Все засмеялись, кроме Девяткина.
- Озоновые дыры, Арктика тает… - продолжил Влад, аккуратно отправив в рот ложку. - Климат меняется. В Москве лет двадцать тёплые зимы и холодные лета. Атлантика навязывает нам то, что раньше сбрасывала в Норвегию.
- Ничего. - Тесть вытер губы салфеткой. - Сильный решительный человек всегда силён. Помню, отец рассказывал, как в войну они ночью брели по болоту при плюс восьми. Характер - главное. Воля к победе решает всё. Банально, но у природы нет дурной погоды.
- Это, Фёдор Иванович, когда как, - вмешалась Дашка, не тронувшая суп, продолжая чуть поверчивать свой фужер. - Сама я туман люблю. И дождь люблю. Непогода, знаете, замыкает личность внутри себя, обращает нас к экзистенции, порой даже спасает. Кто-то и склонен наделать дел - а дождь, что сыплет за воротник, вдруг удержит. Я вот брожу в дождь, зная, что лишний раз не прилипнут всякие ловеласы: девушка, сколько времени? Непогода - время уйти в себя…
- В тебе Кант пропал, - сказал Глусский. - Со школы помню твой незабвенный лик под дождём в сторонке, когда мы тусовались.
- Ты, тётя Даша, что, была девочкой? - спросила дочь. - Девочки не бывают такими!
- Какими, Катя?
- Бледными, точно ведьмы, мы с дедом фильм смотрели.
- Катя! - прервал её Девяткин.
Глусский захохотал.
- И, тётя Даша, - глядя на Глусского, продолжила девочка, - вряд ли кто станет на тебе жениться.
Дашка засмеялась:
- Полная информация! От кого? Федор Иванович, от кого, не знаете? - И продолжила: - Мне ярких девочек жалко. Бледная девочка думает, а за яркую - другие думают. Яркие девочки без мозгов, как куры.
- А я не курица! - Катя бросила ложку в суп, закатив глаза. - Простите, кто знал, что вас обрызгает! Пап, ты знал, что тётю Дашу обрызгает? Я не знала. Я ещё физику не учу.
Девяткин взял дочь за руку и услышал:
- Незачем… - Дашка отёрла салфеткой платье и продолжала: - Незачем, Петя… Значит, мы о погоде? Фёдор Иванович, Катя, конечно, не столь сильная личность, как вы. В итоге её реакция на туман иная. Но она, как и вы, экстраверт, то есть тот, кто проецируется вовне. Из присутствующих - экстравертов три, не говоря о слугах.
- Слуги на работе - это как роботы, - встряла Катя, глядя на Глусского, и тот подмигнул ей.
- Три экстраверта здесь, - говорила Дашка: - Фёдор Иванович, внучка его и Сергей, которые, как мы видим, за пару минут проявились целиком. Меня же, в связи с туманом, интересуют интровертные Влад и Петя. Ненастье, усиливая агрессию, вынуждает их прятаться в себя глубже, ниже критического уровня, отделяющего сознание от бессознательного.
- Я без сознания! - крикнула Катя, откинувшись на спинку стула.
- Туман провоцирует в них мотивы, обратные тем, что порождены сознанием на почве нравственности.
- Ты хочешь, - смеялся Глусский, щёлкая пальцами, чтоб унесли тарелку, - хочешь сказать, что Влад в непогоду склонен к преступным действиям? Так это, Влад? Исповедуйся!
Тот развёл руками.
- И Влад, и Петя, - продолжила Дашка, - мыслят в туман не так, как мыслили бы в день яркий. Если они и не творят безнравственного, то его возможность проходит анализ и апробацию. Я уверена. Убеждена! Не в осуждение, Влад, - поправила Дашка. - Я ведь особая. Для меня преступление, как его трактуют закон или мораль, - не преступление. Зло приходит через добро. Если кто-то вынужден совершить зло, то потому, что к этому привёл долгий путь делания добра. Это, кстати, мысль не моя, а древняя. Границы между двумя понятиями размыты, добро и зло взаимозаменяемы.
- Кое в чём ты права, - согласился хозяин.
- За вашу, Фёдор Иванович, жизнь, - сказала Дашка, - вы убеждались в этом многажды. Вы, крупный номенклатурный деятель в СССР, не могли не видеть - и в новых законах новой России удостоверить, - что бывшее зло стало добром, а бывшее добро - злом.
