- Вы все узнаете в свое время. Но сначала несколько вопросов. Скажите, когда вы последний раз виделись со своей женой Натальей Каменевой?
- С моей женой? Она провожала меня на мюнхенском вокзале, когда я уезжал на поезде в Париж.
- Когда это было?
- Утром пятнадцатого апреля.
- Жена говорила с вами о том, как собирается проводить время в ваше отсутствие?
- Как будто нет… Впрочем, вполне возможно, что она говорила о каких-то домашних делах, я не помню…
- Она не собиралась куда-нибудь выехать из Мюнхена? Например, за город?
- Нет. Впрочем, может быть, она собиралась поехать со знакомыми за город на выходные - я не помню. Я, видите ли, был занят мыслями о предстоящей выставке и не слишком внимательно ее слушал. Но в чем, собственно, дело? Надеюсь, с ней ничего плохого не случилось?
- Да, господин Каменев, случилось. Постарайтесь взять себя в руки. Вас постигло большое горе. Дело в том, что вашу жену Наталью Каменеву нашли мертвой в отеле "У Розы" возле австрийской границы.
Каменев побледнел и быстро-быстро заморгал глазами, растерянно глядя на инспектора.
- Что такое, не понимаю… Какой отель, какая роза?
- Отель называется "У Розы". Вам знакомо это название?
- Н-нет, - побелевшими губами прошептал Каменев. - Но, может быть, это ошибка? Почему моя жена вдруг оказалась в каком-то отеле? Это какое-то недоразумение!
- Взгляните на этот снимок. Это она? - Миллер вынул из портфеля и протянул Каменеву фотографию. Тот схватил ее, взглянул и, покачнувшись, стал с ползать со стула. Толь бросился к нему с криком "Костенька!" и успел подхватить его под мышки, когда стул с грохотом опрокинулся на пол. Побелевший как мел Каменев повис у него на руках.
В аэропорт Де Голль подруги прибыли заблаговременно: Миллер отправился покупать подарки жене - надо же было оправдаться за внезапную командировку в Париж! Подруги успели даже посидеть в кафе и вволю посудачить на прощанье. Апраксина пила чай, Кирэн - двойной эспрессо.
- Да, а ведь ты теперь у нас круглая сирота, - сказала Кирэн. - Надеюсь, Мария Владимировна легко умерла?
- Очень легко. Была со мной вместе на пасхальной заутрене, причастилась, а вечером уснула в своей постели - и проснулась уже в раю.
- Царство ей небесное! - сказала Кирэн и перекрестилась. - Все-таки она пережила советскую власть! Я помню, как она говорила: "Я ровесница советской власти, но твердо намерена ее пережить, поскольку в отличие от нее веду здоровый образ жизни!".
- Да, она ее пережила. Жаль только, что тетушка так и не смогла побывать в России.
- Теперь, надо полагать, побывала… А ее подружка баронесса Елизавета фон Кнорринг умерла в Москве и там же похоронена.
- Как это могло быть? Она же работала в "Посеве"!
- Ну да. А "Посев" переехал в Москву. Она работала в нем до последнего дня! Успела немного пожить, поработать на родине и там умереть. А я вот все никак не соберусь съездить в Россию…
- Ты и ко мне-то никак не соберешься!
- Боюсь я твоей Германии, - сказала Кирэн, поморщившись.
- Это с какой же стати ты ее боишься? - удивилась Апраксина.
- Понимаешь, Лизавета, в Германии я сразу же превращаюсь в старуху.
- Вот новости! Это почему же?
- Париж не любит старости, и я тут себя старухой не чувствую, как и любая другая женщина. А в Германии старость еще уважают и почитают. Мне там место в транспорте уступают - представляешь, какой ужас? Там тебя просто-таки заставляют соответствовать своему возрасту!
- Ну, возраст! Меня такие мелочи не волнуют.
- Не такой уж он мелкий, твой возраст, - заметила Кирэн. - Скажи честно, ты у себя дома, поди, и косметики не держишь?
- Это почему же? Держу целый косметический арсенал.
- Ах, ну да! Я забыла, что ты пользуешься гримом при расследованиях. А по собственному желанию ты косметикой пользуешься?
