- Понасмотрелись Америки, где про этих про адвокатов… - Следователь повёл плечом, поправляя ремни кобуры, и начал: - Тут заявление от гражданки Неёловой Александры Павловны. Ты её изнасиловал. К вам применили меру пресечения в виде задержания до выяснения обстоятельств. Словил? Адвоката по-прежнему звать? Будем колоться? Чистосердечное признание является смягчающим обстоятельством. В зоне будешь, бля, петухом.
- Бред, - твердил Девяткин потерявшим вдруг звучность голосом. - Я не знаю такую… Не знаю!
- Думаешь, ты один такой? Все врут, - следователь хмыкнул, - сперва… Понял, что я тебя здесь не просто так, а по факту, который пахнет серьёзнейшим уголовным делом? Как всё завязалось? Гибнет шлюха, ты её только что подвозил. Мы вызываем вас, вы открещиваетесь, ни при чём. Отпускаем. Вдруг этот труп, - кивнул он на стол, - и заява от пострадавшей. Не на меня, не на Сидорова - на вас…. Проблемное совпадение. Ещё в прошлый раз, Пётр Игнатьевич, стоило бы вас забрать в кутузку. Промашка… Сейчас бы и заявления не было, и убитой. Вам показать её?
Он мотнул головой.
- У вас доказательств нет. На этой… Неёловой… нет моих отпечатков… спермы нет.
- Нет. Потому что… - Следователь закурил. - …Пишет, что… Зачитать? Вы её, Пётр Игнатьевич, "в извращённой форме". Женщина в туалет сходила, рот сполоснула - и нет следов. Постирала одежду, чтобы отмыться. Думаете, будет с вашим дерьмом ходить? Я б вам руки не подал, не то что… Не любите вы, гад, женщин… Поправлюсь: любите, да не так… Адвокаты таких, как вы, защищать не рвутся! Женский вопрос - особенный. Вижу реакцию вашей жены, с ней тоже придётся общаться, как ни прискорбно. Дело серьёзное. Надо вызвать…
- Фото у вас есть? Истицы? - спросил Девяткин.
- Это другой расклад… - оживился следователь. - Опишете пострадавшую - следствие факт учтёт.
- Описываю. Лет тридцать, без макияжа, лошадиная внешность; может быть, бархатные штаны… Если и не штаны, то что-нибудь выходящее из ряда вон, что-нибудь простоватое, как у парня…
- Точно. - Следователь смотрел на фото. - Вы поумнели, будем работать. Вы мне напишете всё, как было. И вы пойдёте, Пётр Игнатьевич, в КПЗ с лёгким сердцем думать над жизнью.
- Когда я её насиловал?
- А ударение, Пётр Игнатьевич, на первом слове? Или на слове "её"? Ударение-то где? Если есть ещё жертвы, вы не стесняйтесь! Я ваш, поверьте мне, лучший друг! Как вас обрисую - так и пойдёте в суд.
- Пока эту… Неёлову… когда я насиловал? Не припомню… Чтоб сроки в заявлениях совпадали, - шептал Девяткин, поёживаясь. - Ведь разнобой, Виктор Игнатьевич, нам не нужен.
- Банковский спец! Любишь чёткость? Ты, Пётр Игнатьевич, - радовался следователь, - насиловал ночью, где-то под полночь в среду. Припоминаешь? Ай, как погано! Вышел ты от меня во вторник и, значит, день спустя опять за своё? Может, и эту узнаешь? - Следователь, рванув замок, так быстро открыл мёртвое выпачканное лицо с открытым синюшным ртом, что Девяткину почудилось, будто это Лена.
- Хоть ты трахал, - внушал следователь, - в темноте, может, и не видя её, но совет мой - признайся. Тут парадокс: чем больше признаешь - тем будет легче. Раньше тебе бы вышка. Сейчас же смертную отменили. Если пойдёшь случайным, пошлют в обычную зону, там тебя будут иметь. Представь: тебя, умного, который ходил в дорогом костюме и ездил на тачке в полета тысяч баксов, будут иметь в очко? Теперь дальше… - Он затянулся дымом сигареты, предвкушая сенсационное дело. - Другой случай, если рецидивист-маньяк. Таких ссылают в зону со спецрежимом, даже дают камеру на двоих-одного. К таким почёт от зэков и от начальства, как к ненормальным. Маньяки идут по другой шкале.
Девяткин думал.
