- Ну, ты понимаешь. Не Артемида ли убил или убила Лоуренс.
- Мы не знаем, как зовут преступника.
Клуте заметно разозлился.
- Орудие преступления то же самое, Бенни?
- Да, орудие преступления то же самое.
- И характер раны такой же?
- Да.
- Можно им сказать?
- От этого ничего не изменится.
- От этого многое изменится в моей жизни, - возразил Клуте. - Тогда стервятники, как ты их обозвал, перестанут мне названивать. - Он отключился.
27
Без трех минут десять он, как чужой, позвонил в дверь собственного дома. Открыв, Анна сразу спросила:
- Бенни, ты трезвый?
- Да, - ответил он.
- Точно?
Он посмотрел жене в глаза - пусть знает, что одного "да" достаточно. Она выглядела хорошо. Сделала что-то с волосами. Они стали короче. На лице косметика, губы красные, блестящие.
Она не спешила.
- Сейчас позову детей.
Гриссел собрался было войти, но она захлопнула дверь у него перед носом. Ошеломленный, он стоял за дверью; его окатила волна унижения. Он низко опустил голову - на случай, если выйдут соседи и увидят его в таком положении. Все сразу поймут, что его выставили из дома. Их улица - как деревня.
Дверь открылась, и к нему бросилась Карла, обняла его за шею и сказала:
- Папочка! - как она делала, когда была маленькая. От ее волос пахло клубникой.
- Доченька! - Он прижал ее к себе.
На пороге он увидел Фрица с рюкзаком в руке.
- Здравствуй, папа, - с трудом выговорил мальчик.
- Привет, Фриц.
- Привези их в шесть, - сказала Анна, стоящая за сыном.
- Хорошо, - кивнул он.
Она закрыла дверь.
Для кого она так прихорашивалась? Какие у нее планы на сегодня?
Карла была слишком говорлива, слишком оживленна, а Фриц, который сидел сзади, не произнес за всю дорогу ни единого слова. В зеркало заднего вида Гриссел наблюдал, как мальчик без всякого выражения смотрит в окошко. В профиле Фрица он угадывал черты Анны. Интересно, о чем Фриц сейчас думает. Вспоминает о последней ночи, когда отец был дома и ударил мать? Ну как это поправить? А Карла все болтала о том, что скоро выпускной вечер, об интригах - кто кого пригласил. Как будто она могла обеспечить успех сегодняшнего дня в одиночку.
- Может, пообедаем в "Шпоре"? - предложил он, когда Карла ненадолго замолчала, чтобы отдышаться.
- Идет, - тут же откликнулась дочь.
- Мы ведь уже не дети, - возразил Фриц.
- Дурачок, "Шпора" - семейный ресторан! - крикнула Карла.
- "Шпора" для маленьких, - фыркнул Фриц.
- Ну, - сказал Гриссел, - тогда ты выбирай. Куда скажешь, Фриц, туда и поедем.
- Мне все равно.
Когда они добрались до его квартиры, он подумал, что она покажется детям ужасной. Маленькая, голая: папина тюрьма. Он отпер дверь и отошел в сторону, пропуская их вперед. Карла сразу же побежала вверх по лестнице. Фриц остановился на пороге и стал рассматривать гостиную.
- Круто, - сказал он.
- Правда?
- Холостяцкое гнездышко, - ответил сын. - Пап, а телевизора у тебя нет?
- Нет, я…
- У тебя просто чудесно, папа! - крикнула Карла с верхней площадки.
Потом зазвонил его мобильник; он снял его с пояса и сказал:
- Гриссел.
Он услышал голос Джейми Кейтера:
- Можно мне подъехать с рапортом к вам домой? Где вы живете?
Грисселу так или иначе пришлось бы беседовать с Кейтером, несмотря на то что не хотелось приглашать его к себе. Он сухо продиктовал адрес и отключился.
- Сегодня мне придется немного поработать, - объяснил он детям.
- Что за работа?
- Одно дело. Сейчас сюда заедет мой напарник.
- Что за дело, папа? - спросила Карла.
- Дело парня, который закалывает людей ассегаем.
- Круто, - обрадовался Фриц.
