Поморщившись, Брунетти вынужден был согласиться. Он вспомнил знакомого продавца, который сказал ему, что, если покупатель прикоснулся к фруктам или овощам на витрине, продавец подвергается штрафу в полмиллиона лир. Смешно? Абсурдно? Но это так.
Паола уселась в кресле поудобнее и с наслаждением вытянула ноги.
- И что же мне делать, звонить отцу? - спросила она.
Брунетти знал, что этот вопрос прозвучит, и обрадовался, что он был задан так скоро. Граф Орацио Фальер, один из самых богатых людей в городе, мог легко разрешить дурацкую ситуацию с помощью единственного телефонного звонка или вскользь брошенной за ужином фразы.
- Нет. Думаю, мне следует заняться этим самому, - сказал он, делая акцент на последнем слове.
Ни ему, ни Паоле даже и в голову не пришло, что можно было бы пойти официальным путем: выяснить названия соответствующих учреждений, имена чиновников и затем обратиться в нужные инстанции. Они не имели ни малейшего представления о бюрократической процедуре, посредством которой могли бы уладить этот вопрос. Веками венецианцы попросту игнорировали подобные формальности, прекрасно понимая, что единственный способ решить проблему - это использовать наработанные или случайные, возникающие на протяжении всей жизни связи - conoscienze, как называют их в Венеции: знакомства, дружбу, контакты и должников. Такой метод решения проблем заложен в национальной традиции, помноженной на вековое взяточничество, византийскую предрасположенность к тайнам и свойственную венецианцам ленивую апатию.
Не обращая внимания на его реплику, Паола продолжала:
- Я уверена, он мог бы все уладить.
Брунетти моментально отреагировал:
- А как же идеалы шестьдесят восьмого года? Они сейчас нужны тебе, как прошлогодний снег?
Насторожившись, Паола резко спросила:
- Что ты имеешь в виду?
Он посмотрел на нее: голова решительно откинута назад, на лице читается выражение готовности к любым испытаниям и провокациям - и понял, какой грозной она может быть в студенческой аудитории.
- Я имею в виду, что мы должны верить в политику левых, социальную справедливость и равенство всех перед законом.
- И что же?
- А наша первая мысль - пролезть без очереди.
- Не стоит говорить о "нас", Гвидо, - нахмурилась Паола. - Эта мысль пришла в голову только мне. - Она помолчала секунду. - А ты, как я вижу, сохранил свои идеалы в неприкосновенности.
- Ты думаешь? - спросил он с некоторой долей сарказма, но без всякого раздражения.
- Я думаю, что мы были глупцами, когда на протяжении десятилетий тешили себя надеждами на лучшее общество и носились со своей идиотской верой в то, что эта отвратительная политическая система и столь же отвратительные политиканы что-нибудь изменят в этой стране и сделают ее раем на земле. - Она, не отрываясь, пристально смотрела на него. - Знаешь, я больше ни во что это не верю. Нет у меня ни веры, ни надежды.
Отвечая, он заглянул ей в глаза и разглядел в них глубокую усталость. И все же не смог скрыть негодования - в таких случаях ему это никогда не удавалось.
- Иными словами, в трудных ситуациях ты обращаешься к своему отцу с его миллионами, связями и властью, которые он всегда держит наготове, как обыкновенный человек вроде меня - в карманах деньги на мелкие расходы?
- Все, что я пытаюсь сделать, - начала она примирительным тоном, пытаясь разрядить обстановку, пока не стало поздно, - это сэкономить нам время и силы. Если мы попробуем сделать все по правилам, то окажемся в мире кафкианского "Замка": мы превратим свою жизнь в ад, пытаясь найти нужные бумаги, и обязательно столкнемся с еще и еще одним мелким бюрократом вроде синьора Росси, который скажет нам, что все не так и это не те документы, и нам придется ходить по бесконечным коридорам, пока мы оба совсем не спятим.