Думал, что шквал, захлестнувший его, ширится. Всё, что вышло за рамки, чего он так старательно избегал, валится на него, подчиняясь безликой и непостижимой силе. Стоило случайно нарушить нормы - и на него накинулись беззаконие, анормальность, хаос. Его теперь видят под другим углом - как уголовника. Он сначала думал, что его задержали даже кстати - вдруг это шанс признаться? Все равно он признался бы завтра. Но факт оставался фактом: следователь его топит, сваливая на него все, что можно. На него обрушился кошмар, поскольку логика не свидетельствовала в его пользу. А в этом мире царит логика. Одно заявление от безумной, которая мстит за гибель подруги, вызывает версию о маньяке, версию укрепляют два трупа с его отпечатками в собственном доме… Значит, надо ждать момента, когда можно будет спокойно предоставить факты трезвому, обстоятельному уму, своему и сыщицкому. А это сложно. Сейчас и он не готов - и следователь пристрастен, необъективен… Плюс заявление истицы даёт повод к аресту, и ложь выяснится только завтра, когда их сведут тет-а-тет. До этого псих съездит к нему домой с обыском и найдёт всё…
- Я вас расстрою, - начал он. - Я не насиловал никого, увы! Есть алиби. Первое: нынче, когда её, вероятно, убили, эту вот на столе, - я был в "Гнозисе" у Кастальской, вдобавок я там подрался. Это плохо, но вот для алиби хорошо. Второе, когда, мол, насиловали Неёлову - а её не насиловали, она лесби, вы это поймёте, если проверите… - Да, она лесбиянка, и я уверен, если вы расспросите о ней, то убедитесь, чем она руководствовалась: она мстила мне…
В это время, когда я её, с ваших слов, извращённо, я был с женой… Жена подтвердит всё… Я её разбужу ради вас… - бросил Девяткин, боясь, что псих согласится. - Ещё я готов сдать кровь на анализ - но с чем сравнивать? Улик нет. Нет спермы, нет отпечатков… Вы можете силою наложить мои пальцы на труп и истицу - она будет рада! Можете взять мою сперму, можете мне подбросить наркотик… Делайте, что хотите. Мне всё равно. Плевать. Я даже не позвоню адвокату. Суд - любой суд - ваш бездоказательный и предвзятый материал не примет. Вы хотели, сломив меня хамством, выбить признания… И к тому же - я член семьи олигарха. В ход будут пущены все рычаги. Такие, что поломают все ваши версии вместе с вами, Виктор Игнатьевич.
- На семью вы зря надеетесь… - осклабился следователь. - Не спасёт она, зря верите. Наоборот. Не знаете…
- Знаю! - крикнул Девяткин. - Знаю, что кто-то просил вас - вас и ваше начальство - как-нибудь замарать меня. Может, просто был анонимный звонок, что, мол, "Форд" подвёз шлюху к тому месту, где её сбили. И я скажу вам, кто это сделал. Сделал мой тесть - Гордеев. Он думает, что я влез в семью без права… - Дальше Девяткин смотрел на стол, так как следователь начал расхаживать за его спиной. - Учтите, что тесть не молод, тестю за семьдесят. А раз я до сих пор в семье, значит, есть что-то, что сильнее тестя. Это мой шурин, влиятельный VIP, и жена моя, наследница половины того, чем старик владеет. Они не дадут меня утопить: жена от любви, поверьте, а брат её - защищая себя,своё реноме… - Девяткин чуть помолчал. - У вас нет улик, точно так же как у меня нет свидетелей, что вы били меня. Мы квиты. А в деле с Неёловой можно идти обычным порядком, без чрезвычайщины, не беря меня под следствие. Если я не вернусь домой, завтра влиятельный механизм спасения заработает, к вам примчатся адвокаты, вызовет прокурор… Что вы предъявите? Этот труп? Бред безумной?
Следователь мерил шагами комнату и молчал. Он мог ударить в любой момент и выбить факты, он мог рискнуть.
Стоило сунуть Девяткина в КПЗ - и завтра тайное стало бы явным.