- Артемида?! Ты ведешь дело Артемиды? - взволнованно спросила Карла.
- Да, - ответил он.
Интересно, обсуждала ли она раньше его работу с друзьями. Раньше, когда он был трезвый.
Карла уселась на новый-старый диван, не обращая внимания на пятна, и заявила:
- Но ведь убийца - не парень. По телевизору говорят, это женщина. Артемида. Она мстит всем, кто обижает детей.
- Это мужчина, - сказал Гриссел, садясь в кресло напротив сына.
Фриц закинул ноги на подлокотник, вытащил из рюкзака журнал "Компьютерные игры" и принялся листать страницы.
- А ты уже знаешь, кто это, папа? - Карла казалась разочарованной.
- Нет.
- Тогда с чего ты взял, что он - мужчина?
- Крайне невероятно, чтобы это была женщина. Серийные убийцы обычно мужчины. Женщины почти никогда не пользуются…
- Шарлиз Терон была серийной убийцей, - сказала Карла.
- Кто?
- Она получила "Оскара".
- За что? За убийства?
- Папа не знает, кто такая Шарлиз Терон, - буркнул Фриц, не отрываясь от журнала.
- Нет, знает, - возразила Карла, и оба посмотрели на него, желая, чтобы он разрешил их спор.
Гриссел понял: настало время сказать им то, что он должен сказать. Утром, перед поездкой в Бракенфелл, он долго репетировал предстоящий разговор с детьми.
- Я алкоголик.
- Папа…
- Погоди, Карла. Есть вещи, которые мы с вами должны обсудить. Рано или поздно. Притворяться нет смысла.
- Мы знаем, что ты алкаш, - сказал Фриц. - Знаем.
- Заткнись! - велела брату Карла.
- Чего ради? Мы только и делали, что затыкались, а что толку? Теперь они разводятся, а папа пьет как рыба.
- Кто сказал, что мы разводимся?
- Папа, он сам не знает, что говорит…
- Мама сказала, что мы разводимся?
- Она сказала, что разрешит тебе вернуться, когда ты бросишь пить. А мы знаем, что ты не можешь бросить пить. - Лицо Фрица снова спряталось за страницами журнала, но он улавливал в голосе сына гнев. И беспомощность.
- Я уже бросил.
- Папа не пьет уже восемь дней, - сказала Карла.
Фриц неподвижно сидел, прикрывшись журналом.
- По-твоему, я не смогу бросить?
Фриц с шумом захлопнул журнал.
- Если бы ты хотел завязать, почему не сделал этого уже давно? Почему? - Казалось, мальчик вот-вот расплачется. - Почему ты вытворял все это, папа? Почему ты ударил маму? Ругал нас. Думаешь, приятно видеть своего отца таким?
- Фриц! - Но заставить сына замолчать он не мог.
- Думаешь, приятно каждый вечер, после того как ты вырубишься, раздевать тебя и укладывать тебя спать? Или утром выходить в гостиную и видеть, как ты храпишь в кресле, - от тебя разит перегаром, и ты даже не помнишь, что творил вчера? У нас не было отца. Только какой-то пьяница, который жил с нами. Ты нас не знаешь, папа. Ты вообще ничего не знаешь. Ты не знаешь, как мы прятали спиртное. Не знаешь, как вынимали деньги из твоего бумажника, чтобы ты не смог купить бренди. Не знаешь, как мы стеснялись приглашать домой друзей, потому что стыдились родного отца! Мы не могли оставаться ночевать у друзей, потому что боялись, что ты ударишь маму, если нас не будет рядом. Ты до сих пор думаешь, что нам нравится обедать в "Шпоре", папа. Ты думаешь, что Шарлиз Терон - какая-то преступница. Ты ничего не знаешь, папа, и ты пьешь.
Голос мальчика пресекся; он вскочил и, закрыв лицо руками, бросился вверх по лестнице. Отец и дочь остались в гостиной. Гриссел не мог заставить себя взглянуть дочери в глаза. Он сидел в кресле, сгорая от стыда. Он собственными руками разрушил свою жизнь. И ее уже не вернешь.
- Папа, но ведь ты бросил, бросил!
