В ту ночь, после того как Соня заснула, она впервые порезала себя. Она понятия не имела, почему так поступила. И все же ее поступок был как-то связан с отцом. Она долго рылась в аптечке в ванной, но ничего подходящего не нашла. Потом перешла на кухню. Увидела нож для чистки овощей. Унесла его в гостиную, села перед зеркалом. Она понимала, что нельзя резаться там, где порез будет виден, - при ее-то ремесле. Вот почему она выбрала ступню, место между пяткой и подъемом. Прижала кончик ножа и провела по коже. Выступившая кровь испугала ее. Она похромала в ванную комнату и подняла ногу над ванной. Стало больно. Кристина смотрела, как красные капли стекают по бортику.
Позже она смыла кровь. Боль не проходила. Ей не хотелось думать. Она знала, что поступит так снова.
Следующий день она тоже не работала. Было начало декабря, золотого месяца. Ей не хотелось продолжать. Хотелось вести такую жизнь, когда можно будет сказать Соне: "К нам в гости едет бабушка Марти". Она устала врать персоналу яслей и другим мамашам. Устала от клиентов и их театральных просьб, их сексуального голода и жажды выговориться. Ей хотелось в следующий раз сказать "да" вежливому, симпатичному мужчине, который подойдет к ее столику в "Макдоналдсе" и спросит, можно ли угостить их мороженым. Всего один раз.
Но был сезон отпусков - месяц больших денег.
Она заключила с самой собой договор. Она проработает в декабре столько, сколько сможет. Тогда они смогут себе позволить провести январь с мамой в Апингтоне. А когда вернутся в Кейптаун, она найдет другую работу.
Она соблюдала условия сделки. Все две недели, что они провели в Апингтоне, Марти ван Роин кудахтала над внучкой. Но от матери не укрылись и перемены, произошедшие с ее дочерью.
- Ты изменилась, Кристина. Стала жесткой.
Она лгала матери насчет работы, сказала, что занимается разными вещами, работает то здесь, то там. В ванной у матери она порезала себе другую ногу. Тогда при виде крови она решила, что должна остановиться. Прекратить все.
На следующий день она сказала матери, что надеется получить постоянное место. Так она и сделала.
Ее приняли на должность торгового представителя в небольшую компанию, которая производила кремы для лица с экстрактами морских водорослей. В ее задачу входило обзванивать аптеки в центре города и южных пригородах. Это продолжалось два месяца. Первый раз она испытала потрясение, войдя в аптеку "Линк" в Нордхуке и узнав в аптекаре своего бывшего клиента. Второй раз она съежилась, когда ее новый начальник во время совместной поездки на его машине положил ей руку на бедро. Последней соломинкой стал чек, полученный ею в конце месяца. Доход до вычета налогов: девять тысяч с чем-то. После вычета: шесть тысяч четыреста рандов, включая комиссионные с продаж. Из нее вычли налог на прибыль, пенсионный налог и еще бог весть что.
Она пересмотрела свои планы. Ей двадцать один год. В роли девушки по вызову она зарабатывала в месяц больше тридцати тысяч, из которых семь откладывала. После покупки машины и нескольких других крупных расходов у нее в банке по-прежнему оставалось почти двести тысяч рандов. Если она проработает еще годика четыре… пока Соня не пойдет в школу, - всего четыре года! В год будет откладывать двести, двести пятьдесят тысяч, может, и больше, - тогда она сможет себе позволить нормальную работу. Всего четыре года!
Все почти получилось. Но однажды она ответила на телефонный звонок, и Карлос Сангренегра сказал:
- Кончита!
19
Тобела выписался из отеля в Пэроу. Здесь стало опасно. Ему теперь нужно было хранить инкогнито, чтобы меньше народу видело, как он приходит и уходит. Он поехал в центр города, где можно было находиться сколько угодно, не привлекая к себе лишнее внимание. Из таксофона торгового центра позвонил тому детективу в Умтату - узнать, нет ли новостей о Косе и Рампеле.