Ей показалось, что Брунетти постепенно приходит к мысли, что она права, и Паола с особой убедительностью договорила:
- И поэтому если я имею возможность попросить своего отца помочь нам, то почему бы не сделать это? Ведь у меня нет терпения и сил решить этот вопрос каким-то другим способом!
- А если я скажу тебе, что предпочитаю сделать это сам, без его помощи? - все же не согласился с ней Брунетти. - Это наша квартира, Паола, а не его.
- Ты хочешь сказать, что собираешься пойти по официальному пути или… - Тут ее голос стал просто бархатным: -…сделать это с помощью своих близких друзей и собственных связей?
Брунетти улыбнулся - верный признак того, что мир восстановлен:
- Именно это я и хочу сказать.
- Ну, - сказала она, улыбаясь в ответ, - это меняет дело. - К кому обратишься? - спросила она, выходя из комнаты и думая о своем отце.
- К Ралло из Комиссии по изящным искусствам.
- К тому, чей сын продает наркотики?
- Продавал, - поправил Брунетти.
- Он тебе чем-то обязан?
- Да, я оказал ему услугу.
Брунетти не захотел вдаваться в детали.
Паола довольствовалась этим и лишь спросила:
- Но при чем здесь Комиссия по изящным искусствам? Разве наш этаж не был построен после войны?
- Именно так и сказал нам Баттистини. Но нижние этажи считаются памятником архитектуры, и это, возможно, добавит нам трудностей.
- Да уж, - согласилась Паола. - А еще к кому ты можешь обратиться?
- Кузен Вьянелло - архитектор, работает в Коммунальном отделе, если не ошибаюсь, там, где выдают разрешения на строительство. Поручу Вьянелло, чтобы он попросил братца поразмыслить, чем он может помочь.
Какое-то время они сидели и вспоминали имена тех, кому они в прошлом оказывали помощь, сейчас это могло пригодиться. Был уже почти полдень, когда они составили список потенциальных помощников и пришли к согласию по поводу степени их полезности. После чего Брунетти спросил:
- А у тебя готов moeche?
Тут по привычке, выработанной за десятилетия брака, она обратилась к невидимому слушателю, который всегда разделял ее негодование, когда она бывала возмущена супругом:
- Нет, вы это слышали? Нам грозит потеря дома, а единственное, о чем он думает, это вареные крабы с мягким панцирем.
Обиженный Брунетти возразил:
- И вовсе не единственное!
- А о чем еще?
- О ризотто.
Детям, которые пришли домой обедать, они рассказали о происшедшем только после того, как семья отдала должное последнему крабу. Сначала дети отнеслись к ситуации легкомысленно, а потом, поверив в ее серьезность, тут же принялись строить планы переезда в новый дом.
- У нас будет дом с садом, и я смогу завести собаку? - спросила Кьяра. Когда она увидела лица своих родителей, она снизила планку притязаний: - Или котенка?
Раффи не проявил интереса к животным и вместо этого предпочел вторую ванную.
- Если бы она была, ты бы, наверно, заперся там и не вышел, пока не вырастут твои дурацкие усы, - сказала Кьяра. Это было первое семейно-публичное признание легкого пушка, который последние несколько недель становился все более заметным под носом у ее старшего брата.
Чувствуя, что без миротворческой миссии голубых касок ООН никак не обойтись, Паола вмешалась:
- Думаю, нужно заканчивать прения сторон. Это не шутки, и мне не нравится, что вы говорите об этом так, как будто самое плохое уже случилось.
Дети взглянули на нее, а затем, как пара совят, сидящих высоко на ветке и наблюдающих, который из двух находящихся поблизости хищников набросится первым, повернули головы, чтобы посмотреть на отца.
- Вы слышали, что говорит ваша мать? - обратился к ним Брунетти, тем самым подтвердив, что все сказанное очень серьезно.
- Мы помоем посуду, - предложила Кьяра в знак примирения - она прекрасно помнила, что сегодня ее очередь.