Он ничего не ответил.
- Я знаю, знаю, что ты бросил!
Рано утром в воскресенье смятение погнало Тобелу на Столовую гору. Он доехал до Кирстенбоша и поднялся на гору сзади, со стороны ущелья Скелета. Наконец он добрался до вершины и огляделся. Но легче ему не стало.
Он пытался проанализировать свои чувства, искал причины смутной тревоги и не находил их.
Дело было не только в женщине.
"О господи!" - сказала она тогда. Он вышел из зарослей, из тени и в темноте схватил за ствол пистолет, который она держала в руке, и резко крутанул. Она выпустила оружие. Собаки вокруг заливались лаем; овчарка хватала его за ноги острыми зубами. Пришлось лягнуть собаку, и Лоуренс вымолвила свое последнее слово:
- Нет!
Он занес ассегай; женщина прикрылась руками. Когда длинное лезвие пронзило ее, на нее снизошел покой. Совсем как на Колина Преториуса. Вот чего все они хотели. Но душа Тобелы восставала против того, что он делал. В душе зрел безмолвный крик: он не может воевать с женщинами!
Он до сих пор слышал тот крик, но, кроме крика, его заполняло и другое. Стало душно. Как будто на него давили стены. Как будто он находится в узком коридоре. Ему надо выбраться на простор. Надо двигаться. Идти дальше.
Он побрел по направлению к Кэмпс-Бэй. Легко перепрыгивал с утеса на утес, и наконец перед ним открылся Атлантический океан - он лежал у его ног.
Почему его гложет такая острая тоска? Ему захотелось взять мотоцикл и уехать, чтобы впереди тянулась длинная, нескончаемая дорога. Ведь он поступает правильно. Больше он не сомневался. В "Шпоре", когда он кормил уличных ребятишек, он нашел ответ, которого и не ждал. Ответ пришел к нему, как если бы его кто-то прислал. Над детьми издеваются, потому что они - самая легкая добыча.
Он снова зашагал по склону к югу. То и дело приходилось огибать холмы и перепрыгивать через расщелины. Сколько, интересно, можно вот так пройти поверху? Может, можно дойти до самого Игольного мыса, самой южной точки Южной Африки?
Он поступает правильно, но ему хочется уйти.
Он чувствует клаустрофобию.
Почему? До сих пор он не совершал ошибок. Тобела это точно знал. Но что-то не так. Ему негде развернуться. Он прикован к месту. Наверное, в нем говорит инстинкт. Инстинкт охотника. Нанести удар и исчезнуть. Вот как все было в прежние времена. Две-три недели подготовки, потом само дело, операция. Потом Тобела садился на самолет и улетал. Никогда он не наносил два удара подряд в одном и том же месте: поступать так значило напрашиваться на неприятности. Это оставляло следы, привлекало внимание. Плохая стратегия. Но сейчас уже поздно, потому что он привлек к себе внимание. Интенсивное внимание.
Вот почему ему необходимо уехать подальше. Сесть в пикап и уехать.
28
Он поставил чайник.
- Папа, давай я заварю кофе, - предложила Карла.
- Я хочу сам, - возразил он. - Только я не знаю, как вы любите его пить.
- Я - с молоком, но без сахара, а Фриц - с молоком и тремя кусочками сахара.
- Тремя?
- Эти мальчишки!
Дочь пожала плечами.
- У тебя есть мальчик?
- Вроде того.
- "Вроде того"?!
- Есть один парень…
- Порошковое молоко сойдет?
Карла кивнула.
- Его зовут Сарел; я знаю, что я ему нравлюсь. Он симпатичный. Но сейчас, когда впереди экзамены и все остальное, мне не хочется слишком уж увлекаться.
Гриссел улыбнулся. Карла очень похожа на Анну - так же рассудительна. И говорит с такими же интонациями.
- Умница, - похвалил он дочь.
- Потому что я хочу учиться и на следующий год, папа.
- Это хорошо.
- Изучать психологию.
- Чтобы лучше разбираться в мозгах своего отца?
- Может быть, если я буду хорошо учиться, мне дадут стипендию, вот почему я пока не хочу влюбляться. Но мама говорит, она отложила достаточно денег нам на учебу.