- Я думал, вы сами собираетесь их поймать.
- Пока я их не нашел.
- Не так все просто, верно?
- Да, не так просто.
- Да, - сказал детектив, смягчившись от его кротости. - И у нас пока тоже ничего.
- Совсем ничего?
- Совсем.
На Аддерли-стрит Тобела купил "Бургер" и отправился позавтракать в сетевой ресторанчик "Шпора" на Странд-стрит. Заказал еду и развернул газету. Главной новостью был чемпионат мира по футболу 2010 года. Внизу на первой полосе он увидел статейку, озаглавленную: "Гомосексуальная пара арестована после смерти ребенка". Он прочел ее. Женщина была арестована по подозрению в убийстве пятилетней дочери своей сожительницы. Ребенка ударили по голове бильярдным кием - очевидно, в приступе ярости.
Принесли кофе. Он разорвал бумажный пакетик с сахаром, высыпал в чашку, помешал.
Что он пытается сделать?
"Если система правосудия не в состоянии защитить наших детей, к кому им обращаться за помощью?"
Как ему достичь цели? Как он сумеет защитить детей своими поступками? Надо, чтобы все твердо помнили: ребенка нельзя и пальцем тронуть! Здесь не должно быть сомнения - смертный приговор восстановлен!
Он осторожно отпил маленький глоток кофе - проверить, не горячий ли.
Спешка тут неуместна, Он обязательно добьется цели. На то, чтобы до людей дошло, уйдет немало времени, но это обязательно случится. А ему лишь нельзя терять сосредоточенности.
- Этого не будет, - заявила дама, которая отвечала в "Вулворте" за связи с общественностью, белая женщина сорока с небольшим лет. Она сидела рядом с Андре Марэ, сержантом полиции, в актовом зале головного офиса сети магазинов на Лонгмаркет-стрит. Контраст между двумя женщинами был разителен. Все дело только в деньгах, подумал Гриссел. В деньгах и окружающей обстановке. Посадите эту холеную женщину с наманикюренными пальцами за рабочий стол в участке Клермонт на три месяца, на жалованье сержанта, - тогда поглядим.
За круглым столом сидели шестеро: Януарий, управляющий магазином на набережной, Клейн - дама, отвечающая за связи с общественностью, Марэ, Гриссел и его напарник по смене в том месяце, инспектор Клиффи Мкетсу.
- Нет, будет, - ответил Гриссел насмешливо. - Потому что другой вариант вам совсем не понравится, миссис Клейн. - Они с Мкетсу решили, что он будет играть роль "злого полицейского", а Клиффи изобразит миролюбивого, добродушного следователя коса.
- Какой еще другой вариант?
Ярко-красный ротик дамы был маленьким - он казался еще меньше по сравнению с прямым носом и чересчур накрашенными глазами. Гриссел не успел ответить, когда она продолжила:
- Кстати, я не миссис. Называйте меня "миз Клейн".
- Макклин? - переспросил слегка озадаченный Клиффи и придвинул к себе ее визитную карточку. - А здесь написано…
- Миз Клейн, - повторила дама. - То есть не "мисс" и не "миссис". Это современная форма обращения к женщине; возможно, до полиции она еще не дошла.
- Позвольте рассказать вам, что дошло до полиции, миз Клейн, - подчеркнуто произнес Гриссел. Да, с такой стервой нетрудно изображать злого полицейского. - До нас дошло, что сегодня вечером мы устроим пресс-конференцию, на которой сообщим представителям средств массовой информации, что в одном из ваших супермаркетов разгуливает серийный убийца. Мы попросим их предупредить ни о чем не подозревающих граждан держаться от вашего магазина подальше, прежде чем еще одну покупательницу среднего возраста задушат электропроводом. Вот что мы намерены предпринять, миз Клейн. Поэтому не говорите мне "этого не будет", как будто я спрашиваю разрешения просто так покатать тележки по проходам вашего супермаркета.
Несмотря на покрывавший ее лицо толстый слой косметики, он заметил, как густо она покраснела.
