Глава 3
ВТОРНИК с десяти утра до десяти вечера
Как и любому другому, мне необходим сон. Если бы я поспал часов десять или даже восемь, то опять бы вошел в норму. Не был бы лучисто-оптимистическим идиотом, но просто живым. Дело в том, что пессимизм навевали обстоятельства. Мой мозг работал бы на уровне, который Дядюшка Артур называл нижней границей нормы. Но нужного времени мне не дали. Ровно через три часа после того, как заснул, я снова оказался на ногах. Не в буквальном смысле, но спать, конечно, не спал. Только мертвец или абсолютно глухой не проснулся бы от шума и грохота, который доносился с расстояния трех-четырех футов.
- Эй, на "Файркресте"! Эй-эй! - А потом бум-бум-бум со стороны лодки. - Могу я взойти на борт? Эй, на "Файркресте"!
Я проклял этого морского идиота в глубине моего жаждущего покоя сердца, спустил ноги на пол и выполз из каюты, чуть не упав при этом. Чувство было такое, будто у меня всего одна нога, и вдобавок ко всему ужасно болел затылок. В последний момент я успел глянуть в зеркало, которое подтвердило, что мой внешний облик соответствует внутреннему состоянию. На меня смотрело, небритое, изможденное лицо с неестественной бледностью и опухшими глазами, обрамленными большими темными кругами. Я отвернулся. Многое могу вынести утром, но только не такое.
Я открыл противоположную дверь. Ханслет крепко спал. Храпел. Вернувшись в свою каюту, я натянул халат и повязал шейный платок. Человек с железными легкими продолжал рычать. Если бы я не поспешил, он вот-вот готов был заорать "на абордаж" или что-нибудь в этом роде, а этого я не хотел. Я быстренько привел волосы в порядок и отправился на палубу.
Там оказалось холодно, сыро и ветрено. Утро было серое, неприветливое, мрачное. И почему, черт возьми, они не могут дать мне поспать! Дождь лил как из ведра, на палубе набралось почти на дюйм воды. На какое-то мгновение она задерживалась, а затем ручьями стекала в море. Ветер завывал в снастях и взбивал на волнах высокие пенистые шапки.
Но ничто не казалось опасным для суденышка, находящегося теперь рядом с нами. Оно было не таким большим, как "Файркрест", но вполне достаточным для того, чтобы иметь застекленную каюту и рулевую рубку, сверкавшую и блестевшую инструментами и приборами, которые оказали бы честь крупной океанской яхте. Сзади находилась открытая палуба, на которой можно было бы совершенно свободно разместить футбольную команду. Я увидел трех членов экипажа в темной промасленной одежде и в смешных французских морских шапчонках с черными тесемками, свисающими до плеч. Двое держали в руках жерди с крючьями, которыми они зацепились за борт "Файркреста". Полдесятка надувных резиновых баллонов препятствовали тому, чтобы наш корабль стукался бортом о стоящую рядом посудину.
Излишним было читать название на шапках экипажа или на носу судна. Совершенно ясно, что речь шла о лодке, которая принадлежала яхте "Шангри-Ла".
Посреди лодки стояла коренастая фигура человека в белой морской форме, размахивающего огромной шапкой, при виде которой от зависти позеленел бы чемпион по гольфу. Потом человек перестал стучать по борту "Файркреста" и уставился на меня.
- Ха! - Ни от кого за свою жизнь я не слышал этого слова, произнесенного так сочно. - Наконец-то появились! Заставляете себя ждать. Я промок до нитки. До нитки, понимаете? - Действительно, несколько капель на его куртке были заметны. - Можно взойти на борт? - Он не стал ждать моего разрешения, а быстро раскрыл зонт и с удивительной для его возраста и конституции легкостью перепрыгнул на палубу "Файркреста", побежал в рубку, что я счел довольно эгоистичным, ибо над его головой сиял раскрытый зонтик, а на мне был только халат. Я последовал за ним и закрыл за собой дверь.
Это был коренастый человек, которому я бы дал лет пятьдесят пять, с загорелым ширококостным лицом, коротко подстриженными седыми волосами и густыми, такого же цвета бровями; у него был длинный прямой нос и рот, который выглядел так, словно его закрыли на застежку-молнию.