- Конечно! Я постоянно употребляю крем для рук после работы в саду, а в солнечные дни использую крем для загара.
- Я так и предполагала. Нет, дорогая, я тебя очень люблю, но себя я люблю больше, так что ты уж прости, а в Баварию я не поеду. Только здесь, в Париже, женщина не имеет возраста!
- Ну, как хочешь, дорогая.
- Я хочу, чтобы ты почаще сюда ко мне наведывалась.
- Ну, это уж как Бог даст! Да хранит Он тебя, Кира. Ох, боюсь я за тебя…
- А я за тебя, Лизавета. Я за тебя всегда ставлю свечку, когда захожу в нашу церковь на рю Дарю.
- Ах ты благочестивая захожанка! Смотри, если зайдешь в храм и увидишь моих внучек, не проговорись, что я была в Париже и не заехала к ним. Ну, прощай, родная!
- До свиданья, Лизавета!
Глава 5
В понедельник Апраксина с утра заявилась в полицию. Каменев еще не успел сесть в поезд Париж - Мюнхен, а они с инспектором Миллером уже обрабатывали собранный в Монжероне материал.
- Что вы думаете о реакции Каменева на известие о смерти жены? - спросил Миллер.
- Реакция как реакция, - ответила Апраксина, перематывая только что прослушанную пленку в магнитофоне. - Человек воспитанный, умеет держать себя в руках, однако, увидев лицо мертвой жены на фотографии, не выдержал и хлопнулся в обморок.
- Поражаюсь, как при советском режиме выживали такие тонкие интеллигентные натуры? - пожал плечами Миллер.
- Гм… А вот я за всю свою жизнь ни разу не падала в обморок и даже не могу себе представить, что люди при этом ощущают. Даже обидно немного, чувствуешь себя вроде как и ненастоящей женщиной. А уж поводов к потере сознания в моей жизни, поверьте, инспектор, было предостаточно!
- Не сомневаюсь, дорогая графиня, что вы ни при каком режиме в обморок не хлопнетесь!
- Надеюсь. Это советские русские любят сваливать на режим даже свое неумение поладить с собственной тещей… Как вы полагаете, инспектор, что мы с вами должны успеть сделать до приезда Каменева?
- Я думаю, надо немедленно отправляться с обыском на квартиру Каменевых.
- Вы уже выяснили адрес?
- Разумеется.
- И где же находится эта квартира?
- В Олимпийской деревне. Штрасбергер-штрассе, 9.
- Боже, по каким только задворкам не распихивают бедных эмигрантов!
- Ошибаетесь, графиня! Во-первых, теперь это уже давно не задворки, а во-вторых, как мне удалось установить, их туда никто не запихивал: они сами внесли залог в три тысячи марок и сняли квартиру без содействия учреждений по делам эмигрантов.
- Три тысячи - немалые деньги для новых эмигрантов, а Каменевы не богаты: Каменев даже на выставку в Париж поехал поездом, а не взял самолет, - иногда Апраксина допускала эмигрантские обороты в своей речи. - Но, думаю, я знаю, кто помог им с деньгами.
- Ада фон Кёнигзедлер?
- Нет - Анна Юрикова. Аду фон Кёнигзедлер трудно заподозрить в благотворительности в особо крупных размерах. Одолжить свою машину на пару часов - это, пожалуйста, но большие деньги - навряд ли.
- Как же быть с этой Юриковой? Не пора ли нам выходить на нее?
- Я уже несколько раз звонила по ее номеру, но пока никто не отвечает на звонки. Буду звонить еще.
- Вы уверены, что вам удастся с нею познакомиться по телефону? Не проще ли вызвать ее и допросить?
- Это никогда не поздно. Я хочу сначала познакомиться с нею на нейтральной почве, предположим, как знаток современной живописи. Вы думаете, я зря бродила по выставочным залам Монжерона?
- Очень хорошо. А что с Адой фон Кёнигзедлер? Ее-то уже можно и допросить, как мне кажется.