- Ты что, о частной собственности? - Глусский резал ножом бифштекс. - Которая из гонимой стала ценимой? О коллективизме, из ценностей перешедшем в разряд вторичных явлений в эпоху частной инициативы? О стариках, которым почёт - пенсия в сто долларов? О том, что человек человеку больше не брат, не друг и не товарищ? Но это социум. Фёдор Иванович возразит, что есть незыблемые добро и зло, относящиеся не к сферам политики, но к сферам личностного порядка. Так, Фёдор Иванович? Не убий, скажем…
- Не укради и прочее? - спросила Дашка. - И здесь тютю твои вечные якобы ценности. Для одних зло то, что другим добро. У нас в отношении одного и того же диаметральные точки зрения. Но никто не решится в этом сознаться.
- Я, - ожила Катя, - честная и хочу, чтоб умерли все гувернантки и… кое-кто ещё, - она уставилась на Дашку.
- Ты, Дарья Дмитриевна, права, - согласился хозяин. - Чтоб не плутать, надо одно: придерживаться семейных ценностей. Вот чем нельзя манипулировать. - Тесть смолк.
Девяткин понял, что это - камень в его огород, что он-де нарушил ценности. Он понял, что разговор, идущий в его присутствии, но без его участия, ведется о нём. Дашка что-то пытается ему открыть. Поэтому он не ел, водил ложкой в супе и вдумывался в подтекст, чтобы в конце перейти к вопросу, ради которого сидел здесь. Целенаправленно, с пользой и эффективно.
- Какое же, - начал молчавший Влад, - я планирую преступление? Коль у нас пифия, пусть скажет, что там за криминал? Когда я начну его?
Дашка держала в вытянутой руке фужер, пока подошедший в перчатках официант наполнял его из бутылки.
- Ты, Влад, уже его начал. Пока преступление выглядит и невинным, и мотивированным заботой о ближнем. Плоды будут позже, если удастся то, что ты задумал. Может, и не удастся… Я не осуждаю, так как - все слышали - я призналась, что нет ни добра, ни зла, но только частные интересы. Где что убавится - в другом месте прибавится. Вот формула добра и зла. Тебе станет лучше, кому-то хуже - но это, так сказать, жизнь. Дерзай.
Катя вдруг соскочила и, подбежав к роялю, забарабанила что-то дисгармоничное. Все поморщились, кроме Глусского. Дочь злится, догадался Девяткин, ибо не может понять, о чем говорят, вот и решила привлечь внимание. Он пропустил момент, когда ласковая девочка превратилась в норовистую. Впрочем, сколько лет он видел её лишь вечером или утром - сонную, спокойную и поэтому милую. Он замечал, правда, в ней и капризность, и высокомерие, но не считал их системными. Да и в розовом доме тестя он бывал редко и только с Леной - тогда обстоятельства складывались иначе. Лена вносила дух праздника и досуга, направленный на внешнее: на обсуждение блюд, нарядов, погоды, лошадиных статей или иных подобных вещей.
- Прекрати, Катя! - бросил он резко.
- Пап, скучно! - закричала она.
- Мы не услышали, - настаивал Влад, - конкретики. - Он в упор следил за Дашкой, облокотившись руками о стол и уткнувшись подбородком в сжатые кулаки.
- Чё вы хотите, Влад Фёдорович, - кривлялась та. - Меня и без того считают сплетницей. Да и скажи я, чем докажу? Вы с присущим вам обаянием возразите, а меня сочтут дурой, кликушей. Я лучше уж в обобщениях; философия тем сильна, что конкретику сводит к понятиям и показывает, что мир вообще - сплошное преступление. Я, и даже Петя, скромный наш Петя, в какой-то ситуации можем сорваться. Вот я о чём. Вы можете тоже не то начать делать. Я о тумане-катализаторе, так сказать.
Девяткин услышал свой тихий голос:
- Кроме тумана, многое может вывести из себя.
- Любой пустяк, - подхватила Дашка. - Поэтому расстроенным людям следует спрятаться и переждать дурной час. Вот Лена…
Глусский на этих словах на полкорпуса повернулся к ней, свесив руку со спинки стула.