Темные блестящие глаза скользнули по мне, и если моя внешность и произвела на гостя впечатление, то он постарался это скрыть.
- Прошу простить, что заставил вас ждать, - извинился я. - Этой ночью нам не удалось поспать. Часа в три на борт пожаловали таможенники, а потом было трудно заснуть. - Я всегда стараюсь говорить правду. Особенно в тех случаях, когда она может выплыть наружу. В этом случае я поступил правильно, заслуживая репутацию совершенно честного человека.
- Таможенники? - У него был такой вид, будто он хотел сказать или "глупости" или "черт знает что", но передумал и лишь проницательно посмотрел на меня. - Корчат из себя деловых, а на самом деле - настоящие бездельники. Говорите, среди ночи? Да не надо было их пускать на борт! Послать подальше - и все! Нет, это просто невыносимо! И чего же, черт возьми, они хотели? - Он производил впечатление человека, у которого уже были неприятности с таможенниками.
- Искали какие-то химикалии, которые были украдены прошлой ночью где-то в Эйршире. Но, разумеется, ничего не нашли.
- Идиоты! - Он протянул мне массивную руку. Свою категоричность о таможенниках он высказал, и на этом неприятный инцидент был для него исчерпан. - Скурас… Энтони Скурас, сэр.
- Петерсен. - Рукопожатие заставило меня вздрогнуть, и дело было не в силе - просто массивные, украшавшие его пальцы перстни впились мне в ладонь. Я бы не удивился, обнаружив парочку колец и на больших пальцах. Но… чего не было, того не было. Я с интересом посмотрел на него.
- Сэр Энтони Скурас! Наслышан.
- Вряд ли чего-нибудь хорошего. Журналисты меня не любят, потому что знают, что я их презираю. Киприот, говорят они обо мне, наживший миллионы на морском деле благодаря жестокости. Верно. Был изгнан греческим правительством из Афин. Тоже верно. Осел в Великобритании и купил титул… Абсолютно верно. Сделал многое для благотворительности и общественности. Что ж, на деньги, можно купить все. Ближайший шаг: намечаю купить баронство, только в настоящий момент цены на рынке не очень привлекательные. Они неизбежно должны упасть. Можно воспользоваться вашим передатчиком? Вижу, он у вас есть.
- Что-что? - Внезапная перемена темы застала меня врасплох. И неудивительно, если вспомнить, как я себя чувствовал.
- Радиостанция! Вы не слушаете последних известий? Все проекты по защите, которые отбросил Пентагон. Падают цены на сталь… Я обязательно должен переговорить с моим биржевым маклером в Нью-Йорке - и немедленно!
- Простите, вы, разумеется, можете это сделать, но… ваш собственный радиотелефон? Наверняка…
- Не работает. - Его губы стали еще тоньше, практически исчезли. - Это очень срочно, мистер Петерсен.
- Да, конечно, конечно, само собой. Вы знаете, как обращаться с аппаратом?
Он скупо улыбнулся. Вероятно, он мог улыбаться только таким образом. Если подумать о передатчике, который стоял на "Шангри-Ла", мой вопрос звучал приблизительно так, как если бы капитана трансатлантического дизельного самолета спросили, сможет ли он управиться с какой-нибудь примитивной "этажеркой".
- Думаю, что справлюсь, мистер Петерсен.
- Когда закончите, позовите меня. Я буду в салоне…
Он позовет меня еще до того, как закончит; он позовет меня даже до того, как начнет, но я не мог ничего ему сказать, ибо весть об этом быстро разнесется. Поэтому я просто спустился в салон, подумав, не побриться ли мне, но потом все-таки решил не делать этого, потому что ждать долго не придется.
Я оказался прав. Он появился в дверях быстрее чем через минуту. Лицо его было хмурым.
- Ваше радио, не работает, мистер Петерсен.
- С ним просто трудно обращаться. Устаревшая модель, понимаете, - сказал я тактично. - Может быть, я помогу и…
- Я сказал, что оно не работает, а если я что-то говорю, то так оно и есть.