Он ничего об этом не знал. Налил в кружки воду, насыпал сухое молоко, Фрицу положил сахар.
- Я отнесу ему кофе.
- Не беспокойся за него, папа. Он самый обычный тинейджер.
- Он борется с алкоголизмом отца, - сказал Гриссел, взбираясь по лестнице на второй ярус.
Фриц лежал на кровати Гриссела с фотографией в руках - фотографией, на которой они еще были вместе, были семьей.
- Три кусочка сахара, - сказал Бенни.
Фриц ничего не ответил. Гриссел сел в изножье кровати.
- Извини, - сказал он.
Фриц поставил фотографию на подоконник.
- Не за что. - Он сел и взял кофе.
- Извини за все, что я тебе сделал. А также твоей матери и Карле.
Фриц смотрел на пар, поднимавшийся из кружки.
- Папа, зачем? Зачем ты пьешь?
- Фриц, сейчас я как раз пытаюсь победить самого себя.
- Говорят, у некоторых бывает генетическая предрасположенность к алкоголизму, - заявил сын и осторожно отпил глоток, проверяя, не горячий ли кофе.
На Джейми Кейтере была спортивная рубашка и узкие брюки хаки. Короткие рукава рубашки были узковаты и подчеркивали выпирающие мускулы. Он сидел на барном табурете за стойкой, пил кофе с двумя кусками сахара и молоком и, говоря, периодически косился на Карлу. Это раздражало Гриссела.
- И я пошел к ним в домик, типичная негритянская лачуга, темнота, мрак, только большой телевизор орет и передача - какая-то викторина для ниггеров с призами… Я постучал, но мне не ответил. Я открыл дверь - сидят и пьют, голубчики! Все четверо со стаканами в руках. Ваше здоровье! Но ты бы видел, как они подскочили, когда увидели меня. Так и рассыпались в любезностях: мистер, мистер… В лачуге грязно и пусто. Типичные ниггеры: ничего нет, кроме громадного телевизора в углу. Жильцов там четверо, двое старых и двое молодых. Не представляю, как можно жить в таком свинарнике! И они не хотели говорить; просто сидели и глазели на меня. А когда заговорили, то солгали. Девушка работает в доме, и вот что она твердила: "Мисс Лоуренс была хорошая хозяйка, она хорошо относилась ко всем нам". Они врут, Бенни, уверяю тебя! - Он многозначительно глянул на Карлу, которая лежала на диване.
- Ты спрашивал их о ее вспыльчивости, о приступах ярости?
- Да, но они сказали, что никаких приступов не было, что она была хорошей хозяйкой, но при этом они все время косились на телевизор и на коробку с вином. Если хочешь знать мое мнение, такой пьяни доверять нельзя. - Кейтер снова посмотрел на Карлу.
- И они ничего не видели? - Гриссел заранее знал ответ.
- Ничего не видели, ничего не слышали.
- Патологоанатом сказал, орудие то же самое. Тот же самый ассегай, которым убиты двое предыдущих.
- О'кей, - сказал Кейтер.
- Ты спрашивал их об Элизе Ботме? Что она за человек?
- Нет, не спрашивал. Зачем? Мы уже и так знаем.
Гриссел заскрипел зубами, но промолчал. Не хотелось выговаривать Кейтеру в присутствии детей.
- Чем занимаешься? - спросил Кейтер у Карлы.
- Готовлюсь к выпускному вечеру.
- О'кей, - сказал он, - дошло.
- Что дошло? - спросила Карла.
- Если я дам тебе ранд, позвонишь мне, когда закончишь школу?
- И не мечтай, - отрезала она. - Кстати, что с тобой не так?
- Что значит "не так"?
- Только расисты называют чернокожих ниггерами.
- На моей голове ни одного расистского волоска!
- Ага, так я тебе и поверила!
Гриссел погрузился в собственные мысли и не обратил внимания на их пикировку.
- Джейми, окажи мне одну любезность.
- О'кей, Бенни.
- Найди материалы дела по Черил Ботме, ее дочери. Выясни, кто им занимается.