- Бенни, Бенни, - словно увещевая, обратился к нему Клиффи. - По-моему, нам не стоит прибегать к угрозам. Мы должны понять и точку зрения миз Клейн. Она ведь заботится об интересах покупателей.
- Она заботится только об интересах своей компании. Я сказал, мы созываем пресс-конференцию, и точка!
- Это шантаж, - заявила Клейн, но уже не таким уверенным тоном.
- В этом нет необходимости, - сказал Клиффи. - Уверен, миссис Клейн, нам удастся прийти к соглашению.
- Придется, - сказал Януарий, управляющий магазином на набережной.
- Ой, я, кажется, опять назвал вас "миссис"… Извините, пожалуйста! - огорчился Клиффи.
- Мы не можем себе позволить огласку такого рода, - заявил Януарий.
- Сила привычки, - продолжал оправдываться Клиффи.
- На шантаж я не поддамся, - сказала Клейн.
- Конечно, миз Клейн.
- Я ухожу, - заявил Гриссел, вставая.
- Можно и мне вставить слово? - негромко спросила сержант Марэ.
- Естественно, миз Марэ, - радостно согласился Клиффи.
- Вы боитесь, что пострадают покупатели вашего магазина? - обратилась сержант к Клейн.
- Конечно. Представляете, что означает такого рода огласка?
- Представляю, - сказала Марэ. - Но есть способ, который абсолютно не несет в себе никакого риска.
- Вот как? - удивилась Клейн.
Гриссел снова сел.
- Все, что нам нужно, - чтобы подозреваемый завязал со мной разговор. Мы надеемся на то, что он сам подойдет ко мне и напросится в гости. Мы не можем гнаться за ним в магазине или пытаться арестовать его: у нас нет оснований. Поэтому никакого риска скандала или драки нет.
- Ну, не знаю… - Клейн с сомнением оглядела свои длинные кроваво-красные ногти.
- Может, будет лучше, если я останусь единственным сотрудником полиции в супермаркете?
- Полегче, сержант, - предупредил Гриссел.
- Инспектор, ко мне прикрепят передатчик; кроме того, мы знаем, что в супермаркете безопасно. А вы все это время можете находиться снаружи.
- По-моему, неплохо придумано, - кивнул Клиффи.
- Не понимаю, зачем менять хороший план операции только потому, что он не по вкусу гестапо. - Гриссел снова встал.
Клейн резко втянула носом воздух, как будто собиралась что-то сказать, но он не дал ей такой возможности.
- Я ухожу. Если хотите договариваться, договаривайтесь без меня.
- Мне нравится ваше предложение, - быстро сказала Клейн Андре Марэ - так, чтобы Гриссел услышал до того, как скрылся за дверью.
Тобела стоял у стойки отеля на набережной, когда принесли "Аргус". Разносчик кинул стопку газет на деревянную стойку; газеты упали с глухим стуком. Заголовок был прямо у него под носом, но он продолжал заполнять анкету гостя и не обратил внимания на крупные буквы:
"Линчеватель(ница?) преследует растлителей малолетних".
Он замер с ручкой в руке. Что там написано, что им известно? Администратор за стойкой что-то набирал на компьютере. Тобела заставил себя заполнить анкету и передал ее администратору. Тот вручил ему электронный ключ от номера и объяснил, как найти номер.
- Можно взять газету?
- Конечно. Я впишу ее стоимость в ваш счет.
Он взял газету, сумку и пошел к лестнице. По пути он читал:
"За день до того, как должен был быть вынесен приговор по делу Колина Преториуса (34 года), обвиняемого в нескольких случаях растления и насилия над малолетними, он, очевидно, стал второй жертвой человека, которою называют линчевателем с ассегаем. Неизвестный мстит за преступления, совершенные против детей".
Тобела понял, что стоит на одном месте. Сердце в груди глухо колотилось. Он поднял голову, поднялся на площадку второго этажа и только там стал читать дальше.
