна быть глубокой, если немарксист, то поверхностной. У вас есть лист бумаги?
Я кивнул. Мальвина вытащила из сумки блокнот.
- Тогда пишите адреса. Для марксиста Цюрих знаменит только тем, что там жил Ленин. Кстати, вы знаете, в Цюрихе Ленин чуть не встретился с Энгельсом: двумя годами разминулись. Итак, пишите: Гейгергассе, семь - это первая квартира Ленина. Вам повезло, вы попали на марксиста. Настоящие марксисты вообще вещь редкая, а в России их всех извел Сталин. Пишите дальше: Шпигельгассе, четырнадцать. Здесь Ленин прожил долго. Там сейчас мемориальная доска. Посмотрите повнимательнее, нет ли поблизости ресторана или бюро с названием Августин. Кульманштрассе, десять. Это последняя квартира Ленина.
- Неужели вы все это помните?! - удивилась Мальвина.
- Вы хотели сказать: зачем я это помню. Я отвечу. Я провожу экскурсии по ленинским местам Швейцарии. Много на этом не заработаешь, а так, для души. Последнее время приезжает много китайцев. Русских почти нет. Но это временно. Пока их там в России жареный петух не клюнул. Хотя, знаете, что я вам скажу: Ленин - это уже история. И он был историей полвека назад. А в России из него сделали икону. Ну, пусть икону, ладно, а то ведь норовили учить людей по его книжкам. Это все равно, что учить физику по учебникам девятнадцатого века. Ни электричества, ни телефона. Вот и дотелефонились…
28. Цюрих
Поезда из Лозанны в Цюрих отходят каждый час.
В поезде Мальвина заявила, что коли уж в поезде есть вагон-ресторан, то не воспользоваться этим было бы опрометчиво. И заказала обед из трех блюд. Не успела она приступить к супу, как вагон начало бросать в разные стороны, да так сильно, что потребовалась недюжинная сноровка, чтобы не опрокинуть содержимое тарелки. А я размышлял вслух:
- Надо проверить не только дома, где жил Ленин, но и дома, номера которых начинаются с единицы, двойки, девятнадцати и восьмидесяти двух.
- Почему? - спросила Мальвина, продолжая заниматься эквилибристикой с тарелкой.
- Помнишь: Цюрих и год 1982. А может быть, это не номер дома, а номер дома и квартиры? Дом один, квартира девятьсот восемьдесят два. А так как у него все наоборот, может быть, дом номер два или девять и квартиры двести восемьдесят один или восемьсот девяносто один.
- Тогда уж надо проверить и дом номер девятнадцать, квартира восемьдесят два и дом номер двадцать восемь, квартира девяносто один.
Я согласился.
- Кого будем спрашивать?
- Господина Лоренцо Иглезиаса.
- А при чем здесь Августин? - И она снова умудрилась не опрокинуть тарелку.
- Ты права, будем спрашивать господ Аугустина и Лоренцо Иглезиасов.