- Я думал, ты поговорил с ними вчера…
- Я поговорил только с ребятами, которые занимались убийцей с ассегаем. А сейчас я говорю о девочке, после убийства которой арестовали Лоуренс.
- Дошло.
- Очень прошу.
- Нет, я хочу сказать, я понял, о ком идет речь. Но что толку?
- Что-то мне здесь не нравится. Сам не знаю что. Вчера Ботма…
- Но ведь патологоанатом говорит, что убийца тот же самый?
- Я не говорю об убийстве Лоуренс. Я говорю об убийстве ребенка.
- Но ведь это не наше дело.
- Это наша работа.
- Он странный, - заметила Карла после того, как Кейтер наконец ушел.
- Козел, - сказал Фриц сверху, со второго яруса.
- Фриц! - возмутился Гриссел.
- Папа, я мог бы и грубее его обозвать.
- Интересно, откуда у него деньги? - задумчиво спросила Карла.
- Какие деньги?
- Папа, разве ты не заметил, как он одет? Дорогущая рубашка, брюки "Дэниэл Хехтер", "Найк"…
- Кто такой Дэниэл Хехтер?
- Он муж Шарлиз Терон, папа! - закричал сверху Фриц. - Но он не убийца!
Тут Карла впервые рассмеялась, и Гриссел рассмеялся вместе с ней.
В "Океанской корзинке" на Клоф-стрит, в ожидании, пока им принесут еду, Карла расспрашивала его о деле Артемиды. Гриссел подозревал, что таким способом дочь пытается прервать неловкое молчание. И вдруг, совершенно неожиданно, посреди разговора она спросила:
- Папа, почему ты стал полицейским?
Он не сразу нашелся с ответом. Пока раздумывал, увидел, что Фриц оторвался от журнала, и понял, что обязательно должен подобрать нужные слова. Он сказал:
- Потому что я такой и есть.
Сын удивленно поднял брови. Гриссел ссутулился.
- Я просто как-то сразу понял, что я - полицейский. И не спрашивайте почему. У всех складывается о себе какое-то мнение. Я видел себя таким.
- Я себя никаким не вижу, - возразил Фриц.
- Ты еще маленький.
- Мне шестнадцать лет.
- Все придет.
- Я не полицейский. И потом, я не хочу пить. Полицейские пьют.
- Пьют все.
- Полицейские больше всех.
С этими словами Фриц снова уткнулся в журнал и больше не принимал участия в разговоре. До тех пор, пока они не поели и Гриссел не спросил Карлу как бы между прочим, знает ли она песню на африкаансе, где есть такие слова: "'n Bokkie wat vanaand by my kom le, sy kan maar le, ek is 'n loslappie" ("Если хочешь, детка, прыгай ко мне в постель - сегодня я свободен и весел").
Карла ткнула пальцем в брата; тот, не поднимая головы, спросил:
- Какая группа?
- Не знаю; я слышал эту песню по радио позавчера.
- Это микс или отдельная песня?
- Отдельная.
- Курт Даррен, - сказал Фриц.
Гриссел понятия не имел, кто такой Курт Даррен, но не хотел в этом признаваться. Ему не хотелось снова слышать колкости в свой адрес, как было в случае с Шарлиз Терон.
- Курту Даррену не помешает взять в свою группу хорошего бас-гитариста, - сказал Гриссел.
В лице сына что то дрогнуло. Как будто над сумрачной горой вдруг взошло солнце.
- Точно, так и есть, у него вообще проблемы со звуком. Песня-то старая, но он ее аранжировал. Тунс Иордан исполняет ее лучше. Это он сделал ремикс Loslappie, но он точно так же не разбирается в басах. Только у одного исполнителя на африкаансе хороший басист, но он эту песню не поет. А жаль!
- Кто такой?
- Антон Госен.
- Антона Госена я знаю, - с облегчением произнес Гриссел. - Это ведь он пел песню про фургон?
- Какой фургон?
- Да, как бишь она называлась? "По дорожке с ветерком"?
- Пап, твоей песне, наверное, лет сто, - изумленно проговорил Фриц. - Больше Госен такой ерунды не поет. Теперь он рокер. Его группа называется "Бушрок-банд".
- Невероятно!