"Сотрудник полиции, ведущий расследование, инспектор Буши Безёйденхаут из отдела особо тяжких преступлений (ООТП), не исключает возможности того, что орудие преступления было тем же самым, которым три дня назад убит Энвер Дэвидс.
Вчера в эксклюзивном репортаже, последовавшем после анонимного звонка в редакцию "Аргуса", мы сообщили, у то орудием преступления является ассегай…"
Сколько им известно?
Глаза забегали по строчкам.
"Инспектор Безёйденхаут признал, что пока у полиции нет подозреваемых. В ответ на вопрос, не женщина ли убийца, он сказал, что не может давать комментариев по данному поводу (см. статью на с. 16, "Фактор Артемиды")".
Тобела отпер карточкой номер, поставил сумку на пол и разложил газету на кровати. Потом пролистал до шестнадцатой полосы.
"Из греческой мифологии нам известна защитница детей, безжалостная охотница-богиня по имени Артемида, которая боролась с несправедливостью жестоко и беспощадно - она стреляла серебряными стрелами. Но похожа ли на нее женщина, которая мстит убийцам и насильникам детей?
"Возможно, линчевательница - женщина, - говорит эксперт-криминалист доктор Рита Пейн. - Если речь заходит о безопасности наших детей, мы безжалостны. Случалось, матери совершали серьезные преступления. даже убивали, чтобы отомстить за своих детей".
Но есть одна причина, почему предполагаемая современная Артемида не может оказаться женщиной: "Ассегай - не женское оружие, - утверждает доктор Пейн. - Иногда женщины пользуются ассегаем, но это всегда бывает случайный выбор, оружие подворачивается под руку. Женщина не станет выбирать ассегай заранее".
Однако это не исключает полностью той возможности, что за детей мстит женщина…"
Тобела дочитал статью до конца, и ему стало не по себе. Он сдвинул газету в сторону и, подойдя к окну, отдернул занавеску. Окно выходило на канал и на дорожку, ведущую на Ватерфронт. Он смотрел на нескончаемый поток машин и пешеходов. Что его гложет, в чем причина тревоги? То, что полиция расследует убийства, как будто он - обычный преступник? Он ведь знал, что так и будет, он не питал иллюзий на свой счет. Может, все дело в том, что на газетной полосе вся история выглядит мелкой, пустой? Какая разница, кто убивает насильников - мужчина или женщина? Лучше бы газетчики сосредоточились на сути вопроса!
Мерзавец делает черное дело. И платит за это жизнью.
- Артемида! - произнес он вслух, резко, словно выплюнул. Во рту остался неприятный вкус.
После того как она рассказала о Соне, священник как-то обмяк. Кристина понимала, что он очень устал. Его редеющие волосы прилипли к черепу; он то и дело приглаживал их своей крупной рукой. В свете, отбрасываемом настольной лампой, она заметила на подбородке растущую щетину, мятую голубую рубашку, неровно закатанные рукава. Он по-прежнему не сводил с нее глаз, по-прежнему не отвлекался от ее рассказа, но на его лице появилось настороженное выражение. Кристина поняла: он предчувствует беду, трагедию.
- Бенни, сегодня ты был очень убедителен, - сказал Клиффи Мкетсу, когда они следом за Андре Марэ вышли к машине.
- Раздражает она меня, эта долбаная миз, - признался Триссел и увидел, как напряглась спина идущей впереди сержанта Марэ. - Сержант, пожалуйста, не думайте, будто я женоненавистник, - сказал он. Он понимал, что с ним. Он понимал, что ходит по краю. Господи, таблетки ни хрена не помогают - постоянно тянет выпить, все тело словно превратилось в пересохшую глотку.
- Я так не думаю, инспектор, - ответила Марэ кротко, и ее кротость тоже раздражала.
- Вообще-то я ненавижу только таких женщин, как она. - Он передразнил: - "Это современная форма обращения к женщине; возможно, она еще не дошла до полиции". Почему им всегда нужно сказать про полицию какую-нибудь гадость? Ну почему?