- Вот тут вы совершенно правы, инспектор. Звоните ей и предупредите, что ее посетит ваша коллега из полиции. Назовите мое настоящее имя. Я собираюсь ее разговорить по поводу треугольника "Каменева - Каменев - Юрикова".
Ада фон Кёнигзедлер оказалась дома и согласилась встретиться с сотрудницей полиции в любое время, можно даже сегодня и сейчас: инспектор не сказал ей прямо, но дал понять, что дело касается всего лишь угона ее автомашины.
- Все в порядке, графиня, вы можете ехать. Желаю успеха!
Улица Эйнштейна начиналась неподалеку от набережной Изара и дворца императора Максимилиана и шла поначалу между двумя рядами нарядных и помпезных зданий. Но постепенно дома становились выше этажами и скромнее архитектурой, а заканчивалась улица уже вовсе скучными коробками, среди которых отыскался и многоквартирный дом Ады фон Кёнигзедлер: шестиэтажный, мрачный, с темно-синими балконами-лоджиями, он не был украшением даже этого унылого конца улицы. Машин возле дома стояло немного, и Апраксина удачно припарковалась почти возле самого входа. На широкой стеклянной двери подъезда в несколько рядов располагалось несколько сот табличек с именами жильцов и квартирными звонками, и каких только фамилий на них не было - вьетнамские, турецкие, польские, русские, итальянские… "Как ты гостеприимна, Германия!" - озабоченно подумала Апраксина, разыскивая табличку с фамилией Кёнигзедлер; нашла, но звонить не стала, а подождала, пока из дверей не вышла турецкая семья с целым выводком черноглазых детишек, придержала за последним малышом дверь и беспрепятственно вошла в подъезд. Она не пошла к лифту, а поднялась по лестнице на четвертый этаж своими ногами, по дороге с любопытством заглядывая на другие этажи этого огромного ковчега: из длинных коридоров, выходящих прямо на лестничные площадки, доносились кухонные запахи, не по-немецки пряные и резкие, и сильнее всего ощущался запах чеснока. На четвертом этаже Апраксина отыскала 412-ю квартиру, остановилась, прислушиваясь, у дверей, и, не услышав ничего интересного, позвонила. Хозяйка почти сразу отворила дверь и вопросительно поглядела на Апраксину - она ее не узнала.
- Помощница инспектора Миллера Елизавета Апраксина, из мюнхенской полиции.
- Я вас уже жду, госпожа Апраксина, - инспектор мне звонил, - Ада любезно улыбнулась Апраксиной. - Проходите, пожалуйста. Извините за непрезентабельность моей квартирки - это временное жилье.
Однокомнатная квартира больше всего напоминала битком набитую деревянную шкатулку. Переднюю стену занимало окно, задняя была, за исключение узкой входной двери, сплошь занята темно-красной деревянной панелью из двух половин: одна половина была слегка отодвинута, и за нею виднелись крохотные плита и раковина. Апраксина догадалась, что за второй панелью помещается шкаф для одежды. Вдоль одной длинной стены стояла тахта, перед нею стол; у другой стены штабелем лежали большие дорогие чемоданы. И это было все, и это было действительно убого, и даже букет нарциссов в большой хрустальной вазе на столе не прибавлял уюта жилищу Золушки-притворяшки. Хозяйка предложила Апраксиной занять единственное кресло возле узкого и низкого столика - ни обеденный, ни письменный стол здесь просто не поместились бы, - сама села на тахту и приготовилась слушать.
- Госпожа фон Кёнигзедлер, дело с угоном вашей автомашины обернулось неожиданной стороной, и теперь мы имеем дело о подозрении в убийстве.
- В убийстве? - Ада недоуменно подняла брови. - Что еще за убийство, не понимаю…
- Речь идет об убийстве вашей русской знакомой Натальи Каменевой. Кстати, может быть, мы дли взаимного удобства перейдем на русский язык?
Ада пристально вгляделась в лицо Апраксиной, а затем молча кивнула.
- Да, - подтвердила Апраксина, правильно поняв ее взгляд. - Мы с вами встречались. Но мало ли где могут встретиться две русских эмигрантки и Мюнхене, не правда ли?