- Оно чертовски капризное. И оно работало…
- В таком случае, окажите милость - помогите.
Я попытался выполнить его просьбу, но у меня ничего не вышло. Я вертел все ручки, которые только мог, но ничего не помогало.
- Возможно, где-то нарушен контакт, - высказал я предположение. - Надо проверить…
- Может быть, вы будете так добры и поднимете верхнюю панель?
Я удивленно уставился на него. Затем мой взгляд стал задумчивым.
- Судя по всему, сэр Энтони, вы знаете нечто такое, чего не знаю я.
- Вы сейчас это узнаете.
Я действительно узнал это, сняв крышку. И мне пришлось изобразить всю гамму чувств, которые испытывает человек, когда видит что-то невероятное, что его сильно рассердило. Наконец я выдавил:
- Вы знали? Откуда?
- Это же напрашивается само собой, разве не так?
- Ваш передатчик… - медленно сказал я. - Значит, за всем этим кроется нечто большее. У вас, стало быть, тоже побывали ночные посетители?
- И на "Орионе". - Его губы снова исчезли. - Это большой голубой двухмачтовый корабль, который стоит недалеко от гавани. Единственный корабль в гавани, кроме нас, имеющий передатчик… сейчас тоже разбитый. Я только что оттуда…
- Разбит? Тоже? Боже мой, но кому надо… Ведь это похоже на действия маньяка…
- Маньяка? Ах, не говорите уж… Я кое-что понимаю в таких вещах. Моя первая жена… - он внезапно замолчал, покачал головой, а потом продолжил: - Действия людей, чей рассудок поражен болезнью, неразумны, бессмысленны, нецеленаправленны. То, что мы видим в данном случае, вы правы, очень неразумно, зато мастерски проделано. Этому должна быть причина. Сначала я подумал, что мне хотят помешать поддерживать связь с сушей, но потом пришел к выводу, что это не так, ибо если меня на какое-то время и оставят без связи, то вряд ли кто-нибудь от этого выиграет.
- Но вы только что сказали, что биржа в Нью-Йорке…
- Это все пустяки, - ответил он с презрением. - Разумеется, никто не любит терять деньги. Но тем не менее, мистер Петерсен, целью являюсь не я. Здесь имеются какие-то А и Б. А считает жизненно важным поддерживать связь с материком, причем постоянно. Б, наоборот, считает жизненно важным помешать А поддерживать эту связь. И, как следствие, Б предпринимает известные шаги. Здесь, в Торбее, происходит нечто странное. Попахивает большим делом. У меня нюх на такие вещи.
Его нельзя было назвать дураком. В конце концов, лишь несколько слабоумных закончили жизнь мультимиллионерами. Я не мог бы сформулировать ситуацию лучше. Помолчав, я спросил:
- Вы заявили в полицию?
- Поеду после того, как сделаю пару телефонных звонков. - Его глаза внезапно стали холодными. - Разумеется, если наш друг не вывел из строя и обе телефонные точки, находящиеся на главной улице Торбея.
- Дело обстоит много хуже. Он повалил телефонные мачты, ведущие на материк. Где-то там, внизу, в зунде. И никто не знает, где именно.
Он уставился на меня, повернулся, собираясь идти, а потом слова развернулся ко мне:
- Откуда вы знаете? - Его тон соответствовал выражению лица.
- Это мне сказала полиция. Они приходили сюда вместе с таможенниками.
- Полиция? Чертовски странно! Что нужно было полиции? - Он сделал паузу и посмотрел на меня холодными выжидающими глазами. - Личный вопрос, мистер Петерсен. Я не хотел бы показаться нескромным и задаю его, чтобы исключить те или иные случайности. Что вы, собственно, делаете в этой бухте? И пожалуйста, не посчитайте этот вопрос оскорбительным.
- Ну о каком оскорблении может идти речь! Я и мой приятель - ихтиологи и находимся здесь по роду службы. Эта яхта не наша, она принадлежит государству. - Я улыбнулся. - И у нас отличная документация.