- Лена расстроена и что сделала? Заперлась дома и, вероятно, спит. Отсутствует. Как бы есть - и нет. Умерла на время… Выбор блестящий, мудрый: мол, отдувайтесь сами, я буду - приз, я как бы на всё согласна, не виновата я. Решение переложено на судьбу, стечение обстоятельств, случай. Значит, она затруднилась в выборе. Склонности в ней пришли в равновесие, и она, как осёл Буридана, впала в психологический ступор. Советую воспользоваться её примером и разойтись спать. Либо напиться… Петя, поедем? Подвёз бы меня до Жуковки.
Не ответив, он смотрел, как дочь вернулась к столу и ела десерт, нарочно чавкая и пачкая рот.
Глусский начал:
- Чем ты сильна, Даша, - ты пострашней природы. Туман молчит. А ты наводишь мистические туманы. Любой от тебя получает санкцию выйти из рамок. Ты лжёшь о бессознательном, что оно тоже имеет право существовать. Ты зовёшь туда, указывая, что человек не ограничивается моралью. Мы замкнуты нормами, а ты зовёшь к какой-то инобытийной воле, забыв, что у нас на неё потерян нюх. Ты ведьма. Ты провоцируешь анормальность. Чтобы потом наблюдать итог? Надо быть умным и опытным, чтоб не попасться на твой крючок! - засмеялся он громко. - При всём том ты жуть до чего земная и прагматичная. Кто б подумал, что проповедница абстракций оттяпала у супруга два миллиона, чтобы иметь возможность философствовать? Ты дьявол!
- А что остаётся, - произнесла Дашка, - бедненькой разведёнке? Быть проницательной. Скоро, глядишь, нашей сестры прибудет.
- Даже не думай, - поднял вверх палец Глусский. - Я тебя в порошок сотру.
- А нельзя без жертв?
- Нет.
Девяткин чувствовал, что не просто забыт, но стал пешкой в игре, смысла которой не понимает. Он пришёл с целью выяснить, как быть со следователем. В итоге угодил в сеть заговоров и планов, которые Дашка вытягивала из потайных углов, не называя прямо. Он хотел перебить шифрованный, оскорбительный для него трёп с двойным дном, но случилось то, что и должно было случиться. Дочь завизжала. Внимание она привлекла, теперь все на неё смотрели.
- Мне надоело!!! - нарастал визг.
- Принцесса, - подмигнул ей Глусский.
- Катя… - начал Девяткин и, не найдя слов, дал ей салфетку вытереть рот. - Я был у следователя, - закончил он.
Тесть заёрзал:
- Значит, добился?
- Речь не о том, кто добился: я или тот, кто донёс о связи со мной погибшей…
- Обвиняешь? - Тесть бросил скомканную салфетку.
- Не обвиняю… Я хочу посоветоваться. Вы же сами согласны: дело касается всей семьи.
- Был, - тесть помолчал, - согласен. Всё изменилось. Ты сам постарался разбить семью. Теперь поздно. Раньше бы думал, когда снимал шлюху.
- Вы заблуждаетесь…
- Не заблуждаюсь! Поезд ушёл!
- Папа! - встрял Влад. - Допустим, что так и случилось. Но это случилось не день назад. Сейчас не ты и не мы решаем. Решает - Лена. Даша ведь говорит, Лена на перепутье. В принципе, я и рад… - кивнул он Глусскому. - Но не сбросишь же со счетов реальность. Всё может пойти не так. Пусть Пётр всё скажет Лене, а Лена - ему. Катя ведь есть - не забывай…
- Всё так пойдёт! - гнул тесть.
- Что Катя?! - ныла дочь.
- Вы… чёрт! - Девяткин дрожал уже. - Что случилось?! Что за секрет полишинеля?! Скажете?! Влад, Даша! Фёдор Иванович играет в тайны. Что за спектакль вокруг? Я зритель? Мне встать, уйти?
Горничные с официантами освобождали стол, Тоня была среди них.
- Хочешь правды? - начал тесть. - Что ж, получай её… Убирайте быстрей! - торопил он слуг. - Кстати, хорошо, что Лены нет. Меж мужчинами проще. Женщина ахает и удерживает, а в душе своей жаждет, чтоб ты исчез и не показывался, хоть сдохни. Женщина любит, чтоб без неё решали. Вот и решим.
- Вы fuck!!! - вопила дочь. - Все fuck!!!
- Решим, - весомо произнес тесть. - Даша, прошу… чтоб разговор шёл в кругу семьи…
Та отпила шампанского.
- Я, может, и не семья. Глусский - семья? Не преждевременно ль? Человек гадает, Бог назначает.