- Я видела вас в бюро Мириам Фишман, и не надо играть со мной в прятки. Я помню вас и понимаю, что наболтала тогда много лишнего. Как, впрочем, и Мириам. Теперь этого не исправишь. Что ж, можете спрашивать меня о Наталье.
- Как я понимаю, вы сами дали ей свою машину? Никто вашу "ауди" не угонял, ведь так?
- Да, я сама позволила ей взять машину.
- Вы были ее самой близкой подругой?
- Не ближе других.
- То есть?
- Мы все помогаем новым эмигрантам, но от этого они не становятся нашими друзьями. Большинство их - наши тайные недоброжелатели: мы уже стоим на ногах, а им еще предстоит делать первые, самые трудные шаги, падать и набивать себе шишки. И обычно им кажется, что им недостаточно помогают.
- Положим, вам-то не пришлось идти общим путем: вы ведь еще в СССР сумели выйти замуж за состоятельного немецкого гражданина, да еще и с титулом, не так ли?
- Именно так, чем и горжусь.
- Гордитесь и разводитесь?
- Это моя личная жизнь, или нет?
- Совершенно верно, это ваши проблемы, а потому вернемся к Наталье Каменевой. Почему вы доверяли ей свой автомобиль?
- Да потому, что я неплохо к ней относилась и жалела ее.
- Можно ли предположить, что в ответ она платила вам доверием, поверяла, например, свои сердечные тайны?
- Ну, в какой-то степени, конечно…
- Вот ее сердечные дела меня как раз и интересуют. Дорогая Ада… Извините, как: вас по отчеству?
- Андреевна. Но можно просто Ада.
- Зовите и вы меня просто Елизавета Николаевна. Дорогая Ада, я надеюсь, вы понимаете ситуацию: раз уж полиции стало известно о ваших дружеских отношениях с покойной Каменевой, а относительно ее смерти известно, что она наступила не совсем естественным путем, нет никакого резона впредь что-либо от полиции утаивать. Вы со мной согласны?
Ада пожала плечами.
- А я ничего и не собираюсь утаивать. Вообще-то мне мало что известно о Каменевых: так, встречались, ну, помогала я им…
- Знаете, Ада, а ведь вам повезло, что именно я оказалась причастной к расследованию этого дела: им единственная известная полиции подруга умершей женщины, в день смерти она пользовалась вашей автомашиной, а вы попытались скрыть этот факт. Если бы не мое хорошее знание атмосферы, и которой живет русская эмиграция, вы уже проходили бы по этому делу не в качестве свидетельницы, а в качестве подозреваемой. И мог бы встать естественный вопрос: знакомы ли с супругами Каменевыми ваш бывший муж Клаус фон Кёнигзедлер, а также ваш жених Феликс фон… Как там дальше, не подскажете?
Ада молчала, прикусив нижнюю губу и глядя на штабель чемоданов у скверно покрашенной стены: Апраксина поняла, что сейчас она прикидывает, не суждено ли ее чемоданам вот так возле этой самой стены и остаться?
- Впрочем, меня-то фамилия вашего жениха пока не интересует: но если понадобится, полиция это установит в пять минут. Готовы ли вы рассказать мне все, что вам известно о супругах Каменевых и о любовном треугольнике, возникшем между ними и некой Анной Юриковой?
- Да, я на это пойду: в конце концов это чужая жизнь, а мне надо устраивать свою собственную. Вы уже поняли, в каких тяжелых обстоятельствах я нахожусь.
- Я бы сказала, что обстоятельства не столько тяжелые, сколько сложные. И не стоит их еще больше усложнять, чтобы они и в самом деле не стали тяжелыми. Вы не будете возражать, если наш разговор я запишу на магнитофон?
- Как хотите.
- Итак, я слушаю.
- Разве вы не будете задавать вопросы?
- Нет, зачем же? Просто рассказывайте с самого начала о Каменевых все, что вам известно.
- Хорошо. - Ада приняла удобную позу, опустила глаза и приготовилась рассказывать. - Я сейчас уже не помню, кто именно познакомил меня с Натальей…
- Жаль, если вы не сможете этого вспомнить, - перебила ее Апраксина.