- Значит, ихтиологи? Это, если так можно выразиться, мое хобби. Я, конечно, любитель. Но мне было бы интересно побеседовать с вами на эту тему. - Он говорил так, словно мысленно уплывал куда-то. - Вы могли бы мне описать, как выглядели полицейские, мистер Петерсен?
Я описал ему их. Он кивнул:
- Да, это он. Очень странно. Я должен поговорить с Арчи.
- С Арчи?
- С вахмистром Макдональдом. Я здесь уже пятый сезон. Люблю бороздить морские просторы, а моя база находится в Торбее. Ни воды Южной Франции, ни Эгейское море не могут конкурировать со здешними. В связи с этим я знаю много местных жителей. Он был один?
- Нет, его сопровождал полицейский, как он сказал, его сын. Меланхоличный такой молодой человек.
- Питер Макдональд. У него есть основания на меланхолию. Несколько месяцев назад погибли два его младших брата, двойняшки. Им было по шестнадцать лет. Они учились в школе в Инвернессе и погибли во время бурана… Отец, тот погрубее. У него это не проявляется внешне. Настоящая трагедия. Я знал их обоих. Отличные были ребята.
Я сделал соответствующее замечание, но он меня не слушал.
- Я должен спешить, мистер Петерсен. Передам это чертовски странное дело Макдональду. Правда, не думаю, что он много сможет сделать, но тем не менее. А потом совершу небольшую прогулку.
Я посмотрел сквозь окно рулевой будки на хмурое небо, на танцующие белые барашки на воде и на дождь, который продолжал лить.
- Вы выбрали подходящий день.
- Чем ненастнее погода - тем лучше. И не подумайте, что я бравирую. Я люблю разыгравшееся море так же, как и любой другой, кто вообще его любит. Я распорядился, чтобы в Клайде поставили новые стабилизаторы - мы только два дня назад прибыли, - и сегодня неплохой день, чтобы их испробовать. - Внезапно он улыбнулся и протянул мне руку. - Мне очень жаль, что я так бесцеремонно ворвался к вам и отнял столько времени. Мне даже кажется, что я произвел на вас неблагоприятное впечатление. Говорят, что я действительно невежлив. Может быть, у вас и у вашего коллеги появится желание заглянуть ко мне на яхту выпить по рюмочке? Когда мы на судне, то ужинаем довольно рано. Что скажете о восьми часах? Я пришлю за вами катер.
Это, видимо, означало, что он не настолько уважал нас с Ханслетом, чтобы пригласить на обед. Но тем не менее хоть какое-то разнообразие - Ханслет готовил только бобы или фасоль, - да и, кроме того, само приглашение, исходящее от одного из благороднейших домов, возбудило бы зависть у многих. В Англии люди голубой крови не скрывали, что считали приглашение на остров перед албанским побережьем, принадлежавшим Скурасу, за величайшую милость. Скурас не ждал ответа и, казалось, не собирался ждать. Я не мог осудить его за это. Он, несомненно, принадлежал к той категории людей, которые давно поняли, что человеческая природа имеет неизменные законы развития и что никто не отклонит его приглашения.
- Вы, видимо, пришли сказать, что радиопередатчик разбит, и вы хотите спросить, что я, черт побери, собираюсь предпринять, - устало сказал вахмистр Макдональд. - Так вот, мистер Петерсен, хочу сказать, что я уже обо всем знаю. Полчаса назад здесь был сэр Энтони Скурас. Он сказал мне очень много разных слов. И мистер Кемпбелл, владелец "Ориона", тоже приходил. Только что ушел. Этот тоже много говорил.
- Я человек немногословный, Макдональд. Поэтому я не буду высказывать накипевшее. - Я улыбнулся, как надеялся, довольно дружелюбно. - Кроме, конечно, таких случаев, когда полиция вкупе с таможенниками будит меня среди ночи и вытаскивает из постели. Я полагаю, наши друзья уехали?
- В тот же момент, как высадили нас на берег. У них действительно какие-то большие неприятности. - Вахмистр выглядел приблизительно как я - ему не хватило нескольких часов сна. - Откровенно говоря, мистер Петерсен, я не знаю, что делать с разбитыми радиопередатчиками. И кто, черт возьми, занимается такими дикими вещами?