- Однако, Пётр Игнатьевич, - сказал он, - пугаете? Никто меня не просил вас топить… Вы меня что, в коррупции обвиняете? Вас в нормальном, процессуальном порядке вызвали после гибели сбитой. После того, как вы - и не кто иной - подвезли её. Вызывали в связи с ней многих, а скандалите только вы. И на вас есть заявление, по которому я обязан вас задержать. Вы сами… у вас есть дочь? Представьте, она пишет, что её насилуют, пишет, кто, - а мы не чешемся. Да вы первый примчитесь к нам! А что мы вас так резко - это дух времени. Как иначе? На вежливости далеко не уедешь. В следовательской системе кризис, мы берём силой да интуицией… Мне тоже жить. По правилам я не должен вас отпускать до выяснения, то есть до завтра, пока я истицу не вызову и не устрою вам перекрёстный допрос… А у вас в банке что, не хамство? Со мною раз было: взял я кредит, а оплачивать - очередь, как в Союзе за мясом… и масса других крючков, за которые вы цепляете нас, заёмщиков. Я кредит закрыл, а оказывается, надо было вам заявление, что досрочно закрыл. Херня… Сняли тысячу, получается, чем честней - тем виновней, так? У вас, значит, что, заявления ценятся? Так и мы уважаем заявы потерпевших. Можно вас отпустить, ясно… Но дело сделано… Можно, впрочем, за деньги выделить комфортабельный КПЗ.
- А можно за деньги поспать дома? - буркнул Девяткин. - Мне б выспаться и прийти в себя. Я дам вам паспорт, если хотите… и заграничный. Не убегу. Вы не верите, правда же, что я маньяк? Зачем же…
- Пётр Игнатьевич, чему я верю и чему не верю, об этом не вам судить. Я не лезу в ваши личные или банковские дела, я ловлю вас только со стороны УК. С вами, думаю, что-то нечисто. Нету дыма без огня. Нету. Но для жены вашей… и вы хоть что-то дали бы ребятам, которые вас пасли. Вместо того, чтобы пасти настоящего маньяка, который мог изнасиловать вашу дочь, они полдня просидели в машине зря. Они не поймут, обидятся. Вы банку своему вот принесли бы прибыль, а вам сказали бы: зря вы… Вот ситуация… Они же могут сболтнуть, что я отпустил задержанного. Плохо… Поняли?
- Заплачу. Не обвините в подкупе? - через силу рассмеялся Девяткин.
- Тогда я вас сам сейчас отвезу… - Следователь помог ему встать и расстегнул наручники. - Заодно уж, позвольте, спросить вашу жену насчет алиби… Что, четыре часа? Но раз любит, встанет? Вы, Пётр Игнатьевич, дополнительно убедитесь в любви супруги…
Девяткин вновь сел на стул, глядя в его осклабленное лицо.
- А? - спрашивало лицо.
- Спросим… - прохрипел он.
- А может, - давил следователь, - останемся? Ноги не держат? Вдруг выйдет, что нам Елену Фёдоровну зазря будить? Вдруг не добудимся? Я, знаете, по-джентльменски не позволю себе вламываться в спальню к женщине и будить её, а милиции женского пола в Жуковке ночью нет, а?
Вместо ответа Девяткин поднялся.
- Добудимся… - бормотал он.
Главное, он сейчас выберется.
С некоторых пор события захлестывают его так, что непрестанно требуется выбор. Как будто бы он влезает на дерево, а ветки тоньше и тоньше, и близок миг, когда следующая развилка будет трагедией уже при любом выборе… Да, следователь лишает его шансов этой уловкой. Пожелай он остаться - следователь молча запрёт его и поедет к нему домой. Пожелай он ехать - обнаружится отсутствие жены и детский труп впридачу. Ведь и не соврёшь - дескать, не знал, что жены дома нет, - его ведь схватили в спальне.
Следователь вёз его на "девятке", пропарывая туман. Не встретилось ни одной машины. Оба молчали. Вылезли у ворот. Девяткин молча шёл к дому дорожкой меж газонов и слышал сзади шаги психопата. Остроносые туфли следователя, казалось, подгоняют его. Во тьме оба спотыкались. Но в доме горел свет, дверь была распахнута. Девяткин сначала испугался, но вспомнил, что оперы выволакивали его в спешке. В холле под яркой люстрой Девяткин остановился, заметив, что наверху дверь в спальню открыта. Он ждал каких-нибудь слов от следователя, но тот молчал.
- Я вынесу паспорт… и деньги вашим, - сказал Девяткин.
- Решим вопрос. - Следователь взмахнул рукой с сигаретой.
Девяткин скованным шагом побрёл к лестнице и поднялся, но, заглянув в спальню, снова спустился в холл.
- Пиджак в кухне.
Следователь молчал.
Без света, чтобы не обнаруживать залежи пустых пивных банок, Девяткин пошарил в кухне и, отыскав пиджак, вернулся в холл. Вручая паспорт и деньги, спросил:
- Хватит?