Навстречу им по тротуару шли двое цветных. Оба подозрительно покосились на Гриссела.
- Бенни… - начал Клиффи, кладя ему руку на плечо.
- Ладно, - отмахнулся Гриссел, вынимая из кармана куртки ключи от машины.
Он отпер дверцу, сел и потянулся, чтобы отпереть пассажирскую дверцу. Мкетсу и Марэ сели в машину. Он вставил ключ в замок зажигания.
- Чего ради ей так не хочется, чтобы люди знали о ее семейном положении? Чего ради? Чем плохо обращение "миссис"? Или "мисс"… Шесть тысяч лет с этими обращениями все было хорошо, так нет, мать ее, ей непременно нужно быть какой-то поганой миз…
- Бенни!
- Чего ради, Клиффи?
Невыносимо. Ему надо выпить. Он нащупал в кармане клочок бумаги; он сам не помнил, что положил его туда.
- Не знаю, Бенни, - сказал Клиффи. - Поехали!
- Погоди минутку, - ответил он.
- Будь я на ее месте, я бы тоже хотела, чтобы меня называли "миз", - тихо сказала Андре Марэ с заднего сиденья.
Он нашел записку, отстегнул ремень, сказал "Извините" и вышел из машины. Прочитал номер на записке и нажал кнопки на своем мобильнике.
- Баркхейзен слушает, - ответил голос на другом конце линии.
Гриссел отошел подальше от машины.
- Док, ваши таблетки ни хрена не помогают. Я не могу удержаться. Не могу работать. Я в полном дерьме. Мне хочется всех избить. Док, я не могу больше так, сейчас куплю себе целый литр бренди и выпью. Слышите меня?
- Слышу, Бенни.
- Ладно, док, я просто хотел вам сказать.
- Спасибо, Бенни.
- За что спасибо?
- Ты сделал выбор. Но сделай милость, перед тем как выпьешь первую рюмку…
- Что мне сделать, док?
- Позвони жене и детям и скажи им то же, что и мне.
20
Она сидела и смотрела на Соню. Малышка лежала на большой кровати, подсунув ручку под щеку, а другую - еще по-детски пухлую - прижав к ротику. В окно светили лучи заходящего солнца; при свете волосы ее светились и переливались. Кристина сидела очень тихо и смотрела на дочку. Она не искала в ее чертах сходства с Вильюном, не восхищалась совершенством ее черт.
Тельце ее ребенка. Незапятнанное. Нетронутое. Святое, чистое, невинное.
Потом она расскажет девочке, что ее тело чудесно. Что она красива. Что быть красивой, привлекательной и желанной - не грех, не проклятие, а благословение свыше! Таким даром можно наслаждаться и гордиться. Она расскажет Соне, как приятно хорошо одеться, накраситься и, идя по улице, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Это естественно. Они будут осаждать ее укрепления, как солдаты в бесконечной череде войн. Но у нее есть оружие, с помощью которого она позаботится о том, что ее завоюет только тот, кого выберет она сама, - любовь к себе.
Вот какой дар она принесет своей дочери.
Кристина встала и взяла новый нож, купленный в интернет-магазине. Она пошла в ванную и заперла дверь на задвижку. Посмотрелась в зеркало и легко провела лезвием по лицу - от брови до подбородка.
Как ей хотелось надавить посильнее! Как не терпелось разрезать кожу и ощутить жгучую боль!
Она сняла футболку, расстегнула за спиной застежку бюстгальтера; одежда упала на пол. Она поднесла кончик ножа к груди. Обвела сосок. Перед мысленным взором увидела, как полосует себя по груди. Она увидела надрезы, сделанные крест-накрест.
Еще два года. Всего два года!
Она присела на краешек ванны и задрала ногу. Положила левую ступню на правое колено. Поднесла нож к подушечке под большим пальцем и резко и глубоко резанула - по направлению к пятке.
Охнув от резкой боли и увидев, как на дне ванны скапливается кровь, она подумала: "Ты больная, Кристина. Больная, больная, больная".