- Именно это я и хотел спросить.
- Я, разумеется, могу подняться к вам на борт, - медленно сказал Макдональд. - Достать записную книжку, осмотреться и поискать следы. Правда, я не буду знать, что, собственно, искать. Если бы я разбирался в дактилоскопии, анализах и микроскопии, то, возможно, что-нибудь бы и нашел. Но в этих науках я полный профан. Я простой полицейский, выросший на этом острове, а не член комиссии по расследованию, представленной единственным лицом. Это работа для уголовной полиции. Мы должны сообщить обо всем в Глазго. Но сомневаюсь, чтобы оттуда прислали людей, поскольку речь идет всего лишь о сломанных передатчиках.
- У старины Скураса большие связи.
- Сэр?
- Он могуч. Он гоняет сами знаете что и имеет влияние. Если Скурас захочет чего-нибудь, уверен, что он этого добьется. Если что-либо покажется ему необходимым или у него появится желание что-либо сделать, он может стать ужасно нетерпеливым.
- В гавани Торбея не бывало более доброго и милого человека, - сказал Макдональд мягко. Его суровое, загорелое лицо могло скрыть любые чувства, но не на этот раз. - Возможно, его манеры и не походят на мои. Возможно, на самом деле он беспощадный бизнесмен. Возможно, он именно такой, как о нем пишут газеты, и его личная жизнь не выдерживает критики. Все это меня не касается, но если вы здесь, в Торбее, найдете человека, который скажет против него одно-единственное слово, то, значит, вы волшебник, мистер Петерсен.
- Вы неправильно меня поняли, Макдональд, - мягко сказал я. - Я почти не знаю этого человека.
- Это верно. Но зато его знаем мы. Взгляните вот сюда. - Он указал в боковое окно на большой деревянный дом в шведском стиле, находящийся неподалеку от гавани. - Это новый Общинный Дом. Жители называют его ратушей. Он построен на деньги сэра Энтони. А теперь взгляните на шесть маленьких домиков на холме. Видите? Это для престарелых, и тоже на средства Энтони. Все деньги из его кармана, до последнего пенса. А кто забирает наших школьников на игры в Обан? Опять сэр Энтони и его яхта "Шангри-Ла". Ни одно благотворительное начинание у нас здесь не обходится без участия сэра Энтони. А теперь он планирует начать в Торбее строительство корабельной верфи, чтобы наши молодые люди всегда имели возможность заниматься общественно полезным трудом - здесь ведь мало чем можно заняться, если рыбачьи суда находятся в море.
- Да, старый добрый Скурас, - протянул я. - Создается впечатление, будто он усыновил весь городок. Счастливый Торбей! У меня только одно желание - чтобы он купил мне новый передатчик.
- Я буду очень внимательно следить за всем, что происходит, мистер Петерсен. Больше ничего не могу сделать. Если появятся какие-нибудь новости, сразу дам; вам знать.
Я поблагодарил его и ушел. Вообще-то у меня не было никакого желания наносить этот визит, поскольку я понимал бессмысленность подобного мероприятия, но если бы я не появился, это выглядело бы довольно странно; и потому мне пришлось присоединиться к хору жалобщиков.
Уходя, я вздохнул с облегчением.
В полдень, во время разговора с Лондоном, слышимость была плохая. И дело было не в том, что прием ночью лучше, чем днем, а в том, что я не мог использовать нашу телескопическую мачту, Тем не менее разговор состоялся. Голос Дядюшки Артура был ясным и деловым.
- Ну, Каролина, мы обнаружили пропавших друзей! - сказал он.
- Скольких? - осторожно спросил я. Формулировки Дядюшки Артура не всегда отличались четкостью.
- Двадцать пять. - Это означало, что речь идет о первоначальной команде "Нантсвилла". - Двое довольно тяжело ранены, но выкарабкаются. - Это объясняло следы крови, которые я видел в каютах капитана и инженера.
- Где? - спросил я.
Он дал мне цифровые координаты. Это было севернее Вексфорда. "Нантсвилл" выходил из Бристоля - значит, он находился в море всего несколько часов до того, как начались неприятности.