Раффи отодвинул стул и поднялся. Он собрал тарелки и понес стопку в раковину. И что удивительно - открыл воду и закатал рукава свитера.
С видом суеверных крестьян, которые узрели нечто сверхъестественное, Паола и Гвидо замерли на мгновение, а затем переместились в гостиную вместе с прихваченной Брунетти бутылкой граппы и двумя маленькими стаканчиками.
Он налил прозрачную жидкость и протянул стакан Паоле.
- Что ты сегодня собираешься делать? - поинтересовалась она после первого расслабляющего глотка.
- Я возвращаюсь в Персию, - ответил Брунетти. Сбросив туфли, он удобно расположился на диване.
- Мне кажется, это уж слишком бурная реакция на новости, которые принес синьор Росси. - Она сделала еще один глоток. - Это та бутылка, которую мы привезли от Беллуно, да?
Беллуно, друг Брунетти, с которым он работал больше десяти лет, ушел из полиции, получив ранение в перестрелке, и возвратился в родные места, где занялся делами на ферме своего отца. Каждую осень он разливал примерно пятьдесят бутылок граппы, что было категорически запрещено властями, и раздавал их родственникам и друзьям.
Брунетти сделал очередной глоток и кивнул.
- Значит, в Персию? - наконец спросила она.
Он поставил стакан на маленький столик и взял книгу, которую отложил, когда пришел синьор Росси.
- Ксенофонт, - объяснил он, открывая ее на заложенной странице и возвращаясь к греческому войску.
- Грекам ведь удалось спастись и вернуться домой? - спросила она.
- До этого мне еще далеко, - ответил Брунетти.
Паола сказала с насмешкой:
- Гвидо, с тех пор как мы поженились, ты читал Ксенофонта уже по крайней мере дважды. Если ты не знаешь, вернулись они или нет, то ты либо крайне невнимателен, либо у тебя налицо первые симптомы болезни Альцгеймера.
- Я притворяюсь, что не знаю, - так я растягиваю удовольствие, - признался он, нацепил очки и начал читать.
Паола долго смотрела на него, потом налила себе еще стаканчик граппы и направилась в свой кабинет, оставив мужа наедине с персами.
4
Как часто бывает в таких случаях, дальше возникла пауза: никто из Кадастрового отдела не выходил на связь, ничего не было слышно от синьора Росси. Может быть, поэтому, чтобы не сглазить, Брунетти не делал попыток поговорить с друзьями, которые могли бы помочь прояснить юридический статус его квартиры. Весна уже подходила к концу, погода была теплой, и Брунетти все больше времени стал проводить на своей террасе. Впервые они там пообедали пятнадцатого апреля, хотя тогда было еще довольно холодно. Дни становились все длиннее, но до сих пор с квартирой Брунетти ничего не прояснилось. Он вел себя, как те фермеры, живущие у подножия вулкана: после того как земля перестала содрогаться, они возвращаются на свои поля, надеясь, что боги, устроившие извержение, забудут о них.
Как только потеплело, город начали наводнять приливные волны туристов. Толпы цыган следовали за ними по пятам. Цыган всегда подозревали в бесчисленных квартирных кражах, но теперь их стали обвинять еще и в карманных кражах, и в мелких уличных преступлениях. Поскольку эти преступления доставляли беспокойство туристам - основному источнику дохода города, - а не только его жителям, Брунетти было поручено выяснить, можно ли что-нибудь поделать с воришками. Преступники были слишком юны, чтобы предъявить им обвинение. Их задерживали и доставляли в квестуру, если они оказывались несовершеннолетними, их строго предупреждали и отпускали. На следующий день некоторые уже снова были тут как тут, другие возвращались в течение недели. Поскольку Брунетти считал единственно возможным способом пресечения подобных преступлений изменение закона в отношении несовершеннолетних преступников или высылку их из страны, ему не так-то просто было написать требуемый отчет.