- Да, папа, - ожил Влад, куснув губы. - Даша подруга… и человек неглупый… И, если хочешь, дамы несдержанны, пойдут слухи. Ты не боишься?
- Понял, - прервал тесть. - Даша, останься. Но н не разноси потом ерунду… Ты ведь в курсе.
- Позвольте? - Подле Девяткина выросла Тоня. - Уберу..
- Тоня, вот что, - сказал Девяткин, тронув её за локоть. - С посудой позже… я тебя прошу взять Катю и…
- Фигли!!! - дочь сбросила на пол чашку.
- Ты… ты ещё мала, - Девяткин трясся, - так хамски вести себя. Прекрати - или больше никогда сюда не приедешь. Катя, уйди, прошу.
- Ты, пап, - глянула она зло, - сам уйди! Трогал за ногу шлюху! И с Тонькой я не пойду, ты с ней… целовался!
Он врезал ей по губам.
- Ой! - Тоня выронила поднос.
- Уволена! - крикнул тесть, багровея. - Прислугу вон!
Глусский рванул к Девяткину.
- Сдерживайся с ребёнком!
- С моим! - бросил Девяткин.
- Уверен?
Девяткин, толкнув его, наставил палец на тестя:
- Ты! Где был утром, когда Лена пьяная приплелась от этого… жениха? Ясно, что ты хотел! А если Лену выберет Билли Гейтс, то Глусского в шею? Он тогда станет нуль? К чёрту! Давитесь баксами! Чёрт с вами! Я… - Он умолк, глядя на Глусского и на Катю. - Вот оно дело в чём… Вы… однако… Я поздравляю!
- Стой! - вскочила Дашка. - Вы не в своём уме. Вам что нужно? Психику ребенку сорвать? Зачем ей тогда богатства? Да ей плевать, кто беден, а кто богат! - Она склонилась к девочке. - Ну, иди ко мне… Петя!
- К чёрту! - бросил Девяткин и зашагал прочь. - Да! - задержался он. - Приглашаю! В субботу наш юбилей! - Он толкнул собравшихся бодигардов.
Швейцар не успел подняться, и он сам отвалил тяжёлую створку. Нырнув в "Форд", Девяткин включил мотор и заметил бегущую к нему дочь. Заблокировав дверь, он уронил лоб на руль и, закрыв глаза, слушал стук в стекло. Не выдержав, впустил её, и она кинулась ему на шею.
- Не уходи! - плакала она. - Я люблю тебя!
- И я тоже… Едем!
- Пап! К маме быстро! - дочь забралась назад.
На ходу, когда он уже решительно крутанул руль, влетела в салон и Дашка. Он дал форсаж, машина взрыла грязные колеи на клумбе. Ему видно было в зеркале, что дочь улыбалась сквозь усталость и слёзы. Двое постовых еле успели поднять шлагбаум на выезде из заповедной зоны. Лишь на дороге, выяснив, что дочь спит непристёгнутой, он сбавил скорость, бросив:
- Я им не дамся.
Дашка, обхватив себя руками, бледными и в цвет платья, сказала:
- Я не хотела, чтоб ты остался. Я отговаривала. Ты сам пошёл к ним… в общем, без нужды. Что из того, что теперь ты знаешь? Десять лет не знал - жил ведь? Теперь ты узнал - чтоб жить с этим знанием? Самому решать трудно, Гордеев прав, легче принять последствия… В Жуковке сбрось меня.
- К Лене хочешь?
- Зачем? Пусть спит… А спит, потому что боится. Никто не хотел бы оказаться на её месте. Я бы не хотела… Глусский нас и привёз под утро: её домой, а меня к Гордеевым. Так что действует туман, действует. Есть теория географическо-климатической детерминации… Впрочем, к черту философию. Жизнь, она сложней… Тем не менее философия направляет жизнь.
- Да… - произнёс Девяткин, вытащил из кармана сигару и продолжал рулить, держа её в пальцах. - Владу зачем?