- Подождите! Да, конечно - это было в машинописном бюро! Мириам Фишман, моя приятельница, любит сама помогать другим и своих знакомых умеет к этому привлечь. Когда Каменевы только-только объявились в Мюнхене, они поначалу очень нуждались, сидели, как все, на пособии. Мириам где-то познакомилась с Натальей, пригласила ее в бюро и стала давать ей работу.
- "По-черному", надо полагать?
- А вы как думали? У Натальи не было разрешения на работу.
- И, работая в одном бюро, вы сблизились с I 1птальей Каменевой и стали подругами?
- Подругами - это слишком сильно сказано. Просто я изредка кое в чем ей помогала, почти всегда по просьбе Мириам. Сама-то я хорошо знаю, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным, но Мире я отказать не могу, нас слишком многое связывает.
- Ну еще бы, ведь она ваша работодательница!
- Не только: Мира - это действительно моя подруга, и я ею дорожу, как умею.
- Как умеете? Ну, хорошо. А можно уточнить, как именно вы помогали Наталье Каменевой?
- Ну, в то время я как раз ушла от мужа и сняла эту квартирёшку. Часть своих вещей я отдала в Красный Крест, но все равно барахла оставалось слишком много, и как-то я пригласила Наталью в гости, чтобы она смогла отобрать себе что-нибудь из одежды. У нас и размер обуви оказался одинаковый, так что туфлями и сапогами я ее обеспечила, по крайней мере, на первое время. Подарила ей кое-что из косметики и украшений…
- Наверно, это было очень кстати: Наталья ревновала своего мужа к Анне Юриковой, и ей было важно хорошо выглядеть, не так ли?
- Возможно.
- Наталья делилась с вами своими сердечными проблемами?
- Да она всем подряд жаловалась, что Каменев изменяет ей с Юриковой. Она не делала секретов из своих семейных неурядиц.
- Когда начался этот роман, как вы думаете?
- Наталья утверждала, что это началось много лет назад: Юрикова и Каменев познакомились еще в Ленинграде.
- Разве Каменевы ленинградцы?
- Нет, они жили в Кривом Роге, но Константин часто приезжал в Ленинград, у него там были друзья. Потом они совсем переехали в Ленинград, а уже оттуда позднее эмигрировали. Так что треугольник этот существовал не один год.
- Понятно. Скажите, а Наталья до эмиграции знала, что Юрикова живет в Мюнхене?
- Да. Знала. Но она не думала, что и они окажутся здесь: Каменев сказал ей, что они остановятся в Мюнхене всего на несколько дней на пути из Вены, возьмут его картины у Юриковой, которые она заранее вывезла из СССР, и двинутся с ними в Париж. Но с Парижем у них вышел полный облом, и они застряли в Мюнхене. Конечно, Каменев уверял Наталью, что их с Юриковой связывает только любовь к искусству и общие интересы. Не знаю, как уж там у них обстоит с любовью к искусству, но любовниками они были.
- Каменев встречался с Юриковой на людях?
- Конечно. У него было несколько выставок, которые ему устроила Юрикова, и на вернисажи они являлись всегда втроем. По-моему, Каменеву по даже нравилось. Наталья была очень хорошенькая, молоденькая, смотрела на него влюбленными глазами, а Юрикова женщина яркая, известная всему городу - они обе его устраивали, каждая по-своему.
- Маленький, но изысканный гарем?
- Вот-вот.
- Женщины ненавидели друг друга?
- Естественно. Юрикова привыкла добиваться своего везде и во всем, она была знаменитостью - о пей писали на Западе еще тогда, когда она сидела в лагере. Мне кажется, она считала, что имеет все права на Каменева - ведь это она его сделала.
- Как это понимать - "сделала"?
- Она ввела его в круг ленинградских художников, она выставляла его работы на Западе, когда он еще прокисал в своем Кривом Роге. Уезжая на Запад, она оставила им свою кооперативную квартиру в Ленинграде. Ну и, между нами говоря, она уже в таком возрасте, когда женщине пора определиться - годы-то уходят!
- Вы с нею, кажется, ровесницы?
- Потому-то мне и были ясны ее намерения.
- А Каменев не заговаривал со своей женой о разводе?