Когда зазвонил телефон, он сидел за рабочим столом, раздумывая над тем, как наилучшим образом избежать констатации очевидных фактов.
- Брунетти, - назвался он, снимая трубку, и перевернул третью страницу списка имен мелких воришек, арестованных за последние два месяца.
- Комиссар? - спросил мужской голос.
- Да.
- Это Франко Росси.
В Венеции это имя весьма распространено - наподобие Джона Смита в Англии, поэтому Брунетти понадобилось какое-то время, чтобы перебрать в памяти все места, где он мог познакомиться с Франко Росси, и наконец-то вспомнил. А, тот чиновник из Кадастрового отдела.
- О, рад слышать вас, синьор Росси. - Ложь давалась ему нелегко. По-настоящему он радовался бы, если бы синьор Росси куда-нибудь провалился вместе с Кадастровым отделом и своими документами. - Есть какие-нибудь новости?
- По поводу чего?
- По поводу квартиры, - ответил Брунетти, задаваясь при этом вопросом, каких еще новостей он мог бы ожидать от синьора Росси.
- Нет, пока нет, - сказал Росси. - Отчет передан на рассмотрение руководству, оно примет решение.
- А вы не в курсе, когда примерно это произойдет? - неуверенно спросил Брунетти.
- Нет. Извините. Трудно сказать, когда они займутся этим. - Росси казался оживленным и беспечным.
Брунетти задумался над тем, как понимать эти слова. В конце концов, комиссару и раньше приходилось иметь дело с городскими чиновниками - и в качестве гражданского лица, и в качестве полицейского.
- Вам нужны какие-нибудь дополнительные сведения? - осведомился он, стараясь говорить предельно вежливо, поскольку понимал, что в будущем ему, возможно, придется воспользоваться услугами синьора Росси. Нельзя портить с чиновником отношения, даже если эти услуги окажутся небезвозмездными.
- Я хотел поговорить о другом, - ответил Росси. - В разговоре с одним человеком я упомянул ваше имя, и мне сказали, где вы работаете.
- И чем я могу вам помочь?
- У нас здесь, в офисе, не все обстоит благополучно, - произнес он, затем сделал паузу и поправился: - Вообще-то не здесь, потому что я нахожусь не в офисе. Надеюсь, вы понимаете.
- Где вы, синьор Росси?
- На улице. Я звоню со своего мобильного. Не хотел звонить вам из отдела. - Тут стало плохо слышно, и, когда голос Росси вновь стал отчетливым, он уже заканчивал предложение: -…именно об этом я и хотел поговорить с вами.
Если все так серьезно, синьору Росси явно не стоило пользоваться мобильным телефоном - средством коммуникации, открытым как для общественности, так и для прессы.
- То, что вы должны мне сказать, настолько важно, синьор Росси?
- Да, думаю, это очень важно, - ответил Росси, понизив голос.
- В таком случае, мне кажется, вам лучше найти телефон-автомат, - предложил Брунетти.
- Что? - с тревогой спросил Росси.
- Позвоните мне из телефона-автомата, синьор. Я на месте и буду ждать вашего звонка.
- Вы считаете, этот звонок небезопасен? - спросил Росси, и Брунетти почувствовал в голосе собеседника ту же напряженность, которая удивила его, когда Росси отказался выйти на террасу квартиры Брунетти.
- Это слишком сильно сказано, - ответил Брунетти, стараясь казаться спокойным и уверенным. - Однако благоразумнее позвонить из автомата, причем по моему прямому номеру. - Он продиктовал номер, а затем еще раз повторил его, посчитав, что молодой человек мог не успеть записать.
- Мне надо поменять деньги или купить телефонную карту. - Брунетти показалось, что Росси закончил разговор, но после короткой паузы голос в трубке произнес: - Я перезвоню.
- Хорошо. Я буду на месте, - уверил Брунетти, но, еще до того как он успел закончить фразу, в трубке забились короткие гудки.