- Нет, - следователь осклабился. - Дайте хотя б десять. Три - мало, Пётр Игнатьевич, мало!
Девяткин спешно вынул пачку из портмоне и выделил дюжину тысяч.
- Вот…
- Это лучше! - Следователь сунул деньги в карман своих брюк и теперь рассматривал фото в паспорте. - Вы забыли ещё что-то.
- Да… - Девяткин помчался наверх в спальню и стал рыться в бюро, прислушиваясь, не скрипит ли лестница под ногами гостя. Ему казалось, что если он знает про труп в шкафу, то любой, кто войдёт, тоже будет это знать. Выбегая из спальни, он сбил со столика на пол флакон духов и, сотрясая лестницу, сбежал вниз. - Заграничный… - отдал он документ и вытер потные руки о брюки.
Следователь глянул и в этот паспорт.
- Ну, Пётр Игнатьевич?
- Что? - спросил он, хотя знал, что.
- Мы договаривались спросить супругу, а? Договаривались? Мне, в общем, незачем. Я своё знаю. Алиби нужно вам. Поэтому, попрошу уж вас, не ленитесь… Что у вас тут в углу за ящики?
- Юбилей в субботу, десять лет брака. Это жена купила, всякие штуки…
- Праздник где, здесь будет?
- За домом есть место, аллея и… мы созвали гостей. Всякое барбекю, напитки… Хлопотно.
- Поэтому, верно, спит? Шумим, а? Странно. Если б меня ночью взяли в милицию, я б надеялся, что жена меня ждёт. А вы?
- Что?
- Ваша супруга не ждёт вас?
- Спит мёртвым сном… Особенность такая. Даже если я крикну, проснётся дочь, или кто угодно, но не жена.
- Без криков… - Следователь стряхнул с сигареты пепел. - Просто тихонечко поднимусь и…
Сотовый на ремне у него пискнул, и он стал слушать, изредка отвечая кратко и резко.
- Жаль, - сказал он, вешая трубку. - Вызов. Некогда ждать. Хорошо бы услышать алиби. А я мечтал хоть подозрение в изнасиловании с вас снять. Облом, не вышло… Ваша жена будет ведь краситься, прежде чем выйти? - Он взглянул на часы.
- Будет.
- Что же, вам хуже. Вы в результате проходите по двум делам: и по трупу, что видели, и по Неёловой… - Следователь пошёл к выходу, но остановился. - Сказать, куда я? Ни много, ни мало - певичка убила любовницу мужа недалеко от вас. Как бы мне ни хотелось выяснить про алиби, нужно ехать, я на дежурстве… Вы извините уж, Пётр Игнатьевич. Не покидайте нас. Ладно?
И он ушёл в туман.
Сникший Девяткин закрыл дверь с чувством, что заслоняется от беды. Он хотел принять душ, но понял, что сил не хватит. Последние кошки-мышки вымотали его напрочь. В кухне он рухнул в кресло и забылся, когда же пришёл в себя, за стеклом опять висел клоун. В бешенстве он вскочил и кинулся вон из дома, чтобы наконец покончить с ним. Стылый туман охватил его, и он понял, что за порог не выйдет, страшно. Попятился, как от призраков. Затворив дверь, привалился к ней и глядел теперь сквозь холл на дверь чёрного хода, откуда веяло ужасом… Створка за спиной будто бы дернулась. С бьющимся сердцем он прошмыгнул в кухню, кинулся в кресло, и сжался там. Он чувствовал, что только в кухне способен быть собой, - в другом месте он будет жалкой, скомканной целью. Даже в окно не смотрел, зная, что, если заметит клоуна, не могущего быть там, просто с ума сойдёт.
Потом он вдруг понял, что слышит звук.
Звук походил на шелест.
В мыслях мелькнули шлейфы…
Так шумел бы дождь…
Он скользнул к окну. Дождя не было, с кровли капало… Звук явно был внутри, и он выглянул в холл, вслушиваясь…
Шум сверху… Так мог бы шуметь душ.
В беспамятстве он помчался туда, веря, что найдёт Лену… но, когда рванул дверь в ванную, оказался в тьме.
Пусто…
И душ молчал…
Он щёлкнул выключателем. Ванна, раковины, шкафы, халаты, полотенца, душевая кабина… и всё.
Он закрыл дверь и шагнул прочь. Уже был на лестнице, когда услышал шум с кухни - будто моют тарелки. Спускался, держась за перила, чтоб не упасть. Он пополз бы, если бы не боялся, что, столкнувшись с ужасом, предстанет перед ним таким маленьким. Он крался спиной к стене, а шум рос. Явно включили чайник… Он напряжённо выставил из-за угла пол-лица.