- А просто, - Дашка смотрела за лобовое стекло. - Старик уже совсем стар. Он выглядит в норме лишь благодаря деньгам. Ему капитал напрягом дался, завистью и тревогой, ложью, предательством и тэдэ. Может быть, даже убийством. Что происходит, если он умирает? Лене и Владу - по половине. Розовый дом - Кате, Фёдор Иванович это часто назойливо декларирует. Лене - семьдесят миллионов. Может быть, чуть больше. Может быть, чуть меньше. А это много. Лена не бизнесмен. Если есть что-то, враждебное бизнесу, - это Лена, ты знаешь. Стоило Глусскому убедить старика, что он отец его внучки и вероятный муж дочери, Влад понял: сестринский капитал уходит… Соперничество. Дельцы завидуют чёрной завистью не вообще, но ближнему. Биллу Гейтсу Влад не завидует. Ни один школьный друг другого не вынесет, если тот богаче. В глаза скажет, что мол, ему денег хватает, наедине же будет мучиться, как превзойти дружка… Влад против, чтобы богатый Глусский стал ещё богаче. И столь простым способом, как брак. Причём брак с сестрой Влада. Чтоб кровные их, Гордеевых, деньги ушли вдруг Глусскому! Влад решил разыграть твою карту. Прости, он думает, что ты ему не противник. Ты, Петя, маленький клерк из банка. Ты, как и Лена, беспомощен в бизнесе. Сохранив ваш брак, Влад имеет возможность позаимствовать ваши средства и, так как он супермастер фондовых игр, может рискнуть чужими деньгами и сорвать куш. Если же проиграет, то за чужой счёт… Закуришь?
Он не ответил.
- Поэтому он позвал тебя. Он до этого послушал Глусского - тот уверен, что вчера у него что-то сдвинулось с Леной. Фёдор Иванович обещал ему скорый брак, потому что ты, Петя, неблагодарный, ездишь с любовницей… Я не знаю… может быть, ложь? Но Катя факт подтвердила.
- Не было, - сказал Девяткин. - Не было.
Дашка глянула сбоку:
- Мне всё равно. Не такая уж я плохая… Я не сплетница. А равно не монашка. Я говорю у Петровых о Сидоровых затем, что сидеть молча глупо, а рассуждать о погоде ещё глупей. Я травлю правду, и не моя вина, как её толкуют… А истолковывают превратно, так же, наверное, как и в твоём случае с этой задавленной. Нам старик выложил, что они на дороге видели вас в интиме, потом вы покупали презервативы, далее шлюха гибнет… и прочий бред.
Каждое слово будто вбивалось в Девяткина, он устал яриться, и вместо ярости воцарилась боль. Плотный туман лежал вокруг. Он дал газ и догнал габариты ползшего впереди автобуса. Пять минут назад он пылал гневной силой - теперь же полз в хвосте длинной пробки, зная, что ничего нет: ни сил, ни гнева, ни дома, ни дочери, ни, вполне вероятно, Лены, ни перспектив. Ревность, ярость, беспомощность накатили на него, и он застонал.
Дашка вздохнула:
- Бывает хуже. А у тебя все живы, дочь тебя любит… Лене - как женщина говорю, - что б там ни было, сложно будет всё поломать враз. Вряд ли она и ломать начнёт, пока Катя мала… Скорей, не будет ломать. В нас домостроевский инстинкт слаб; Лену устроит порядок, чтобы по-прежнему жить с тобой, встречаясь с Глусским… а у тебя будет время всё решить мудро.
Он ткнул кулаком в панель.
- Катю же ты прости. - Дашка проигнорировала его взрыв. - Для девочки до поры ты - собственность, и внимание папы к другой женщине ей больно… Бедная Тоня пала жертвой восьмилетней ревнивицы… - Она снова глянула сбоку. - Знаешь, в чём твоя слабость или проблема?
- В чём? - зло спросил он.
- В том… Позволишь? - Она закурила, вынув из сумочки пачку. - Ты силён в иной сфере. В какой - Бог весть… Знаешь, есть бытие, в котором мы делаем то, что делаем, но и есть также небытие как спектр неосуществлённых возможностей. Ты, может, принадлежишь ко второму? Может быть, сменишь работу - и найдёшь себя. Дело не в деньгах. Денег ты, может быть, и не найдёшь. Просто… Я наблюдала тебя в экстремальных условиях, и нашла, что тот Петя, какого я знаю, вёл бы себя иначе. Ты, кажется мне, опасен. Не знаю, что ты почувствовал, когда Глусский поставил под сомнение твоё отцовство, но, думаю, тебе хотелось его убить. Потом погнал по клумбе. Потом шлагбаум… Ты мог бы снести нам головы. О дочери ты не думал. Следует вывод: ты наступил на горло собственной песне, долго её душил, и что-то в тебе случилось.