Что именно синьор Росси обнаружил в архиве Кадастрового отдела? Ему удалось узнать о вознаграждении, полученном за то, чтобы какой-нибудь подробный план исчез из папки и на его место положили другой, кому-то выгодный? О взятках, переданных строительному инспектору? От мысли о том, что государственный служащий был в шоке от этого, более того, позвонил в полицию, Брунетти хотелось вслух расхохотаться. Что-то неладно с этим Кадастровым отделом, если туда берут на службу людей настолько наивных, как Франко Росси!
Следующие несколько минут в ожидании звонка Брунетти пытался догадаться, какую выгоду он может извлечь, если поможет синьору Росси разобраться с его трудностями. Чувствуя себя виноватым - хотя и не слишком, - Брунетти осознавал, что его истинным намерением было использовать синьора Росси и что он найдет способ помочь молодому человеку и уделит особое внимание его проблемам, зная, что это зачтется. Так что любая услуга, которую он попросит взамен у Росси, будет его вкладом в дело о квартире, а не одолжением отца Паолы.
Он ждал десять минут, двадцать - телефон молчал. А когда через полчаса он наконец-то зазвонил, в трубке комиссар услышал голос синьорины Элеттры, секретарши своего начальника, которая поинтересовалась, не принести ли ему снимки и список драгоценностей, которые были обнаружены на материке, в автоприцепе у одного из цыганят, арестованных две недели назад. Мать уверяла, что это ее драгоценности, что они передаются в семье из поколения в поколение. Учитывая ценность этих ювелирных изделий, заявление цыганки казалось неправдоподобным. Брунетти было известно, что одно из этих ювелирных украшений уже опознала какая-то немецкая журналистка - оно было украдено из ее квартиры больше месяца назад.
Он взглянул на часы и с удивлением увидел, что уже шестой час.
- Нет, синьорина, не беспокойтесь. Это может подождать до завтра.
- Хорошо, комиссар, - отозвалась она. - Вы можете забрать их, когда зайдете. - Она замолчала, и он услышал шелест бумаг на другом конце линии. - Тогда, если не будет других поручений, я пойду домой.
- А как же вице-квесторе Патта? - спросил Брунетти, недоумевая, как это она осмеливается уходить на час раньше.
- Он уехал еще до обеда, - ответила она. Ее голос звучал на редкость ровно - из него были старательно изгнаны все эмоции. - Сказал, что будет обедать с самим синьором квесторе. По-моему, после этого они собирались поехать в офис синьора квесторе.
Брунетти задумался: о чем же таком его начальник беседует со своим начальником? Общение Патты с начальством никогда не сулило ничего хорошего его сотрудникам: как правило, результатом попыток вице-квесторе подчеркнуть свою исполнительность были новые планы и директивы, которые внедрялись с большим энтузиазмом, а в конечном итоге отменялись, когда оказывалось, что они совершенно бесполезны или попросту невыполнимы.
Брунетти пожелал синьорине Элеттре приятного вечера и положил трубку. В течение следующих двух часов он продолжал ждать телефонного звонка Росси. Лишь в восьмом часу он покинул кабинет и спустился вниз, в комнату дежурного офицера.
Дежурил Пучетти. Он сидел за столом, перед ним лежала открытая книга. Подперев кулаками подбородок, он читал.
- Пучетти? - окликнул офицера Брунетти.
Юноша поднял взгляд и, увидев Брунетти, тут же вскочил. Брунетти даже обрадовался, что впервые, с тех пор как тот пришел работать в квестуру, Пучетти удалось противостоять порыву отдать честь.
- Я ухожу домой, Пучетти. Если мне позвонят, пожалуйста, сообщите звонящему номер моего домашнего телефона и попросите, чтобы он перезвонил, хорошо?
- Конечно, комиссар! - ответил молодой офицер и на сей раз все-таки отдал честь.
- Что вы читаете? - поинтересовался Брунетти.