Опять за стеклом висел клоун, в кухне же не было никого.
Девяткин, пройдя к креслу, нашарил среди пустых банок полную и выпил. Шум теперь слышался в холле, и, чтоб не смотреть туда, он смахнул со лба пот и снова припал к банке. Потом нашел в холодильнике водку и стал пить жадными глотками.
Четверг
Очнулся он от звонков и шума стройки. Вместо клоуна снаружи кто-то всматривался, припав к стеклу.
Он взглянул на кухонные часы. Восемь. В висках давило, лучше б и не вставать. Но факт оставался фактом: он продремал до утра, теперь явились горничные.
Чувствуя дурноту, он побрёл к двери и, отпирая, вспомнил: у него труп в шкафу, а сам он грязен. Он отшатнулся. Нужно прогнать их… Но он уже их прогонял вчера.
Не пускать в дом слуг? Такое упорство будет выглядеть подозрительным. Впрочем, они зашли втроём, и, увидев Тоню, он ожил.
- Входите.
- Мы убираться, к празднику.
- Хорошо… - Он провёл рукой по грязной рубашке. - Я тут с машиной… сломалась… выпачкался… Тоня, можно вас? - он позвал её и пошёл наверх, озабоченно говоря: - Тоня, вы приберитесь в спальнях, я покажу как… - Войдя в спальню, он прежде всего спрятал Ленино письмо в бюро, затем, встав у шкафа и доставая оттуда новый костюм, сказал: - Я очень рад, Тоня.
- Мне, Пётр Игнатьич, передали… Спасибо! - Девушка, сняв куртку, осталась в джинсах и в топе, не скрывавших приятных форм, и стала закалывать перед работой волосы. - Хоть плачь! Фёдор Иваныч прогнал без рекомендаций… Если б не вы… Может, Леночка Фёдоровна напишет, что я гожусь на что? Ой, как вдруг всё! Ни денег, ни перспектив!
- Ты… - с ходу решал Девяткин, думая, что сейчас ему верные слуги на пользу, - не опасайся. Если согласна, я нанимаю. Будешь у нас… Вот… - он вынул пачку и отсчитал деньги. - Вот, за два месяца вперёд.
- Бог мой! - обрадовалась Тоня. - Говорят, нет счастья! Я не спала ночь, маялась. Но кто знал, да?
- Я сожалею. - Девяткин мялся. - Фёдор Иванович был неправ… Ты всегда была добросовестной и надёжной… лучшие качества.
- Пётр Игнатьич. - Она взяла деньги и зашептала: - На вас сердятся. Вы уехали, а они говорили, что выгонят вас совсем. Им мешает, что вас якобы любит Леночка Фёдоровна, дай ей Бог. Я не то что… а вы просто всех их лучше. Очень Гордеевы боялись, что вы разозлитесь, что Катя не ваша, и побьёте их. Это ж надо, каким вас считают - можете дочь бить! Владислав, правда, Фёдорович за вас: пусть, мол, сам решит… Злятся, что Катя с Леночкой Фёдоровной пропали, не отвечают на звонки ни деду, ни Глусскому-господину. Это мне сегодня горничные говорили. Я в тот день сразу после вас собралась и больше там не была. Я вам, что слышала, то и… вот… - Она отошла, продолжая: - Значит, как вы прикажете, Пётр Игнатьич. С люстры пыль, со шкафов, с ковров… вымыть стёкла, пол, постель сменить… генеральная, в общем?
- Да, Тоня, раз юбилей… - Девяткин вырвал из её рук покрывало, которое она стягивала с кровати. - Это не надо… Я почему поручил тебе спальни? Не доверяю гордеевским. Они могут шпионить, рыться, искать… Никого не пускай сюда. Убралась - и закрыла дверь, а ключ - мне… Впрочем, я задержусь сегодня и сам прослежу. Лена с Катей в городе, у них шопинг… И не хотят они видеть пока никого, ни Гордеевых, ни Глусского. Ты молчи об этом.
- Пётр Игнатьич, - Тоня закрыла ладонью рот, - могила!
- Ладно… - кивнул Девяткин. - Здесь в спальне… то есть постель не трогать, Лена приедет и собирается застелить сама… особым бельём, красивым. Брачное ложе… - хмыкнул он театрально. - И внутри: в шкафы, в бюро, в ящики, - чтоб никто, следи! К юбилею там… вещи.